Шестнадцатый век подарил Миру множество удивительных достижений и не меньше проблем, оставив по себе яркую, но неоднозначную память.
   С одной стороны великие географические открытия и стремительное завоевание Нового света безмерно расширили границы существующего мира, запертого доселе в тесном углу Евразийского континента. Изыскания Коперника, Джордано Бруно, Галилео Галилея и множества других учёных заложили основы классической научной мысли, дав мощный толчок к познанию существующего мироустройства. Успехи в науке и технике, вкупе с прокладкой новых торговых путей, привели к невиданному росту экономики. Нахлынувшие богатства способствовали расцвету искусств...
   На другой чаше весов лежали реформация и пришедшие с нею религиозные войны. Различные ереси случались и до того - катары во французском Лангедоке и чешские гуситы - лишь наиболее яркие из них. Но всё же до сих пор это были не более чем локальные вспышки, более или менее успешно купировавшиеся католической церковью. Протестантизм, начало которого традиционно связывают с именем Лютера, расколол надвое всю Европу - от края до края.
   Во Франции кровавое противостояние гугенотов* и католиков растянулось на полвека и закончилось падением правящей королевской династии. В Нидерландах - разорвало страну надвое и привело к тяжелой затяжной войне за независимость. В Англии, Шотландии и многих других державах католики и протестанты сплошь и рядом ополчались друг на друга, решая вопросы веры с оружием в руках. Но наиболее сложная ситуация возникла в Германии, входившей в ту пору в состав Священной Римской империи германской нации. Аугсбургский религиозный мир 1555 года, даровав местным князьям право самим определять веру своих подданных*, на время пригасил пламя непримиримой вражды, но не разрешил, да и не мог разрешить всех накопившихся противоречий.
   Мирские владыки всячески стремились увеличить свои богатства и влияние за счёт католической церкви и различные протестантские течения, возникавшие тут и там, как грибы после дождя, играли им в этом на руку. Поборники же католицизма и в особенности недавно созданный орден иезуитов всемерно препятствовали подобным намерениям. Конфликт интересов вызревал, словно гигантский нарыв, переполненный гноем и кровью. Прорыв этого гнойника был лишь вопросом времени.
   Наступающий семнадцатый век должен был дать ответы на все неразрешённые вопросы: кому владеть недавно открытыми заморскими колониями, кому властвовать на торговых путях, кто будет диктовать свою волю в обновлённой Европе и, главное, какая религия будет царить в умах миллионов дворян, бюргеров и крестьян Старого света? Расставить все точки над i могла только война. И она началась тёплым ясным днём 23 мая 1618 года с восстания чешских сословий. Первая война Нового времени, в которой предстояло схлестнуться всем странам и народам континента, чтобы, наконец, разорвать тугой узел непримиримых противоречий, опутавших многострадальную старушку Европу.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Закрепившееся во Франции название протестантов
   * Принцип был сформулирован предельно просто: Cuius regio, eius religio (лат.) - чья страна, того и вера
  
   Лето. Тепло. По небу неторопливо плывут редкие облачка. Воздух напоен ароматами свежего сена. Легкий ветерок с берегов Балтики ласкает кожу и игриво перебирает порядком отросшие волосы. Мимо, тихо цокая копытами, неспешно влечёт повозку смирная крестьянская лошадка. Судя по характерному поскрипыванию плохо смазанных осей, это возвращается толстый Петер на своей колымаге. На дальней околице затеяли перекличку петухи, а с выпаса за селом протяжно мычит недоеная корова. Мир, покой, благодать... Даже и не скажешь, что вокруг уже второй десяток лет бушует война.
   - Моравец! Эй, Моравец!
   Открыв правый глаз и приподнявшись на локте, осторожно кошусь на источник шума - может, послышалось спросонья? Не, не показалось. Щуплый паренёк из последнего пополнения в порядком потрёпанной одежонке и стоптанных башмаках, приставив козырьком руку ко лбу, бдительно осматривает окрестности. Блин, придётся идти, всё равно ведь не отстанет. Махнув рукой, чтобы привлечь его внимание, со вздохом поднимаюсь, напяливаю на голову шляпу и, одёрнув куртку, бреду к жизнерадостно скалящемуся посланцу.
   - Чего разорался?
   Новобранец, самодовольно улыбаясь, машет рукой себе за спину:
   - Начальство тебя вызывает!
   - Ну, вызывает и вызывает. Тебе-то что за радость?
   Я как бы ненароком делаю шаг вперёд, ощутимо нависая над худосочным вестником, отчего его весёлость как-то резко увядает.
   - Так это... Я ж того...
   - Пасть захлопни, чучело.
   Ишь, лыбится оно. Думает, небось, что раз начальство вызывает, то ничего хорошего мне не светит. А вот хрен ты угадало, недоразумение щербатое!
   С такими мыслями я, благовоспитанно сняв головной убор, чинно вошёл в светлую горницу, где меня уже ждали.
   - Всей честной компании здравствовать и радоваться!
   - И тебе не хворать, Андре. Проходи, чего как не родной? Садись, только тебя ждём...
   Под разноголосый хор приветствий я, кинув шляпу на лавку, проследовал к столу, влившись в дружные ряды нашей весёлой компании.
   Во главе, как и положено командиру, с гордым видом восседает на табурете лейтенант - Александр Арцишевский. Отпрыск обедневшего шляхетского рода, вынужденный покинуть родную Полонию из-за конфликта с более удачливым соседом, пользующимся покровительством местного магната. По правую руку от него бездумно крутит пуговицу щегольского мундира, мечтательно глядя в окно, штатный ротный борзописец Франсуа Галланд. Или Франц, как предпочитают говорить местные. Парень не обижается, хотя Франсуа всё же правильнее - француз как-никак. Напротив него, вальяжно развалившись, попирает задницей лавку Отто Шульц по прозвищу Кувалда - здоровенный бугай со светлыми волосами и недобрым взглядом серо-стальных глаз, впервые увидевший свет на берегах Рейна. У нас в роте этот белобрысый мордоворот небезуспешно исполняет обязанности фельдфебеля*. Ну и ваш покорный слуга - Андре Моравец - божьей милостью гефрайтер* мушкетёров его императорского величества кайзера Фердинанда Второго. Отличная компашка, что и говорить! Хотя так было не всегда...
   Моя военная эпопея началась около полутора лет назад. В ту пору я как раз валялся в придорожной канаве - голый, с разбитой башкой и без сознания. Отличный старт многообещающей карьеры! Проходящие мимо солдаты, убедившись, что взять с меня уже нечего, хотели было двинуться дальше, но тут в дело вмешалась Эльза - вторая и, безусловно, лучшая половина ротного фельдфебеля. Уважаемая кампфрау*, обозревая окрестности с облучка проезжающей повозки, соизволила заинтересоваться происходящим на обочине оживлением. Уж не знаю, чем я так ей глянулся (в дальнейшем на все подобные вопросы она предпочитала отшучиваться), но в итоге меня всё же извлекли из канавы и запихали под парусиновый тент обозной фуры. Так, не приходя в сознание, я и выступил в свой первый военный поход.
   Рота тогда направлялась на зимние квартиры после кровавой и безуспешной осады Штральзунда. Участие в двух неудачных штурмах стоило жизни почти всем унтерам и большей части опытных солдат, оттрубивших к тому времени уже не одну кампанию. Вдобавок ко всему какой-то не в меру прыткий шотландец проткнул шпагой бедро гауптману*, лейтенанта буквально разорвало в клочья залпом картечи, а писарь, пользуясь временным безвластием, исчез в неизвестном направлении, прихватив на память кое-что из ротного движимого имущества. Словом, подразделение отчаянно нуждалось в пополнении и бесхозный, хоть и порядком ушибленный, парень был признан полезным приобретением.
   Добрейшая фрау Эльза взяла личное шефство над болезным и буквально за пару недель умудрилась поставить меня на ноги. Утраченная память, правда, так и не вернулась, но это мало кого волновало. Отто, из-за отсутствия офицеров, фактически руливший тогда всем ротным хозяйством, перемолвившись как-то буквально парой фраз "за жизнь", по одному ему ведомым признакам заключил, что у меня типично моравский выговор. Так я обзавёлся собственным прозвищем, а после того, как меня под ним внесли в ротные списки - ещё и фамилией. С именем вопрос разрешился ещё проще, поскольку дело происходило в день святого Андрея Первозванного. И быть бы мне имперским пикинёром, благо стать позволяла достаточно уверенно управляться с громоздким восемнадцатифутовым копьём, но в дело опять вмешался случай.
   Как-то раз, когда способность соображать уже вернулась, но при ходьбе ещё ощутимо покачивало, я, валяясь в обозной повозке, от нечего делать взялся изучать лежавший там же сломанный мушкетон* с кремнёвым замком. И доизучался до того, что в итоге смог его починить. Правда не сразу, а через три дня и с помощью подвернувшегося под руку кузнеца. Зато потом Отто, освидетельствовав результаты моих трудов, притащил ещё четыре фитильных мушкета разной степени исправности и даже редкостный колесцовый пистолет. Вот так я и сменил специализацию, попав после окончательного выздоровления в ряды стрелков.
   В ту пору как раз наступил новый, 1629-й год. Война, уже добрый десяток лет бушевавшая на землях Священной Римской империи германской нации, наконец-то, пошла на убыль. Войска кайзера и Католической лиги после нескольких лет упорных боёв в пух и прах разнесли армии Евангелической унии. 12 мая в вольном городе Любек был подписан мир с датчанами. Казалось, ещё немного и на истерзанных войной германских землях, наконец-то, воцарится мир. Несмотря на это, главнокомандующий имперскими войсками генералиссимус Альбрехт фон Валленштайн, не спешил вкладывать меч в ножны и распускать свои победоносные полки. Напротив - армия активно пополнялась.
   Не избежала общей участи и наша славная компания. Арцишевский, едва появившись в роте, занял вакантную должность младшего офицера. Любознательный студент Франц, получив звание фенриха*, возглавил ротную канцелярию. Ну а я, проявив изрядное рвение и сноровку в овладении искусством стрельбы из мушкета, был произведён в гефрайтеры. После же того, как зарекомендовал себя самым метким стрелком во всей роте, утвердился в роли инструктора, обучая вновь завербованных рекрутов премудростям обращения с огнестрельным оружием.
   Однако, несмотря на воинственные приготовления, в целом жизнь наша протекала вполне мирно и даже беззаботно, чего никак нельзя было сказать о жизни окружавших нас бюргеров и бауэров. Солдат кайзера не зря прозвали "валленштайновой саранчой". Даже не воюя, доблестные защитники империи и католической веры, буквально объедали целые области, имевшие несчастье стать местами их расквартирования. Лично нам достался Мекленбург, правителем которого с недавних пор стал сам генералиссимус фон Валленштайн, так что обгладывать окрестное население совсем уж до костей всё же не позволялось, но на жизнь, а порой и на веселье, хватало вполне. Даже чума, вспыхнувшая во время злополучной осады Штральзунда, обошла наши квартиры стороной. Но везение не может быть вечным и, судя по хмурым физиономиям собравшихся за столом камрадов, суровые времена уже не за горами...
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Feldwebel (нем.) - старшее унтер-офицерское звание
   * Gefreiter (нем.) - старший солдат, привлекаемый к наиболее ответственным заданиям и потому освобождённый от ряда хозяйственных работ
   * Kampfrau (нем.) - женщина, следующая за армией, чаще всего, но не обязательно, родственница кого-то из военнослужащих
   * Hauptmann (нем.) - ротный командир в пехоте, капитан
   * Mousqueton (фр.) - короткий мушкет с расширяющимся стволом, дробовик
   * Fahnrich (нем.) - кандидат в офицеры, прапорщик
  
   Первые же слова Арцишевского, произнесённые им после взаимных приветствий собравшихся, подтвердили мои худшие опасения.
   - Готовьтесь к маршу, господа.
   Последнее слово лейтенант произносит после едва заметной паузы. Хоть год пребывания в рядах наёмников и поубавил запас панской спеси, всё же подобное уважительное обращение даётся гоноровому шляхтичу лишь ценой изрядных усилий. Ещё бы! Ведь за одним столом с ним сидит натуральное быдло, которое даже не замечает ясновельможных душевных терзаний. Ну, почти.
   - Меняем квартиры или?..
   Я не заканчиваю фразу, но лейтенант всё понимает правильно.
   - Или. Генералиссимус перенёс свою ставку в Мемминген и созывает наиболее надёжные полки.
   - Это вообще где?
   Вопрос Отто звучит настолько равнодушно, насколько это вообще возможно - фельдфебелю явно плевать куда идти и он не считает нужным это скрывать. Арцишевский раздражённо пожимает плечами:
   - Не знаю. Где-то на юге, вроде бы рядом с Регенсбургом.
   - В Баварии что ле?
   - Наверное. Бывал там?
   - Неа.
   - Мда...
   Лейтенант неопределённо хмыкает.
   - Что-то не так, командир?
   Арцишевский несколько секунд нервно барабанит пальцами по столу, словно размышляя, отвечать мне или нет, затем всё же решает снизойти и нехотя цедит:
   - Мне не нравится то, что происходит. Целые полки снимают с побережья и отправляют к чертям собачьим - не только нас. Весь корпус Альдрингера. А шведы только этого и ждут...
   Теперь уже настаёт мой черёд хмыкать.
   - И что за печаль, если они высадятся, когда нас здесь не будет? Не знаю, кто как, а я так только рад буду, если наша встреча с ними состоится как можно позже. Ещё лучше будет, если разберутся вообще без нас, потому что последнее пополнение, которое чуть не полроты составляет, alles kaputt gemacht*. Эти Schweinehunde* записались в армию, чтобы жрать каждый день за счёт казны и щупать крестьянских девок, не боясь получить в рыло. Погибать за кайзера и честь полка они не собираются. Так что едва запахнет жареным, большинство попросту разбежится.
   - Пусть так, но ведь в иных полках хватает Alter Kampfer*.
   - У Арнима их тоже было немало. Пожалуй, побольше чем у нас...
   Лейтенант недовольно поджимает губы - я бесцеремонно наступил на его любимую мозоль. Хоть обстоятельства и заставили гордого шляхтича покинуть родину, радеть о её благополучии он не перестал. Год назад, вступая в ряды имперской армии, Арцишевский страстно мечтал очутиться в составе корпуса генерала Арнима, что как раз направлялся в Польшу. Ржечь Посполитая в ту пору переживала не лучшие времена, терпя одно поражение за другим в тяжёлой войне со шведами, и наш славный кайзер, которому потомки викингов тоже попили немало крови, отправил на помощь королю Сигизмунду 15000 отборных солдат под началом одного и лучших генералов Райха.
   Наш лейтенант в число счастливчиков не попал, отчего страшно переживал. Тем не менее, был абсолютно уверен сам и неустанно уверял остальных, что теперь-то ненавистным северным захватчикам придётся несладко. Реальность оказалась несколько сложнее. Может шведы и были не в восторге от появления у поляков нескольких полков закалённых в битвах ландскнехтов, но на результате очередного раунда противостояния это сказалось слабо. Большая часть немецких подкреплений, во главе с самим Гансом Георгом фон Арнимом осталась на балтийском побережье, охраняя Гданьск и прочие польские города от возможного вторжения с моря, где безраздельно господствовал шведский флот. Эти отделались сравнительно дёшево, жестоко пострадав лишь от зимних холодов да хронической бескормицы, ибо снабжение в польском войске было организовано из рук вон плохо. Те же 6000, что вместе с коронным войском гетмана Конецпольского всё же попытались выбить суровых скандинавских завоевателей из оккупированной ими Ливонии закончили и вовсе печально...
   Меня подобная судьба не прельщает, так что перспектива избежать встречи с горячими шведскими парнями, безусловно, радует. А вот лейтенант, похоже, всё никак не уймётся. К счастью, судя по всему, он один такой на всю роту.
   - De furore Normannorum libera nos, Domine*.
   Наш французский интеллектуал, отвлёкшись от созерцания вида за окном, всё же соизволил высказать своё мнение. Арцишевский в ответ недовольно кривится. Его знакомство с высокой латынью можно охарактеризовать как весьма поверхностное, но этого вполне достаточно, чтобы уловить общий смысл фразы. Отто, который в силу отсутствия системного образования как раз таки ни черта не смыслит, ни в латыни, ни в благородном искусстве риторики, зато благодаря немалому житейскому опыту отлично разбирается в практической стороне обсуждаемого вопроса, с изяществом носорога переводит обсуждение в куда более конструктивное русло.
   - А что гауптман?
   Лейтенант только разводит руками:
   - Сказал подготовиться к маршу, а сам поехал к оберсту* для получения дальнейших указаний.
   - Надеюсь, он выбьет для нас пару повозок из полкового обоза, да и башмаки перед походом не мешало бы обновить...
   Отто задумчиво чешет подбородок, покрытый светлой трёхдневной щетиной, прикидывая про себя, что ещё может понадобиться в дальней дороге.
   - Я передал ему полный список требуемых вещей, а уж как решит оберст...
   Франц в свою очередь разводит руками.
   - Ну, тогда ждём возвращения гауптмана. Послушаем, что он скажет. А барахло в повозки покидать - дело не хитрое, успеется.
   Забегая несколько вперёд, следует признать, что предусмотрительность нашего фельдфебеля пришлась очень кстати, поскольку новости, привезённые герром гауптманом, оказались весьма неожиданными.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Всё испортило (нем.)
   * Типично-немецкое ругательство, дословно - свинособаки
   * Старых бойцов, ветеранов (нем.)
   * От ярости норманнов избавь нас, Господи (лат.) - слова средневековой молитвы.
   * Oberst (нем.) - командир полка, полковник.
  
  
   Юлиус фон Лаутербах заявился уже под вечер и был, что называется, мрачнее тучи. Не глядя бросив поводья расторопно подскочившему денщику, гауптман, не проронив ни слова, удалился в свой дом, хлопнув дверью перед самым носом обескураженного Арцишевского.
   - Чего это со стариком?
   Я с интересом перевожу взгляд на Отто, который, как и я, наблюдал всю сцену прибытия начальства, небрежно опираясь на садовую ограду. Фельдфебель пожимает плечами:
   - Пойди, пойми. Но таким пришибленным я его давненько не видел.
   - Пришибленным? Да он просто злющий как чёрт! Похоже, оберст здорово припалил ему хвост.
   - Был бы он зол, денщик уже получил бы кулаком в нос, на лейтенанта наорали бы прямо посреди улицы, а вся рота бегала бы как наскипидаренная и не знала куда спрятаться. Уж поверь на слово, каков наш гауптман в гневе, я знаю не понаслышке. Нет, старик крепко выбит из колеи. Как в тот раз, когда полковой доктор заявил, что у троих мушкетёров, которые слегли от горячки - чума.
   - Хм-м...
   Слова Шульца заставили всерьёз задуматься. Из всей нашей компашки фельдфебель знаком с командиром дольше кого бы то ни было и, как и полагается опытному служаке, успел неплохо изучить непосредственное начальство. Герр Юлиус, будучи младшим сыном в семье не слишком зажиточного помещика, разумеется, не мог рассчитывать на сколько-нибудь существенное наследство, а потому с младых ногтей готовил себя к военной карьере и, едва началась война, записался в армию Бюкуа. С ней он участвовал в усмирении непокорных чехов и отличился в битве у Белой горы, после чего получил чин гауптмана и встал во главе роты. С тех пор утекло немало воды - сменился (и не раз!) рядовой состав, приходили и уходили младшие офицеры и унтера... даже Карл Бонавентура де Бюкуа уступил должность командующего императорской армией великому Альбрехту фон Валленштайну. И только Юлиус фон Лаутербах, превратившийся к тому времени из зеленого новичка в битого жизнью ветерана, неизменно оставался во главе своей роты. Ни три ранения, ни тяготы походов и осад, ни идущая по пятам за армией чума не смогли остановить бравого воина кайзера. И если уж Отто, без малого четыре года отслуживший под его началом, говорит, что за всё это время лишь раз наблюдал ротного в столь расстроенных чувствах, то видимо случилось и впрямь нечто из ряда вон выходящее...
   Закончить мысль мне не дали. Сперва к нам подтянулся обиженный ни за что ни про что лейтенант, раздражённо поинтересовавшийся, какая вошь укусила сегодня нашего глубокоуважаемого командира и что за дьявольщина вообще происходит? Затем подошёл погружённый в очередной приступ мечтательности Франц, вежливо уточнивший, почему почтенное сообщество мнётся у калитки, вместо того, чтобы выслушивать последние новости и приказы в доме гауптмана? И наконец, скрипнув дверью, вышел на крыльцо сам герр Юлиус. Окинув усталым взором опустевший двор, и мигом приметив нашу подзаборную компанию, фон Лаутербах коротко кивнул, несколько запоздало поприветствовав собственных подчинённых, после чего по-прежнему молча махнул рукой себе за спину, указывая на распахнутую дверь. Ну что ж...
   Озадаченно переглядываясь, мы дружной толпой проследовали в предложенном направлении и, повинуясь очередному широкому жесту гауптмана, чинно расселись за довольно широким столом, покрытым походной скатертью. Сам командир сесть не пожелал и с пояснениями не торопился. Заложив руки за спину и слегка прихрамывая (последствия так и не залеченного до конца ранения, полученного под одним из бастионов Штральзунда), фон Лаутербах пару раз неспешно прошёлся по комнате взад-вперёд, после чего, опёршись на жалобно скрипнувшую спинку стула, вперил в нас свой тяжёлый взгляд. Пауза затягивалась...
   Наконец, гауптман, словно очнувшись, несколько раз недоумённо моргнул и всё-таки нарушил давящую тишину, сдавленно выдохнув:
   - Сегодня пришла срочная депеша из Регенсбурга. Кайзер Фердинанд, храни его господь, даровал генералиссимусу полную отставку. Альбрехт фон Валленштайн отстранён от командования армией и лишён звания адмирала Балтийского и Океанического морей. Численность императорской армии решено сократить, а главнокомандующим всех военных сил Райха отныне становится граф Иоганн фон Тилли.
   В разговоре возникла многозначительная пауза, прерванная новой репликой командира:
   - Я надеюсь, вы все помните, что вступая под знамёна нашей армии, давали присягу именно кайзеру, а не генералиссимусу или кому бы то ни было другому. И в случае необходимости сможете донести эту простую истину до каждого из солдат.
   После этого гауптман замолчал окончательно, а мы все, как по команде, принялись задумчиво переглядываться. Новую информацию следовало осмыслить и как-то разложить в голове. Первым с этой задачей вполне ожидаемо справился практичный фельдфебель.
   - А что там с нашим маршем на Мемминген?
   - Его никто не отменял. Завтра мы выступаем к пункту сбора и далее на юг.
   - Гхм... м-м-м... мнда.
   Двусмысленность создавшейся ситуации, когда главнокомандующий отстранён от должности личным указом кайзера, а армия продолжает исполнять его приказ о сборе полков в окрестностях Регенсбурга была понятна абсолютна всем присутствующим. Как и то, для чего уже опальный фон Валленштайн, открыто похвалявшийся пинками разогнать зажравшихся германских князей, стягивает войска к городу, где ныне заседает созванный по инициативе императора Рейхстаг*. Но высказать вслух возникшие сомнения никто так и не осмелился, ограничившись скептичным хмыканьем, да многозначительными взглядами. Очередную неловкую паузу прервал приземлённый фельдфебель, традиционно клавший на высокую политику вместе с большой стратегией. Причём Отто, уж не знаю, специально или нет, ловко увёл разговор подальше от скользкой темы, непринуждённо уточнив, что там с дополнительными повозками из полкового обоза, раз уж предыдущий приказ остаётся в силе, и роте предстоит долгий марш...
   Фон Лаутербах в ответ как-то безразлично пожимает плечами:
   - Оберст сказал обходиться своими силами. Справимся?
   На лице фельдфебеля появляется недобрая ухмылка.
   - Конечно справимся, герр гауптман! Чай не впервой...
   Командир напряжённо кивает:
   - Хорошо. Тогда не буду вас больше задерживать. С богом. Завтра утром мы выступаем.
   После этого всем присутствующим оставалось только распрощаться и, гремя отодвигаемыми лавками, потянуться к выходу, где наша честная компания окончательно распалась. Лейтенант в глубокой задумчивости отправился к себе, Франц, отдавшись очередному приступу меланхолии, тихо мурлыча что-то под нос, побрёл к своей хате, игравшей по совместительству ещё и роль ротной канцелярии, чтобы "подбить перед уходом кое-какие итоги". А вот мы с Отто, дойдя до угла забора, немного подзадержались. Оглянувшись, фельдфебель негромко свистнул. На переливистый свист из сгущающихся сумерек выступили три крепкие фигуры, чем-то неуловимо схожие между собой, несмотря на отсутствие какого-либо кровного родства.
   - Ну что там, Отто?
   Клаус - самый нетерпеливый из наших унтеров.
   - Завтра выступаем. Дорога дальняя, так что нужно как следует прибарахлиться, чтоб хватило до самого Регенсбурга.
   - Так ведь эта... приказ генералиссимуса.
   Михель - самый осторожный из троицы.
   - В жопу генералиссимуса! Он уже не наш командующий - гауптман привёз личный указ императора.
   - Но...
   - Ты со мной спорить собрался, что ли? Хлебало закрой и слушай, что тебе старшие говорят! Меньше года в унтерах ходишь, а туда же...
   - Так ведь если...
   - Если, если... Если ты ещё что-то вякнешь, то будешь зубы с пола горстями собирать.
   Подкрепляя столь недвусмысленную угрозу, Отто подносит к носу Михаэля здоровенный кулак, отчего поток возражений как-то разом иссякает.
   - Короче так: командир приказал собрать всё нужное для марша своими силами. Так что подымаем наших дармоедов и начинаем потихоньку трясти местных бауэров*. Берём три повозки с лошадьми, упряжью и всем прочим - у трактирщика, рябого за три двора отсюда, и плешивого с окраины у которого дом с четырьмя окнами. Ещё кобылу старого хрыча, что сразу за хатой нашего лейтенанта живёт. Телега у него дрянь, а лошадка справная... Свинью, которая за трактиром хрюкает - заколоть и перед походом накормить парней от пуза. И поросят не забудьте. Самого жирного - гауптману. У денщика его оставите. Одного моей Эльзе отдайте - она знает, что с ним делать. И ещё петуха. Лейтенанту с фенрихом по хорошему куску парного мяса занесите, фунта на три-четыре. Овечек пока не трогать, с собой погоним - дорога не близкая, а впрок всё равно не наешься, сколько за раз ни сожри.
   Фельдфебель ненадолго прервал свой содержательный монолог, давая слушателям надлежащим образом усвоить полученную информацию, после чего довёл до подчинённых оставшиеся инструкции.
   - Барахло всякое с собой не тащить - до маркитантов всё равно не донесём. Хаты и сараи не жечь, местных не калечить, утварь и девок не портить. Если кто будет упираться - угомонить по-тихому. Герцог Мекленбургский нынче нами не командует, но война - штука сложная, кто знает, как оно завтра повернётся... Всё ясно?
   - На счёт девок...
   Хорст - самый рассудительный и вдумчивый из взводных.
   - Сказано было: не шуметь и не калечить! Что неясно?
   - Так мы же тихо и аккуратно!
   Отто хмыкает и как-то неопределённо крутит кистью.
   - Смотрите сами. Но если разбудите гауптмана, то он может сильно огорчиться. Ну и вас огорчит заодно. А я от себя добавлю - за ротозейство.
   Хорст, скалясь, довольно потирает руки:
   - Всё будет в порядке, командир, чай не первый год под знамёнами!
   - Тогда с богом! И это, на трофейный шнапс не налегать, чтоб к утру все были на ногах.
   Троица взводных, отсалютовав, отправляется выполнять полученные поручения, а Отто, проводив их взглядом, хищно улыбается каким-то своим мыслям, после чего, обращаясь уже ко мне, негромко бросает:
   - Пошли, что ли? Посидим немного, Эльза на стол соберёт... где-то у меня початый бочоночек пива оставался - всё равно до утра нормально отдохнуть не дадут, а завтра в повозке отоспишься.
   Я молча киваю. Почему бы и нет? Но прежде чем двинуться вслед за неспешно шагающим фельдфебелем, всё-таки бросаю последний взгляд за спину, в ту сторону, куда отправились целеустремлённые унтера. Пока всё тихо, как и обещал рыжий Хорст, хотя внутренний голос, гаденько хихикая, подсказывает, что это ненадолго.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Reichstag (нем.) - "Имперское собрание", высший законодательный орган Священной Римской империи германской нации.
   * Bauer (нем.) - фермер
  
