Глава 1. Награждение.
     'Вестник' по дуге подходил к причалу станицы Черняева, чтобы пришвартоваться правым боком, против течения. Рядом с аркой, увитой лентами и елочными лапами собралась толпа народа. На мой взгляд, под две тысячи человек. С учетом того, что при описи населения в тысяча восемьсот девяносто первом году во всём Черняевском округе проживало чуть больше восьмисот человек, включая детей, встречать цесаревича съехался народ со всех ближайших округов. Караван судов, перевозивший Николая со свитой и всем необходимым для исполнения обязанностей наместника, шёл по Амуру, практически, без остановок в станицах.
     Я стоял по правому борту, откуда на пристань должны были подать трап два матроса. Рядом со мной выстроились десять кубанцев конвоя, которые будут обеспечивать периметр. Лица у казаков были сама невозмутимость, хотя внутри, сужу по себе, все наоборот. Всегда начеку, в состоянии тревоги и подозрительности ко всем. Это был уже не первый выход цесаревича в народ, и даже не десятый за время путешествия на Дальний Восток. Но каждый раз - бешеный расход нервов.
     С трудом, но постепенно удалось донести до казаков конвоя, что к охране Государя Наследника, как и любому другому охраняемому лицу, надо относиться серьёзно. Что их роль не парадная функция и красивое позирование рядом с цесаревичем, а тяжёлая ежесекундная работа по его охране. Каждый из конвойцев любое изменение обстановки вокруг наследника должен оценивать по критерию 'опасность - безопасность' с точки зрения угрозы жизни и здоровью охраняемого лица. Для этого он должен не упускать из поля зрения никакую на первый взгляд мелочь, быть всегда готовым к любой ситуации, уметь быстро понимать поведение и агрессивные намерения людей, не доверять никому и суметь принять предупредительные или защитные меры.
     Пароход швартовался, а я смотрел на родной берег. За первым рядом встречающих, которых представляли атаман Савин с караваем хлеба, протоирей Ташлыков и старики-старейшины станицы Раздобреев Афанасий, Подшивалов Феофан, Шохирев Давыд, Савин Митрофан и Гусевский Ион, я увидел родные лица дядьки Петро и Митяя Широкого. А чуть в стороне от них стоял один из старших секретных агентов, который обеспечивал скрытую охрану цесаревича в станице. Знаком агент показал, что всё в порядке.
     'Молодец, - подумал я про себя. - Не знаю, кем он тут представился, но уважение успел завоевать, если его в первые ряды встречающих казаки пустили'.
     При планировании работы секретной части охраны цесаревича на время путешествия мы столкнулись с проблемой - кем будут представляться агенты в Забайкалье, а особенно на Амуре и Уссури, где по станицам проживают, считай, только казаки. Десять агентов, которых как от сердца оторвал полковник Ширинкин, а также возглавлявший их коллежский секретарь, были в затруднении. Какую личину одеть?! Казаки из них, как... В общем за казаков не сойдут. Купцы, приказчики, путешественники. Ещё кто-то? Постепенно разобрались и приноровились.
     Пароход приткнулся бортом к причалу. Выскочившие матросы набросили концы канатов на импровизированные кнехты. После чего подали трап на причал. Я сошёл первым. За мной потянулись кубанцы, образовывая двумя колонами коридор. Краем глаза увидел, как изумлённо расширились глаза атамана Савина и протоирея Ташлыкова. Видимо, узнали меня. С учётом того, что после награждения и недельного отдыха я узнал, что буду сопровождать Николая на Дальний Восток в родные места, Селевёрстовым я ничего не написал, желая сделать сюрприз. И, кажется, он получился. Контролируя сход с парохода цесаревича, я, изредка бросая взгляды на первые ряды встречающих, всё чаще видел выражение изумления на лицах станичников и казачек при узнавании меня.
     Цесаревич начал движение по пристани к встречающим. Кубанцы в своих парадных алых черкесках, сойдя с пристани, двумя колонами по пять человек двинулись вперёд, раздвигая по бокам встречающих, образуя коридор. По освобождённому пространству пошёл цесаревич в форме Лейб-гвардии отдельного Амурского казачьего взвода, который существовал пока на бумаге и шефом которого, также по бумагам являлся Николай. Несмотря на очень теплый для начала мая день, около плюс двадцати градусов, на плечи Николая была накинута шинель. Но вместо папахи на голове наследника была фуражка.
     Подойдя к атаману, который склонился в поклоне, Николай отломал небольшой кусок каравая, посолил его, макнув в солонку, и отправил в рот.
     - Ваше Императорское Высочество Государь Наследник Цесаревич и Великий Князь Николай Александрович, - стараясь не сбиться, начал Иван Митрофанович Савин, распрямившись после поклона. - Казаки Черняевского округа рады видеть Вас вновь на своей земле.
     Но цесаревич сломал заготовленный сценарий. Взяв из рук атаман поднос с караваем, Николай передал его назад подъесаулу Головачеву, а сам, обняв Савина, трижды его поцеловал, после чего обратился к встречающим.
     - Господа казаки, прошло почти два года с тех пор, как многие из вас участвовали в отражении бандитов, которые напали на пароход, где я находился, а также на вашу станицу. Слишком долго происходило расследование этого события. Наконец-то, оно завершено, а я, пользуясь случаем, могу теперь отблагодарить своих спасителей.
     По толпе встречающих прошелестел довольный гул. Хотя до этого в слова цесаревича вслушивались настороженно.
     - Атаман, казаки, о которых Вам было телеграфировано, все собраны? - спросил Савина наследник.
     - Так точно, Ваше Императорское Высочество, - вытянулся во фрунт атаман, сверкая на мундире золотой медалью 'За усердие'. - Все здесь. Чуть выше по дороге к станице построены.
     - Это хорошо. Пойдёмте к ним, атаман. Ваше Высокопреподобие, - обратился Николай к протоирею Ташлыкову. - Сопровождайте нас. Тимофей Васильевич, следуйте за мной.
     Эта команда уже относилась ко мне. Проходя следом за цесаревичем мимо застывших старейшин станицы, и казаков за ними, услышал перешёптывание: 'точно он...', 'ты гляди-ка, Тимоха...', 'ядрёный корень... Тимоха - благородие...', 'Егорий то...офицерский...'.
     Кубанцы как масло разрезали толпу, образовывая свободный проход для наследника. Несколько десятков шагов вверх от пристани и Николай остановился перед двухшереножным строем казаков. Кроме моего старшего десятка, в строю стояли дядька Михайло Лесков, проскользнувший вперёд нас и вставший в строй Митяй Широкий, двое казаков из Ольгинской станицы и малёк Мишка Башуров.
     Подойдя к строю казаков, Николай, развернувшись к свите, которая следовала за ним, подозвал одного из флигель-адъютантов и, взяв из его рук бархатную папку, протянул её мне.
     - Тимофей Васильевич, ваша родная станица, вам и указ Его Императорского Величества зачитывать. А я награды вручать буду.
     Я с трепетом открыл папку. О том, что награждать станичников будут, я знал. Но вот награды мне были не известны.
     - Божьей милостью, МЫ Александр Третий, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и прочая, и прочая, и прочая..., - начал я под ошарашенными взглядами награждаемых.
     Процедура награждения несколько затянулась, так как казакам приходилось выходить из строя к цесаревичу. Тур и Леший получили по Знаку отличия Военного ордена Святого Георгия четвертой степени, остальные казачата и малёк Мишка Башуров по золотой медали 'За храбрость' с ношением на груди. Отец Лешего дядька Михайло и Митяй Широкий получили по золотой медали 'За храбрость' с ношением на шее, а ольгинцы такие же, но серебряные.
     Савин был награждён шейной серебряной 'За усердие' на Станиславской ленте, а все старейшины нагрудной золотой на Станиславской ленте. Но самой главной наградой, от которой в восторг пришли все станичники и гости, было прощение всех задолженностей перед казной для казаков Черняевского округа и освобождение от налогов на пять лет, начиная с этого года. Восторг был такой силы, что кубанцы еле сдержали толпу, станичники очень захотели выразить признательность Государю Наследнику. Я уже хотел стрелять в воздух, но, слава Богу, напор толпы ослаб и она успокоилась.
     Следующее действие цесаревича также вызвало восторг окружающих.