  
   Последние лучи заходящего солнца, скользнув по песчаным дюнам, осветили одинокую худощавую фигуру в простом неброском мундире. Человек приставил козырьком руку к глазам, чтобы прикрыться от слепящих отблесков и переступил на месте, слегка меняя позу. Последнее движение отозвалось ноющей болью в ушибленном колене, заставив вечернего наблюдателя поморщиться. Впрочем, недовольная гримаса на его лице почти сразу же разгладилась, сменившись легкой улыбкой, стоило лишь вспомнить обстоятельства получения внезапно заявившей о себе травмы.
   Не далее как этим утром, спускаясь на берег по шатким сходням, он споткнулся и, не удержав равновесия, упал на одно колено. Казалось бы: что тут такого? Подобное может случиться с каждым человеком. Но когда этот человек - шведский король, ступивший на вражеский берег во главе собственной армии, любое, даже столь пустяковое событие воспринимается немного по-другому. Народ вокруг затаил дыхание, глядя на то, как оступился, едва сойдя на германскую землю очередной заморский завоеватель. И тогда многочисленная толпа собравшихся увидела, как грозный северянин, обнажив голову, осенил себя крестным знамением и, подняв взор к бледному померанскому небу, что-то беззвучно прошептал.
   Шведский монарх шептал проклятия в адрес криворуких плотников, не сумевших сколотить нормальный причал, но это было уже неважно. В пёстром сборище собравшихся на берегу людей уже пошёл гулять, перебегая от одной компании к другой, настойчивый слушок о том, что свирепый северный захватчик, едва ступив на германский берег, смиренно преклонил колено и вознёс молитву Господу, прося благословить его начинания. Поступок достойный мудрого правителя и доброго лютеранина!
   В итоге, благодаря самообладанию, находчивости и толике везения досадное происшествие обернулось славным предзнаменованием. Впрочем, по-другому, наверное, и не могло быть. Густав Второй Адольф - король Швеции, Финляндии и Ливонии - слишком долго шёл к своему Рубикону, чтобы просто так споткнуться, переступая с дощатых сходен на плотный песок померанского пляжа.
   Пожалуй, не будет большим преувеличением сказать, что этот путь начался задолго до его рождения - ещё на закате уходящего шестнадцатого века и элегантной эпохи ренессанса. Тогда Европу сотрясали два великих конфликта - династия Габсбургов, утвердившись в Новом Свете и заняв половину престолов Старого, настойчиво стремилась установить свою власть во всем Мире. А католическая вера, оправившись от первых ударов реформации, перешла в наступление, намереваясь вновь, как и тысячу лет до того, безраздельно властвовать над умами и душами добрых христиан. При этом Габсбурги, все как на подбор, были ревностными католиками. Соответственно, их враги волей-неволей тяготели к различным протестантским движениям, из-за чего две ветви великого противостояния постепенно сплетались в одну.
   В год 1588-й от Рождества Христова в этой борьбе, казалось, наступил перелом. Восстание в Париже, спровоцированное и направленное Католической лигой, привело к пленению и последующему убийству французского короля - бездетного Генриха Третьего, последнего из династии Валуа. За вакантный трон тут же развернулась ожесточённая борьба. Влиятельнейшее семейство де Гизов во главе с харизматичным герцогом Лотарингским, посадило на престол своего ставленника - архиепископа Руанского кардинала Шарля де Бурбона. Против этого восстал другой родственник почившего короля - Генрих Наваррский, что характерно, тоже из династии Бурбонов. За Гизами стояла созданная и возглавляемая ими Католическая лига, за наваррцем - недобитые гугеноты, для которых он был безоговорочным лидером и роялисты из окружения покойного Генриха Валуа, не простившие Гизам смерти своего покровителя. Очень скоро в конфликт оказались втянуты соседние державы. Генриха Наваррского поддерживали Англия и протестантские князья Германии, на стороне Гизов открыто выступила Испания.
   В итоге война затянулась на несколько лет. Престарелый Шарль де Бурбон, коронованный под именем Карла Десятого, не дожил до её окончания, тихо скончавшись в своей постели поздней осенью 1590-го года. После этого уже ничто не мешало амбициозному Генриху де Гизу занять опустевший трон и весной следующего 1591-го года он короновался в Реймсе под именем Генриха Четвёртого. Его наваррский тёзка, в конце концов, проиграл и был убит, осиротевшая Наварра оказалась в составе Испании, а гугеноты - разгромлены на голову и лишены большей части политических прав. Габсбурги торжествовали - Франция на протяжении последних ста с лишком лет бывшая наиболее сильным и последовательным противником их централизаторской политики в Европе, теперь оказалась втянута в орбиту испанского влияния. Гизы, придя к власти во многом благодаря испанским субсидиям, а затем и прямой помощи испанских войск, да ещё и будучи поборниками католицизма, просто не могли хотя бы временно не подпасть под влияние своих могущественных соседей.
   Причём успех сопутствовал католикам не только во Франции. От руки религиозного фанатика пал Вильгельм Оранский - штатгальтер Голландии* и признанный лидер мятежных Соединённых провинций. Испанский десант высадился в Ирландии, спровоцировав там кровавое восстание местных католиков. Контрреформация наступала повсюду и только на севере Европы ещё оставались очаги организованного сопротивления. Одним из таких очагов как раз и была Швеция - будущая родина Густава Адольфа.
   Бедная, но гордая страна отказалась признать короля-католика. Герцог Сёдерманландский, младший брат покойного короля, возглавил протестантскую оппозицию, а затем и прямое вооружённое сопротивление воспитаннику ненавистных иезуитов - своему собственному племяннику и родному сыну предыдущего монарха - Сигизмунду. Шведский принц к тому времени уже успел стать королём польским и всячески стремился объединить под своим скипетром оба королевства, связав их для начала личной унией. А ещё Сигизмунд Третий Васа был истово верующим католиком и страстно мечтал вернуть своих заблудших соотечественников в лоно папистской церкви. В 1596-м году при его непосредственном участии в Польше была заключена так называемая Брестская уния, открывшая дорогу к постепенной интеграции православных схизматиков в систему католицизма. Так почему бы не провернуть нечто подобное и в родной для Сигизмунда Швеции?
   Планы Сигизмунда Третьего выглядели вполне реально, более того - активно претворялись в жизнь. Для противостояния растущей католической угрозе, небогатой Швеции требовались могущественные и влиятельные союзники. Выбор скандинавов пал на Голландию. В конце уходящего шестнадцатого века Республика Соединённых провинций была, безусловно, сильнейшим бастионом протестантизма. Под началом Вильгельма Молчаливого, а после его трагической гибели, под началом его сына - Морица Оранского, Нидерланды десятилетиями вели непримиримую борьбу с деспотией Габсбургов. Несмотря на все усилия, мощнейшая в мире испанская армия во главе с лучшими полководцами Европы так и не смогла сломить сопротивление флегматичных, но упорных фламандцев.
   Чтобы заручиться поддержкой Соединённых провинций, недавно овдовевший герцог Сёдерманландский пошёл по проверенному пути - сочетался браком с Амалией Оранской - дочерью предыдущего и родной сестрой нынешнего штатгальтера Голландии. В итоге союз состоялся, Швеция получила столь нужную ей финансовую и политическую поддержку, позволившие отбить все поползновения Сигизмунда восстановить свою власть в стране, а герцог Сёдерманландский стал новым королём - Карлом Девятым. Однако сам брак, послуживший прологом важнейших политических событий, долгое время оставался несчастливым. Один ребёнок умер в трёхмесячном возрасте, затем Амалия долго не могла забеременеть повторно, и лишь в первый год нового семнадцатого века в королевской семье родился здоровый крепкий малыш. Так от союза мятежного шведского короля с сестрой непокорного голландского штатгальтера появился на свет будущий Густав Второй Адольф.
   С тех пор утекло немало воды, победный марш католиков захлебнулся на рубеже 16-17 веков. Жесточайший экономический кризис, истощение сил и финансов, растраченных на противостояние с гугенотами и англичанами, в итоге так и не позволило могущественной Испании покончить с маленькой Голландией. В 1609 году между непримиримыми врагами было подписано временное соглашение о прекращении огня сроком на 12 лет. Мир застыл в состоянии шаткого равновесия, которое было разбито с началом восстания чешских сословий в Праге. Постепенно распространяясь, пожар войны охватил большую часть Священной Римской империи. Голландцы опять сцепились с испанцами. Французы, залечив раны от многочисленных гражданских войн, вновь стали поднимать голову, всё реже вспоминая про помощь оказанную испанцами при воцарении династии де Гизов, и открыто попирая интересы Габсбургского дома. Особенно участились подобные случаи после смерти Генриха Четвёртого и восшествия на престол его сына - Шарля. Тем не менее, воинская удача медленно, но неумолимо клонилась на сторону Габсбургов и Католической лиги. До сего момента...
   Длинный летний день подошёл к концу. Солнце, признав неизбежность поражения, коснулось краем горизонта, раскрасив напоследок сытые брюшка облаков нежно-розовыми тонами. Густав убрал руку от лица, ещё раз окинув взглядом картину высаживавшихся войск, открывавшуюся с вершины песчаного холма. Отсюда, с неприветливых берегов Померании, начнётся его поход, который повернёт вспять мутную волну католической контрреформации, покончит с доминированием Габсбургов в Европе и, наконец, завершит то, что оказалось не под силу его предкам. Губы короля скривила многообещающая усмешка.
   - Они ещё не знают, что их ждёт. Gott mit uns!*
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Голландия, Нидерланды, Нижние земли, Республика Соединённых провинций - названия государства, образовавшегося в нижнем течении Рейна в результате первой европейской буржуазной революции на территориях ранее принадлежавших испанской короне. Главой государства являлся штатгальтер, избираемый Генеральными штатами (парламентом).
   * С нами Бог (нем.) - девиз Густава Адольфа, ставший впоследствии весьма популярен среди германских солдат в качестве военного клича.
  
   - Дядя Анди! Дядя Анди!
   Я чуть не вздрогнул от неожиданности - так хорошо придремал на солнышке и на тебе! Но чуть - не считается, да и стремительно приближающиеся вопли, судя по интонации, не несут в себе явной угрозы, потому спокойно поправил прикрывавшую лицо шляпу, придав ей более естественно положение, и, потянувшись, в меру дружелюбно поприветствовал подбежавшего белобрысого пацанёнка:
   - Чего тебе, мелкий?
   - Дядя Анди, тут такое! Такое!!!
   - Короче!
   - Шведы идут! Скоро будет битва!
   Парнишку просто распирает от важности, полученные непонятно где сведения неудержимо рвутся наружу, заставляя секретоносителя нетерпеливо перетаптываться. Окинув скептическим взглядом пританцовывающего и разве что не подпрыгивающего на месте паренька, я только вздыхаю. Ладно, будем снисходительны, в конце концов, молодость - недостаток, который быстро проходит. Да и вызванная послеобеденной дремотой приятная истома уже рассеялась без следа, не выдержав бурного явления малолетнего хулигана. Так отчего бы и не уделить толику своего времени мелкому пакостнику? Тем более, опыт подсказывает, что принесённые им известия, если конечно как следует их отфильтровать, отбросив извечную детскую тягу к преувеличениям и поспешным выводам, могут быть действительно интересными.
   - Эмиль, сколько раз тебе говорить: хочешь служить в армии, научись докладывать по существу - кратко, но подробно, не упуская важных деталей! Давай ещё раз, с начала: куда идут шведы, откуда, какими силами и где ты это узнал? Ну?
   Мальчишка недовольно сопит, укоризненно зыркая на меня исподлобья. Я только что пнул грязным армейским башмаком его хрустальную мечту. Да, да, да у семилетнего Эмиля есть мечта, к которой он неустанно стремится. Парень страстно желает стать солдатом и уже разработал подробный план, который поможет ему в достижении столь заманчивой цели. Замысел, в общем-то, достаточно прост и, как ни странно, весьма реалистичен, но требует просто уйму времени на своё осуществление. Сперва надо дожить до 12 лет, тогда Эмиля смогут официально принять на службу - ротным барабанщиком. Это Кувалда-Шульц самолично пообещал ему ещё на прошлое день рождения. Затем, спустя лет пять, можно будет стать уже настоящим солдатом - мушкетёром или пикинёром. Ну а там и заветное унтер-офицерское звание не за горами - достойный венец блестящей воинской карьеры. Скажете слишком мелко для заветной мечты семилетнего мальчишки? Ну а что вы хотели от сына ротного фельдфебеля?
   Эмиль тем временем прекращает пыхтеть, словно перегретый чайник и, собравшись с мыслями, выдаёт вполне информативный, хотя и несколько сумбурный доклад:
   - Шведы деблокировали Штральзунд, они взяли Росток и идут на Висмар! Так сказал курьер, когда разговаривал с герром гауптманом. Только не с нашим, а из второй роты. Я был близко и всё слышал и тут же побежал к тебе, потому что папа сейчас в городе, вот! А курьер очень торопился, даже не стал слезать с коня, сразу поскакал дальше, вон туда!
   Парнишка сопровождает свою речь активнейшей жестикуляцией, напоследок указав направление дальнейшего движения помянутого курьера - по дороге на Нюрнберг, что, в общем-то, вполне логично. Как и то, что мелкий, в отсутствие родителей, прибежал поделиться со мной полученной новостью - я всё-таки числюсь чем-то вроде друга семьи. Кстати, не в последнюю очередь именно потому, что отлично поладил с Эмилем и его младшей сестрёнкой Идой. Но это всё лирика, что же до принесённых сведений...
   - Всё это конечно очень интересно. Хвалю, тебя, как будущего фельдфебеля, за длинные уши и быстрые ноги, в смысле за внимательность с расторопностью. И выражаю всяческую благодарность. Но вот пороть горячку было вовсе не обязательно.
   - Почему?
   - Да потому, что никакой битвы не будет.
   - Как так? Ведь шведы наступают!
   Эмиль выглядит чрезвычайно озадаченным и даже расстроенным. Ну да, в его представлении битва - это нечто героическое и донельзя интересное.
   - Эх, малой, учишь тебя, учишь, а всё бестолку... Ты хоть знаешь, где этот Висмар находится?
   - Неа!
   Парень опускает взгляд и виновато шмыгает носом.
   - Зато я знаю - чёрте где отсюда, на берегу Балтики. Помнишь, сколько мы шли из Мекленбурга? Вот и шведам не меньше шагать придётся.
   - А чего тогда курьер так спешил?
   - Работа у него такая.
   - А мы разве не пойдём им навстречу? Ну, шведам...
   - А зачем?
   - Чтобы разбить! Они же враги!
   Эх, малой, твой бы энтузиазм, да на нужное дело...
   - И что тебе так неймётся?
   - Так ведь... война же!
   - А подумать?
   Мальчишка в ответ недоумённо хлопает глазами. На лице Эмиля крупными буквами написано: да что тут думать? Действовать надо! Я только вздыхаю. Дать ему подзатыльник, что ли? Чтоб угомонился. Хотя с другой стороны, делать всё равно особо нечего - учений сегодня нет, начальство по такому случаю всё в разъездах, Отто с Эльзой тоже вон в город умотали... А пацан так ко мне прикипел именно потому, что я, пусть не всегда, но хотя бы изредка уделяю ему время. Парень-то он неплохой, шебутной конечно, но смышлёный. Читать, правда, так и не научился до сих пор, но то такое - ещё наверстает. Эх, ладно!
   - Оглянись.
   Я обвожу рукой горизонт, предлагая оценить открывающийся пейзаж.
   - Что видишь?
   - Лагерь! Поля! А вон там - Бамберг.
   - Правильно. И в этом самом лагере под Бамбергом стоит всего три полка инфантерии* да драгуны Бутлера. И ни одной пушки! Маловато для хорошей драки, не находишь? К тому же наш командир - генерал Альдрингер - уехал представляться новому главнокомандующему. Вроде бы в Регенсбург, а это, доложу я тебе, тоже не ближний свет. Так что никуда мы отсюда не пойдём. На этой неделе так точно. Ну а там видно будет...
   Эмиль недовольно шмыгает носом и разочарованно вздыхает. Я, чтобы как-то подсластить пилюлю, дружески треплю его по вихрастой голове:
   - Не переживай мелкий, эта война началась, когда ты ещё не родился и даже не думает заканчиваться, так что сражений на всех хватит.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   *  Infanteria (исп.) - пехота
  
  
   Эмиль, напутствуемый легким подзатыльником, отправился восвояси, я же, немного помедлив, направил свои стопы в сторону ротной канцелярии. Конечно, никакая битва со шведами в ближайшее время нам не грозит, но всё же новости, принесённые малолетним шпионом, явно заслуживали того, чтобы обсудить их с бывалыми и знающими людьми. Бывалый, правда, сейчас таскается по лавочкам Бамберга под присмотром бдительной супруги, но знающий-то никуда не делся! С такими мыслями я и ввалился в палатку нашего писаря.
   - Здорово, Франц! Слыхал последние новости?
   Фенрих при моём появлении оторвался от книги, которую лениво перелистывал, валяясь на своей походной постели. Я невозмутимо выдержал скептический взгляд приправленный легкими нотками раздражения, которым меня окатили с головы до ног и по-хозяйски расположился на единственной табуретке, демонстрируя готовность к диалогу. После десятисекундной паузы Франц сдаётся и, признавая собственное поражение, со вздохом откладывает книгу в сторону.
   - Ну, чего там у тебя?
   - Шведы наступают. Взяли Росток, сняли блокаду Штральзунда и сейчас подходят к Висмару. Может и осадили уже, пока курьеры туда-сюда мотались.
   - Хм-м-м... интересно.
   Выражение недовольства на лице Франца сменяется глубокой задумчивостью. Я не вмешиваюсь, давая ему неспешно осмыслить полученные сведения. Котелок у парня варит очень даже неплохо - если позволить ему как следует разогреться, то в итоге можно получить весьма интересные выводы. Эту способность француза наши с ним общие камрады сильно недооценивают, считая его обычным книжным мечтателем. Соответственно и относятся к нему с этакой легкой снисходительностью, уважая в основном за исключительную грамотность, мягкий характер да редкостную добросовестность. А зря. Потому как, несмотря на элегантную внешность и крайнюю обходительность в общении, фенрих далеко не так прост.
   Начать хотя бы с того, что Франц Галланд учился в Сорбонне и даже успел получить там степень бакалавра. Правда дальше карьера у него не сложилась. Все благие начинания погубила как раз-таки выдающаяся начитанность подающего надежды студиозуса, вкупе с врождённой склонностью к вольнодумству. Франц всерьёз увлёкся учением Жана Кальвина*, на почве чего даже позволил себе некие критические замечания в адрес католической веры. О нездоровых наклонностях юного оболтуса, не отличавшегося в ту пору особой осторожностью, быстро стало известно, после чего Галланд немедленно прослыл "проклятым гугенотом". Костёр инквизиции за такое конечно не грозил, но о том, чтобы пополнить ряды "дворянства мантии"* с подобной характеристикой нечего было и мечтать.
   Уразумев во что вляпался и прикинув дальнейшие перспективы Франц не долго думая круто сменил планы, а заодно и место жительства, решив перебраться туда, где его религиозные убеждения не будут мешать карьерным устремлениям. Выбор новоявленного гугенота вполне естественным образом пал на Голландию. Республика соединённых провинций мало того, что сделала кальвинизм своей государственной религией, так ещё и была на тот момент, пожалуй, богатейшей державой на континенте. Страна активно развивалась, голландские купцы захватили и уже не первое десятилетие прочно удерживали первенство в мировой торговле. Амстердамская биржа являлась настоящей Меккой европейской экономики. Суда под трёхцветными флагами бороздили все известные моря и океаны, нагло попирая владычество дряхлеющей на глазах Испании. Нидерландские мануфактуры снабжали своими товарами половину мира, а банки уверенно теснили старые кредиторские конторы, столетиями финансировавшие королевские дома Европы.
   Немаловажным доводом в пользу Голландии выступало также то, что новообразованная республика была оплотом буржуазии, в известной степени свободной от сословных ограничений. Нетитулованному, но небесталанному и хорошо образованному молодому человеку выдвинуться там было бы гораздо легче, чем под сенью традиционной монархии.
   Против голландского варианта играло всего одно, хотя и довольно существенно обстоятельство. Нидерланды вели непримиримую и практически бесконечную войну с Испанией. Само по себе это не было такой уж проблемой - воевали в наши жестокие времена много и постоянно. Трудность же заключалась в том, что между Францией и Голландией располагались Южные или Испанские Нидерланды. Соответственно, желающие попасть в страну дамб и ветряных мельниц должны были либо воспользоваться услугами морского транспорта, либо объезжать испанские владения по суше - через охваченные войной германские земли. Франц выбрал второе.
   Трудности путешествия по стране, где католики и протестанты увлечённо режут друг друга, а всевозможные армии шляются взад-вперёд, словно пьяный по ярмарке, новоявленного путешественника не смутили, а зря. Очень скоро выяснилось, что жизнь - штука сложная и не всегда согласуется с книжной мудростью, которая у Франца в те поры явно превалировала над практическим опытом. В результате до Голландии француз так и не добрался, зато наша рота обзавелась новым писарем...
   - Занятно.
   Видимо придя к каким-то определённым выводам, Галланд наконец нарушил затянувшееся молчание.
   - Похоже, шведы собираются в точности повторить свою Ливонскую кампанию.
   - В смысле?
   - Захватят все порты на побережье, возьмут под контроль устья рек и будут ждать наших ответных действий, укрепляясь на захваченных позициях.
   - Если так, то это плохая стратегия. Сейчас у нас практически нет командования, армия разбросана и вообще всё через жопу. Но к весне Тилли наведёт порядок, соберёт ударный кулак и...
   - Не всё так просто, Андре. Хотя в чём-то ты, безусловно, прав. Шведы отлично подготовились и очень удачно выбрали момент для нападения. Валленштайн ушёл в отставку, а перед тем ещё и отвёл большую часть полков вглубь страны...
   - Ага, чтобы держать курфюрстов* за глотку.
   - Верно, но не только. Ещё и потому, что Померания - не самая богатая провинция Райха, а за три года войны с датчанами её к тому же здорово разорили. Большую армию там просто нечем кормить.
   - Тогда шведам там и подавно ничего не светит. Им нужно как можно быстрее прорываться с побережья вглубь страны, в богатые земли и попытаться разбить нас по частям, пока Тилли ещё толком не прибрал имперскую армию к рукам.
   - А вот тут ты не прав! Швеция - морская держава. Помнишь Штральзунд?
   - Вообще-то нет. Мне память слегка отшибло.
   - Ах да, всё время забываю. Уж больно складно ты говоришь, да и вообще размышляешь на удивление здраво... Так вот! Штральзунд отбил несколько штурмов и выдержал осаду императорской армии во главе с самим Валленштайном, потому что шведский флот снабжал город по морю всем необходимым и постоянно подвозил подкрепления. А теперь у них есть не только Штральзунд. Они высадились в устье Одера и первым делом захватили Штеттин, потом Росток. Сейчас займутся Висмаром. Как думаешь, почему?
   Я нерешительно почесал затылок. Возможно, этот городок всего лишь следующий на очереди, а скандинавские захватчики просто и незатейливо движутся вдоль побережья, беря под контроль все встречные крепости в порядке живой очереди. Но какое-то шестое чувство настойчиво намекало, что Франц не просто так заострил на нём моё внимание. Так! С чего вообще пошёл разговор? С моря и шведской морской силы. И как это может быть связано с Висмаром? Задав сам себе этот вопрос, я едва удержался, чтобы не хлопнуть ладонью по лбу. Ну конечно!
   - Флот Валленштайна.
   - Именно!
   Франц довольно потирает руки, как азартный учитель, чей ученик только что решил сложную задачку с подвохом.
   - В Висмаре собрана имперская каперская эскадра. Шведы блокировали её с моря ещё во времена штральзундской осады - чтобы не мешалась под ногами. А теперь наверняка хотят покончить с ней окончательно. После этого уже никто не сможет угрожать им на море. Они будут свободно перебрасывать подкрепления и, маневрируя силами, мешать планомерной осаде, затягивая боевые действия. Ты ещё не забыл, что Померания разорена и не сможет как следует кормить осадную армию?
   - А ты сам-то не забыл, что шведам тоже нужно что-то жрать?
   - Конечно, нет! И будь уверен, король Густав наверняка учёл это в своих планах.
   - Море?
   - Именно, друг мой, именно! Море - это лучшая дорога, которую только можно себе представить, ибо даже небольшой корабль с не самым вместительным трюмом заменяет собой сотню обозных телег.
   - Это что ж получается, нам в следующем году предстоит уже не одна осада Штральзунда, а целая куча? М-м-да, умеешь ты обнадёжить.
   Франц в ответ виновато разводит руками.
   - Учись во всём видеть хорошие моменты. Если я прав, то, скорее всего, нам не придётся схватиться со шведами до следующей весны - чем не повод для радости?
   Галланд слабо улыбается, но затем вновь становится серьёзным:
   - Впрочем, император может думать иначе. Ведь сейчас по большому счёту всё зависит от его решения.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * То есть кальвинизмом - одним из протестантских течений, приверженцев которого во Франции принято было именовать гугенотами.
   * La noblesse de robe (фр.) - лица, получившие дворянство за гражданскую службу, преимущественно чиновники.
   * Kurfurst (нем.) - князь-выборщик, один из семи князей Священной Римской империи, участвовавший в выборах императора.
  