     - Хорунжий Аленин, построить в две шеренги казаков старшего набора казачьей школы станицы Черняева.
     - Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, - браво ответил я, после чего скомандовал Ромке. - Казак Селевёрстов построить первый десяток.
     После того, как мои друзья и браты построились, я скомандовал 'смирно' и хотел доложить цесаревичу, но тот махнул рукой и произнёс, обращаясь к строю.
     - Господа казаки, за ваше мужество, героизм, отвагу и сноровку, все вы назначаетесь на службу в Лейб-гвардии отдельный Амурский казачий взвод Собственного Его Императорского Высочества Наследника Государя Цесаревича личного конвоя.
     - Рады стараться, Ваше Императорское Высочество! - дружно и чётко ответил строй молодых казаков.
     - Вольно! - скомандовал цесаревич и повернулся ко мне. - Командуйте, хорунжий. После молебна принятие присяги.
     - Слушаюсь, Ваше Императорское Высочество, - принял стойку смирно и поднёс ладонь к срезу папахи.
     - Ваше Высокопреподобие, - обратился цесаревич к Ташлыкову. - Пройдёмте на молебен.
     Цесаревич с протоиреем двинулись вперёд, за ним последовала свита, атаман со старейшинами. За этой группой постепенно пристраивались встречающие, мимо которых проходил наследник. Я кивком головы, испросив разрешение остаться у Головачева и получив его ответный кивок, развернулся к строю.
     - Ну что, здравы будем браты!
     - Здравия желаем, Ваше благородие! - дружно рявкнули мне в ответ те, кого я считал и считаю своими близкими друзьями. Но моё новое положение в обществе позволяло общаться на глазах у других только таким образом. Тем более за моей спиной находилась пара кубанцев.
     - Господа казаки, после обеда, не смотря на возраст, вы все принимаете присягу и будете проходить службу в лейб-гвардии личном конвое Государя наследника. Под моим чутким руководством, - я хищно улыбнулся моим бывшим ученикам. - Надеюсь, вы ещё не забыли, что это значит?!
     У некоторых казаков, казачатами их уже назвать было тяжело, настолько они выросли и заматерели за почти два года, что я их не видел, головы грустно опустились вниз.
     - Вижу, что помните и надеюсь, что понимаете - какая честь вам оказана. После принятия присяги где-то, через два часа вы станете лейб-гвардейцами, а не казаками-малолетками! После чего должны будете своей службой доказать, что выбор Государя Наследника Цесаревича Великого Князя Николая Александровича был правильным и вы его достойны!
     - Ваше благородие, - как и всегда до этого во время обучения с вопросом влез Ромка. - Так мы сегодня с Государем Наследником в сопровождении поплывём?
     Все остальные ребята с таким же вопросом в глазах уставились на меня.
      - Да. После присяги вы начнёте службу в конвое. Для вас отведено место на одном из пароходов сопровождения. Коней разместите на барже. До вас, что не довели о необходимости быть на встрече цесаревича с полным снаряжением для службы?
     - Довели, Ваше благородие, но мы думали, это какое-то занятие будет или смотр. Про присягу и службу никто не говорил. Так-то нам только в январе следующего года присягу принимать, и то не всем, - ответил за всех Ромка.
     - А ты что, Лис, не рад службе в конвое?! - спросил я.
     - Ваше благородие, да мы все рады. Просто всё так неожиданно - награды, лейб-гвардия, конвой. Голова кругом идёт! - пробасил георгиевский кавалер Тур или Верхотуров Антип. От его ответа у меня отлегло на сердце. Честно говоря, боялся в душе, что после ранения Тур сломается.
     - Тогда у вас есть час, чтобы собраться окончательно. Потом прибываете к пристани. Чуть ниже швартуют баржу, на неё заведете и разместите своих коней. Место на пароходе вам покажет старший урядник Тимофеев из Кубанского отдельного взвода. Пока поступаете под его командование. И последнее, - я повернулся к Тимофееву, который передал мне несколько пар погон из стопки, которую держал в руках. - Вручаю вам погоны вашего взвода. До присяги привести мундиры в соответствие. Портупеи, которые на вас, оставить.
     Я прошёлся вместе с Тимофеевым вдоль строя, раздавая погоны Амурского отдельного взвода с вензелем "Н".