  
   Высокий господин с вытянутым лицом, казавшимся ещё более длинным из-за аккуратной клиновидной бородки, бросил очередной взгляд на лежащий перед ним документ и недовольно скривился. Фамильная "габсбургская" оттопыренная нижняя губа при этом выпятилась ещё больше, придав лицу императора Священной Римской империи комично-обиженное выражение. Фердинанд Второй брезгливо оттолкнул украшенный грозными печатями пергамент на котором красивым каллиграфическим почерком с изящными завитушками было изложено постановление недавно завершившегося совета князей и погрузился в мрачную задумчивость. Помыслы кайзера блуждали вдали и от неприветливых берегов Померании, где в это время стремительно разворачивалось вторжение передовых отрядов шведской армии, и от древних стен Регенсбурга, где только что оглушительным провалом завершилась очередная попытка подчинить обнаглевших германских князей интересам имперской политики. Неторопливо перетекая, мысли императора постепенно уводили его прочь от злополучного заседания Рейхстага, к самому началу его политической карьеры.
   Тогда, без малого дюжину лет назад, всё было одновременно и проще и сложнее. Возлагая на чело священную корону древней империи, Фердинанд ставил перед собой две грандиозные цели, которые в его собственном сознании неразрывно переплетались между собой. Во-первых, следовало утвердить в Германии величие имперского владычества, избавив его от влияния своевольных курфюрстов и сделав столь же абсолютным, как власть испанского или французского королей в их собственных владениях. Во-вторых, надлежало вернуть католической вере ведущую роль в умах и судьбах его подданных, завершив столетнюю борьбу с реформацией к вящей славе церкви святого Петра.
   Избранный путь отнюдь не выглядел лёгким, но свежеиспечённый император верил в своё предназначение и упорно шёл к избранной цели, отвергая любые компромиссы. Хотя временами дела складывались совсем плохо, а чешские повстанцы и их трансильванские союзники даже доходили до ворот Вены, Фердинанд оставался неизменно твёрд в однажды принятых решениях, не идя ни на какие уступки врагам кайзера и истинной веры. Он сумел привлечь на свою сторону могущественных союзников в лице курфюрста саксонского и Католической лиги Максимилиана Баварского, а также вовлечь в германские дела испанских родственников из старшей ветви многочисленного Габсбургского дома, что, в конце концов, позволило переломить ход столь несчастливо начавшейся войны. Но чем ближе казалась окончательная победа, тем чаще начали случаться события, заставлявшие новоявленного владыку усомниться в правильности выбранной стези.
   Последнее из таких событий было связано с отставкой главнокомандующего. Ещё совсем недавно Альбрехт фон Валленштайн пребывал на вершине могущества, буквально купаясь в лучах славы. Великий герцог Мекленбурга, герцог Фридландский, генералиссимус и адмирал Священной Римской империи откровенно упивался свалившейся на него властью, даже не подозревая, что это начало конца его феерической карьеры. Дело в том, что с подписанием Любекского мира у Райха практически не осталось официальных врагов. Соответственно германские князья, вынужденные фактически за свой счёт содержать несметные полчища "фридландского выскочки", да при этом ещё и терпеть от заносчивого главкома постоянные оскорбления и утеснения, получили законный повод для недовольства. Со всех сторон на кайзеровский двор в Вене посыпались запросы: для чего император продолжает держать под знаменем армию в 140 000 человек и против кого намерен её использовать?
   Страх за нерушимость своих "исконных" прав заставил сплотиться всех германских князей от Рейна до Одера и от стылых берегов Балтики до заснеженных отрогов Альп. В единый строй встали и католики, и протестанты, забыв ради своих княжеских привилегий обо всех религиозных различиях, казавшихся ещё совсем недавно столь принципиальными. Хуже всего было то, что против императора выступил Максимилиан Баварский, до сих пор бывший вернейшим союзником и первейшей опорой императорской власти во всех перипетиях сложной германской политики. Более того - свежеиспечённый курфюрст фактически возглавил княжескую оппозицию, буквально заставив большинство удельных правителей, чуть ли не впервые за всю историю, выступить единым фронтом!
   Идти на прямой конфликт с князьями и Католической лигой было чревато новой гражданской войной, в которую рано или поздно могла втянуться Франция, издавна поддерживавшая дружеские отношения с правителями Баварии. И в Вене это прекрасно понимали! Впрочем, не только в Вене. Валленштайн также отлично понимал плюсы и минусы сложившейся ситуации! Неугомонный генералиссимус в полной мере осознал все преимущества, которые давало ему военное положение и всячески подталкивал императора к открытой конфронтации с оппозиционными князьями, надеясь таким образом вновь раздуть затухающее пламя войны. Главнокомандующий небезосновательно рассчитывал, что новый виток боевых действий безмерно увеличит его и без того колоссальное влияние, принесёт ему новые почести, богатства и славу. И чтобы добиться своего коварный фридландец сулил Фердинанду то, к чему тот так долго стремился - абсолютную власть над Германией. Ведь если оппозиция будет сломлена, то уже никто и никогда не решится оспорить решения кайзера...
   Всё это звучало чрезвычайно заманчиво, более того - вполне реалистично, но... Фердинанд отлично понимал - пойти на такой шаг, означало полностью утратить поддержку знати, включая заморских родичей, навечно связав свою судьбу с вознесённым к зениту чешским дворянчиком. Единственной опорой империи в таком случае становились наёмные полки Валленштайна, а значит и реальная власть в таком случае принадлежала бы не помазаннику божьему, а его всесильному главкому... И всё же, всё же...
   Дополнительный повод для колебаний подбросили испанские родственники, попросившие в благодарность за оказанную некогда помощь в очистке долины Рейна от протестантов в свою очередь помочь в разгоревшейся войне за Мантуанское наследство. Внезапно вспыхнувший конфликт на севере Италии затрагивал интересы Франции и Испании, но не задевал напрямую Священную Римскую империю. Тем не менее, Фердинанд, движимый родственным долгом, поспешил на помощь своим испанским кузенам. Валленштайн резко возражал, отказываясь посылать своих солдат в Италию, но, в конце концов, вынужден был уступить, согласившись на отправку туда тридцатитысячной армии. В итоге напряжение только возросло.
   Испанцы, изначально вполне благосклонно относившиеся к главкому, благодаря тому, что тот сумел оттеснить на второй план католическую армию Тилли и стоящего за ней строптивого баварского курфюрста, существенно скорректировали своё мнение, не простив откровенного нежелания посылать войска им на помощь. Французы, пока ещё не до конца оправившиеся от последствий религиозных войн у себя дома, не смогли оказать достойной поддержки своим итальянским протеже. В результате Мантуя была взята имперскими войсками и передана испанцам, но Франция затаила обиду и стала ещё активней искать способы противодействия габсбургскому засилью в Европе. Папа Римский весьма настороженно отнёсся к появлению германских войск в Италии - наместники Святого Петра отлично помнили походы на Рим германских императоров и чрезвычайно болезненно воспринимали любые намёки на их повторение. Ну а сам Фердинанд Второй Габсбург получил очередной повод усомниться в лояльности своего генералиссимуса.
   Но главной причиной разрыва доселе нерушимого тандема стал эдикт о реституции. Ибо с самого начала своего правления, едва ли не больше, чем к установлению абсолютизма имперской власти Фердинанд стремился к восстановлению изрядно покачнувшихся позиций католицизма в подвластных ему землях. После разгрома датчан уже ничто не сдерживало религиозное рвение кайзера. Даже не дожидаясь официального подписания Любекского мира, Фердинанд издал эдикт о реституции, официально возвращавший католической церкви все земли и имущество, перешедшие от неё к протестантам аж со времён подписания Аугсбургского религиозного мира в далёком 1555 году. Попутно запрещался кальвинизм, а на лютеранство накладывались изрядные ограничения, но это были уже сущие мелочи на фоне того имущественного катаклизма, который должны были вызвать статьи данного указа.
   Против решения императора восстали практически все, кроме разве что иезуитов. Даже вожди Католической лиги, во главе с Максимилианом Баварским, даже твердокаменный фанатик Тилли, огнём и мечом корчевавший лютеранскую ересь повсюду, где только мог до неё дотянуться. Да что там говорить, если сам Папа Римский, не иначе как в отместку за Мантуанскую эскападу, назвал эдикт "несвоевременным" и "не служащим на благо истинной веры". Но больше всего Фердинанда взбесила позиция генералиссимуса. Главнокомандующий вновь открыто пошёл наперекор воле своего монарха, отказываясь помогать в осуществлении положений реституционного эдикта на местах. Это было последней каплей.
   Нарыв вызревал долго и в итоге вскрылся на Рейхстаге в Регенсбурге. Там Фердинанд выдвинул перед собранием германских князей три фундаментальных требования. Во-первых, утвердить эдикт о реституции. Во-вторых, избрать его старшего сына - тоже Фердинанда - римским королём, то есть официальным наследником императорской короны. Ну и в-третьих, объявить войну Голландии, к чему императора старательно подстрекали испанские родственники, вдохновлённые удачным (для них) разрешением мантуанского кризиса. К некоторому изумлению кайзера по всем трём пунктам был получен немедленный и решительный отказ. Райх не заинтересован в войне с Соединёнными провинциями. Утверждение реституционного эдикта в его нынешнем виде невозможно. А об избрании сына императора римским королём не может быть и речи до тех пор, пока сам император не прекратит систематических нарушений германской конституции и прописанных в ней прав князей. И первым шагом императора на пути к примирению со своими вассалами должна стать отставка ненавистного всем Валленштайна.
   Причём резкие слова князей не расходились с делом. Максимилиан Баварский добился от членов Католической лиги резкого увеличения расходов на содержание армии Тилли. Курфюрст Саксонский объявил о создании собственной армии, во главе которой поставил недавно вернувшегося из Польши фон Арнима. После чего, на пару с ещё одним протестантом - курфюрстом Бранденбурга - и рядом более мелких правителей заявил, что снимает с себя всякую ответственность за последующие события.
   Находившийся всё время поблизости, в Меммингене, генералиссимус многозначительно заявлял, что узел многовековых противоречий невозможно развязать, зато его можно разрубить мечом... и тут же похвалялся, что стоит лишь императору захотеть и его полки в мгновение ока разгонят всё собравшееся в Регенсбурге титулованное сборище. Звучало это чертовски соблазнительно, вот только Фердинанд не готов был положиться на меч, рукоять которого зажата не в его руке...
   В итоге традиционные ценности всё же победили и, после долгих колебаний, кайзер официально заявил о снятии Альбрехта фон Валленштайна с поста главнокомандующего и грядущем сокращении императорской армии на 39 000 человек. К немалому изумлению многих, генералиссимус безропотно согласился уйти в отставку, не предприняв никаких мер противодействия. Вот только ожидавшегося изменения позиции князей так и не произошло, лучшее доказательство чему - сегодняшний меморандум.
   Фердинанд Второй, вынырнув из пучины воспоминаний, ещё раз с отвращением взглянул на лежащий перед ним документ и с трудом согнал с лица поселившуюся там раздражённую гримасу.
   Курфюрсты, похоже, восприняли отставку приводившего их в трепет фридландца как должное. В сдержанных выражениях приветствуя данное решение императора, светские и духовные князья - католики, кальвинисты и лютеране, все как один, единодушно требовали (именно требовали!) от своего императора отменить "несвоевременный и во всех отношениях вредный" эдикт о реституции. Ибо, согласно конституции, "подобные вопросы может решать лишь Рейхстаг". Пока же данное постановление остаётся в силе, не может быть и речи об избрании юного наследника Фердинанда римским королём.
   Перечитав меморандум, император подавил очередной тяжёлый вздох. Этот жалкий клочок пергамента перечёркивал десять лет борьбы, лишений и побед - всё, чего он достиг за время своего правления. На фоне такого кульбита практически незамеченной осталась достигшая Регенсбурга уже на излёте съезда князей весть о вторжении шведского короля. Ознакомившись с докладом, кайзер лишь безразлично пожал плечами - ещё одна безнадёжная авантюра очередного нищего властителя безлюдной и полудикой страны на самом краю Ойкумены. Если шведского выскочку ничему не научил печальный пример его датского соседа, то тем хуже для него. Новый главнокомандующий императорской армии устранит эту досадную неприятность. Что же касается самого Фердинанда, то он не собирался забивать себе голову всякой ерундой, когда его же собственные вассалы фактически требовали у него отречься от своей веры, от ноши, которую он сам на себя возложил и от власти, которой он добился, ради тихой и благополучной передачи трона его законному наследнику. Нет! Этому не бывать никогда!
   Император истово перекрестился и возвёл очи горе:
   - Раны, нанесённые церкви, не могут ждать, когда их залечит Рейхстаг!
  
   - Чёртов святоша! Иезуитский ублюдок! Сын хромого осла и подзаборной шлюхи!
   Несколько долгих мгновений я с некоторым изумлением и нескрываемым интересом наблюдаю за бушующей Эльзой, затем перевожу вопросительный взгляд на Отто. Фельдфебель в ответ лишь безразлично пожимает плечами - ерунда, мол, не бери в голову. Ну, оно в принципе и так понятно было, что ничего серьёзного, но всё же интересно, кто это так раздраконил его обворожительную супругу?
   - Что за шум? Моё почтение, кстати.
   - А, это ты, Андре!
   Заполучив в своё распоряжение свободные уши, Эльза тут же сбавляет голос и начинает деловито тараторить, спеша поделиться сокровенным:
   - Представляешь, идём мы по городу, никого не трогаем, зашли в одну лавочку, к старьёвщику - у них зачастую совсем новые вещи бывают, к тому же по сходной цене и очень даже неплохие. Я там как раз одну себе присмотрела, хотела примерить и тут слышу - кричат на улице. Но не дурным голосом, когда режут кого-то, а просто очень громко разговаривают. Ну, думаю, выйду, гляну - интересно же, да и недалеко вроде... Выхожу, а там этот урод, собрал за углом человек двадцать и вещает напропалую!
   - Что за урод-то?
   - Да бродяга какой-то! Облезлый весь, потасканный, худой как собака шелудивая, но орёт словно нанятый! Мол, все беды господь нам посылает за грехи наши. И гореть всем в аду, если так и дальше будет всё идти. А чтоб бед избежать, надо жить скромно и в строгости, а грехи изживать безжалостно, потому как куда это годится, если блудницы прямо среди бела дня по улицам ходят, честных людей не стыдясь?! И в меня пальцем своим грязным тычет! В меня! Добрую лютеранку, порядочную женщину, верную жену, мать двоих детей! Bloedmann*! Вlindes Schwein*!
   Разошедшаяся не на шутку Эльза, сыплет богохульствами направо и налево, всё больше распаляясь по ходу своей обличительной речи. Мы с подтянувшимся на шум Галландом понимающе переглядываемся. История на самом деле не нова и в том или ином виде повторяется чуть ли не в каждом городе, где появляется наша рота.
   Если вкратце, то Эльза - женщина не просто красивая, а очень красивая. И на редкость ухоженная к тому же. По жизни она по-бюргерски расчётлива и бережлива, но на своей внешности не экономит никогда. А поскольку родилась и выросла в Гейдельберге*, да и вообще много чего повидала, то одевается она совсем не как крестьянка или рядовая горожанка. В частности, Эльза принципиально не любит таскать на голове чепец или даже простую косынку, гордо демонстрируя всем и каждому свои роскошные светлые волосы.
   Такое взрывное сочетание природной красоты с яркой и не вполне стандартной одеждой неизменно привлекает к фрау Шульц повышенное внимание, где бы она не появилась. И чёрт его знает, чем бы это в итоге для неё закончилось, если б не Отто. Дело в том, что фельдфебельская чета являет собой как бы живую иллюстрацию поговорки про страшную силу красоты. И если Эльза олицетворяет собой красоту, то за страшную силу однозначно отвечает её муженёк, имеющий привычку цепляться головой за потолочную балку практически в любом помещении, кроме разве что кафедрального собора, и с лёгкостью ломающий ударом кулака двухдюймовую дубовую доску. Учитывая всё вышесказанное, судьба уличного проповедника вызывает у меня некоторое беспокойство... Вернее, могла бы вызывать, если б мне вообще было какое-то дело до этого безымянного и, судя по всему, весьма невезучего бродяги.
   - И что случилось с этим бедолагой?
   Франц, не хуже меня ухвативший суть происшествия, тактично подыграл начавшей уже потихоньку остывать Эльзе, давая ей возможность закончить эту трагикомичную историю на мажорной ноте. "Порядочная женщина и верная жена" немедленно ухватилась за предоставленный шанс. Откинув на спину шикарную косу, украшенную тёмно-синей лентой, расправив плечи и картинно уперев руки в бока, Эльза уже совсем было собралась в красках поведать о своей победе, но всё испортил заскучавший Отто. Молчавший всё это время фельдфебель с ухмылочкой сообщил, что как раз к тому моменту он выбрался из лавки и лениво поинтересовался причиной творящихся беспорядков, после чего толпа как-то подозрительно быстро рассосалась. Учитывая тот неоспоримый факт, что Отто был при шпаге да к тому ж ещё и с парой пистолетов за поясом, а также принимая во внимание всё, что ранее было сказано о внешности и наклонностях моего камрада, такое поведение добрых горожан следует признать вполне естественным. В итоге единственной пострадавшей во всей этой истории оказалась Эльза, которой так и не дали толком излить свой праведный гнев. Проклятия вслед улепётывающему проповеднику и его случайной пастве - не в счёт.
   - Легко отделался поганец!
   - Ага, разве что портки обмарал со страху.
   - И откуда они такие берутся?
   - Да кто их знает?
   Фельдфебель безразлично пожимает плечами.
   - Война ведь - всякое дерьмо наверх всплывает.
   - Не в войне дело. Вернее не только в ней.
   Франц, всё ещё посмеиваясь над историей незадачливого уличного пророка, помахивает прямо у меня перед носом предостерегающе поднятым пальцем.
   - Императорский эдикт о реституции - вот главный корень всех здешних бед!
   - А он-то тут причём?
   - Как это причём? Ты представляешь, сколько протестантских пасторов лишилось своих приходов? А ведь это как раз те люди, которые привыкли и зачастую неплохо умеют взывать к пастве.
   - Думаешь этот уличный проповедник - бывший пастор?
   - Почему бы и нет? Насколько я понял, он говорил неплохо - громко, внятно, с воодушевлением... и при этом его слушали!
   - Вот только с темой проповеди он малость промахнулся...
   - Да уж, неувязочка вышла. А ведь мог бы податься в полковые капелланы...
   - Не, это вряд ли.
   Отто с сомнением качает головой.
   - Парой месяцев раньше, когда командующим был Валленштайн, мог бы. А сейчас...
   - Думаешь, Тилли погонит всех на мессу*?
   - Даже не сомневайся. Я почти пять лет служил под его командой в армии Лиги и за всё это время не видел в её рядах ни одного протестантского пастора. Уверен, года не пройдёт, как он заведёт здесь такие же порядки. Это, если нас ещё раньше не распустят.
   - Вот это вряд ли! Слыхал последние новости? Шведы наступают. Померания уже под ними, на очереди Мекленбург.
   Отто в ответ пожимает плечами:
   - Указ кайзера никто не отменял, а согласно ему новый главнокомандующий должен распустить треть полков.
   Я в свою очередь развожу руками:
   - Думаю, это не про нас. Да и вообще не факт, что до этого дойдём. Шведы - ребята серьёзные, на Балтике у них всё схвачено и выбить их оттуда будет непросто. Можешь вон у Франца поспрашивать, если что. Так что распускать полки сейчас - не лучшая идея. А Тилли - стреляный воробей, уж точно не хуже нас это понимает.
   - Валленштайн тоже много чего понимал и где он сейчас? Хотя... говорят, скоро сюда подойдут ещё четыре полка - вот тогда и посмотрим, что тут вообще затевается.
   Выдав довольно неожиданную новость о возможном прибытии свежих подкреплений, Отто презрительно сплёвывает под ноги, как бы подводя черту под нашим спонтанным обсуждением текущей военной обстановки.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Кретин (нем.)
   * Слепая свинья (нем.)
   * Столица Рейнского (Нижнего) Пфальца, один из крупнейших культурных центров Германии того времени, в частности там располагался старейший университет Германии (основан в 1386г.).
   * Missa (лат.) - основная литургическая служба в католицизме.
  
  
   - Lunte abblasen, Pfanne offnen!*
   Я неспешно прохаживаюсь вдоль строя новобранцев, старательно дующих на замки своих мушкетов.
   - Чего ты сопишь, как медведь на случке? Дунул раз и хватит. А ты куда смотришь, баран пучеглазый? Полку открой!
   Очередной нерадивый рекрут получает чувствительный подзатыльник, а я, дойдя до конца шеренги, разворачиваюсь, чтобы подать новую команду:
   - Muskete hochhalten und anlagen!* Приклад в плечо упри, бестолочь! Какого дьявола ты его подмышку суёшь всё время?! А ты куда целишься, убогий? Мишени вон там! Почему у тебя ствол виляет, как собачий хвост? Руки дрожат что ли? Так ты не пей с вечера! Если ты, кусок голштинского дерьма, не попадёшь куда надо хотя бы один раз из трёх, то до следующих стрельб о шнапсе можешь забыть.
   Так, раздавая тумаки и ценные указания, я постепенно смещаюсь вдоль строя к противоположному флангу, и лишь убедившись, что всё исполнено как надо, подаю следующую команду:
   - Muskete abdrucken. Schiest!*
   Гремит нестройный залп, и шеренга стрелков окутывается клубами едкого дыма. Кто-то из горе-воинов тут же начинает глухо кашлять, некоторые принимаются самозабвенно тереть глаза, а парочка даже осеняет себя крестными знамениями. В сторону мишеней не посмотрел никто. Гордость императорской армии, мать их так!
   - Lunte abnehmen!* Чего раскорячились? Schneller! Schneller!* Шевелитесь, коровы беременные! Чего вылупился? Убрал фитиль, каплун гамбургский!
   Завершив очередной проход и раздав полагающуюся порцию пинков, я, наконец, добираюсь до завершающего этапа тренировки:
   - Pfanne abblasen!*
   Ошалевшие новобранцы под моим строгим взглядом старательно сдувают остатки пороховой гари, пыхтя при этом словно кузнечные меха. Прям беда с этим последним пополнением. Такое ощущение, что туда специально собрали самых тупых увальней со всей северной Германии.
   - Достаточно. На сегодня всё. Почистить оружие. Потом проверю. Если найду хоть крупинку нагара - вы у меня до конца месяца икру метать будете! Всё ясно, жабы померанские?
   Мушкетёры, опасливо косясь в мою сторону, поспешно покидают стрельбище, а ко мне вразвалочку подходит Хорст - командир нашего третьего взвода, новобранцев из которого я только что дрючил.
   - Ну и как успехи?
   Я с кислой улыбкой киваю на полдюжины соломенных чучел, игравших роль мишеней во время давешнего обстрела:
   - Сам видишь. Аж два попадания на три полных залпа, да и те, скорее всего, случайные.
   Хорст недоверчиво щурится, придирчиво осматривая неуязвимые соломенные конструкции, без видимого ущерба выдержавшие массированный обстрел с пятидесяти шагов и осуждающе цокает языком:
   - Да ладно тебе, вон третье справа всё в дырках - три в грудь, две в живот, одно вообще в башку - прям посерёдке!
   - А, не обращай внимания. То я пристреливался перед занятиями. Шесть зарядов на это одоробло извёл...
   Унтер уважительно посвистывает:
   - Силён, Моравец! Не зря видать говорят, что над твоими пулями словно сам чёрт ворожит.
   Я только пренебрежительно хмыкаю, слыхали мы уже эти байки. Хорст, между тем, закончив обозревать плачевные результаты стрельбы, возвращается к основной теме беседы:
   - Так что там с моими обормотами, вообще без шансов?
   - Ну почему же? Плечо себе прикладом никто не вывихнул, ключицу не сломал. Глаза порохом тоже никому не выжгло. И ни один ствол не разорвало. Нормально. Дайте мне месяц времени и хотя бы по сто зарядов на человека, и я научу их валить все мишени с одного залпа. А ещё через месяцок они даже научатся проделывать этот фокус за положенное по уставу время. Как видишь, ничего невозможного.
   Взводный в ответ только невесело хмыкает:
   - Кто б нам ещё дал этот месяц? Не говоря за сотню зарядов!
   - Это да...
   Мы почти синхронно вздыхаем в унисон собственным невесёлым мыслям. Дела и впрямь выглядят неблестяще. С последним пополнением так и вовсе швах. Этих оболтусов набрали по деревням на севере страны прошедшим летом, чтобы покрыть имеющийся некомплект, и теперь зеленоклювики* составляют где-то треть роты. Причём такая ситуация по всему полку.
   В принципе, дело обычное и никого особо такая ситуация не напрягала. Пополнение училось не шатко, не валко - в основном держаться в строю, да следить за своим оружием, чтоб не шибко ржавело. Основное обучение откладывали на зиму, когда полки соберутся на зимних квартирах, и появится много свободного времени. Но теперь из-за внезапной отставки генералиссимуса и неожиданно резвых действий шведов все планы пошли прахом.
   Враг не собирался ждать и, судя по взятому темпу, намеревался ещё до первого снега захапать всё балтийское побережье. Маршала Йоганна фон Тилли, сменившего Альбрехта фон Валленштайна на посту главнокомандующего императорской армии, такой расклад не шибко устраивал, и он слал грозные приказы своим генералам. Те, в свою очередь, устраивали головомойку командирам полков, оберсты драли три шкуры с гауптманов и так далее. Конец этой длинной цепочки терялся где-то на импровизированном стрельбище, на котором я только что закончил занятие с нашими недомушкетёрами. Вся беда в том, что одних лишь грозных приказов для победы над серьёзным врагом, как правило, недостаточно. И жизнь в очередной раз подтвердила эту нехитрую истину.
   С уходом Валленштайна, словно по мановению волшебной палочки, начало портиться снабжение. Провиант и фураж стали поступать нерегулярно, а кое-где, поговаривают, поставок не стало вовсе. У нас до такого пока ещё не дошло, хотя жалование за последние два месяца так и не выдали. В принципе, подобные задержки случались и раньше, но вкупе с остальными тревожными признаками это здорово настораживало. Ко всему прочему, пороха для обучения рекрутов и подготовки к большому смотру, на котором (если слухи не врут) нас будет инспектировать сам новоявленный главком, выделили из расчёта аж по семь выстрелов на мушкетёра. Три из которых они и сделали сегодня под моим чутким руководством... Вот так и живём. Взводные пытаются подтянуть немногих уцелевших ветеранов и рекрутов второго года службы, которых уже успели кое-чему научить, ну а я гоняю молодняк. Результат, как нетрудно заметить, не сильно впечатляет.
   Будь моя воля, я б с таким войском из лагеря выходить побоялся, не то что шведов на зиму глядя из Померании выбивать. Но где я и где граф фон Тилли, которому ещё предстоит отчитываться перед нашим славным кайзером за результаты своей дебютной кампании в должности главнокомандующего всеми вооружёнными силами Райха? Вот потому и тренируемся, уныло пересчитывая остатки последнего, ещё валленштайновского, жалования и немногочисленные запасы пороха. А заодно ожидая приезда фельдмаршала с несколькими старыми полками, о которых мой многоопытный камрад Отто предупреждал ещё три недели назад. По всему выходит, что только тогда наша ближайшая судьба и обретёт, наконец, некоторую определённость.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Фитиль обдуть, полку открыть (нем.) - здесь и далее уставные команды, использовавшиеся при обучении мушкетёров в XVII веке
   * Мушкет поднять и прицелиться! (нем.)
   * Мушкет упереть. Пли! (нем.)
   * Фитиль снять! (нем.)
   * Быстрее! (нем.)
   * Полку обдуть! (нем.)
   * Grunschnabel (нем.) - новобранцы
  
  
   Главнокомандующий императорской армии нервно мерил шагами рабочий кабинет своих временных апартаментов. Ему было о чём подумать. За свою долгую жизнь, а Иоганн Церклас фон Тилли разменял уже восьмой десяток, он повидал всякое, но с подобными трудностями столкнулся впервые. Как и с подобной ответственностью. Было от чего потерять голову. Было от чего прийти в отчаяние! Вот только "старый унтер", как полуиронично называли за глаза заслуженного воина некоторые молодые выскочки, не привык сдаваться.
   С ранней юности, когда пятнадцатилетний валлонский дворянин Жан Серклез де Тилли, решив посвятить себя воинской службе, вступил в ряды знаменитой Фландрской армии*, он многому научился. И прежде всего - стойко переносить любые превратности судьбы. Многолетняя служба под командованием Алессандро Фарнезе*, которую юный Тилли начал рядовым (!), не только привила на всю оставшуюся жизнь приверженность к испанской моде, но и дала бесценный военный опыт. С тех пор утекло немало воды, даже имя его теперь произносят преимущественно на немецкий манер. Испанские штандарты с бургундским крестом, под которыми он начинал свою военную карьеру, сменились флагами императора, а затем и знамёнами Католической лиги. Проведя почти всю жизнь в походах, он дослужился до звания фельдмаршала, а на закате прожитых лет, волею господа оказался во главе всех вооружённых сил Священной Римской империи. Вот тут-то и стала ясна истинная цена благосклонной улыбки Фортуны...
   Непобедимая и грозная императорская армия на деле оказалась подобна кораблю без мачт и парусов, беспомощно дрейфующему в бушующем море военных неурядиц. Возглавив вооружённые силы Райха, Тилли с некоторым удивлением узнал, что на деле кайзер Фердинанд мало что решает в собственных войсках. Да, солдаты и офицеры, нанимаясь на службу, приносили присягу императору, клялись ему в верности и становились под его знамёна с двуглавым орлом. Но на этом роль императора заканчивалась.
   Внезапно выяснилось, что из императорской казны поступала хорошо если пятая часть от потребных для содержания армии средств. Всё остальное её создатель и теперь уже бывший командующий - оборотистый герцог Фридландский добывал своими силами. В основном конечно путём регулярно взимаемых контрибуций с захваченных территорий. Но не обходилось и без куда более сложных махинаций.
   Так, например, основную часть провианта и в частности зерна солдаты императора получали из запасов Валленштайна, регулярно пополнявшихся посредством централизованных закупок. Так же, в окрестностях Йичина, на севере Богемии, находились многочисленные суконные и оружейные мануфактуры, пороховые мельницы, кузницы, плавильни, швальни и прочие предприятия, обеспечивающие солдат всем необходимым. Нюанс был в том, что эти поистине бесценные богатства располагались на личных землях отставного генералиссимуса, которые особым распоряжением кайзера освобождались от постоя имперских войск, также как от любых сборов и повинностей по содержанию армии. Таким образом, вожделенное содержимое валленштайновых амбаров и арсеналов нельзя было даже реквизировать - только купить за звонкую монету. Кстати, монету потребную для выплаты жалования и всевозможных расчётов за военные закупки неугомонный фридландец чеканил сам, для чего ещё несколькими годами ранее предусмотрительно выбил себе при венском дворе соответствующее разрешение.
   И вся эта сложная военно-экономическая махина прекрасно работала... вплоть до отставки генералиссимуса. Со сменой командующего система немедленно принялась скрипеть и разваливаться, словно рассохшаяся повозка. Ибо пока во главе армии стоял Валленштайн целый ряд военных поставок с принадлежавших ему земель и предприятий осуществлялся в кредит. Теперь же коварный фридландец потребовал оплаты вперёд. Более того, нимало не смущаясь военным положением в котором ныне пребывала его родина, бесцеремонно напомнил об огромной задолженности императорской казны перед ним, которую неплохо было бы погасить...
   В то же время традиционный источник дохода - контрибуции с захваченных земель - в значительной мере иссяк. Кайзер, пытаясь восстановить добрые отношения с князьями и не допустить полного разорения охваченных военными действиями регионов, существенно ограничил размеры взимаемых репараций, а также перечень владений, в которых допускалось размещение войск. Эти меры были предприняты более год назад - накануне заключения Любекского мира и в преддверие созыва Рейхстага в Регенсбурге. Тогда, после разгрома датчан и Евангелической унии, такое решение выглядело уместным и своевременным. Но за истёкший срок обстановка успела претерпеть изрядные изменения. В дела империи активно вмешалась Швеция, почти погасший пожар войны разгорался с новой силой... ограничительные указы, меж тем, продолжали действовать!
   Тилли, едва разобравшись, что к чему, немедленно обратился к императору с просьбой исправить сложившуюся ситуацию. Но Фердинанд Второй не спешил с отменой своих постановлений. Причём для такой нерешительности имелись веские основания. Германские князья не были безропотными овцами, которых можно безбоязненно стричь. К примеру, Максимилиан Баварский и Иоганн Георг Саксонский располагали собственными армиями. За баварцем, ко всему прочему, стояла могущественная Католическая лига. Саксонец, заручившись поддержкой курфюрста Бранденбургского и ряда более мелких протестантских владетелей, фактически также стал во главе настоящей коалиции. Сил на открытое противостояние с императором у них, конечно, не хватало, но за спиной Баварии маячила куда более грозная Франция, не скрывавшая своей заинтересованности в происходящем. Что же до протестантского союза, то Бранденбург и некоторые другие его участники непосредственно граничили с Померанией, в которой вот уже несколько месяцев хозяйничали шведы. Открытый переход протестантских князей (и без того до предела обозлённых прошлогодним эдиктом о реституции) на сторону скандинавских захватчиков мог обернуться настоящей катастрофой, открыв врагам дорогу в самое сердце империи.
   В результате всё оставалось по-старому, а обстановка ухудшалась с каждым днём: денег не хватало, провиант, фураж, порох и амуниция поступали с перебоями и в абсолютно недостаточных количествах. Задержки жалования и проблемы с продовольствием самым катастрофичным образом сказались на боеспособности войск. Проще говоря, солдаты принялись массово разбегаться. Особенно буйно дезертирство расцвело в северных районах, наиболее сильно пострадавших в последние годы, а потому попросту неспособных прокормить размещённые там полки. С прекращением подвоза зерна из Чехии, на войска, расквартированные в Померании и соседних провинциях, обрушился натуральный голод. Чем, конечно же, не преминули воспользоваться ушлые скандинавы... Ко всему прочему, тамошнее население, равно как и большая часть солдат из гарнизонов, придерживались лютеранской веры, так что призывы Густава Адольфа, громогласно объявившего себя защитником всех протестантов, упали на благодатную почву.
   Солдаты, офицеры и целые отряды, обозлённые голодом и безденежьем, массово переходили на сторону захватчиков, становясь под знамёна шведского короля. При этом Густав запрещал своим войскам грабить и притеснять местное население, что на фоне недавнего разгула датчан и подвигов "валленштайновой саранчи" выглядело настоящим чудом. Неудивительно, что шведов сплошь и рядом встречали как освободителей, а города сдавались один за другим. Причём имперские гарнизоны, едва сложив оружие, тут же записывались в ряды победителей - лишь бы поскорее встать на довольствие и не быть выброшенными на мороз в преддверии надвигающейся зимы.
   Самым же паршивым во всей сложившейся ситуации оказалось то, что выправить положение было практически невозможно. Тилли лишился сна и покоя, пытаясь исправить хоть что-то. Писал письма императору и князьям, выбивая субсидии и провиант, объезжал гарнизоны, стараясь наладить снабжение, тасовал полки, чтобы хоть как-то удержать стремительно падающую дисциплину... Нельзя было сказать, что у него не получалось совсем ничего, нет. Но старый маршал чувствовал, что этого недостаточно. Он отлично понимал, что именно сейчас, пока враг ещё не овладел всеми крепостями и не вцепился, как следует, в только-только завоёванные позиции, лучший момент, чтобы сбросить шведов в море. Но он также сознавал, что доставшаяся ему армия в её нынешнем, полуразваленном состоянии не готова к тяжелой зимней кампании в разорённой и враждебной Померании. И это ощущение собственного бессилия бесило его больше всего.
   Осознав последнее обстоятельство, Тилли, наконец, прекратил метаться из угла в угол, словно тигр в клетке, и, задумчиво подергав свою "испанскую" бородку, направился к письменному столу. Следовало признать, что свою первую кампанию в роли главнокомандующего он проиграл. Признать и начинать готовиться к следующей кампании. Пусть разгромить вторгшихся шведов сразу оказалось невозможно, война с ними ещё не проиграна. Напротив, она только начинается! Воинское счастье переменчиво и скоро, очень скоро, ветреная богиня удачи вновь повернётся к нему лицом!
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Ejercito de Flandes (исп.) - самое боеспособное соединение вооружённых сил Испанской короны, базировавшееся на территории Южных Нидерландов (современной Бельгии).
   * Герцог Пармский, испанский наместник Нидерландов и командующий Фландрской армии - один из наиболее ярких полководцев и политических деятелей времён Нидерландской буржуазной революции.
  
  
   - Сегодня Фортуна на нашей стороне!
   - Да ты что? А я и не заметил!
   - Заметишь, когда будешь получать жалование!
   Галланд буквально лучится весельем, в упор не замечая мой скепсис.
   - Жалования я уже три месяца не видал. И, честно говоря, меня это обстоятельство сильно расстраивает.
   - Хватит хандрить, Андре! Говорю же, сегодня ты получишь свои деньги. Точнее, половину. Но согласись, это лучше чем ничего.
   - Откуда такие слухи?
   - Почему слухи? Сведения верные - прямиком от гауптмана!
   - Тогда рассказывай подробней.
   - Что тут говорить? Оберсту наконец-то прислали денег, но на весь полк не хватало. Максимум на три роты. И то если платить только ветеранам. Вот ротные и разыграли в кости, кому достанутся деньги в этот раз. И наш гауптман выиграл! Так что сегодня ты получишь своё жалование за позапрошлый месяц. Как, впрочем, и я.
   - Господь вседержитель да хранит герра Юлиуса от всяческих бед и да благословит дева Мария его лёгкую руку, ибо это первая хорошая новость с тех пор как от нас свалил Валленштайн!
   - Тихо ты!
   Франц досадливо морщится, попутно награждая меня укоризненным взглядом.
   - Нечего так громко орать о том, что не рад новому главнокомандующему. А то ещё начальство неровен час услышит...
   - Это что ли?
   Я, в свою очередь наградив собеседника укоризненным взглядом, небрежно указываю себе за спину, на неспешно приближающегося к нам Шульца.
   - Здорово, Отто! Слыхал новость?
   - Про жалование, что ли?
   - Откуда знаешь?!
   - Послужите с моё, желторотые - тогда, глядишь, и научитесь узнавать про жалованье раньше, чем оно прибывает в полк.
   Фельдфебель самодовольно ухмыляется, снисходительно похлопывая меня по плечу. Нам с Францем остаётся только завистливо вздыхать. Что тут скажешь? Опыт - великая вещь!
   - Ладно, парни, раз такое дело, есть предложение вечером наведаться в город и как следует отметить столь радостное событие. Знаю я там одну неплохую таверну...
   - Что, действительно неплохую?
   - Они пиво не разводят!
   - Да ладно!
   Мой взгляд исподлобья буквально переполнен недоверием, однако Отто стоит на своём:
   - Точно! Сам проверял.
   - Ну, раз ты говоришь...
   - А вино там не подают?
   Фенрих, похоже, полностью разделяет мои сомнения в честности бамбергских трактирщиков. Но ожидаемого сочувствия своим кулинарным пристрастиям всё же не находит.
   - Камрад, отвыкай ты уже от этих французских замашек! Здесь все нормальные люди пьют пиво! Вино хлещут только неприлично богатые или неприлично родовитые. Ты же гугенот! А Кальвин завещал жить в скромности и не впадать в излишества. Или я что-то путаю?
   - Да нет, всё верно...
   - Вот и не выпендривайся. Сегодня вечером идём пить пиво. Если повезёт - неразбавленное.
   - А если не повезёт?
   - Тогда Отто угощает! Верно я говорю?
   Фельдфебель, добродушно усмехаясь, согласно кивает - хороший признак. Видать пиво там и впрямь неплохое. Франц обречённо вздыхает. Шульц ободряюще похлопывает его по плечу:
   - Не грусти, нормально посидим. Там и пожрать прилично можно. И даже музыка какая-то есть - хорошее заведение.
   - Уговорили, черти. Вечером посмотрим, что за дыру вы там раскопали. Но если мне не понравится тамошнее пиво, то за жратву тоже платите вы!
   - А если понравится, то ты!
   - Идёт!
   Ха, а жизнь-то, похоже, налаживается! Видать Фортуна нынче и впрямь на нашей стороне.
  
  
   Как показали дальнейшие события, со столь оптимистичными выводами я всё же несколько поторопился. Первый тревожный звоночек прозвенел, когда Эльза пронюхала про нашу затею и категорическим тоном заявила, что не позволит Отто пропить столь долгожданный заработок в первый же день. В итоге, после бурных переговоров стороны пришли к компромиссному решению - пьянке быть, но Эльза идёт с нами. В принципе, это уже можно было считать вторым тревожным признаком, но только что полученные серебряные кругляши с профилем императора грели душу и приятно оттягивали карманы, а потому, отбросив все сомнения, наша дружная компания направилась в кабак.
   Таверна с малоаппетитным названием "ToteKatze"* располагалась в довольно фешенебельном районе, неподалёку от центральной площади и, вопреки всем опасениям, производила весьма приятное впечатление. Помещение оказалось не очень закопчённое, да и грязи почти не было. Приятный полумрак скрадывал недостатки обстановки, а запахи с кухни успешно забивали вонь городских улиц, упорно норовящую просочиться через открытые окна. Народу, несмотря на вечернее время, было не слишком много и мы без особых проблем заняли целый стол.
   Вид серебряного полуталера, раскрученного на тщательно отскоблённой столешнице лёгким движением пальцев, мигом заставил вышедшего к нам хозяина заведения преисполниться величайшим почтением. Мы едва-едва успели осмотреться и даже толком не начали скучать, как нам уже подали Eintopf*. Горячее варево с горохом, капустой и кусками баранины под свежий (ещё тёплый!) пшеничный хлеб пошло просто отлично. Даже рафинированный Галланд, именовавший подобные блюда не иначе как "свинячьим месивом", наворачивал так, что только ложка мелькала. Тушёная капуста с жареными свиными колбасками, поданные чуть позже, тоже не разочаровали. А светлое пиво, по утверждению трактирщика, прямиком с епископской пивоварни и вовсе заставило нашего француза горестно вздохнуть, ибо по всему выходило, что платить за сегодняшний праздник живота придётся ему.
   Впрочем, особо расстроенным Франц не выглядел, об остальных и говорить нечего. Приятная сытость навевала умиротворение, а добрая кружка пива - поднимала настроение и развязывала языки, пробуждая тягу к общению. Подходящая тема для обсуждения в виде шумной и довольно приметной компании не заставила себя долго ждать.
   Четверо суровых мужиков, разодетых в яркие, аляповатые, но явно недешёвые тряпки, буквально вломились в таверну, обдав притихших завсегдатаев ядрёным запахом лошадиного пота, перемешанным с густым ароматом парфюмов. Вызвав своим явлением лёгкий переполох и заставив ненадолго смолкнуть пиликанье скрипки в углу, вновь прибывшие с видом хозяев жизни проследовали к центральному столу. Двое сидевших за ним бюргеров при этом почли за лучшее поспешно освободить места. А хозяин, буквально горя желанием услужить дорогим гостям, шустро метнулся к новым посетителям, чтобы лично принять заказ.
   - Кондотьеры*.
   Отто, как и все, искоса приглядывавшийся к новоприбывшим, не забывая при этом потягивать пиво, первым пришёл к определённым выводам.
   - Думаешь?
   Франц, оторвав скептический взгляд от обсуждаемой компании, решил оспорить выводы старшего товарища.
   - Скорее простые наёмники, которым повезло неплохо приподняться.
   - Они минимум унтера. И точно из Италии.
   - Что из Италии - тут не поспоришь.
   Француз прерывается, чтобы допить свою кружку. В обсуждение тем временем вклинивается Эльза.
   - А шмотьё своё эти петухи ломбардские не иначе как из кафедрального собора вынесли.
   - Откуда знаешь?
   Я позволяю себе усомниться в столь безапелляционном утверждении, потому как в отличие от предыдущих тезисов, оно кажется мне недостаточно обоснованным. В конце концов, версии фенриха с фельдфебелем подтверждались обилием легко заметных военных ухваток и деталей снаряжения, которые вкупе с характерным италийским говором, обрывки которого долетали до нашего стола, формировали вполне однозначную картину. А вот каких-либо связей с церковью или хотя бы с церковной рухлядью на мой скромный взгляд не наблюдалось. Отто с Францем, судя по озадаченным выражениям на лицах, придерживались того же мнения. Но Эльзу высказанное недоверие только раззадорило.
   - Да что ж я, церковное шитьё не узнаю, что ли?! Плащ вот того бородатого прямиком из церковной ризы перешит - это ж даже отсюда видно!
   - Хм-м-м... Это где ж они так прибарахлились?
   Отто, приняв доводы супруги, задумчиво погладил гладко выбритый по случаю праздника (а выплату жалования в наши лихие времена смело можно считать праздником) подбородок.
   - Мантуя?
   Я ляпаю первое, что приходит в голову, хотя почти сразу же и сам понимаю беспочвенность своего предположения. Буча из-за наследства довольно внезапно двинувшего кони герцога Мантуанского и впрямь была знатной. Наши парни тогда взяли город силой и, как водится, немножко его пограбили, перед тем, как посадить на тамошний трон нужного человека. Местные во всём этом веселье, конечно же, тоже отметились. И наблюдаемая нами четвёрка в принципе вполне могла бы быть из их числа... Если бы не одно "но" - вся эта катавасия вокруг Мантуи закончилась больше года назад.
   - Вряд ли. Может, они и там побывали, конечно, но то уже дело прошлое, давно всё быльём поросло.
   Отто полностью подтверждает ход моих мыслей, после чего, ещё раз окинув взглядом обсуждаемую компашку, выносит окончательный вердикт:
   - Похоже, ребятки примчались прямиком из Вальтеллины*.
   - Может быть. Слыхал, французы недавно вновь пытались прибрать её к рукам. Знать бы ещё из-за чего весь сыр-бор.
   - Испанская дорога, друг мой, испанская дорога...
   Француз многозначительно поднимает вверх палец, чтобы придать большее значение следующей фразе.
   - Источник всех моих бед.
   - И что с ней не так? С дорогой этой. А главное ты-то тут каким боком?
   Фенрих тяжело вздыхает:
   - Долгая история... тут без пары кружек не разобраться.
   - Так зачем дело встало?!
   - Боюсь, я сегодня и так изрядно поиздержался...
   Франц виновато разводит руками - ничего не попишешь, мол. Отто в ответ понимающе хмыкает:
   - Ладно, так уж и быть, я выставляюсь. Но только если твоя история того стоит! И учти, я кое-что слышал об испанской дороге.
   - В самом деле? Откуда?
   Встрепенувшийся при известии о дармовой выпивке француз, задавая свой вопрос, недоверчиво щурится, подозревая какой-то подвох. Фельдфебель в ответ безразлично пожимает плечами.
   - Я начинал службу во Фландрской армии.
   После чего, повернувшись к жене, добавляет:
   - Дорогая, принеси нам ещё по кружке, а то корчмарь, похоже, прилип к этим макаронникам надолго.
   Эльза, уже навострившая уши и явно настроившаяся послушать новую историю в исполнении нашего высокоучёного писаря, недовольно фыркает, но затем, бросив быстрый взгляд в сторону центрального стола, за которым суетился, лично расставляя какие-то блюда, трактирщик, всё же отправляется к главной стойке. А Отто, проводив взглядом ладную фигуру удаляющейся супруги, небрежно бросает задумавшемуся Францу:
   - Рассказывай, что там у тебя за история.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Дохлая кошка (нем.)
   * Один горшок (нем.) - густая мясная (если повезёт) похлёбка с крупой, бобовыми и овощами. Традиционное блюдо немецкой кухни.
   * Сondottiero (итал.) - командир наёмного отряда, в более широком смысле - беспринципный наёмник-авантюрист.
   * Область, представляющая собой обширную горную долину на границе Италии и Швейцарии.
  
  
   Франц задумчиво трёт лоб, видимо стимулируя работу мысли, и лишь затем принимается за свой обстоятельный рассказ, начав, как водится, издалека:
   - Вы это наверняка и так знаете, но я на всякий случай повторюсь, ибо это важно для нашей истории, что Испания уже лет сто является сильнейшим королевством Европы. Помимо Кастилии, Арагона, Каталонии и Португалии католическому королю* принадлежат ещё и многочисленные владения в Италии, а также Бургундия и Южные Нидерланды. И разумеется обширнейшие колонии в Ост и Вест Индии. Столь огромные территории, населённые миллионами подданных, дают иберийским* монархам невиданную мощь и неисчислимые богатства, но в то же время создают и немалые проблемы. Ввиду того, что владения, принадлежащие испанской короне, разобщены, связь между ними возможна преимущественно по морю. Пока испанский флот безраздельно господствовал на морях, в этом не было большой беды, но с тех пор, как Англия, Голландия и прочие северные страны обзавелись собственными флотами, морские перевозки стали ненадёжными. К примеру, голландцы почти полностью заблокировали испанское судоходство в Канале* и Северном Море, из-за чего прервалась связь Испании с Южными Нидерландами. Конечно, Филиппу* под силу собрать очередную Великую армаду, способную прорваться через голландские заслоны, но для этого придётся отозвать корабли со всех концов мира, чего Испания, конечно же, не может себе позволить. И уж тем более таким способом невозможно поддерживать постоянное сообщение с Нижними землями на регулярной основе. Именно из-за этого обстоятельства в итоге захлебнулось наступление Фландрской армии на мятежные провинции, заставив Испанию в начале века подписать двенадцатилетнее перемирие с Морицем Оранским.
   Но если испанские владения разобщены, то дом Габсбургов, возглавляемый, как известно, королём Испании, славится своим единством. И когда Филипп Испанский не сумел справиться с возникшими трудностями, ему на помощь поспешил его германский родственник - император Священной Римской империи. Испанские войска получили право прохода через земли империи - так родилась испанская дорога...
   Тут плавное течение рассказа оказалось ненадолго прервано появлением Эльзы, ловко водрузившей на оперативно очищенный от пустых мисок стол четыре внушительного вида кружки, украшенные роскошными пенными шапками и резной деревянный поднос с брецелями*. Следующие пару минут были заполнены лишь сёрбаньем, чавканьем да односложными восклицаниями, характеризующими качество напитка и общее состояние души. Причём в исключительно позитивном ключе. Лишь когда кружки опустели наполовину, а горка брецелей осела, словно сугроб под весенним солнцем, Галланд, слегка переведя дух, продолжил своё повествование.
   - Так вот. Вместо того, чтобы плыть в Нидерланды по морю, испанцы стали направлять подкрепления Фландрской армии по суше. Войска, снаряжение и деньги из Севильи или Валенсии перебрасывались в Геную, пополнялись солдатами навербованными непосредственно в Италии и далее следовали через земли империи к верховьям Рейна. После чего сплавлялись на барках вниз по течению до самых Нидерландов. Просто, надежно и безопасно - не нужно рисковать войсками и кораблями, когда один сильный шторм в Кантабрийском море* или удачная атака голландских каперов в Канале могут разом погубить плоды многих месяцев кропотливых приготовлений.
   - Звучит интересно, но пока непонятно, причём тут Вальтеллина?
   Я ненадолго прекращаю жевать, чтобы подать реплику и тут же тянусь за новым брецелем. Франц, наградив меня укоризненным взглядом поверх кружки, вздыхает, досадуя на такую нетерпеливость слушателей и, отставив пиво, продолжает:
   - А Вальтеллина тут притом, что новая придумка Габсбургов понравилась далеко не всем. Ведь для чего понадобилась испанская дорога? Да для того, чтобы сподручней было снабжать Фландрскую армию! А против кого действует эта армия? В первую очередь против Голландии. Но если что, может выступить и против Франции - как было во время войны трёх Генрихов*. Ведь от Брюсселя* до Парижа куда ближе, чем от Милана или Барселоны. Естественно, голландцы и французы были не в восторге от таких нововведений и тут же стали искать меры противодействия новой угрозе.
   - Нашли?
   - А как же!
   Галланд вновь прерывается, чтобы хлебнуть из кружки, после чего с воодушевлением продолжает:
   - У испанской дороги нашлось целых два узких места - долина Рейна и Вальтеллина. Дело в том, что на большей части пути войска могут следовать либо по землям испанской короны и союзных ей италийских государств, либо по личным землям императора, либо через владения католических епископств. Но есть пара исключений. В среднем течении Рейна у впадения в него реки Неккар располагаются владения курфюрста Пфальцского - так называемый Нижний или Рейнский Пфальц. Тамошние курфюрсты во времена реформации перешли в кальвинизм, которого, как вы знаете, придерживаются и голландцы. Добавьте к этому такое немаловажное обстоятельство, что матерью последнего курфюрста по счастливому совпадению оказалась дочь Вильгельма Оранского*. Ну и, конечно же, не забудьте, что Нижние земли издревле торговали по Рейну с Пфальцем. Так что им было не так уж сложно договориться с Фридрихом* об оборонительном союзе, чтобы в случае нападения на Голландию, их немецкий союзник просто перекрыл бы Рейн...
   - Умно.
   Отто одобрительно кивает, на что Франц только неопределённо пожимает плечами.
   - Да, задумано неплохо. Но на деле вышло не так гладко. Впрочем, мы отвлеклись. Мои дорогие соотечественники, как вы помните, тоже были не в восторге от габсбургских нововведений, но предпочли избрать другой путь для противодействия этим поползновениям.
   - И вспомнили про второе узкое место испанской дороги?
   - Именно. Ведь испанцам принадлежит не вся Италия. Хотя их владения там весьма обширны, но попасть из подвластного испанской короне герцогства Миланского на земли империи можно лишь через Вальтеллинскую долину, зажатую между Венецианской республикой и Конфедерацией Швейцарских кантонов. Вот на швейцарцев и сделали ставку мои земляки. Они договорились с руководством Гризона* - кантона, граничившего с долиной, и тамошние райслауферы* попросту захватили Вальтеллину. Естественно, такой исход не понравился уже испанцам, и они бросились исправлять ситуацию. Ну и исправили...
   Произнося последнюю фразу, Галланд многозначительно косится на пирующую по соседству четвёрку кондотьеров.
   - Поучительная история.
   Отто, допив, со стуком водружает кружку на стол и с хитрым прищуром заканчивает:
   - Только ты-то каким боком ко всем этим делам.
   - Ну-у-у... как сказать?
   Фенрих многозначительно поглядывает на дно собственной посудины, вызывая понимающие усмешки у четы Шульцев.
   - Дорогая, будь добра, принеси нам ещё по одной.
   - Ммм! Вот так всегда - на самом интересном месте!
   Эльза недовольно дует губы, но всё же принимается шустро собирать порожние кружки. После чего, напутствуемая легким шлепком по попе, отправляется за новой порцией пойла, а мы, проследив за ней до трактирной стойки, в очередной раз возвращаемся к своей беседе.
   - Так что там с твоими приключениями на испанской дороге?
   - А, ничего особенного.
   - В смысле? Ты ж сам говорил...
   Француз беззаботно отмахивается, как будто отгоняет надоедливую муху.
   - Да тут всё просто! Во-первых, если бы не эта дорога, испанцы, скорее всего, не рискнули бы продолжать войну с Голландией и продлили перемирие ещё на сколько-то лет. Ну, или подписали бы полноценный договор и признали, наконец, независимость Соединённых провинций. А я соответственно смог бы спокойно приехать в Амстердам через Брюссель и никогда не попал бы в Германию. Ну и во-вторых, если бы Нижний Пфальц не перекрывал эту самую дорогу, то испанцы не прислали бы в самом начале войны корпус Кордовы* на помощь императору Фердинанду и не оставили бы потом свои гарнизоны в ряде крепостей на Рейне. А ведь именно с неприятного инцидента между солдатами одного из испанских гарнизонов начались события, приведшие меня в итоге к этому столу.
   Франц разводит руками, словно извиняясь:
   - Вот собственно и весь сказ.
   - Занятная сказочка.
   Отто по-хозяйски окидывает взглядом завалы сдвинутой на край стола пустой посуды и выносит окончательный вердикт:
   - Будем считать, что пиво своё ты честно отработал. Хотя, как по мне, стать ротным писарем в армии кайзера - не самое большое несчастье в твоей жизни. Ведь, положа руку на сердце...
   Закончить мысль фельдфебелю не даёт пронзительный визг, переходящий в звонкий женский крик:
   - Куда лапы суёшь, скотина мохнорылая?!!!
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Los Rey Catolicos (исп.) - одно из почётных титулований испанского монарха, дарованное Папой Римским за окончательное изгнание мавров из Европы. Аналогичным образом французского монарха именовали "христианнейшим королём" - Le Roy Tres Chretien (фр.)
   * После присоединения Португалии в 1580г, под властью испанской короны оказался весь Иберийский полуостров.
   * Ла-Манш
   * Тут подразумевается Филипп Четвёртый Габсбург - с 1621 года король Испании, Португалии, Неаполя и т.д.
   * Brezel (нем.) - классический крендель, традиционная немецкая закуска к пиву.
   * Mar Cantabrico (исп.) - принятое в Испании название Бискайского залива.
   * Последняя (восьмая!) религиозная война во Франции, приведшая в итоге к смене правящей династии. Названа в честь предводителей противоборствующих сторон - Генриха Третьего Валуа, Генриха Наваррского и Генриха де Гиза.
   * Столица Испанских (Южных) Нидерландов, включавших в себя в то время территорию современной Бельгии и часть Северной Франции.
   * Штатгальтер Голландии, возглавивший организованную борьбу за независимость от Испании.
   * Имеется в виду Фридрих Пятый Виттельсбах - курфюрст Пфальца на момент начала Тридцатилетней войны.
   * Grisons (фр.), он же Граубюнден - Graubunden (нем.).
   * Reislaufer (нем.) - традиционное название швейцарских наёмных пехотинцев.
   * Крупный отряд из состава Фландрской армии под командованием генерала Фернандеса де Кордоба, выделенный испанцами в помощь Фердинанду Второму в начальный период Тридцатилетней войны и сыгравший важную роль в разгроме вооружённых сил протестантов в долине Рейна и в частности в оккупации Пфальца.
  