     - Что скажешь, урядник, с такими портупеями покрасивей форма будет? - я указал на казачат-казаков, которые щеголяли в офицерских портупеях тысяча девятьсот двенадцатого года, которые пошили ещё два года назад.
     - Красиво смотрится, Ваше благородие, - степенно ответил урядник. - Надо какое-то отличие для лейб-гвардейских казачьих взводов Приамурья и Забайкалья ввести. А портупеи ладные.
     Я посмотрел на своих бывших учеников, которые с восторгом рассматривали, врученные погоны, и скомандовал.
     - Господа казаки, равняйсь. Смирно. Через час с конями и вооружением находитесь на пристани и поступаете в распоряжение старшего урядника Тимофеева. Вольно. Разойдись.
     Когда строй рассыпался, и казаки начали разбегаться по дома, я подозвал к себе младшего Селевёрстова.
     - Ромка, мамке и батьке передай, что после присяги вместе домой подойдём. Пока цесаревич обедать будет и у нас час времени наберётся, чтобы пообщаться. А то в следующий раз когда в станицу попадём - неизвестно.
     - Слушаюсь, Ваше благородие, - попытался принять стойку смирно и отдать честь Ромка, но получив от меня подзатыльник, резво развернулся и побежал к дому.
     - Этот рыжий, с оторванной мочкой, кем Вам приходится, Ваше благородие, - поинтересовался урядник, а второй конвойный вопросительно насторожил уши.
     - Брательник названный. Когда моих родителей хунхузы убили, а потом дед умер, Ромкины отец и мать меня к себе в семью взяли. Три года, можно сказать, у них прожил, - ответил я.
     - Так, Вы Ваше благородие отсюда родом?!
     - Да, отсюда. В двух верстах хутор стоял, где я родился и вырос. Спалили его хунхузы когда на цесаревича и на станичников напали два года назад. Где-то в станице должен дом стоять, который мне за счёт казны построили. Но где, даже и не знаю. А смотреть некогда. С дядькой Петром, да тёткой Ольгой успеть бы, повидаться и поговорить.
     - Да... Служба в конвое, она такая, - растягивая слова, задумчиво произнёс Тимофеев. - Нас вон аж на край земли отправили. Где Кубань родная и где Дальний Восток.
     - Ничего урядник, зато, сколько всего уже увидел и увидишь ещё.
     - Так то, оно так, Ваше благородие. Но в родном краю служить то слаще. Вы вона, аж весь светитесь от радости. Дома. А мы теперь, когда родные куреня увидим - не известно. А я то, второй уже сверхсрок тяну. Семь лет уже дома не был.
     - А зачем в отдельный взвод напросился. Насколько я знаю, дело добровольным было. Кандидатов по станицам выбирали.
     - Да брат мой самый меньший, да племяш во взвод попали. Приглядеть за ними надо. Опыт передать.
     - Опыт это дело хорошее. Учить будем настоящим образом.
     - Это я уже понял, Ваше благородие, - усмехнулся урядник.
     А второй кубанец грустно произнёс: 'От Вашей учёбы, Ваше благородие, не только мышцы, да жилы - кости болят'.
     - Выше нос, лейб-гвардия. Как говорится лучше ведро пота слить, чем каплю крови потерять. Ладно, шутки в сторону. Тимофеев через час встречаешь казаков из Амурского взвода, размещаешь их на пароходе сопровождения. Тот уже ниже пристал к берегу. А потом ведёшь их строем к церкви. Там они присягу принимать будут.
     - Слушаюсь, Ваше благородие. Разрешите выполнять.
     - Выполняй, Тимофеев. Выполняй.
     Урядник и рядовой конвоец осуществили поворот кругом и направились к берегу, а я развернувшись направился к церкви, где начинался молебен.
     В церковь попасть не удалось, так как на подходе был перехвачен стариками казаками. Пусть и не старейшины, но не ответить на их вопросы я из уважения не мог. Вокруг нас тут же собралась толпа, которая затаив дыхание слушала мой рассказ об учёбе в Иркутске, бунте каторжан. О том, что видел по дороге в столицу, о награждении меня Александром Третьим, о совместном распитии чая с царской семьей. Вокруг казаки и казачки только вздыхали и ахали. Спрашивали, как выглядит государь, императрица, их дети. Позавидовали, что я целых две ночи спал в царском дворце.