  
   Мы дружно, словно по команде, разворачиваемся к столу в центре зала, за которым пировали залётные кондотьеры. Как раз вовремя, чтобы увидеть, как ощерившаяся Эльза резким взмахом выплёскивает кружку пива прямо в рожу одному из итальянцев. И тут же, не дав ему даже проморгаться от залепившей глаза пены, от души лупит опустевшей кружкой по башке!
   Продолжение данной мизансцены мы досматривали уже на ходу - выбираясь из-за стола и спеша к месту событий. Пока добирались, камрады облитого и крепко стукнутого макаронника успели повскакивать с лавок и преградить нам путь, а сам заводила, выделявшийся длиннющей, непонятно по какой моде отпущенной бородой, даже умудрился поймать юркнувшую было в дальний конец зала Эльзу. И в то время как фрау Шульц с визгом пыталась вывернуться из обхвативших её за талию клешней, а изрядно оглушённый бородач, мотая мокрой головой и невнятно рыча, всеми силами старался этого не допустить, началось самое интересное.
   Один из итальянцев в дорогом, хотя и несколько старомодном берете с длинным пером, оказавшийся впереди своих товарищей, ещё успел вскинуть руку не то в останавливающем, не то в примирительном жесте и даже что-то выкрикнул по-итальянски... Вот только фельдфебель диалога не поддержал. Вместо ответа Отто просто и незатейливо двинул своему визами по морде. Я уже говорил, что мой лучший друг запросто перешибает кулаком дубовую доску? Так вот: кости он ломает ничуть не хуже! Что при случае могли бы подтвердить многочисленные жертвы его таланта от среднего Рейна до южного берега Балтики. Теперь же, судя по всему, редкостный дар герра Шульца получит признание и за альпийскими перевалами, выйдя, так сказать, на международный уровень. Во всяком случае, обладатель приметного берета, перелетевший через стол и распластавшийся на полу посреди груды разбросанных объедков и битой посуды, даёт довольно весомые основания так предполагать.
   Надо сказать, что столь впечатляющий дебют не оставил равнодушным никого. И пока шарахнувшиеся по углам зрители выражали своё восхищение происходящим экспрессивными возгласами, непосредственные участники событий с итальянской стороны внезапно осознали, что дело принимает серьёзный оборот. А осознав этот неприятный для себя факт, недолго думая, решили повысить ставки. В том смысле, что ближайший к Отто макаронник ткнул его в бок ловко выхваченным кинжалом.
   Точнее, попытался ткнуть. Потому как кованный итальянскими мастерами клинок вместо того, чтобы мягко войти в почку не успевшего отскочить фельдфебеля, встретился с не менее жёсткой сталью немецкой даги*, зажатой в левой руке Галланда. Француз, мигом смекнув что почём, не стал тратить время на вытаскивание из ножен своей любимой валлонки*, предпочтя короткий клинок, куда более уместный в ближнем бою среди хаотично расставленных столов и опрокинутых лавок. И не прогадал.
   Брови итальянца удивлённо взмыли вверх, когда Франц, поймав лезвие кинжала на гарду, буквально вывернул оружие из рук своего противника. А уже в следующий миг Галланд перешёл в стремительную контратаку, длинным выпадом достав отшатнувшегося назад кондотьера. Апеннинский гость ещё успел отскочить в сторону, ловко перепрыгнув через упавшую лавку, но стремительно разливавшаяся по лицу бледность и не менее быстро расползающееся тёмное пятно на правом боку красноречиво свидетельствовали, что у нас стало одним противником меньше. Ведь, судя по тому, что лезвие даги, всё ещё крепко зажатой в руке француза, окрасилось кровью почти до половины, клинок пробил печень, а это практически смертный приговор...
   Впрочем, Франц предпочёл не оставлять места случайностям и довёл дело до верного, резко сократив дистанцию и отправив подранка на пол быстрым ударом эфеса по неприкрытой голове. Всё произошло настолько стремительно, что я даже не успел вмешаться, хотя, видит бог, и спешил изо всех сил. Проблема была в том, что я изначально находился дальше всех, и чтобы поучаствовать в драке мне сперва пришлось оббежать вокруг стола. А пока я этим занимался последний из итальянцев, оказавшийся несколько в стороне от общей свалки, успел вытащить из-за пояса пистолет...
   Добежать до него я уже никак не поспевал, а потому сделал единственное, что мне оставалось в данной ситуации - метнул в эту сволочь подхваченную тут же массивную табуретку. И попал! Удар пришёлся в плечо, сбив стрелка с ног и заставив выронить пистолет. Подняться ему я уже не дал, с ходу врезав кованым башмаком по роже, а затем добавив для верности ещё разок под дых. После чего, облегчённо выдохнув, спокойно подобрал валявшийся на полу пистолет, проверил наличие пороха на полке и, оглядевшись по сторонам, взвёл курок. Зрители по углам при этом как-то резко притихли, постаравшись поплотнее вжаться в лавки и стать как можно незаметней. А трактирщик, лихорадочно пытавшийся поджечь фитиль допотопной аркебузы* от коптящей масляной плошки, поймав мой осуждающий взгляд, тут же прекратил своё сомнительное занятие, и, аккуратно сунув оружие под стойку, с извиняющейся улыбкой попятился в сторону кухни.
   В итоге внезапно вспыхнувшее оживление как-то резко сошло на нет. Активность проявляли лишь главные зачинщики беспорядков - супружеская пара Шульцев да непривычно бородатый итальянец, которого при более внимательном рассмотрении, наверное, всё же следовало признать выходцем из какого-то другого региона непонятными путями попавшего в компанию истинных кондотьеров. Хотя сейчас его происхождение вряд ли имело какое-то значение. Всё что заботило сейчас обладателя курчавой рыжеватой бородищи, так это как бы выбраться с минимальными потерями из создавшейся ситуации. Надо признать, что способ он выбрал довольно-таки смелый, но, учитывая обстоятельства, не шибко правильный.
   Обхватив брыкающуюся Эльзу рукой поперёк стана и прикрываясь ею как щитом от разъярённого фельдфебеля, бородач второй рукой выхватил из-за пояса кинжал, приставив клинок к женской шее и выкрикнув что-то предупреждающее на непонятном, но явно не итальянском языке. Отто остановился, недобро поглядывая на противника прищуренными глазами и напружинившись в ожидании подходящего момента для рывка. Я молча поднял пистолет, собираясь поставить финальную точку в этом безобразии. Но Эльза справилась и сама. Ну, почти.
   Добропорядочная фрау, примерная супруга, верная жена и так далее по списку, резко мотнув головой, врезала затылком прямо в лицо незадачливому пленителю, расквасив ему нос и заставив отшатнуться назад, утратив на миг равновесие и концентрацию. Этого вполне хватило Отто, чтобы одним прыжком преодолеть разделявшее их расстояние, перехватить за запястье руку с кинжалом и, освободив всё ещё удерживаемую за пояс Эльзу, отшвырнуть её в сторону как котёнка. После этого спасти не в меру ретивого бородача не смог бы ни бог, ни дьявол, ни даже они оба вместе взятые, если бы вдруг этой парочке пришло в голову действовать сообща.
   Итальянец, или кто он там такой был, ещё успел врезать Отто по морде свободной рукой, но это уже не играло никакой роли. Фельдфебель, приняв кулак на скулу, лишь слегка отвернул голову, смягчая удар, после чего, по-прежнему удерживая левой руку с кинжалом, от души врезал правой в челюсть. Хоть рыжебородый и выглядел крепким парнем, от такой встряски он явно поплыл. А Отто, развивая успех, до хруста вывернул зажатое, словно клещами, запястье, заставив кондотьера с криком выронить кинжал. После чего, опрокинув противника навзничь и прижав к полу, принялся методично превращать его в отбивную. Прежде чем я, подойдя сзади, мягко перехватил занесённую для очередного удара руку, Кувалда Шульц, лишний раз подтверждая правильность своего прозвища, натурально успел превратить лицо бедолаги в какое-то кровавое месиво.
   - Хватит, брат. Не трать силы понапрасну. Если хочешь его добить, то проще просто прирезать.
   Отто, окатив меня хмурым взглядом, легким рывком освобождает перехваченную руку, которую я, в общем-то, и не удерживал, затем, схватив отрубившегося кондотьера за ворот, резко отрывает его от пола, заставляя принять сидячее положение. Голова бедняги безжизненно свешивается набок, мазнув при этом мокрой от пива и крови бородой по манжете парадной рубахи фельдфебеля, выбившейся из-под рукава не менее парадного дублета*. Расплата наступает незамедлительно.
   Мощнейший удар левой, хруст сломанной челюсти и на несколько футов вокруг разлетается веер кровавых брызг вперемешку с осколками выбитых зубов. Лишённое опоры тело заваливается набок, а голова со стуком бьётся о дощатый пол. Занавес.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Daga (исп.) - специфический кинжал с развитой гардой, применявшийся в паре со шпагой.
   * Имеется в виду так называемая "валлонская шпага" (палаш) - длинный двулезвийный колюще-рубящий клинок, весьма популярный во времена Тридцатилетней войны. Выделялись характерным эфесом, одним из элементов которого был перфорированный металлический щиток, защищавший кисть фехтовальщика.
   * Arquebuse (фр.) - дульнозарядное ружьё с фитильным замком, предтеча более мощных мушкетов, преобладавших на вооружении армий к началу XVII века.
   * Doublet (фр.) - мужская верхняя одежда, распространённая в Европе эпохи ренессанса. К XVII веку фактически представлял собой довольно плотно сидящую на теле куртку с подкладкой и стоячим воротничком.
  
  
   Отто поднимается, распрямляясь во весь свой немалый рост, и смачно сплёвывает на пол. Растрёпанная но, насколько можно судить, невредимая Эльза тут же бросается ему на шею.
   - Тебя не ранили? Всё в порядке?
   - В порядке.
   Фельдфебель потирает ушибленную скулу, оценивая степень нанесённых повреждений, и недовольно морщится.
   - Какого чёрта они вообще к тебе полезли?
   - А я-то откуда знаю?!
   Эльза возмущённо всплёскивает руками, всем своим видом выражая негодование.
   - Несла вам пиво, никого не трогала. Эти сидели, жрали, тараторили по своему, так что нихрена не понять, на меня косились, гоготали. А мне-то что? Шла себе мимо и вдруг этот аrschgesicht* меня за задницу ухватил!
   Тут добропорядочная фрау, видимо не в силах сдержать охватившее её возмущение, от души пинает злополучного бородача, не забыв, правда, перед этим подобрать подол платья, чтобы ненароком не запутаться в складках.
   - Ну а дальше вы и сами всё видели.
   - Мнда...
   Отто критическим взглядом окидывает зал таверны, пытаясь оценить последствия только что завершившейся битвы, и, издав вздох искреннего сожаления, подводит итог:
   - А ведь уже домой собирались... всего по кружечке выпить оставалось.
   - Угу.
   Я в свою очередь осматриваю результаты побоища.
   - Кстати! По последней-то мы так и не выпили! Выходит эти уроды ещё и должны нам остались...
   Стоило только мне озвучить эти неприятные во всех отношениях выводы и тут же, как на грех, один из виновников происшествия - тот самый обладатель приметного берета с пером, которого Отто отоварил в самом начале, принялся подавать признаки жизни. В смысле: застонал и, перевернувшись на живот, попытался встать на четвереньки. Более неудачного момента он даже придумать не мог бы...
   Ко всему прочему, барахтаясь на полу, этот хмырь влез прямо в здоровенную лужу из разлитого пива. Естественно поскользнулся и приземлился мордой в эту самую лужу, продемонстрировав тем самым полнейшее неуважение к постигшей нас утрате. Стерпеть такое добрые солдаты кайзера, конечно же, не могли. Причём первыми, как не странно, нервы сдали у воспитанного француза. Убрав дагу и подхватив валявшуюся под ногами табуретку - кажется ту самую, которой я обезвредил стрелка, фенрих решительно шагнул к не оставлявшему своих попыток подняться кондотьеру.
   - Drecksack*! Это было НАШЕ пиво!!!
   С этими словами Франц со всего маху лупит массивным табуретом по хребту застывшему в коленно-локтевой позе итальянцу. Макаронник приземляется обратно в лужу, распластавшись, словно расплющенная обозной фурой жаба. Табурет трещит, но держится - видно на совесть сколотили. А Галланд, отбросив многострадальную мебель, в сердцах добавляет поверженному врагу сапогом по рёбрам.
   - Arschloch*!
   Я только головой качаю, глядя на всё это дело. Если уж наш француз ругается по-немецки, то дело действительно дрянь. Самое время внести немного конструктива.
   - Камрады! Раз уж эти суки оставили нас без выпивки, то, наверное, будет справедливо, если они возместят нам эту потерю... А заодно и компенсируют ущерб!
   - Точно! Они ведь напали на солдат кайзера, а это вооружённый мятеж, который по законам империи карается вплоть до смертной казни с обязательной конфискацией имущества.
   Заметно воспрянувший Галланд мигом подводит под намечающийся грабёж правовую базу.
   - С позволения ваших милостей...
   Трактирщик, выглянув с кухни, с заискивающей улыбкой обращается ко всем сразу, видимо так и не сумев выделить в нашей компании главного.
   - Я видел всё с самого начала и готов поклясться девой Марией, а если потребуется, то и подтвердить под присягой, что эти проходимцы грязно домогались к добропорядочной фрау, а затем напали на благородных господ офицеров с оружием в руках. И к тому же разгромили мне полтаверны, не заплатив при этом ни пфеннига*!
   Намёк настолько прозрачный, что это уже и не намёк даже, а деловое предложение. Мы молча переглядываемся и Отто, как бы выражая общее мнение, молча кивает. Чего тянуть-то, в самом деле?
   Негласная договорённость достигнута и у всех тут же находятся самые неотложные занятия. Задержавшиеся посетители тихонечко по-над стеночкой тянутся на выход. Трактирщик, отослав на кухню обеих подавальщиц, аккуратно прикрывает входную дверь. Ну а мы принимаемся обстоятельно обшаривать кошели с карманами и прощупывать подкладки кондотьерских шмоток в поисках своей законной компенсации.
   На расстеленный прямо на полу плащ летят кинжалы, пистолеты, изящный стилет*, три отличные скьявоны*, пара бронзовых пряжек, простенькая серебряная фибула*, резная табакерка и, конечно же, различные монеты, преимущественно итальянской чеканки. Последних, к нашему разочарованию, совсем не так много, как хотелось бы. Правда среди добычи есть ещё витая серебряная цепь, скорее всего, ещё совсем недавно удерживавшая церковное кадило и пара перстней. Один явно древний, слегка потёртый из потемневшего от времени серебра. Второй золотой, с виду массивный, но на деле довольно лёгкий, выполненный в специфической дутой манере. Отто, сдирая его с пальца многострадального бородача, добавил тому, судя по зверскому хрусту, минимум два перелома. Но даже несмотря на такие ухищрения, добыча выглядит не слишком знатной.
   Я уже всерьез стал присматриваться к сапогам бородатого, которые на первый взгляд были примерно моего размера, когда эти меркантильные размышления прервал радостный возглас Галланда. Француз, потрошивший несчастливого обладателя пернатого берета, которого ещё совсем недавно дубасил табуреткой, с донельзя довольным видом рассматривал пригоршню заманчиво поблескивающих золотых кругляшей извлечённых из потайного кармашка. Затем протянул один из них фрау Шульц.
   - Что скажешь, Эльза?
   Благовоспитанная и уважаемая дама, лишь мельком взглянув на монету, чуть не пустилась в пляс.
   - Лопни мои глаза! Клянусь распятием, это же настоящий испанский дублон*! Полновесный, ещё довоенной чеканки!
   Мы молча переглядываемся, боясь поверить в свалившееся счастье. А верить-то надо, ведь дражайшая жёнушка нашего фельдфебеля, помимо яркой внешности и бойкого нрава, имеет ещё минимум два несомненных достоинства - умеет вкусно готовить практически из чего угодно и безошибочно определяет качество любой монеты, попадающей в её нежные ручки. Вердикт Эльзы по части пробы, веса и реальной стоимости монет, насколько мне известно, не удавалось оспорить ещё никому, а значит...
   Следующие десять минут мы с удвоенной энергией прощупываем одежду, обувь, пояса и вообще всё, что только можно, распарывая любой подозрительный шов. К сожалению, больше ничего стоящего найти не получается, но и так наш улов выглядит весьма солидно. Двадцать золотых, даже на четверых, это очень неплохая прибавка к сегодняшнему жалованью, так что, день, можно сказать, удался. Именно с такими мыслями, весело переговариваясь и обсуждая перипетии недавней потасовки, мы покинули гостеприимную таверну, прихватив с собой аккуратно увязанный узел с трофеями и предоставив трактирщику самому разбираться с недобитыми кондотьерами, а также остатками их движимого имущества. На робкую попытку радушного хозяина заикнуться о плате за ужин, Франц широким жестом швырнул на стол пару мелких серебрушек, небрежно бросив через плечо:
   - А за последнее пиво, с них спросишь!
   Фраза сопровождалась недвусмысленным кивком в сторону четырёх распростёртых на полу тел.
   И лишь выйдя на улицу, уже тонущую в вечерних сумерках, фенрих, отбросив свою недавнюю браваду, задумчиво поинтересовался, ни к кому конкретно не обращаясь:
   - Интересно, что нам всем грозит за это маленькое приключение?
   Ответ пришёл от многоопытного Отто:
   - Грозит? Да почитай что ничего. Герр Юлиус не отдаст нас под суд, оберст тем более. А на местных нам вообще плевать. Да и до макаронников этих дела никому нет. К тому же мы здесь надолго не задержимся. Два, максимум три дня и мы уйдём из лагеря.
   Видя наши с Францем недоумённые взгляды, фельдфебель с ухмылкой поясняет:
   - Что, не знали? Нам не только жалование сегодня привезли. Курьер от Тилли передал новые приказы - кампания закончена, полки распускают на зимние квартиры.
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Здесь и далее - немецкие ругательства.
   * Pfennig (нем.) - мелкая разменная монета.
   * Stiletto (ит.) - специфический кинжал с тонким и узким, как правило, гранёным клинком без режущей кромки.
   * Schiavona (ит.) - меч (шпага) со сложной, так называемой "корзинчатой" гардой.
   * Fibula (лат.) - застёжка (заколка), служащая одновременно украшением.
   * Doblon (исп.) - испанская золотая монета весом около 7 гр. достоинством в два эскудо, во Франции была известна как "пистоль".
  
  
   Король с кривой усмешкой щелчком сбил с обшлага мундира одинокую снежинку. Первый снег этого года. И последнее напоминание о том, что затянувшуюся летнюю кампанию пора заканчивать. Вот только Густав не собирался останавливаться.
   Высадившись во главе передового шестнадцатитысячного корпуса своей армии неподалёку от устья Одера, король, спустя какие-то пару недель, триумфально вступил в Штеттин - столицу и крупнейший город Померании. Но дальнейшие завоевания происходили уже без его персонального участия. Непосредственное командование принял Густав Горн - испытанный вояка, прибывший со вторым эшелоном армии вторжения. Именно под его руководством шведские войска заняли Росток и Любек, сняли блокаду Штральзунда, в рекордные сроки очистили Померанию от остатков имперских войск и перенесли боевые действия в соседний Мекленбург.
   Единственной серьёзной преградой, а заодно и главной целью этого победного марша стал Висмар - последний оплот имперского владычества на берегах Балтики. Впрочем, шведы оказались готовы к такому повороту событий. Порт Висмара со стоящим в нём разукомплектованным "флотом Валленштайна" был прочно блокирован мощной шведской эскадрой, базировавшейся на остров Пёль. А с суши крепость оказалась плотно обложена осадным корпусом фельдмаршала Горна, который немедленно приступил к инженерной подготовке штурма. И вот теперь, когда последние приготовления подходили к своему завершению, под Висмар прибыл сам Густав Адольф с несколькими свежими полками.
   Остановить его победную поступь могла только наступающая зима. По крайней мере, на это рассчитывали за стенами Висмара и в ставке Тилли. Но северный король, казалось, вознамерился бросить вызов самой природе, заставляя своих солдат продолжать осадные работы, несмотря на осеннюю непогоду и подступающие холода. Сторонний наблюдатель, даже достаточно искушённый в военном деле, мог бы усмотреть в таком поведении простое тщеславие, свойственное многим правителям. Более резкий в своих суждениях человек не преминул бы попрекнуть шведского монарха ослиным упрямством, а благочестивый католик наверняка подыскал бы для такого случая и более крепкие выражения, благо Густав Адольф уже успел стать для папистов Старого Света настоящим жупелом. Однако тут присутствовала своя, особая логика.
   Разумеется, и сам шведский король и большинство его солдат, будучи уроженцами суровой Скандинавии, были подготовлены к трудностям сравнительно мягкой германской зимы куда лучше большинства европейцев. Безусловно, расторопность и исполнительность прекрасно организованной интендантской службы позволила своевременно обеспечить действующую армию необходимым количеством тёплой одежды. Флот, со своей стороны, позаботился о снабжении войск необходимым количеством припасов, позволявшим вести осадные работы без оглядки на достаточно скромные ресурсы окружающей местности. Всё это учитывалось шведским королём в его расчётах, внушая уверенность в собственных силах, но определяющим мотивом, заставлявшим Густава продолжать боевые действия в то время, когда полки императорской армии уже разошлись по зимним квартирам, было нечто иное.
   Взятие Висмара и ликвидация остатков "флота Валленштайна" означали воплощение в жизнь вековой мечты шведских правителей - захват господства на Балтике. Великая цель, к которой стремилась Швеция со времён разрыва Кальмарской унии* и получения независимости. Цель, на достижение которой положил жизнь отец Густава. Цель, к которой сам Густав шёл с самого дня своей коронации, методично преодолевая любые преграды встающие у него на дороге.
   Первым серьёзным успехом на этом длинном пути стало участие в Ливонской войне, по итогам которой Швеция сумела закрепить за собой Эстляндию. Но по-настоящему знаковым моментом стала Кальмарская война, когда Дания - ещё один претендент на балтийское господство - решила воспользоваться затруднениями соседа, погрязшего в тяжёлом и безуспешном противостоянии с Речью Посполитой.
   Энергичный, честолюбивый и небесталанный Кристиан Четвёртый* мечтал если не о восстановлении Кальмарской унии, то, по крайней мере, о расширении датских владений в Сконе*, объединении их с Норвегией и окончательном оттеснении шведов от берегов Каттегата вглубь Скандинавии. Причём для столь смелых прожектов имелись все основания.
   Швеция была изрядно истощена длительной и неудачной войной, а её основные силы безнадёжно завязли в Ливонии. Дания же, располагая сильнейшим флотом на Балтике, была в силах не только обеспечить переброску своей армии в Сконе, но и заблокировать, или, по крайней мере, существенно затруднить возвращение шведского экспедиционного корпуса из Эстляндии. В планах Кристиана Датского неучтённым остался только один фактор, оказавшийся в итоге решающим.
   Впрочем, поначалу всё шло в строгом соответствии с замыслом. Кристиан во главе шеститысячной армии высадился в Сконе и вскоре овладел Кальмаром, за исключением городской цитадели. Развивая наступление, датские войска двинулись к Йёнчёпингу, а флот развернул активные действия на море, угрожая Стокгольму. Казалось, ещё немного и Швеция падёт, но именно в этот момент в войну вмешалась третья сила, мгновенно переломив ситуацию.
   Голландия, всего два года назад подписавшая двенадцатилетнее перемирие с Испанией, внезапно выступила в поддержку своего скандинавского союзника. Причём дело тут было, конечно же, не в том, что шведский король являлся зятем штатгальтера. Хотя этот фактор, безусловно, учитывался. Куда существенней на решение Генеральных штатов влияло то, что Швеция была одним из важнейших контрагентов голландских коммерсантов. Скандинавский лес был жизненно необходим для работы нидерландских верфей, а сталь и медь шведских рудников исправно питали многочисленные голландские мануфактуры. Не менее важным обстоятельством выступала так называемая "зундская пошлина" - плата взимаемая датчанами со всех судов, проходящих через Зунд* и существенно урезавшая прибыли голландских купцов так или иначе участвующих в балтийской торговле.
   В итоге, взвесив все обстоятельства, Генеральные штаты приняли решение откликнуться на призывы шведов о помощи. Голландская эскадра, по количеству вымпелов раза так в полтора превосходившая весь датский флот вместе взятый, внезапно появилась в Скагерраке, разрушив на корню все грандиозные планы Кристиана Четвёртого. Причём голландцы даже не стали атаковать датчан, лишь отогнав артиллерийским огнём сунувшиеся к ним патрульные корабли, но этого оказалось достаточно. Кристиан, забрав с собой наиболее боеспособные войска, срочно вернулся в столицу. Датский флот, прекратив все операции, укрылся на рейде Копенгагена. Успешно развивавшееся наступление тут же захлебнулось, а воспрянувшие шведы вновь отбили Кальмар, освободив от осады упорно оборонявшийся гарнизон цитадели.
   На следующий год ситуация для датчан приняла и вовсе скверный оборот. Так как голландцы фактически установили блокаду Копенгагена, а шведы, заключив при посредничестве тех же голландцев пятилетнее перемирие с Польшей, перебросили на родину большую часть войск из Ливонии и перешли в решительное наступление, заняв к концу кампании ряд пограничных территорий Норвегии и захватив почти всю Сконе, за исключением Мальмё. Продолжать войну в подобных обстоятельствах было чревато ещё большими потерями и Кристиан, смирив гордыню, запросил мира, который и был заключён в начале следующего, 1613-го года.
   По результатам мирного договора, оказавшегося фактически трёхсторонним, хотя Голландия официально никому войны не объявляла, Дания теряла все захваченные шведами на момент перемирия территории в Скандинавии, а также передавала им всё ещё удерживаемый датским гарнизоном Мальмё. Правда, за последний Швеции предстояло выплатить датской казне компенсацию в размере одного миллиона рейхсталеров в течение пяти лет. Не менее важной была статья, освобождавшая любые суда под голландским флагом от уплаты пошлины за проход через Зунд, а также Большой и Малый Бельты. Характерно, что для шведских судов все пошлины и сборы оставались в силе. Тем не менее, договор фактически знаменовал собой закат датского могущества на Балтике и постепенный переход первенства к набирающей мощь Швеции.
   В последующие годы данная тенденция только усиливалась. Смерть престарелого Карла Девятого означала лишь короткую передышку перед очередным натиском. С восшествием на престол молодого и напористого Густава Адольфа, шведы уже под его предводительством возобновили войну с Речью Посполитой, продолжив последовательно расширять свои владения на южном берегу Балтики. После захвата Риги в 1625 году и разгрома польского коронного войска под Митавой, окончательное превращение Балтийского моря в "шведское озеро" считалось уже просто вопросом времени. Как вдруг в игру вступил новый участник, незамедлительно разрушив сложившийся баланс сил.
   Имперская армия Валленштайна, громя мятежных протестантских князей и пришедших им на помощь датчан многострадального Кристиана Четвёртого, летом 1627 года достигла берегов Балтики, заняв Померанию, Мекленбург, Шлезвиг, Голштинию и Ютландию. Само по себе это ещё не таило в себе никакой угрозы. Скорее наоборот: дальнейшее ослабление Дании, лишившейся своих владений в Германии, было на руку шведам. Проблема была в другом.
   Испанцы, давние союзники империи, решили использовать данное обстоятельство для нанесения удара по своему наиболее непримиримому противнику - голландцам. План был, в общем-то, прост: создать на балтийском побережье Германии военно-морскую базу и разместить там сильную каперскую эскадру, по типу фландрской армады*. Под столь богоугодное дело Испания готова была выделить значительные средства и необходимые на первых порах кадры. Впрочем, фон Валленштайн, произведённый в адмиралы и назначенный ответственным за воплощение столь многообещающего замысла в жизнь, существенно его переиначил. Грезивший о величии Германской империи, в которой он будет играть ведущую роль, генералиссимус вместо того, чтобы идти на поводу у испанцев, начал собственную игру. К формированию каперской эскадры, базой которой был определён Висмар, действительно приступили, вот только конечной целью данной деятельности являлась вовсе не борьба с голландской торговлей и рыболовством, а создание полноценного германского флота и захват господства на Балтике! Более того, Валленштайн попытался, правда безуспешно, возродить на новой основе благополучно почивший в бозе Ганзейский союз!
   Неудивительно, что подобная активность вызвала весьма нервную реакцию у всех мало-мальски заинтересованных сторон. В итоге новая Ганза умерла, так и не родившись, а обманутые в своих надеждах испанцы, ранее вполне благосклонно относившиеся к одиозной личности генералиссимуса, резко сменили своё мнение и развернули активные интриги с целью отстранения от власти всесильного главкома. Что же до Швеции, то после выхода имперских войск на балтийское взморье и начала формирования флота Валленштайна, Густав вынужден был прервать успешную войну с Польшей, заключив очередное перемирие сроком на год и впервые активно вмешаться в дела Райха. Результатом стало подписание союза с вольным городом Штральзунд, который при этом фактически перешёл под власть шведской короны. Доставленные шведским флотом наёмники под командованием шведского коменданта отразили все приступы имперских войск. Планы Валленштайна оказались сорваны, а Густав Адольф получил в своё распоряжение стратегический плацдарм на землях Священной Римской империи. Причём всем было ясно, что это отнюдь не конец, а скорее пролог очередного великого противостояния.
   Фактически под Штральзундом состоялась первая проба сил - будущие противники как бы примерялись друг к другу. Решительная схватка по молчаливому соглашению сторон оказалась отложена. Шведам необходимо было завершить войну с Речью Посполитой, которой Валленштайн, в отместку за штральзундскую эскападу, предоставил серьёзную военную помощь, что позволило затянуть безнадёжное сопротивление поляков ещё на год. В то же время изрядную часть сил Райха отвлекли инспирированные испанскими союзниками проблемы в Италии, вылившиеся в итоге в войну за мантуанское наследство, но главное - любимое детище императора - реституционный эдикт и связанные с ним проблемы. И лишь пару лет спустя стороны схлестнулись вновь, чтобы, наконец, решить, кто будет владеть Балтикой в ближайшие десятилетия...
   Поправив шарф и поплотнее запахнувшись в тёплый плащ, Густав обернулся к почтительно молчавшей свите, сопровождавшей его в рекогносцировочной поездке. Взгляд короля остановился на крепкой фигуре генерала Торстенссона.
   - Леннарт!
   Командующий артиллерией при упоминании своего имени встрепенулся, аккуратно тронув шпорой бок лошади, чтобы приблизиться к окликнувшему его монарху.
   - Как обстоят дела на батареях?
   - Замечательно, ваше величество.
   Генерал, не покидая седла, отвешивает лёгкий, но не лишённый изящества поклон, что, в общем-то, неудивительно, если вспомнить о том, что свою карьеру ещё совсем молодой (всего 27 лет!) командующий артиллерии начинал в качестве королевского пажа.
   - Наши сапёры славно потрудились. Закончено сооружение двух брешь-батарей. Этой ночью начнётся установка на них орудий. Послезавтра будет готова ещё одна. Соответственно через три дня мы будем готовы начать бомбардировку.
   - Мортиры?
   - Уже на позициях, мой король.
   - Порох? Ядра?
   - Запасов хватит на два полноценных штурма.
   - Сколько вам потребуется времени, чтобы пробить бреши?
   - Два дня и мы превратим бастионы Висмара в груду камней!
   Последняя фраза вызывает у короля довольную улыбку. Окинув ещё раз взглядом городские укрепления, Густав вновь оборачивается к своей свите:
   - Готовьтесь к штурму, господа. Через пять дней мы с вами будем ужинать в городской ратуше Висмара! Но перед этим всё же отправьте к ним парламентёра - победителям к лицу великодушие.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Kalmarunionen (дат.) - личная уния Дании, Швеции и Норвегии под верховной властью датских королей в 1397-1523гг.
   * Король Дании и Норвегии в 1588-1648гг.
   * Историческая провинция на юге Швеции, часть которой весь XVI век оставалась под властью датской короны.
   * Пролив между островом Зеландия и Скандинавским полуостровом.
   * Испанская эскадра, базировавшаяся в Дюнкерке (Дюнкирхене) и специализировавшаяся на нарушении голландской торговли в Северном море и Ла-Манше. Комплектовалась преимущественно каперами.
  
  
   - Они сдались.
   Голос императора прозвучал совершенно спокойно и даже отрешённо. Малознакомый с ним человек мог бы подумать, что известие оставило кайзера абсолютно равнодушным. Но единственный собеседник Фердинанда знал его слишком хорошо, чтобы купиться на показную бесстрастность.
   - Увы, ваше величество. Сегодня из штаб-квартиры Тилли пришло подтверждение. К сожалению, слухи распускаемые еретиками, на сей раз, оказались не беспочвенными.
   Император молча склонил голову, обдумывая обрушившиеся на него вести. Ему было о чём поразмыслить. Нахальное вторжение шведского короля, изначально смотревшееся натуральным фанфаронством, на глазах превращалось в серьёзную проблему, постепенно обрастая всё новыми и новыми подробностями. Весьма неприятными подробностями.
   Перво-наперво выяснилось, что имперская армия, буквально накануне вторжения сменившая главнокомандующего, оказалась абсолютно не готова к отражению иноземной агрессии. И почти тут же стало ясно, что как раз сами агрессоры подготовились к вторжению просто образцово. Причём их подготовка отнюдь не ограничивалась простым сбором и обучением полков, да заготовкой необходимых для подобного мероприятия припасов. К примеру, они весьма умело воспользовались озлоблением и недовольством, вызванным у протестантов северной Германии прошлогодним эдиктом о реституции.
   Буквально накануне высадки первых шведских войск, эмиссары Густава опубликовали и распространили по всей Европе монарший манифест на пяти языках, провозглашавший поддержку королём всех протестантов, пострадавших от контрреформации. Газетчики, памфлетисты и целая армия пасторов неустанно разносили весть о том, что у стонущих под гнётом Габсбургов сторонников евангелического учения наконец-то появился защитник. И эта весть находила горячий отклик в сердцах и умах многих немцев, уже разуверившихся было в самой возможности противостоять диктату императорской власти.
   Впрочем, как оказалось, это были ещё цветочки. Вскоре после падения Штеттина, Густав нанёс новый, куда более сильный удар, обнародовав недавно заключённый договор с Францией, согласно условиям которого, Швеция обязывалась выставить против императора армию в 30000 пехоты и 6000 конницы. А "христианнейший король"* со своей стороны брался оплатить содержание этой армии, выплачивая шведской казне дважды в год по полмиллиона рейхсталлеров, в течение ближайших пяти лет. Кроме того, согласно договору, Густав гарантировал свободу вероисповедания для католиков и обещал воздержаться от нападений на владения курфюрста баварского, считавшегося другом и союзником французского короля.
   Статьи франко-шведского соглашения, в особенности последние, камня на камне не оставляли от старательно создаваемой Габсбургским домом, при деятельном участие иезуитов, идеологической картины непримиримого противостояния католицизма и протестантизма. Конечно, Франция и раньше выступала против своих испанских единоверцев на землях Италии, взять хотя бы недавние стычки за обладание Мантуей или пресловутой Вальтеллиной. Но всё это ещё можно было как-то списать на мелкие свары в дружном католическом семействе. Теперь же Карл Одиннадцатый* - сын великого Генриха де Гиза, непримиримого гонителя гугенотов, в своё время практически полностью очистившего Францию от протестантской скверны, вступал в открытый союз с лютеранским монархом, направленный против католического властителя Священной Римской империи.
   Более того! Густав Адольф, самонадеянно провозглашая себя покровителем всех протестантов, при этом вовсе не объявлял себя врагом сторонников римской церкви. Напротив! Заверенное Францией обязательство чтить религиозные чувства католиков выбивало из-под ног императора ещё одну опору, лишая Фердинанда Второго нежно лелеемого его сторонниками образа защитника католицизма. Зачем защищать то, чему никто не угрожает? Именно этим вопросом задавались сейчас все немецкие князья, получая из венской канцелярии очередные предписания о выделении средств на содержание имперской армии, обеспечении постоя войск и сборе денег на предстоящую военную кампанию.
   Но окончательно идею о священной войне правоверных католиков против мерзких еретиков похоронил никто иной, как сам наместник святого Петра - Папа Урбан Восьмой. Глава католиков всего мира, до избрания Папой Римским немало лет занимавший должность папского нунция в Париже, специальной буллой объявил начавшуюся распрю между шведским королём и германским императором обычным мирским конфликтом, не имеющим ничего общего с крестовым походом или иной богоугодной войной за веру. В столь щекотливом деле наверняка не обошлось без влияния французов, но это было уже неважно. Католические князья во главе с Максимилианом Баварским и раньше не горевшие желанием поддержать своего императора, теперь получили прекрасный повод уклониться от участия в разгорающемся конфликте.
   А конфликт, между тем, продолжал шириться, охватывая всё новые и новые провинции, словно разъедающая тело язва. До последнего момента имелись обоснованные надежды на то, что распространение шведской заразы удастся остановить под стенами Висмара, благо город был неплохо укреплён, снабжён немалым гарнизоном с многочисленной артиллерией и в изобилии обеспечен всеми потребными запасами. Предложение шведов о сдаче было отвергнуто, а первый штурм - отбит, хоть и ценой немалых потерь. Нападающим удалось проделать бреши в стенах и даже ворваться внутрь крепости, но спешно возведённые демилюны* и упорство обороняющихся не позволили развить первоначальный успех. После этого абсолютно все, от фельдмаршала Тилли до последнего солдата висмарского гарнизона, были уверены, что шведы снимут осаду. На побережье Мекленбурга уже надвигалась зима, чуть не каждый день лагерь и траншеи осаждающих засыпало мокрым снегом, а оставшиеся после осенней непогоды лужи по ночам сковывала хрустящая ледяная корка. Но вопреки всему шведы продолжили осаду.
   В середине декабря упорные скандинавы, соорудив четыре новые батареи и придвинув свои передовые траншеи вплотную к крепостному гласису, начали очередную бомбардировку, за один день всадив в бастионы Висмара 6000 тяжёлых ядер и мортирных бомб. В последующие дни обстрел продолжался с неослабевающей силой. Ураганным огнём осадных орудий все укрепления на участке предстоящей атаки были превращены в груды щебня. Артиллерия обороняющихся оказалась полностью подавлена, а большинство защитников либо погибли, либо бежали, будучи не в силах сдержать обрушившийся на бастионы Ад. Комендант, отчаявшись отразить неминуемую атаку, выслал из крепости трубача, предлагая сдать Висмар со всей артиллерией и запасами, в обмен на беспрепятственный выход гарнизона, но Густав Адольф, лично руководивший подготовкой к последнему штурму, презрительно отверг саму возможность почётной капитуляции. Преисполненный уверенности в успехе и озлобленный неудачей предыдущего приступа, шведский король потребовал сложить оружие без всяких условий, угрожая в противном случае истребить всех защитников до последнего человека. На обдумывание ультиматума гарнизону и жителям города давался всего один день. И вот в самый канун Рождества ворота Висмара распахнулись, чтобы выпустить длинную колонну пленных, покорно вверяющих свою жизнь и судьбу в руки торжествующего завоевателя...
   Известия об этом достигли Вены уже в новом, 1631 году и выглядели настолько неправдоподобно, что поначалу им попросту не хотели верить. Однако очень скоро слухи подтвердились, и закрывать дальше глаза на северную угрозу стало попросту невозможно.
   Фердинанд Второй, подняв голову, ещё раз взглянул на лежавший перед ним подробнейший отчёт о падении Висмара написанный аккуратным убористым почерком фельдмаршальского секретаря. Затем, задумчиво побарабанив пальцами, перевёл взгляд на президента тайного совета, терпеливо ожидавшего монаршего волеизъявления.
   - А что вы думаете по этому поводу, друг мой?
   Ганс Ульрих фон Эггенберг - наиболее доверенный советник Фердинанда и фактический глава имперского правительства - склонился в почтительном полупоклоне.
   - Вашему величеству ведомо моё мнение по данному вопросу. Шведский король показал себя умелым и опасным противником. За его спиной стоят немалые силы, и наши последние неудачи дают тому лишнее подтверждение. В борьбе с таким сильным врагом мы не можем полагаться на добрую волю князей, которой они и ранее выказывали не слишком много. Единственной надёжной опорой вашего величества в такой щекотливой ситуации может служить лишь сильная имперская армия. И вашему величеству лучше кого бы то ни было известно, кому должно возглавить вооружённый отпор врагу в столь непростое время...
   Последняя фраза Эггенберга вызывает на лице Фердинанда легкую улыбку, которая, однако, почти сразу вновь сменяется выражением глубокой озабоченности.
   - Нет, Ганс. Я принимаю твои резоны, но не намерен менять своё решение. Пусть Валленштайн и дальше пребывает в опале, ибо, если он вновь возглавит армию, это, в конечном счёте, может обернуться для нас куда большими несчастьями, чем нашествие шведов. Граф Тилли - испытанный воин, опытный полководец и добрый католик. Я верю, что ему под силу оборонить земли Райха от любого иноземного вторжения. Мы недооценивали угрозу, которую нес нам шведский узурпатор*, но нынче это уже в прошлом. Как только наступит весна, наши армии вновь перейдут в наступление, и успехи снежного короля* растают под лучами имперского солнца.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Le Roy Tres Chretien (фр.) - почётный титул французских королей
   * Король Франции на описываемое время
   * Demi lune (фр.) - вспомогательное фортификационное сооружение в виде полумесяца, прикрывающее основные укрепления от огня брешь-батарей.
   * Империя не признавала произошедшую в Швеции смену власти, приведшую к коронации сперва Карла Девятого, а затем и его сына - Густава Второго Адольфа и продолжала считать королём свергнутого Сигизмунда (кузена Густава), который так и не отрёкся от своих прав на шведский престол, упорно именуя себя "королём шведов, готов и вендов".
   * Пренебрежительное прозвище, которым Фердинанд Второй действительно наградил Густава Адольфа по аналогии с "зимним королём" Фридрихом Пятым Пфальцским - ещё одним соперником Фердинанда, который правил в Богемии всего одну зиму, прежде чем был выбит оттуда армией Тилли.
  
  
   Большой, почти мне по пояс, потемневший от напитавшей его влаги, сугроб медленно оседал, не в силах противостоять прямым солнечным лучам. От его подножия, весело переливаясь, бежал тонкий ручеёк, питая обширную лужу посреди двора. А в луже плавал самодельный кораблик, которым управлял неугомонный Эмиль. Бегая по берегу водоёма с длинной хворостиной и сопровождая каждый манёвр соответствующими командами, юный адмирал вёл свою скромную флотилию к очередному успеху. Звонкий мальчишеский голос разносился по всему двору, заставляя тревожно крутить головами трёх тощих куриц, деловито гребущихся в прелой земле в поисках чего-то съестного. Я, расположившись на крылечке, грелся на солнышке, лениво наблюдая за суетой мелкого пакостника. Всё-таки идея сделать ему кораблик оказалась на удивление удачной, иначе эта шкода от меня не отстала бы.
   Идиллию разрушил примчавшийся посыльный. Йенс Фишер - рекрут с прошлогоднего набора, один из немногих, кто хоть чего-то стоит как солдат. Это если судить с моей кочки. В отличие от прочих наших увальней, парень довольно смекалистый, ловкий и, главное, расторопный. К тому же имеет одно несомненное преимущество - умеет относительно сносно читать и писать, чему научился, пробыв три года в услужении у сельского священника. С приходом имперских войск в его родной Брауншвейг, пастору стало не до прислуги и семнадцатилетнего мальчишку просто выставили за дверь, где его и нашли наши доблестные вербовщики.
   - Герр гефрайтер! Велено передать вам приглашение явиться к господину фельдфебелю!
   Вот, что я говорил? Парень с соображением! Готов биться об заклад, что "приглашение" Отто звучало примерно так: "эй ты, недоносок, бегом метнулся и привёл мне Моравца"! Но Йенсу хватило ума сгладить острые углы.
   - Отчего ж не явиться, если приглашает? Он у себя?
   - Точно так, герр гефрайтер!
   Фишер тянется, словно на генеральском смотру, всеми силами демонстрируя служебное рвение. Далеко пойдёт, поганец. Надо будет с Отто переговорить по этому поводу. Пусть и не сразу, но из парня может быть толк, а хорошие солдаты всегда нарасхват. С такими мыслями я и направился к месту обиталища моего боевого товарища.
   В избе, занимаемой фельдфебельским семейством, обнаружился лёгкий переполох, средоточием которого являлась Эльза. Фрау Шульц стремительно шастала из угла в угол, собирая, перекладывая, проверяя и пакуя всевозможные вещи. Вокруг неё бегала маленькая Ида, не столько помогая, сколько увеличивая царящую в доме суету. Моё появление в разгар аврала, разумеется, не осталось незамеченным. И если Отто ограничился приветственным кивком, то Эльза молчать не стала.
   - О, Андре! Не знаешь где Эмиль? Ума не приложу, куда запропастился этот мальчишка.
   - Он в соседнем дворе, запускает кораблик.
   - Откуда он у него взялся?
   - Я сделал.
   Эльза с негодованием всплёскивает руками:
   - Да он же промокнет до нитки и в придачу вымажется по уши!
   Отто на это только хмыкает, а я пожимаю плечами:
   - Он уже где-то с полчаса так развлекается и ничего. Не переживай ты так. Парню почти восемь - справится как-нибудь.
   Судя по выражению лица, которым Эльза встречает моё заявление, её буквально переполняют сомнения в благоразумии собственного первенца, но продолжить спор ей мешает дочка. Требовательно подёргав мать за подол платья, Ида весьма своевременно влезает в наш разговор:
   - Мама! А можно мне тоже поиграть в кораблики?
   Взгляд, которым девочка смотрит на мать, не переставая теребить подол её платья, пожалуй, способен растопить десяток сугробов на подобие того, что питает злополучную "корабельную лужу". И Эльза, не выдержав такой атаки, сдаётся.
   - Хорошо, солнышко. Только не лезь в воду. И одень тёплую кофточку!
   - Урааа!
   - Куда?! Стой, дай повяжу тебе платок. И присмотри за Эмилем, чтобы он никуда не влез. Поняла?
   - Да, мама!
   - И сильно не задерживайтесь, как замёрзнете - сразу назад!
   - Хорошо мама!
   Ида, топоча башмачками, уносится на улицу, а Эльза, вздохнув, вновь принимается перекладывать кипы вещей. Я, стараясь больше не попадаться ей под горячую руку, незаметно выскальзываю из дома, кивнув перед этим невозмутимо восседающему посреди всего этого бедлама Отто. Буквально через минуту фельдфебель, на ходу застёгивая дублет, догоняет меня у калитки.
   - Что за переполох? И зачем звал, кстати?
   Отто сокрушённо вздыхает:
   - Курьер прибыл. Кончился наш отдых, роте приказано сниматься с зимних квартир и идти к месту сбора. Тилли собирает армию для летней кампании.
   Я в ответ на такие новости аж присвистнул.
   - А не рановато ли? Под деревьями ещё снег лежит, по ночам холодрыга - зуб на зуб не попадает. У нас же полроты в соплях захлебнётся ещё до прихода в лагерь.
   Камрад на это только плечами пожимает:
   - Война не ждёт. Говорят, шведы опять наступают, их передовые дозоры уже в Бранденбурге.
   - И не сидится ж им на месте! Может со жратвой у них совсем плохо стало, вот и снялись раньше времени - как думаешь?
   - Да кто их знает? Но мы выступаем завтра до полудня - это точно.
   - То-то Эльза так всполошилась...
   - Угу.
   - И куда идём?
   - На Баутцен.
   - Это где?
   - В Лаузице.
   - ???
   - Сразу за Саксонией, чуть севернее Богемии.
   - Далековато... А дальше?
   - Понятия не имею.
   Отто безразлично пожимает плечами.
   - Тилли своими планами со мной не делится, да и шведы тоже. А гадать я не мастак. Если хочешь почесать языками за будущую стратегию, то тебе прямая дорога к французу.
   А что? Это мысль! И очень даже правильная. Мне ведь, в отличие от некоторых, не надо загодя собирать кучу вещей, а время до выступления в поход ещё есть, так отчего бы не поговорить напоследок с умным человеком?
  
  
   Галланд обнаруживается на огороде за домом старосты. Ровное пространство между коровником и забором летом занимаемое капустными и морковными грядками уже освободилось от снежного покрова и даже немного подсохло, но земля ещё недостаточно прогрелась для посадки. Пользуясь этим обстоятельством, фенрих на пару с квартирующим в доме деревенского старосты лейтенантом определили огород под фехтовальный манеж. В момент моего появления Франц с Арцишевским как раз разыгрывали какую-то мудрёную фехтовальную партию, осторожно прощупывая издалека защиту друг друга. Тихо позванивая кончиками шпаг, француз с поляком медленно двигались по кругу против часовой стрелки своеобразным приставным шагом. Поскольку спешить мне было особо некуда, решил немного понаблюдать, чтобы не прерывать интересный поединок.
   История с этими дружескими схватками началась довольно неожиданно и, можно сказать, случайно. Всё завертелось прошлой осенью, когда мы только перебрались из лагеря под Бамбергом в определённую нам для зимнего постоя деревеньку во владениях епископа Вюрцбургского. Заняться на новом месте было, в общем-то, нечем и личный состав роты развлекался, как мог. Точнее, кто во что горазд. Лейтенант Арцишевский, например, заимел привычку каждый день не менее пары часов перед обедом посвящать фехтовальным упражнениям на свежем воздухе. Вот за этим делом его как-то раз и застукал наш высокоумный писарь.
   Понаблюдав пару минут, как потомственный шляхтич лихо пластает воздух своей саблей, и явно заинтересовавшись непривычной манерой фехтования, Галланд простодушно предложил лейтенанту учебный поединок, чтобы экспериментальным путём выяснить, чья школа эффективней. На что традиционно не испытывающий недостатка в самоуверенности Арцишевский довольно легкомысленно согласился. Результат изрядно удивил ясновельможного пана.
   Тут надо бы сказать, что наш француз родился хоть и не в дворянской, но всё же весьма состоятельной семье. И поскольку, будучи младшим сыном, целенаправленно готовился к самостоятельной карьере, благодаря стараниям папеньки получил очень неплохое и довольно разностороннее образование. В частности, с детства брал уроки фехтования, к которому обнаружил явный талант. Затем, уже будучи в Париже, продолжил свои тренировки, регулярно посещая престижную фехтовальную школу, а также пополнил свой личный багаж знаний практическим опытом нескольких нелегальных дуэлей. В итоге учебный поединок с поляком завершился с каким-то абсолютно разгромным счётом. Кажется, незадачливый шляхтич вообще не смог толком достать своего дипломированного визави.
   После столь показательного фиаско изрядно озадаченный Арцишевский вынужден был основательно пересмотреть своё отношение к представителям "низших сословий" и, наступив на горло собственной гордости, сам попросил Галланда преподать ему несколько практических уроков владения шпагой. На что добродушный, да к тому же мающийся от безделья француз недолго думая согласился. И даже продал поляку под этим благовидным предлогом отличную скьявону, доставшуюся ему при разделе нашей общей добычи снятой с кондотьеров после славной драки в "Дохлой кошке". Сам Франц остался верен своей "валлонке", которой сейчас и пытался аккуратно достать горячего шляхтича, то и дело порывающегося плюнуть на правильную стойку и ринуться в лихую рубку. Буквально полминуты такой вдумчивой "работы" и план француза сработал!
   Попытавшись энергично атаковать открывшегося было, но в последний момент ушедшего с линии неприятельской атаки Галланда, поляк самым что ни на есть позорнейшим образом "провалился", сбился с шага и тут же получил акцентированный укол в межреберье. Точнее, получил бы, будь поединок настоящим. А так смертельный удар был просто обозначен, что, впрочем, не делало поражение менее обидным. Даже моих скудных познаний в фехтовании хватало, чтобы это понять. За зиму я, пользуясь случаем, тоже взял у нашего неожиданно разносторонне одарённого писаря несколько уроков, но в отличие от честолюбивого шляхтича даже не пытался претендовать на знания и славу настоящего мастера клинка. Так, освоил с помощью опытного товарища самые базовые навыки, да разучил несколько простейших ударов и блоков. По словам Франца, которые вполне согласуются с моими собственными наблюдениями, этого вполне достаточно, чтобы уверенно чувствовать себя в массовой свалке, где все режут всех. В поединке с мало-мальски обученным противником мне, конечно, ничего не светит, да и ладно. Всё равно в любой действительно серьёзной ситуации я предпочту полагаться на мушкет - так оно понадёжней будет. Jedem das Seine*, как говорится. Что, однако, не мешает мне ценить чужое мастерство.
   Разгорячённые участники только что завершившейся учебной дуэли дружно разворачиваются, услышав мои вежливые аплодисменты:
   - О, Андре. Давно ты тут?
   - Только что подошёл. Осваиваете новую стойку? Что-то я не припомню, таких реверансов по кругу.
   - Да вот, пытаюсь научить Алекса основам дестрезы*.
   Галланд пожимает плечами.
   - Пока не очень, но это ж только начало. Думаю, недельки через две кое-что уже начнёт получаться.
   - Тут и думать нечего. Нихрена у вас не получится, ни через две недели, ни через четыре.
   - Это ещё почему?!
   Устало отдувающийся после недавней взбучки Арцишевский мигом вскидывается, видимо уловив в моих словах намёк на отсутствие у него надлежащих способностей в благородном фехтовальном искусстве. Правильно уловил, в принципе. Сказано было именно с расчётом позлить чересчур гонорового поляка к месту и не к месту поминающего про своё шляхетское происхождение. Вот только уличить меня в издёвке на сей раз не выйдет.
   - Да потому что завтра мы выступаем в поход. Герру гауптману пришёл пакет от оберста.
   - О как! Что-то рановато...
   Арцишевский озадаченно чешет затылок. Франц согласно кивает, присоединяясь к высказанному мнению:
   - Действительно неожиданно. Даже интересно, что там такое стряслось.
   Я безразлично пожимаю плечами с видом всезнающего ветерана, для которого подобные задачки проходят по разряду старых как мир и потому само собой разумеющихся истин.
   - Шведы идут на юг, их аванпосты уже в Бранденбурге.
   - В самом деле? А мы куда выступаем?
   - На Баутцен.
   - Это в Бранденбурге?
   - Нет, в Лаузице.
   - Гм, а где это?
   - На востоке. Сразу за Саксонией, вроде бы.
   - Хм-м... да, может быть... Кажется, я начинаю понимать...
   - Так может и нам объяснишь заодно?
   - Конечно! Только надо заскочить ко мне. Это будет проще показать, чем рассказать.
   - Так в чём проблема? Пошли.
   Сказано - сделано. Правда минут пять всё же приходится потратить на то, чтобы подхватить развешанные на заборе вещи, выбраться с огорода и перейти на другую сторону улицы. После чего Франц, предварительно порывшись в своём сундуке, раскладывает на столе большую и явно недешёвую карту.
   - Откуда такая роскошь?
   Лейтенант буквально снимает вопрос у меня с языка, опередив на какую-то секунду. Карта и правда выглядит роскошно, но француз только беззаботно отмахивается:
   - Да ерунда, купил в Париже перед отъездом. Вот смотрите.
   Галланд уверенно тыкает пальцем куда-то в самый центр карты.
   - Это Померания и Мекленбург - их шведы захватили в прошлом году. А вот здесь, на Эльбе - Магдебург, который, насколько я слышал, добровольно перешёл на их сторону.
   Лейтенант согласно кивает.
   - Так и есть. Их администратор* присягнул на верность шведскому королю.
   - Вот!
   Франц торжествующе поднимает вверх указательный палец. После чего без всякой паузы вновь тычет им в карту.
   - А здесь у нас Бранденбург. Тамошний курфюрст, кстати, родственник Густава Адольфа. Если точнее, шведский король женат на его родной сестре. Но это так, к слову. Главное - вот.
   Фенрих аккуратно отчёркивает ногтём тонкую линию реки, пересекающую карту сверху вниз.
   - Это Одер. Большая судоходная река. Шведы контролируют её устье. Там же расположена их главная база - Штеттин. А вот выше по течению - Бранденбург. Ну а за ним уже начинаются владения Габсбургского дома - Силезия и... Лаузиц в который мы направляемся.
   - Думаешь, шведы будут наступать вверх по течению, подвозя припасы и подкрепления на речных барках, а курфюрст Бранденбургский будет им в этом помогать?
   Арцишевский задумчиво поглаживает свои щёгольские усы. Франц энергично кивает:
   - Конечно! А Тилли, чтобы этому помешать, собирает силы в Баутцене. Вот тут. Таким образом, он перекрывает шведам дорогу вглубь империи. И заодно получает возможность наступать вниз по Одеру до самого Штеттина, если повезёт.
   - А как же Магдебург?
   - О, это настоящий козырь в руках Густава! С одной стороны он стережёт Эльбу, надёжно прикрывая шведские завоевания в Мекленбурге и Померании с запада. С другой - держит для шведов открытыми ворота в Саксонию, чьи земли раскинулись выше по течению реки. И да, на случай если вы забыли, курфюрст Саксонский - протестант, да к тому же, если верить страсбургским газетам, ещё в прошлом году требовал от императора отменить эдикт о реституции, в противном случае угрожая ему чуть ли не войной. Вот так-то!
   Мы с лейтенантом после этой речи ещё с четверть минуты задумчиво чешем затылки, неуверенно переглядываясь между собой. Наконец, я берусь озвучить очевидный, хотя и неприятный вывод:
   - Это что ж получается? Шведы могут одним махом оказаться чуть ли не в самом сердце Райха, а мы даже все дороги им перекрыть не сможем?
   - Ну, как знать?
   Галланд философски пожимает плечами:
   - Многое будет зависеть от курфюрстов Саксонии и Бранденбурга.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Каждому своё (нем.)
   * La Destreza (исп.) - испанская школа фехтования, оформившаяся в 16-17вв.
   * Протестантский правитель, сменивший католического архиепископа по результатам реформации.
  