     В общем, незапланированная встреча со станичниками прошла плодотворно и быстро. Не успел я опомниться, как начал звонить колокол, возвещая об окончании молебна. Я вырвался из круга станичников, точнее они быстро и с почтением уступили мне дорогу, и подошёл к крыльцу церкви. Через несколько минут из церкви показались кубанцы, которые в коробочке сопровождали цесаревича. Восторженный рёв толпы. Николай, приветствующий казаков и казачек.
     Цесаревич спустился с крыльца и обратился ко мне.
     - Тимофей Васильевич, к присяге всё готово?
     'Вот это я попал, - пронеслось у меня в голове. - Заболтался со станичниками на радостях и счёт времени потерял'.
     Я уже хотел дать ответ 'нет', но начиная поворачивать голову, чтобы отрицательно ею покачать, краем глаза увидел накрытый стол. Довернув голову дальше, обнаружил двушереножный строй казачат в новеньких погонах, на которых в лучах солнца поблескивали вензеля.
     - Так точно, Ваше Императорское Высочество, - переведя дух, ответил я, повернувшись лицом к Николаю.
     - Что же, не будем терять время. Приступим.
     Присяга моих бывших учеников, а теперь подчинённых прошла в торжественной обстановке. Я, не пользуясь текстом, наизусть произносил её слова, которые повторяли за мной казачата. Протоирей Ташлыков с отческой улыбкой взирал на нас. А на площади перед церковью стояла звенящая тишина, в которой был слышен только хор наших голосов. Текст присяги произнесен. Батюшка Александр благословил новоиспеченных казаков лейб-гвардейцев. И площадь взорвалась радостными криками, под которые цесаревич прошёлся мимо перестроившихся водношереножный строй казаков, пожимая каждому руку.
     После этого Николай с ближайшей свитой направились в трактир к Савину, где был накрыт торжественный обед, а я с Ромкой, дождавшись когда казачат поздравят все желающие, направился на пароход, чтобы забрать подарки для Селевёрстовых. А заодно поздороваться со своим Беркутом, которого Ромка вместе с другими лошадьми казачат уже загнал на баржу. Пётр Никодимович с женой после окончания присяги быстро ушли. Видимо готовили встречу. Один же час, свободный от службы, с разрешения цесаревича, у меня был. Но надо было поторапливаться.
     Войдя впереди Ромки из сеней в дом, я увидел дядьку Петро в парадном мундире и нарядно одетую тётку Ольгу. В каком-то напряжении они смотрели на меня.
     - Дядька Петро, тётка Ольга, вы что застыли как не родные! - с этими словами я обнял и расцеловал Селевёрстова, а потом его жену.
     - Господи, Боже ты мой, Тимофей, каким ты гарным казаком стал, - тётка Ольга вытерла кончиком платка слёзы из глаз. - Хорунжий, офицерский Егорий и две медали за храбрость. Жалко-то как, что Катерина да Василий тебя не могут увидеть. А уж как бы дядька Афанасий был рад!
     - Оставь свои причитания, - вступил в разговор Пётр Никодимович. - Проходите, Тимофей Васильевич в горницу, к столу.
     - Дядька Петро, да какой Тимофей Васильевич, - проговорил я, положив на полку вешалки папаху и снимая портупею с шашкой. - Для вас я как был Тимохой, ну ладно, Тимофей, вырос всё-таки. Так им и остаюсь.
     - Извините, Тимофей Васильевич, я как любил тебя как сына, так и люблю, - Селевёрстов в волнении провел рукой по усам. - Но теперь буду обращаться к тебе только так. Из-за большого уважения. И не спорь с мной, Тимофей Васильевич.
     - Дядько Петро, ну ладно на людях, дома то зачем? - я повесил шашку и повернулся к Селевёрстову.
     - Проходи, не спорь с ним, Тимофей. Чай не забыл его упрямство. А сейчас, чем старше становится, тем упрямее, - тётка Олька подошла ко мне и погладила мой погон. - Никак не могу поверить, что это ты, Тимофей. Надо же офицер. Ты хоть и написал в письме, что закончил училище и стал хорунжим. Но как-то в это не верилось. Год только прошёл. А потом от тебя вестей почитай полгода как не было.