  
   Еще совсем не старый, но рано погрузневший мужчина, кряхтя, поднялся с кресла и, тяжело опираясь на трость, прошёл к окну. Открывшаяся панорама весеннего Берлина не вдохновляла. Грязные улицы с многочисленными лужами, деревянные дома, жмущиеся друг к другу, словно пытаясь таким образом согреться. Сырой холодный ветер, треплющий плащи немногочисленных прохожих и штандарт с красным орлом* на дворцовом флагштоке... Столь безрадостное зрелище могло бы вогнать в меланхолию даже весьма стойкого к жизненным невзгодам человека, к каковым курфюрста Бранденбургского не решались причислить даже самые горячие из его немногочисленных поклонников.
   С самого своего восшествия на престол в 1619-м году Георг Вильгельм вынужден был непрестанно лавировать в поисках всё новых и новых компромиссов, то и дело, поступаясь одними принципами ради сохранения других. Наверное, по-другому и не могло быть, учитывая то, в какое непростое время довелось ему править и насколько противоречивое наследство пришлось принять после кончины родителя. Но слабость и нерешительность новоявленного курфюрста окончательно запутали всё, что только можно.
   Начать хотя бы с того, что сам Георг Вильгельм вслед за своим отцом стал кальвинистом. В то время как абсолютное большинство его подданных, а также родная мать являлись лютеранами. И, несмотря на все потуги собственного духовника, курфюрст в итоге так и не решился воплотить в своих владениях известный принцип - cujus regio, eius religio. В дальнейшем подобные парадоксы множились с пугающей быстротой, буквально связывая незадачливого правителя по рукам и ногам.
   Георг Вильгельм не имел ничего против кайзеровской власти и в меру своих сил добросовестно старался поддерживать мир в империи. Но как было хранить верность императору, который главной целью своей жизни провозгласил восстановление господства католической веры, если сам курфюрст был протестантом? И как будто мало было того, что сам Георг Вильгельм в глазах папистов являлся еретиком и уже одним лишь этим заранее обрекался быть виновным во всех смертных грехах, так он ещё и умудрился жениться на Елизавете Шарлотте Пфальцской - родной сестре Фридриха Пятого Пфальцского! Того самого предводителя Евангелической унии, который осмелился бросить открытый вызов императору, приняв из рук чешских сословий корону Богемии, которую Габсбурги считали своей собственностью!
   В итоге несчастный курфюрст метался между двух враждебных лагерей, не примыкая толком ни к одному из них. Он так и не решился вступиться за своего родственника и единоверца, когда войска императора и Католической лиги вторглись в Чехию. Но он не смог отказать супруге в просьбе приютить подвергшегося императорской опале шурина* в своих владениях, что, конечно же, не добавило ему симпатий при венском дворе. И это был лишь один из бесконечной череды эпизодов, когда нерешительность курфюрста выходила ему боком, делая виноватым в глазах обеих противоборствующих сторон.
   Второй подобный случай произошёл несколько лет спустя, когда в затихшую было распрю императора с собственными князьями, готовились вмешаться новые силы. Датский король, вдохновлённый обещаниями французских и британских субсидий, активно сговаривался с северогерманскими князьями, намереваясь под благовидным предлогом защиты немецких единоверцев округлить свои собственные владения. Георг Вильгельм, как мог, дистанцировался от этой авантюры, решительно отвергнув все предложения Кристиана Четвёртого* о союзе, но это всё равно не спасло земли Бранденбургской марки от оккупации войсками императорской армии Валленштайна, когда война с датчанами всё же началась.
   Спасаясь от военных угроз и житейских неурядиц, Георг Вильгельм на некоторое время даже покинул свою резиденцию в Берлине, перебравшись в доставшееся ему в наследство от матери герцогство Прусское. Следует честно признать, что дворец в Кенигсберге во всех отношениях превосходил жалкое строение с вечно текущей крышей, бывшее обиталищем курфюрста в Берлине. Но даже добротные стены бывшей резиденции магистров Тевтонского ордена оказались неспособны защитить незадачливого правителя от новых политических невзгод.
   Осенью 1624-го года, завершая свой большой заграничный вояж, в гости к Георгу Вильгельму заглянул с визитом молодой и тогда ещё мало кому известный Густав Второй Адольф. Официальной причиной поездки, включавшей посещение Англии, Шотландии, Голландии, Дании и ряда немецких княжеств, последним из которых как раз и являлась Пруссия, значилась грядущая свадьба шведского короля. Проще говоря, возмужавший монарх подыскивал себе подходящую невесту, объезжая под этим благовидным предлогом все мало-мальски заметные северные столицы. И в этом не было бы ничего плохого, если бы не одно НО. Действительной причиной европейского турне Густава являлось обсуждение условий вступления Швеции в войну на стороне активно формирующейся антигабсбургской коалиции. О чём было прекрасно известно абсолютно всем заинтересованным особам.
   Неудивительно, что Георг Вильгельм, всеми силами пытавшийся отмежеваться от любого участия в войне, весьма подозрительно отнёсся к визиту "жениха", буквально с порога дав понять, что высокому монаршему гостю тут не рады. Однако напористый северянин очень быстро показал, что умеет добиваться своего. Во-первых, ушлый швед в два счёта очаровал младшую сестру курфюрста - двадцатидвухлетнюю красавицу Екатерину. Во-вторых, произвёл неизгладимое впечатление на вдовствовавшую Анну Прусскую - мать курфюрста и потенциальной невесты, которая, несмотря на свой преклонный возраст и старческие хвори, по-прежнему пользовалась немалым влиянием при дворе. Ну и наконец, в третьих, бесцеремонный скандинав очень доходчиво дал понять и самому Георгу Вильгельму и его доверенным советникам, что пошлины, взимаемые в прусских портах и составляющие изрядную часть государственных доходов Бранденбургского дома, напрямую зависят от благополучия Балтийской торговли. А кто как не активно развивающая свой флот Швеция может обеспечить безопасность этой торговли лучше всего?
   Впрочем, окончательное согласие на брак сестры с нахальным северным соседом курфюрст дал не раньше, чем получил самые надёжные заверения о том, что Швеция ни при каких обстоятельствах не выступит в союзе с Данией против императора. Учитывая, что шведы с датчанами в последние сто лет то и дело воевали между собой, оспаривая друг у друга первенство на Балтике, обещание данное Густавом Адольфом в Кенигсберге выглядело вполне правдоподобно. И в общем, можно сказать, что шведский король действительно сдержал своё слово. Когда в следующем, 1625-м, году войска Кристиана Датского вторглись на земли Райха, шведы так и не пришли им на помощь...
   Но откуда ж бедняге курфюрсту было знать, что его новоявленный зять весной того же 1625-го года внезапно вторгнется в принадлежащую полякам Лифляндию, развязав очередную войну против Ржечи Посполитой?! И ладно бы самодовольный швед ограничился только этим! Ещё одна война по соседству - это конечно неприятно, но всё же терпимо. Так нет же! Буквально через год Густав Адольф потребовал (именно потребовал!) от своего бранденбургского шурина закрыть прусские порты для польских товаров, угрожая в противном случае попросту захватить Пруссию силой. Поскольку к тому времени шведский выскочка уже успел занять всю Лифляндию, взять Ригу и разгромить польскую армию под Митавой, с такими требованиями пришлось считаться.
   Прекращение торговли с Польшей нанесло страшный удар по бранденбургской казне, но это было лишь началом. Еще через год шведы потребовали предоставить им порт на прусском побережье для действий в Данцигской бухте и почти сразу же высадили шеститысячный экспедиционный корпус в Пиллау, превратив его в главную базу своей блокадной эскадры. Скандинавские захватчики и их шотландские наёмники хозяйничали в прусских владениях Георга Вильгельма как у себя дома, практически не считаясь с мнением номинального хозяина. Фактически, солдаты Густава вели себя ничем не лучше, чем головорезы Валленштайна, в это же самое время грабившие земли Бранденбургской марки.
   От всех этих несчастий, которым не видно было конца, Георг Вильгельм впал в жесточайшую хандру, из которой его вывело лишь известие о подписании в Любеке мирного договора с датчанами. Чуть позже в Альтмарке было заключено перемирие между Швецией и Ржечью Посполитой. И, наконец, из Регенсбурга пришла долгожданная весть об отставке ненавистного Валленштайна. Казалось, еще немного и жизнь вернётся в своё привычное русло. Георг Вильгельм даже рискнул вернуться в пустовавшую последние несколько лет берлинскую резиденцию, занявшись её восстановлением. Вот если бы ещё не злополучный императорский эдикт о реституции...
   Впрочем, приободрившийся курфюрст Бранденбургский был настолько преисполнен оптимизмом, что не исключал возможности отмены сего опасного документа. Ну или по крайней мере рассчитывал добиться от кайзера права на исключение своих владений из сферы действия реституционных указов.
   Приступ оптимизма, вызванный отставкой грозного генералиссимуса, оказался настолько силён, что Георг Вильгельм даже поддался на уговоры своего коллеги - курфюрста Саксонии, подписавшись под его меморандумом к императору. Совместное воззвание двух протестантских курфюрстов и ряда более мелких князей, рискнувших примкнуть к этому демаршу, требовало от кайзера отозвать "незаконный" эдикт о реституции и восстановить на землях империи религиозное и политическое устройство, существовавшее до 1618-го года. Георг Вильгельм искренне считал такое решение не только возможным, но и желательным - ведь это принесёт на истерзанные войной германские земли долгожданный мир, причём мир справедливый! Увы, политики в своих решениях далеко не всегда следуют голосу разума...
   Фердинанд Второй попросту проигнорировал адресованный ему меморандум, оставив воззвание курфюрстов без ответа, а у обиженных императорским пренебрежением протестантских князей очень скоро появился новый заступник, который не собирался утруждать себя составление никчёмных писулек. Старый знакомец и трижды проклятый родственник Георга Вильгельма - Густав Адольф Шведский, расправившись с польскими недругами, вломился на земли империи во главе собственной армии, неся на пиках своих солдат свободу протестантам, а также гибель и разорение всем, кто осмелится встать у него на пути.
   Многие правители северо-восточных княжеств пострадавшие от реституции, не говоря уж про простых бюргеров и крестьян, хлебнувших лиха от произвола "валленштайновой саранчи", радостно приветствовали нового защитника. "Протестантского мессию", как полушутя, полусерьёзно окрестил шведского короля желчный и острый на язык курфюрст Баварский. Опальные герцоги Мекленбурга и Брауншвейга добровольно перешли на сторону заморского завоевателя. Старый герцог Померанский безропотно отдал свои владения в распоряжение бесцеремонного захватчика. Вольный город Любек - негласная столица Ганзы - сам открыл ворота перед шведами. В Штеттине и Кольберге толпы горожан восторженно приветствовали подчеркнуто скромно выглядевшего правителя холодной северной державы.
   О да, Густав Адольф умел вызывать восторг толпы, умел нравиться простым людям и очаровывать благородных дам. Даже искушённые в политике вельможи далеко не всегда могли противостоять его своеобразному обаянию. Георг Вильгельм отлично помнил как легко и непринуждённо шведский король сходился с офицерами столичного гарнизона и магистратами, представителями духовенства и статс-дамами во время приснопамятного визита в Кенигсберг. Северянин был неизменно энергичен и бодр, блистал остроумием и не брезговал при случае крепким словцом, особенно пребывая в компании военных. Однако Георг Вильгельм не забыл и то плохо скрываемое презрение, с которым тогда ещё совсем молодой швед смотрел на него при ведении тех давешних переговоров...
   С тех пор утекло немало воды. Курфюрст Бранденбургский, мучимый застарелой травмой ноги и потому вынужденный вести малоподвижный образ жизни, изрядно растолстел и обрюзг. А неугомонный швед стяжал себе славу умелого полководца и ловкого политика, но вряд ли стал миролюбивей и честнее, чем был семь лет назад. И вот теперь он, стоя у северных застав Бранденбурга во главе армии отборных головорезов, предлагает ему - Георгу Вильгельму, "своему брату и доброму другу" союз. Союз, направленный против его законного сюзерена - императора Фердинанда, чья армия, возглавляемая безжалостным графом Тилли, собирается у южных границ Бранденбургской марки... Воистину выбор между Сциллой и Харибдой*! Вот только ему, в отличие от гомеровского Улисса, на сей раз, вряд ли удастся проскочить меж ними невредимым.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Герб Бранденбургской марки
   * Брат жены, т. е. Фридрих Пятый Пфальцский - "зимний король" Богемии
   * Король Дании и Норвегии
   * Два чудовища из греческой мифологии, между которыми, по легенде, довелось проплыть Одиссею (Улиссу).
  
  
   Фельдмаршал и военный наместник императора машинально огладил свою "испанскую" бородку и ещё раз пробежал глазами текст лежащего перед ним письма, украшенного подписью и личной печатью курфюрста Бранденбургского. Послание одного из семи князей-выборщиков заставляло задуматься. Не то чтобы изложенные в нём факты и напрямую вытекающая из них просьба стали для маршала каким-то откровением, вовсе нет. Всё прочитанное было, хотя бы в общих чертах, известно ему и ранее, а озвученная просьба являлась, как минимум, ожидаемой. Но, Господь Вседержитель, как не вовремя!
   Все последние месяцы, с тех пор как принял на себя командование имперской армией, Тилли только и делал, что пытался подготовить её к грядущим боям. И не сказать, чтобы так уж сильно преуспел.
   Альбрехт фон Валленштайн, уходя в отставку, оставил своему преемнику настоящую орду в 134 000 солдат и офицеров. Чудовищная мощь! Правда изрядную часть этой грабь-армии составляли новобранцы, завербованные взамен ветеранов, отправленных в Италию и Пруссию - на помощь испанским и польским союзникам. И всё же, учитывая, что шведы высадили в Померании какие-то жалкие 30000, к которым следовало прибавить шеститысячный гарнизон Штральзунда, задача по уничтожению вражеского десанта, поставленная императором перед новым главнокомандующим не выглядела особенно сложной. Действительность оказалась куда мрачнее.
   Начать хотя бы с того, что имперские полки были раскиданы по просторам Священной Римской империи от Рейна на западе, до Одера на востоке и от морских берегов на севере, до альпийских перевалов на юге. Причём наиболее опытные и боеспособные части находились как раз таки в южных землях. Так что вторжение скандинавов на первых порах встретила лишь относительно небольшая и уж точно не лучшая часть армии Райха. А дальше в войну на стороне захватчиков вступили нехватка денег и проблемы со снабжением, которые принялись косить ряды императорских войск похлеще картечи и чумы, свирепствовавшей на германских землях в предыдущие годы. В итоге, к весне 1631-го года, несмотря на все ухищрения командования, в полковых списках числилось лишь немногим более ста тысяч человек.
   В тоже время шведы, не испытывавшие подобных трудностей, смогли изрядно усилить свою армию. По сведениям шпионов, которым Тилли склонен был доверять, в Померании и Мекленбурге нынче размещалось никак не менее 70000 солдат. Еще 8000 должны были прибыть из Швеции в самое ближайшее время - как только откроется весенняя навигация. Пусть даже многие из них - зелёные новобранцы или вчерашние перебежчики, на которых вряд ли можно положиться в серьёзном деле. Всё же и таким третьесортным пушечным мясом можно укомплектовать тыловые гарнизоны, отряды фуражиров и прочие второстепенные подразделения, тем самым высвободив испытанные полки ветеранов для решительного наступления вглубь германских земель. А в том, что такое наступление последует, Тилли практически не сомневался.
   Но вторжение шведов было лишь одной из проблем, одолевавших имперского главнокомандующего. Не меньше неприятностей доставляли германские князья, которые по идее должны были бы всячески способствовать отражению иноземной агрессии. На деле же всё обстояло с точностью до наоборот.
   Граф Тилли, с начала войны командовавший войсками Католической лиги, с которыми одержал немало побед, принимая должность главнокомандующего имперской армии рассчитывал, что его теперь уже бывшие подчинённые и дальше будут сражаться бок о бок с солдатами кайзера, как это было во время недавнего противостояния с датчанами. Однако жизнь очень скоро развеяла все иллюзии на этот счёт. Основатель и бессменный руководитель Католической лиги - Максимилиан Баварский разошёлся с Фердинандом во взглядах на внутреннюю политику, и попросту отказался выделить войска в помощь императору. Тем более недавно обнародованные условия франко-шведского соглашения гарантировали неприкосновенность владений входивших в Лигу князей, что давало им формальный повод для подобного невмешательства. В результате прекрасно обученная и оснащённая сорокатысячная армия Лиги самоустранилась от грядущего столкновения, оставшись на своих зимних квартирах в долине Рейна.
   Столь эгоистичная позиция католических князей, а в особенности отступничество Максимилиана Баварского, долгое время бывшего главным покровителем Тилли, больно задевали самолюбие старого фельдмаршала. Но всё же Лига, при всей её двуличности, по крайней мере, не несла прямой угрозы. Во всяком случае, сейчас. Чего никак нельзя было сказать о политике протестантских курфюрстов...
   При одном лишь воспоминании о приверженцах евангелической ереси фельдмаршал непроизвольно нахмурился. Практически всю свою жизнь он воевал с этими вероотступниками, которых искренне считал главным мировым злом - куда более опасным, нежели богомерзкие иудеи, тёмные в своём невежестве язычники или даже ненавистные любому доброму христианину магометане. И вот пару лет назад, нечестивая сила лютеровой ереси была, наконец, сломлена. Как думалось тогда, окончательно. Протестанты были придавлены безжалостной дланью императорского эдикта о реституции, лишавшего их немалой доли имущества, а также большей части прав и привилегий на территории Райха.
   Своевольные князья, запуганные мощью имперских полков, боялись даже помыслить о противодействии благочестивым начинаниям Фердинанда. Казалось, ещё немного и истинная вера восторжествует по всей Германии. Увы... Стоило лишь появиться на горизонте новому заступнику евангелического учения, как проклятые еретики вновь начали поднимать голову. И первым в ряду бунтовщиков оказался доселе лояльный к императору курфюрст Саксонский.
   Воспользовавшись отставкой Валленштайна, вторжением шведов и размолвкой императора с Католической лигой, Иоганн Георг* подбил своего соседа Георга Вильгельма Бранденбургского и ряд других протестантских князей на прямое неповиновение императору. Осенью 1630-го года, когда шведские полки уже топтали германскую землю, захватывая один померанский город за другим, эта кучка отступников выдвинула кайзеру настоящий ультиматум. Князья требовали от Фердинанда отозвать реституционный эдикт, восстановить все права и привилегии протестантов, снять императорскую опалу с мятежного курфюрста Пфальцского, герцогов Мекленбургских и прочих властителей боровшихся за торжество евангелического учения. Взамен императору обещалась поддержка в борьбе со шведами. Что будет, если кайзер откажется выполнять требования князей, в меморандуме не уточнялось, но ответ напрашивался сам собой. Тем более, что правитель Саксонии, бывший главным организатором и безусловным лидером этого протестантского заговора, так и не дождавшись ответа императора, приступил к формированию собственной армии. И вот это уже несло в себе настоящую угрозу! Угрозу тем более реальную, что земли мятежных князей непосредственно примыкали к захваченной шведами Померании...
   Особую остроту протестантской проблеме придавало то обстоятельство, что изначально Иоганн Георг вовсе не собирался ограничиваться созданием одной лишь саксонской армии. О нет, замысел мятежного курфюрста был куда обширней и опасней! Предполагалось, не много не мало, возродить на новой основе Евангелическую унию - с единым войском под единым командованием. Саксония должна была выставить при этом 20000 солдат, Бранденбург - 15000 и ещё столько же все остальные члены союза. Командующим новой армии стал один из бывших соратников фон Валленштайна - Ганс Георг фон Арним, по такому случаю экстренно произведённый в фельдмаршалы.
   Если бы проект саксонца реализовался в полной мере, то впору было бы задуматься о срочном заключении мира, или хотя бы временного соглашения о приостановке боевых действий со шведами, ибо отбиваться от двух противников одновременно представлялось отнюдь не лучшим решением. К счастью, усилия имперских дипломатов и меры, предпринятые лично Иоганном фон Тилли, не пропали втуне. Амбициозные замыслы курфюрста Саксонского удалось в известной мере купировать, а деятельность организованного им евангелического союза - парализовать. Нерешительный курфюрст Бранденбургский так и не рискнул пойти на окончательный разрыв с императором, отказавшись в итоге от участия в создании объединённой протестантской армии. Правители помельче также отмежевались от саксонского смутьяна. Кто-то затаился в ожидании дальнейшего развития событий, а кто-то и вовсе предпочёл пойти на прямой союз со шведским королём, считая его защиту более действенным средством от чинимых императором притеснений.
   Кстати, позиция Густава Адольфа сыграла в судьбе протестантского союза далеко не последнюю роль. Из тех обрывков сведений, которые долетали до штаб-квартиры Тилли из сложной и многоярусной системы переговоров, что подобно ловчей сети опутала дворы всех мало-мальски значимых правителей Европы, однозначно следовало, что инициатива курфюрста Саксонского вовсе не обрадовала амбициозного шведского монарха. Судя по всему, высокомерный венценосец не собирался мириться ни с какими независимыми силами на территории Германии, которую, по-видимому, уже считал своей законной добычей.
   В итоге единое протестантское войско так и не возникло, что несколько охладило воинственный пыл Иоганна Георга. Тем не менее, саксонская армия, численность которой по последним донесениям разведки достигала уже 21000 человек, всё же была сформирована, каковой факт вносил в и без того сложную картину противостояния двух непримиримых противников дополнительный элемент неопределённости.
   Попытки найти единственно-верное решение, способное обеспечить выход из создавшегося тупика и переломить, наконец, ситуацию в пользу императорских войск, добавили в эспаньолку Тилли немало седых волос. Но сколько бы бессонных ночей фельдмаршал не проводил над кипами карт и секретных донесений в компании своих генералов и штабных офицеров, итог был всё равно один.
   Иоганн фон Тилли резко, совсем не по-стариковски, встав со своего места, стремительно пересёк комнату, служившую ему рабочим кабинетом. Ненадолго задержался у окна, выходившего во внутренний двор. Задумчиво побарабанил пальцами по стеклу, затем также стремительно вернулся к столу с лежащим на нём письмом курфюрста Бранденбургского, в котором тот сообщал об угрожающих движениях шведской армии на границах его владений, а также о настойчивых предложениях союза, поступающих от Густава Адольфа. Послание заканчивалось слёзной просьбой защитить верного вассала императора и его несчастных подданных от ярости скандинавских завоевателей, "ибо у нас нет иной возможности оборонить себя и если, паче чаяния, помощь имперских войск запоздает, то нам не останется ничего иного, как склониться перед жестокой волей иноземных поработителей". В последней фразе звучала практически ничем не прикрытая угроза сдать Бранденбург на милость шведов, что в свою очередь грозило обернуться настоящей катастрофой...
   Фельдмаршал решительно смахнул злополучное письмо в ларец, специально выделенный для хранения подобной секретной переписки. Глухо стукнула захлопнутая крышка, сухо щёлкнул миниатюрный замок. Иоганн Церклас фон Тилли - граф империи, фельдмаршал и военный наместник кайзера, аккуратно отодвинув шкатулку с документами на край стола, выпрямился во весь свой невеликий рост ещё раз (последний!) окинув кабинет внимательным взглядом. Затем, подхватив шляпу с роскошным страусовым пером - по последней испанской моде, крутанулся на каблуках, направляясь к выходу. Время размышлений прошло - настала пора действовать! И всё же, как не вовремя...
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Курфюрст Саксонский
  
  
   - Donnerwetter! Только его тут не хватало!
   Отто зло сплёвывает под ноги и недовольно косится на неспешно приближающуюся фигуру гауптмана. Я философски пожимаю плечами. Начальство - оно всегда не вовремя. Как правило...
   - Чего смотрим? Выталкивайте эту чёртову фуру, пока она по оси в грязь не ушла!
   Фельдфебель демонстрирует служебное рвение, но без огонька, попросту отбывая номер. Солдаты так же бездарно имитируют активность, вяло суетясь вокруг завязшего фургона. Герр гауптман, надвинув шляпу на глаза и поплотнее закутавшись в тёплый плащ, устало взирает на всё это безобразие с высоты седла. Картина в целом являет собой живую иллюстрацию или, если выражаться высоким штилем, квинтэссенцию всего весеннего похода нашей роты.
   Никогда не видели пехотную роту на марше? Унылое надо сказать зрелище. Сотня или полторы мужиков и парней с оружием в руках, одетых в похожие, хотя и не одинаковые одежды. Например, в обмундировании нашей роты преобладают жёлто-коричневые оттенки, на фоне которых тут и там проглядывают отдельные яркие пятна. Над вереницей бредущих без особого строя людей покачиваются длинные чёрточки пик, а сзади, поскрипывая, тащатся повозки ротного обоза, влекомые меланхоличными крестьянскими лошадками. Рядом с повозками вышагивают нестроевые - кампфрау, маркитанты и прочий околовоенный люд, составляющий неотъемлемую часть любой армии. Летом картину дополняет едкая дорожная пыль, оседающая на одежде и лицах, окрашивая их в одинаковый сероватый цвет. Осенью или ранней весной, как вот сейчас, дополнением служит вязкая бурая грязь, цепляющаяся за ноги марширующих и колёса обозных фур. В этой самой грязи мы и барахтаемся с самого выступления из Вюрцбурга.
   Вообще то, что поход через полстраны на самом излёте зимы ни к чему хорошему не приведёт, было ясно с самого начала и дальнейшие события только подтвердили правоту этих предположений. В путь мы отправились, когда в лесах ещё не сошёл снег. Дороги развезло так, что гружёные повозки то и дело уходили в грязь по самые ступицы. По ночам ощутимо подмораживало, что в сочетании с сыростью и пронизывающим ветром практически полностью исключало любую возможность ночёвки под открытым небом. В результате приходилось становиться на постой в придорожных деревнях и спать вполглаза, постоянно опасаясь получить вилами в брюхо от благодарных бауэров.
   Верхний Пфальц и Богемия, по которым мы двигались к Баутцену, назначенному местом сбора всей армии, были захвачены католическими войсками ещё десять лет назад. Но новые властители так и не нашли у местных пейзан должного понимания, свидетельством чего являлись постоянные крестьянские восстания, последствия которых мы имели возможность наблюдать чуть ли не каждый день. По дороге нам встретились остатки трёх сожжённых дотла деревень, не считая мелких хуторов и отдельных усадеб. А из 47 виселиц, что я насчитал за время пути, ни одна не пустовала.
   И, конечно же, всё это сказывалось на людях не самым лучшим образом. За время марша от роты отбились, отстали или просто дезертировали двенадцать человек и ещё девятнадцать слегли от простуды. Шестнадцать из них теперь валяются в повозках и непонятно когда смогут встать в строй и смогут ли вообще, а троих мы уже схоронили. Из оставшихся на ногах, половина хрипит и кашляет, буквально умываясь соплями. Если так пойдёт и дальше, вся рота превратится в бродячий лазарет. И как тогда прикажете воевать?
   Схожие мысли, по-видимому, обуревают и герра Юлиуса, так как наш гауптман, понаблюдав с минуту за бесплодными попытками вытолкать из лужи завязшую повозку, устало вздыхает и, выпростав руку из под плаща, указывает нам с Отто на обочину:
   - На пару слов, господа.
   Мы, переглянувшись, безучастно отходим в сторону от застрявшего фургона, спиной ощущая, как солдаты тут же перестают изображать активную деятельность. Гауптман, терпеливо дождавшись пока мы приблизимся, неспешно покидает седло. Жирное месиво под ногами при этом радостно чавкает, принимая в свои объятия новую жертву. Впрочем, командирской обуви от этого, как говорится, ни холодно, ни жарко - высокие кавалерийские ботфорты и так заляпаны грязью по самые отвороты. Фон Лаутербах на подобные мелочи и вовсе не реагирует, будучи поглощён абсолютно иными мыслями, о чём красноречиво намекает его следующая фраза:
   - Господа, думаю, не следует вам напоминать, что указ главнокомандующего, который оберст довёл до нашего сведения, предписывает полку в полном составе собраться в Баутцене не позднее, чем за десять дней до Благовещения*?
   Отто, метнув косой взгляд исподлобья на солдат, собравшихся в кучку у застрявшего фургона, хмуро кивает:
   - Мы помним приказ, герр гауптман. Но дороги раскисли, лошади устали и люди тоже. Многие слегли и их приходится везти - повозки перегружены. Мы не можем двигаться быстрее.
   Фон Лаутербах чуть слышно хмыкает и машинально оглаживает свои воинственно встопорщенные усы, задумчиво глядя на набычившегося фельдфебеля. Результатом командирских размышлений становится новый вопрос:
   - Скажите, вы давно получали жалование?
   Столь неожиданный поворот заставляет Отто удивлённо крякнуть.
   - Давненько, герр гауптман. Почитай ещё в Бамберге дело было, когда полк на зимние квартиры распускали.
   - Верно, верно...
   Герр Юлиус поощрительно кивает, подтверждая правильность сказанного и тут же, попеременно поглядывая то на меня, то на Отто с этаким хитрым прищуром уточняет:
   - Надеюсь, вы не забыли, что жалование тогда досталось не всем?
   - Никак нет, герр гауптман!
   На сей раз мы с Отто отвечаем хором и без малейшей задержки. Ещё бы, ведь в своевременном получении наших честно заработанных талеров есть личная заслуга нашего же горячо любимого командира, на что он сейчас и намекает.
   - Так вот, господа, по сведениям нашего оберста, которыми он счёл возможным со мной поделиться, ситуация вполне может и повториться. Армейская казна отнюдь не ломится от избытка серебра, так что граф Тилли, скорее всего, не сможет расплатиться со всеми. И неприбытие к означенному месту сбора в условленное время может стать отличным поводом не платить опоздавшим полкам и ротам вовсе... Полагаю, вы понимаете к чему я клоню?
   Мы с Отто в очередной раз обмениваемся мрачными взглядами и синхронно киваем. Что ж тут непонятного? Приедем позже середины марта - останемся без денег. Это как пить дать. Гауптман, оценив нашу пантомиму, удовлетворённо кивает в ответ.
   - Я рассчитываю на вашу помощь, господа. Мы должны быть в Баутцене вовремя, чего бы это не стоило. Это в наших общих интересах.
   Доведя таким образом задачу до подчинённых, герр Юлиус вновь взбирается на коня и, объехав по дороге завязший фургон, неспешно отправляется в голову нашей маленькой колонны, оставив нас с Отто переваривать услышанное на обочине. Фельдфебель, проводив начальство недовольным взглядом, шумно сморкается, попеременно зажимая ноздри большим пальцем. После чего, вытерев руку о штанину, хлопает меня по плечу.
   - Андре, не в службу, а в дружбу, пройдись вдоль колонны и собери унтеров к моей повозке. А я пока займусь этой чёртовой колымагой. Сам понимаешь, задерживаться нам теперь никак нельзя.
   Я молча киваю и, выдрав ноги из хлюпающей грязюки, отправляюсь выполнять полученное поручение. Уже огибая обширную лужу с застрявшей в ней злополучной фурой, я слышу позади преисполненный мрачной решимости фельдфебельский рык:
   - Чего стали, дармоеды?! А ну навались! Что вы ползаете как слизняки в навозе?!
   Привалившийся к борту фургона солдатик болезненного вида в линялой накидке поверх потёртой суконной куртки, наматывая сопли на кулак, недовольно бурчит себе под нос:
   - На себя посмотри, улитка сраная.
   Произнесено было совсем негромко, но немедленно раздавшееся у меня за спиной зловещее шипение Отто в очередной раз доказывает, что хороший фельдфебель всегда знает, что о нём думают его солдаты:
   - Для тебя я Hauptkampfschnecke*! Понял ты, мокрица померанская?!!!
   Последнее что я услышал, покидая место происшествия, стал глухой звук удара, сопровождающий обычно момент встречи кулака с черепной коробкой.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Праздник Благовещения Пресвятой Богородицы отмечается католиками (как, впрочем, и протестантами) 25 марта по григорианскому календарю.
   * Главная боевая улитка (нем.)
  