     Под эти слова я придерживаемый за руку тёткой Ольгой двинулся к горнице. За моей спиной в комнату вошёл Ромка, затащив за собой большой баул с подарками.
     - А это что такое, Тимофей Васильевич? - поинтересовался Селевёрстов, указывая на здоровенную сумку.
     - Там подарки, - сказал я, входя в горницу, где вокруг обильно накрытого стола собралось всё семейство Селевёрстовых, за исключением Анфисы и её мужа Семёна Савина.
     Возникла некая пауза. Степан и Никифор, стояли и смотрели на меня, приняв подобие строевой стойки смирно, а их жёны теребя в руках платочки, как-то настороженно и выжидающе смотрели на меня. Дети тоже зыркали с любопытством. Я же смотрел на них и не знал как себя вести. Два года назад, перед отъездом в училище старшего сына Степана я называл дядькой. То был старше меня на тринадцать лет. А теперь я для него его благородие.
     - Дорогие мои названные родственники, прежде чем сесть за стол, позвольте вручить всем подарки, - я приобнял тётку Ольгу. - Ромка, где ты там. Неси баул сюда.
     В горницу вошёл раскрасневшийся Ромка и со стуком положил сумку на пол. Я склонился над этим чудом чемоданостроения и, раскрыв его, достал первый подарок для главы семьи. Дядьке Петро, Степану, Никифору и Семёну я привёз казачьи винтовки Мосина и по сто патронов к каждой. Получив в руки такие игрушки, большие дети тут же защелкали затворами, начали вскидывать винтовки к плечу, целиться.
     - Хороша, ох как хороша! - довольный старший Селевёрстов, ещё раз вскинул мосинку к плечу и прицелился. Потом опустил винтовку и приставил её к ноге. - Спасибо тебе, Тимофей Васильевич, за такой царский подарок. Слышать-то слышали, что на вооружение поступили хорошие пятизарядные казачьи винтовки, но видеть ещё не приходилось. Тем более в руках подержать.
     Под одобрительные выражения Никифора и Степана, я достал из баула четвёртую винтовку и протянул её Петру Никодимовичу со словами: 'Это для Семёна'.
     - Жирновато для него будет, - помрачнел лицом старший Селевёрстов.
     - Дядька Петро, тогда на ваше усмотрение, - я поставил винтовку к стене, а потом достал из баула деревянную коробку и положил её на стол. - Приступим к подаркам для женщин.
     Раскрыв коробку, я стал доставать из неё небольшие футляры, обтянутые бархатом, и вручать женской половине семьи Селевёрстовых. Первой открыла футляр тётка Ольга и ахнула. Внутри лежали золотые серьги, кулон с цепочкой с красными агатами.
     - Тимофей, мальчик мой, это какие же деньги-то потратил, - женская глава дома Селевёрстовых, достала одну сережку из футляра, восторженно рассматривая её на солнечном свету. - Красота-то какая!
     За тёткой Ольгой восхищённо запищали снохи Ульяна и Елена. Я достал из коробки ещё два футляра поменьше и вручил их двум дочкам погодкам трех и четырех лет у Никифора и Елены. Мать сразу перенацелилась на подарки дочек. Взяв у старшей футляр открыла его и, изумленно вскрикнув, произнесла: 'Тимофей Васильевич, разве можно такое детям дарить. Эти серьги такие же как у меня'.
     - Пускай с детства растут красавицами, - ответил я и выложил на стол последний футляр. - Это для Анфисы.
     Вновь склонившись к баулу достал из него черкесский кинжал, рукоять и ножны которого были украшены серебром.
     - Иван, - позвал я старшего семилетнего сына у Степана и Ульяны. - Тебя в казачата приняли.
     - Приняли, Ваше благородие, - блестя глазёнками, ответил мне названный племянник.
     - Тогда, это тебе, - я вручил кинжал пацанёнку. - И зови меня дядька Тимофей. Хорошо?!
     Дождался ответного кивка мальца, после чего достал из баула хороший охотничий нож в кожаных ножнах и подозвал к себе четырехлетнего младшего Степаныча, который испуганно смотрел на меня, спрятавшись за подол мамкиного платья. Получив нож, малой насуплено посмотрел на меня и спросил.
     - А чё это, Ваньке кинжал, а мне тока нож?
     - Вот примут тебя в казачата, и тебе кинжал подарю.
     - Не обманешь дядька?
     - Не обману, - я потрепал мальца по вихрастой голове. - Слово офицера.
     Наконец достал из баула последний подарок.
     - Дядька Петро, этот кинжал для Ивана сына Анфисы. Его мне цесаревич вручил, чтобы на зубок положить племяшу. А этот нож от меня. Самому вручить не получилось. А когда ещё раз в станицу попаду, не известно, - с этими словами передал кинжал и нож Петру Никодимовичу.
     Тут с вопросом влез Иван свет Степанович.
     - Дядька Тимофей, а почему Ромке ничего не подарил.
     - Все подарки для Ромки на пароходе. А главный подарок перед вами - целый лейб-гвардеец с золотой медалью 'За храбрость'. Так что теперь за стол, с Вашего позволения дядька Петро. И надо это дело хорошенько обмыть, - я достал часы, открыл крышку. - Хотя времени нам с Ромкой на это осталось пятнадцать минут.
     Все засуетились и стали усаживаться за стол, пристраивая свои подарки на свободные места, кроме винтовок, естественно. Те аккуратно составили в один угол. Быстро разлили по стаканам и стопкам. Я себе и Ромке позволил налить только небольшие стопки наливки, на которые была мастерица тётка Ольга. Выпили сначала за меня, потом за Ромку. Дальше мы с новоиспечённым гвардейцем пить больше не стали, а только кушали. За столом народ как-то расслабился, пошли рассказы о том, что в станице случилось за то время, пока меня не было. Каких-либо глобальных изменений не произошло. Слава Богу никто не умер. Зато родилось больше десятка малышей. Все живы. Школа моя жива и процветает. По полосе препятствий вовсю гоняют не только казачат, но и малолеток. Новости все радовали, но время летело быстрее, чем можно было бы рассказать хотя бы основные.
     Через пятнадцать минут я с сожалением поднялся из-за стола. За мной встали и все остальные. Вышли на улицу во двор. Встали с Ромкой перед Петром Никодимовичем, который держал в руках икону Божьей Матери, а за ним выстроилась вся семья Селевёрстовых.
     - Тимофей Васильевич, три с половиной года назад я впервые сказал тебе спасибо за воспитание сына. Это когда вы вдвоём семерых казаков-малолеток на гулянке побили. Тогда я и помыслить не мог, что один из стоявших передо мной сынов, а я тебя по другому не воспринимал, как взял в семью, в девятнадцать лет станет хорунжим - первым офицером из казаков Черняевского округа. Мало того и первым Георгиевским кавалером в округе. А второй сын в восемнадцать лет станет обладателем золотой медали 'За храбрость', лейб-гвардейцем и будет охранять Наследника престола, - Селевёрстов замолчал, переводя дух.
     В этот момент всхлипнула тётка Ольга, но дядька Петро цыкнул на неё и продолжил.
     - Тимофей Васильевич, ты добился того, чего ещё не достигал ни один казак в Амурском войске. Я почему-то теперь уверен, что быть тебе казачьим полковником и даже генералом. Только не забывай о своих корнях, о своей станице, - Селеверстов снова сделал паузу, а я ей воспользовался.
     - Не забуду дядька Петро.
     - Вот и хорошо, - атаман перекрестил меня иконой, а я, наложив на себя крест, поцеловал её.
     - А тебе, Селеверстов Роман Петрович, хочу пожелать нести службу достойно, не уронить чести нашей семьи.
     - Клянусь в этом батя, - Ромка широко перекрестился и поцеловал лик Божей Матери.
      Селевёрстов еще раз перекрестил меня и Ромку.
     - Идите и служите, - после чего отвернулся, пытаясь скрыть слёзы.
     Тут с рыданиями Ромку обняла мать. Вперёд выдвинулись старшие братья. Прощание несколько затянулось. Но через пять минут мы наконец-то вышли со двора и направились к трактиру.