   Предместья Баутцена показались под вечер. На восьмой день после памятного разговора на обочине и ровно на два дня позже срока, установленного главнокомандующим. Последнее обстоятельство означало, что жалованья мы, скорее всего, не получим. Отлично сознавая сей прискорбный факт, все унтера роты без исключения ходят злющие как черти, срываясь на рядовых при любом удобном случае. Солдатики, не посвящённые во все нюансы, а потому не подозревающие какая подляна их ожидает, напротив излучают бодрость и оптимизм, предвкушая скорый отдых после тяжёлого марша. Над колонной звучат оживлённые разговоры, на хмурых лицах впервые за много дней играют улыбки. Возницы понукают усталых лошадей - если немного поднажать, то можно попасть в город ещё до ночи. А там тепло, харчи и немудрёные солдатские развлечения...
   Небольшой пикет встречает нас за очередным поворотом дороги. Гауптман и следующий за ним словно тень фельдфебель перебрасываются с дозорными несколькими короткими фразами, после чего герр Юлиус, дав шпоры коню, уносится вперёд, явно спеша поскорее попасть в город, а Отто остаётся на месте и озадаченно чешет в затылке, ожидая пока подтянется основная часть отряда. На мой невысказанный вопрос Шульц, слегка понизив голос, чтобы не слышали проходящие мимо солдаты, поясняет:
   - Армия ушла из Баутцена. Авангард выступил третьего дня, последние полки - вчера, сразу после полудня. Гауптман поскакал к коменданту за новыми приказами.
   Фельдфебель вздыхает и окидывает ползущую по дороге колонну сочувственным взглядом, после чего негромко добавляет:
   - Так что, скорее всего, наш постой здесь не затянется...
   Вот же ж... С другой стороны, раз армия уже покинула зимние квартиры, с размещением на ночлег проблем у нас не будет - хоть одну ночь можно будет провести нормально, а не как селёдки в бочке. После пары-тройки недель походной жизни поневоле начинаешь ценить даже такие мелкие радости.
   С последним предположением я, как скоро выяснилось, попал не в бровь, а в глаз. Прямо в воротах нас встречает скучающий лейтенант из городского гарнизона, который, наскоро переговорив с Арцишевским, указывает нашей роте места для постоя. С размещением, как и ожидалось, проблем не возникает - мы получаем в своё распоряжение целую улицу в довольно зажиточном квартале. О том, что основные силы армии во главе с фельдмаршалом Тилли благополучно свалили, не дождавшись своей главной ударной силы в нашем лице, уже в курсе все, вплоть до последнего нонкомбатанта, но это пока мало кого волнует. Ушла армия и господь с ней - храни их дева Мария и святой Георгий, как говорится, а мы пока тут отдохнём в тепле и достатке. О том, что с достатком как раз могут быть серьёзные проблемы, догадываются лишь самые ушлые, но и они предпочитают помалкивать - к чему отбирать у людей радость раньше времени? Всё равно ведь ничего уже не изменишь... А потому народ весело, с шутками и прибаутками обживается на новом месте. Распрягают и задают корма лошадям, загоняют во дворы фургоны, помогают выбраться больным, тащат немудрёные пожитки и переругиваются с недовольно бурчащими бюргерами, вяло выражающими свой неподдельный восторг от новоявленных соседей, заселяющихся в их дома.
   Лично я располагаюсь в доме пекаря. Сюда же Йенс Фишер и ещё пара новобранцев, пыхтя, затаскивают вещи нашего француза, включая все бумажки ротной канцелярии. А затем, под моим присмотром, аккуратно переносят на одеяле и самого Галланда. В процессе переноски Франц ненадолго приходит в себя, но почти тут же вновь впадает в забытьё. Пухлая жена и две румяные, уже почти взрослые дочки нашего радушного хозяина с явным подозрением посматривают на происходящее, осеняя себя крестными знамениями и недоверчиво прислушиваясь к неровному дыханию, что со свистом и хрипом вырывается из груди валяющегося без сознания постояльца. Память о чёрной смерти* ещё свежа и мои заверения о том, что наш фенрих всего лишь простудился в дороге, воспринимаются довольно скептично. Если бы не скьявона, доверчиво трущаяся о моё бедро да тройка насупленных помощников во главе с Йенсом за спиной, нас бы даже на порог не пустили. Но, как известно, добрым словом и пистолетом можно добиться куда большего, нежели просто добрым словом. Пистолет у меня был и даже не один, а потому похожая на сдобную булку хозяйка, в конце концов, обречённо машет рукой и, помянув святого Николауса со всеми апостолами, оставляет нас в покое.
   Честно говоря, я думал, что на этом сегодняшние хлопоты завершены и остаток вечера, равно как и всю ночь, можно посвятить блаженному ничегонеделанию, наслаждаясь заслуженным отдыхом, теплом, комфортом, обильной едой и свежим пивом. Не тут-то было!
   Едва распихав свои вещи и кое-как обустроившись на новом месте, я выбрался на улицу с твёрдым намерением разыскать Отто и возможно ещё кого-то из старослужащих, после чего забуриться в какой-нибудь кабак и гудеть там до самого утра, вознаграждая себя за все трудности и лишения зимнего похода. Но вместо этого, едва спустившись с крыльца, буквально нос к носу сталкиваюсь с нашим гауптманом.
   - Моравец? Ты-то мне и нужен! Как там наш француз?
   Я, чтобы скрыть досаду, спешно придаю лицу приличествующее случаю выражение, которое с некоторой натяжкой можно было бы описать фразой "глубокая озабоченность с легкими нотками беспокойства".
   - Неважно, герр гауптман. У него жар такой, что ещё немного и одеяло дымиться начнёт. Сегодня почти весь день провалялся без сознания, иногда что-то лопочет в бреду. И слабость такая, что едва может шевелиться. Эльза поит его какой-то дрянью, иногда ставит компрессы, но я не уверен, что это помогает. Ему бы отлежаться в тепле и тишине хотя бы с недельку, а то, боюсь, еще несколько дней в телеге по такой погоде и нам придётся искать нового писаря...
   - Мда-а...
   Герр Юлиус задумчиво поглаживает не слишком тщательно выбритый подбородок, после чего, даже не глядя в мою сторону, на всякий случай уточняет:
   - А что говорит Эльза?
   Я пожимаю плечами:
   - Да примерно то же самое - покой, тепло, время, хорошая еда. Парень молодой, должен выкарабкаться.
   Фон Лаутербах вновь задумчиво кивает. Фельдфебельская жёнушка, за неимением какой-бы то ни было альтернативы, в свободное от семейных хлопот время исполняет обязанности ротного фельдшера или чего-то на подобие. Ну, как исполняет? Советы болящим она раздаёт бесплатно - поскольку господь заповедовал помогать ближнему своему. Зато за всяческие травяные настойки, отвары и повязки с мазями Эльза дерёт со страждущих немалые деньги. Ибо фрау Шульц, несмотря на все свои достоинства, всё же далеко не святая и её любовь к ближним не распространяется настолько далеко. Как ни странно, народная медицина в её исполнении довольно эффективна, до определённого предела, разумеется, а потому пользуется устойчивым спросом, что в свою очередь приносит фельдфебельскому семейству заметный доход, а лично Эльзе - некоторый авторитет в нашем маленьком и не слишком куртуазном коллективе. Вон даже герр гауптман изволит интересоваться её экспертным мнением...
   - Покой, говоришь...
   Герр Юлиус как-то неопределённо хмыкает.
   - Будет ему покой.
   Тут уже настаёт моя очередь озадаченно хэкать.
   - А разве мы не идём вслед за армией?
   - Нет. Фельдмаршал оставил специальный приказ для таких как мы. Части, опоздавшие к всеобщему сбору, остаются в Баутцене в ожидании дальнейших распоряжений. Так что мы временно вливаемся в местный гарнизон.
   Я в ответ на такие новости только руками развожу.
   - Может оно и к лучшему, герр гауптман. Людям нужен отдых. Да и лошадкам тоже. Амуницию поправить не помешает, опять же...
   На жёстком лице ротного появляется невесёлая усмешка.
   - Да, отдых не помешает... Вот только кто за него заплатит а, Моравец?
   Вопрос риторический потому я в ответ лишь молча вздыхаю. Фон Лаутербах на это тихо хмыкает.
   - Молчишь? То-то и оно... А, впрочем, сейчас не об этом. Наш комендант хочет сформировать из отставших сводный полк и потому назначил меня своим заместителем. Временно, разумеется. Хотя, кто знает...
   Герр Юлиус издаёт мечтательный вздох и неожиданно меняет тему, задавая, казалось бы, абсолютно никак не связанный со всем предыдущим разговором вопрос:
   - Ты ведь грамотный, насколько я помню?
   Будучи несколько сбит с толку таким внезапным поворотом и без того довольно странной беседы, я осторожно киваю.
   - Так точно, герр гауптман. Но только если на немецком. С латынью я как-то не в ладах.
   Но командир лишь беззаботно отмахивается.
   - Хватит и немецкого. Мне нужен писарь, как ты понимаешь. Или даже секретарь. И раз уж наш француз настолько плох, то придётся тебе малость повозиться с чернилами вместо него. Завтра с утра подходи к моему дому. С зелёными ставнями - в самом начале этой улицы. Письменные принадлежности не забудь. И оденься поприличней.
   Огорошив меня потоком новостей, Фон Лаутербах, резко разворачивается на каблуках и, не оборачиваясь, удаляется. А я провожаю твёрдо шагающую фигуру командира прищуренным взглядом до тех пор, пока она не скрывается за поворотом и лишь затем облегчаю свой разум возмущённый тихим ругательством. Кажется, моя ночная пирушка только что со звоном накрылась блестящим медным тазом.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Эпидемии чумы
  
   В истории с новым назначением, несмотря на очевидные минусы, было, тем не менее, минимум одно положительное обстоятельство - мне удалось отлично выспаться. После общения с гауптманом я волевым решением отказался от похода в пивную и героически завалился спать. В отдельной комнате и на чистой простыне! Впервые за очень и очень долгое время... Казалось бы, мелочь, но на войне почему-то очень быстро начинаешь ценить такие вот тривиальные удобства. Так что утро я встречал отдохнувшим, до безобразия бодрым и в целом готовым к исполнению своих новых обязанностей. Правда, запаса оптимизма хватило ненадолго.
   Первая трудность на новой должности поджидала меня ещё до выхода из дома. Памятуя наставление командира "одеться поприличней" и не считая свой собственный гардероб хоть сколько-то соответствующим такому громкому определению, я, недолго думая, решил позаимствовать кое-какое шмотьё из запасов нашего франтоватого француза. Ему-то оно сейчас всё равно без надобности, и раз уж я всё равно топчусь на его полянке... Вот тут-то и выяснилось одно очевидное, но от того не менее досадное обстоятельство.
   Дело в том, что мы с Галландом, мягко говоря, отличались комплекцией. И если в плечах его парадный камзол сел на меня почти идеально, то про рукава, едва достававшие до середины предплечья, этого сказать было уже никак нельзя. Полы камзола также оказались минимум на ладонь выше, чем требовалось, так что в целом довольно элегантный наряд смотрелся на моей долговязой фигуре немногим лучше, чем на вешалке. В довершение всего, меня абсолютно не устраивала перспектива натягивать чулки, так что я ограничился короткими штанами, которые заправил в начищенные ещё с вечера сапоги. А чтобы хоть как-то замаскировать недостаточную длину рукавов, закатал их почти до локтей. Образ дополняли перевязь со скьявоной, заткнутый за пояс пистолет, кинжал за голенищем и надвинутая на глаза шляпа без пера.
   Оглядев себя со всех сторон, я вынужденно признал, что новый наряд выглядит довольно... своеобразно. Но деваться было некуда, так что, подхватив резной пенал с письменными принадлежностями и сумку с бумагами, я, вздохнув, покинул гостеприимный пекарский кров и поплёлся к ратуше. Стараясь не обращать внимания на иронично-недоумённые взгляды встречных прохожих, которых по мере продвижения к центру города становилось всё больше и больше, я за каких-то четверть часа без особых приключений добрался до цели моего маленького путешествия. Всё-таки Баутцен был совсем небольшим городком.
   Правда, у входа в ратушу всё же возникла небольшая заминка, связанная с тем, что стоявшая там пара часовых поначалу не сильно-то хотела меня пропускать. Недостаточно лощёный внешний вид сыграл со мной злую шутку, вызвав у мающихся от безделья солдат законные сомнения в необходимости допускать столь подозрительную личность в святая-святых - штаб-квартиру коменданта. В итоге на препирательства со скучающими стражами я потратил почти столько же времени, сколько и на всю дорогу до ратуши. Конец вялой перепалке положил никто иной, как герр Юлиус собственной персоной, заявившийся для исполнения своих служебных обязанностей заместителя командующего гарнизоном. Гауптман мигом разрешил спор в мою пользу, наорав на часовых и пообещав им близкое знакомство с плетью, если они впредь не научатся отличать праздношатающихся проходимцев от доверенных лиц высшего командного состава.
   В итоге я таки утвердился на своём законном месте, которое располагалось за обширным столом в приёмной бургомистра, занимаемой ныне комендантом Баутцена. Впрочем, сам комендант пока отсутствовал - не то продолжал давить подушку, не то шлялся где-то по своим комендантским делам. Так что до самого обеда я внезапно оказался самым важным человеком в городе, конечно не считая многоуважаемого герра гауптмана. А может и считая - тут как посмотреть. Ведь всех являвшихся с докладами, либо на приём встречал именно я и лишь потом допускал их до священной особы заместителя коменданта, либо записывал и передавал доставленные сведения. Ну, или не пропускал, соответственно...
   Такое положение вещей открывало довольно заманчивые перспективы, которые надо было срочно обдумать, но вот этого-то мне как раз и не дали. К обеду заявился комендант со своими штатными прихлебателями, а меня фон Лаутербах, недолго думая, послал подальше, поручив своего рода инспекцию. Следовало обойти все квартирующие в Баутцене части и составить список имеющегося личного состава и вооружения. Пока - со слов командиров, но не трудно было догадаться, что официальный смотр, на котором будет необходимо предъявить всё заявленное имущество и персонал, не за горами.
   Кстати говоря, в нашу собственную роту, которая шла в перечне первой, я по указке гауптмана, недрогнувшей рукой вписал 180 годных к строевой службе солдат с полным вооружением. Хотя на деле у нас даже с больными, неспособными стоять на ногах (и лишь господь ведает, когда они смогут встать в строй и смогут ли вообще), набиралось всего 127 человек, включая офицеров. На мой недоумённый взгляд гауптман, слегка пожав плечами, пояснил:
   - Нам в поход не завтра выступать. Подтянутся отставшие, может и новых рекрутов навербуем... Всех подходящих будем записывать в нашу роту - так и наберём полный состав. А довольствие и жалование, если повезёт, нам уже сейчас на 180 человек положат... Смекаешь?
   Ещё бы не смекнуть! Да и остальные гауптманы наверняка тоже не пальцем деланные. И будь я проклят, если герр Юлиус не сшибёт с них за это свою долю. А там, глядишь, и мне чего перепадёт...
   Губы сами собой расползлись в самодовольной ухмылке - новая должность уже не выглядела такой уж обременительной, на ходу обрастая всё более и более заманчивыми возможностями.
  
  
   - И как успехи?
   На суровом лице Отто, когда он задаёт этот простой, в общем-то, вопрос играет хитроватая улыбка. Я неопределённо пожимаю плечами.
   - Смотря с чем сравнивать.
   После этих слов взгляды всех присутствующих скрестились на сумке с письменными принадлежностями, которая за время пребывания в Баутцене стала уже практически неотъемлемой частью моего гардероба, без которой я чувствовал себя почти столь же неуютно, как в те редкие моменты, когда оставался безоружным. Вздохнув, я запускаю руку внутрь и, немного порывшись в холщовых недрах, вываливаю на тщательно отскоблённые доски стола жменю весело звякнувших монет.
   - Неплохо!
   Рыжий Хорст, отмечающий сегодня с нами окончание тяжелого трудового дня в трактире "У Йорга", завистливо цокает языком. Отто реагирует куда более сдержано.
   - Это сегодняшний улов?
   - Угу. Включая подачку от ротного за труды. Ну и там ещё по мелочи... Одного отставшего записал в новую роту сразу гефрайтером, рейтару из вчерашнего пополнения задним числом вписал в ведомость коня, которого он третьего дня украл... Ерунда в общем.
   - Мда, не густо.
   Отто провожает скептическим взглядом жалкую горстку монет, когда я небрежным жестом смахиваю их с края стола обратно в сумку, и, растягивая слова, задумчиво добавляет:
   - Хотя-я-я... нам-то и того не достаётся.
   - Ну чего пристал к парню? Он в писарях-то без году неделя - научится ещё! Да и сейчас-то, как по мне, неплохо справляется. Верно, Андре?
   Хорст жизнерадостно хлопает меня по плечу, весело скалясь из-под рыжих усов, на которых медленно тают остатки пивной пены. Отто на это замечание только добродушно ухмыляется.
   - Может, возьмёшь пару уроков крючкотворства у француза? Кстати, как он?
   Я непроизвольно кривлюсь. Галланд мне конечно друг, но после его выздоровления с тёплым местечком писаря при штабе придётся попрощаться - здравствуй строй и моё почётное место на правом фланге шеренги мушкетёров. Давно не виделись, как говорится.
   - Нормально, поправляется. Уже встаёт понемногу. Не весь, правда. И то когда на дочек булочника поглядывает.
   Хорст и Отто весело ржут, глядя на мою кислую рожу.
   - А что такой мрачный? Виды на них имел, что ли?
   - Не, они не в моём вкусе.
   - А кто в твоём? Та костлявая маркитантка, как её там, Марта?
   - Мартина.
   Я делаю морду кирпичом и невозмутимо добавляю:
   - И я заходил к ней по делу - чернила покупал.
   - Ну да, ну да... зайти к бабе на ночь глядя за чернилами - это ж самое оно. А что на час задержался, так просто выбирал долго. У неё ж тех чернил, небось, видимо-невидимо...
   - А ты что, под дверью караулил что ли?
   - Да ну, зачем? Земля и так слухами полнится. Да и то сказать, парень ты видный, при деньгах опять же... Чего б и не заглянуть к одинокой женщине?
   Я презрительно фыркаю:
   - Много ты понимаешь!
   - А то!
   Хорст самодовольно ухмыляется, залихватски подкручивая усы.
   - Мне ещё ни одна баба не отказала! И не откажет. Верно, малышка?
   Последняя фраза Хорста сопровождается смачным шлепком по заднице пробегающей мимо подавальщицы. Девушка, задорно взвизгнув, разражается в ответ экспрессивной тирадой, для убедительности грозно замахиваясь на рыжего дебошира пустым подносом. Унтер, довольно ухмыляясь, шутливо прикрывает голову руками и подавальщица, громко фыркнув, гордо разворачивается и удаляется восвояси, бормоча что-то себе под нос и подозрительно поглядывая в нашу сторону. Хорст, проводив взглядом удаляющуюся девушку, поворачивается к нам с Отто и делится результатом своих наблюдений:
   - По-моему, я ей понравился.
   - С чего ты взял?
   - А ты видал, как она на меня смотрела?
   Я скептично хмыкаю и высказываю наиболее логичное с моей точки зрения предположение:
   - Как на говно?
   - Ха! Говори что хочешь, но эта малютка уже почти что моя!
   Я в очередной раз хмыкаю. Оптимизм рыжего конечно впечатляет, но...
   - Неважно, что говорю я, главное, что сказала она...
   - А ты что понимаешь ихнюю тарабарщину?!
   Хорст даже не скрывает своего удивления. Что, в общем-то, вполне объяснимо. Большинство местных вроде и понимают по-немецки хотя бы с пятого на десятое, но между собой предпочитают общаться по-своему. Однако я, как ни странно, их говор вполне себе воспринимаю...
   - Ну да, есть немного.
   - И что же она сказала?
   - Чтоб у тебя руки отсохли, рыжий козёл! Ещё она определённо предложила тебе пощупать свою собственную жопу. Ну и там ещё что-то было, но это я уже не разобрал.
   - Мда? А ты уверен?
   Хорст выглядит изрядно озадаченным, как будто такой поворот действительно является для него чем-то неожиданным. Я только руками развожу:
   - Извини, камрад, но ошибка исключена.
   - Эх-х... А откуда ты вообще знаешь этот говорок? Бывал тут раньше?
   Приходится пожимать плечами.
   - Понятия не имею. Может и бывал. А может, и нет. Я же моравец - помнишь? Во всяком случае, Отто так считает.
   - И что с того?
   - А то, что Моравия не так уж и далеко. К тому же Лаузиц, как и Моравия, входят в Чешское королевство. Смекаешь?
   - Вон оно что... Слу-у-у-ушай!
   Унтер, отодвинув пустую кружку, наклоняется ко мне через стол и, понизив голос, заговорщицки шепчет:
   - А можешь сказать той красотке...
   - Сам скажи - она по-немецки явно понимает.
   - Не, это всё не то! Она-то может и понимает, зато если сказать по-ихнему...
   - Ну и что такого нового ты хочешь ей сказать? Что пощупал свою задницу, как она советовала, и её попка понравилась тебе больше?
   - Ну-у-у... тоже вариант, в принципе. А ты бы что сделал, Отто?
   - А у меня жена есть. И она не любит, когда я других баб за задницу щупаю. А уж если я ещё и начну сравнить их прелести с её...
   Хорст сочувственно похлопывает фельдфебеля по могучему плечу.
   - Прости, камрад, не подумал. Наши холостяцкие забавы уже не для тебя.
   - Да не очень-то и хотелось...
   - Что, правда?
   - Правда. Эльза уж всяко получше всех этих немытых шлюх. К тому же моя жена всегда со мной, а трактирные девки и маркитантки имеют поганую привычку исчезать, когда они больше всего нужны. И сдаётся мне, скоро как раз такой момент и настанет. Так что развлекайтесь, пока время ещё есть.
   Последние слова Отто заставляют меня резко помрачнеть. Эх, не хотел я портить первую приличную пьянку на этой неделе, но раз уж зашёл такой разговор...
   - Кстати, на счёт этого...
  
  
   Собеседники синхронно поворачиваются в мою сторону, награждая меня одинаково-недоверчивыми взглядами. И я, вдохнув поглубже, начинаю свой невесёлый рассказ.
   - Слыхал я утром краем уха один разговор... В общем, вчера комендант получил новые предписания из штаб-квартиры Тилли или ещё откуда и сегодня господа офицеры их обсуждали за не очень плотно прикрытой дверью... Короче, насколько я понял, всем тыловым гарнизонам велено собрать солдат, годных к полевой службе и срочно слать их в расположение главной армии. Видать у Тилли со шведами не заладилось, вот и требует подкреплений.
   Хорст от таких новостей начинает нервно подёргивать кончик рыжего уса, более-менее гладко выбритый Отто ограничивается тем, что недовольно кривит морду. Ну, я в принципе и не рассчитывал на вопли радости по случаю предстоящего выступления, так что...
   - Спорили до обеда, но в итоге решили, что комендант остаётся на месте почитай с одним секретарём да парой денщиков. Все кто могут шагать и держать в руках мушкет или пику войдут в сводный полк и отправятся на подмогу фельдмаршалу. Ну и мы, стало быть, тоже.
   - Про деньги что-то говорили?
   Если бы хозяйственный фельдфебель не задал этот вопрос, то мир бы, наверное, перевернулся и рухнул в тартарары. Но чуда не произошло, так что мы ещё немного побарахтаемся.
   - А то как же! Считай половину времени только за них родимых и говорили. Правда так ни до чего и не договорились. Комендант божился, что Тилли, уходя, выгреб всё до последнего пфеннига, так что никаких подорожных мы не получим. Может на месте что-то выдадут... но это не точно.
   Отто в ответ понимающе хмыкает. Собственно в такие чудеса как выплата жалования тут давно уже никто не верит, посему вопрос про деньги был задан скорее для проформы.
   - Погоди, так это что ж получается? Если комендант остаётся, то наш старина Юлиус станет командиром полка?
   Хорст аж недопитую кружку отставляет в сторону, под впечатлением от внезапно сделанного открытия. Но я спешу развеять его заблуждения.
   - Не, полк поведёт какой-то оберст-лейтенант*. А наш гауптман при нём заместителем.
   - Что ещё за оберст-лейтенант?
   Я пожимаю плечами.
   - Да черти его знают. Из какого-то пехотного полка. Заболел вот и остался, когда армия уходила. Сейчас вроде оклемался, хотя руки до сих пор трусятся и потеет почём зря.
   - Как зовут?
   Отто, когда доходит до дела, традиционно лаконичен.
   - Хайно фон Гольдаккер. Слыхал?
   Фельдфебель молча покачивает головой. Ну, нет, так нет.
   - В общем, через три дня выступаем, так что можно начинать паковать шмотьё.
   Шульц флегматично пожимает плечами. Дескать, собраться - дело нехитрое, было б что собирать. Хорст хитро поглядывает в сторону давешней подавальщицы, снующей между столов в дальнем углу зала - кому что, а рыжему бабы! Готов спорить на свой сегодняшний заработок (жаль только не с кем), что неугомонный унтер уже придумывает как бы половчее зажать приглянувшуюся деваху в каком-нибудь укромном углу. Счастливый человек - что тут ещё скажешь? А у меня вот в голове крутятся, маршируя по кругу, исключительно цифры из читаных или составленных самолично рапортов, ведомостей и отчётов, прошедших через мои руки за последнюю неделю. Не зря видать говорят: многие знания - многие печали! А знания такие, что и впрямь сплошная печаль...
   Изначально по плану коменданта предполагалось собрать из отставших полноценный полк - не меньше 10 пехотных рот. На деле после нашей славной компании в Баутцен заявилось ещё 3 и на том поток опоздавших иссяк. Видать слухи о том, что Тилли ушёл, а вместе с ним растаяли в туманной дымке и шансы на получение жалования, разошлись по окрестностям быстрее, чем хотелось бы. Едва оклемавшийся после болезни Хайно, на пару с фон Лаутербахом чуть на дерьмо не изошли, но таки выдрали в состав формируемого полка ещё 2 роты из состава местного гарнизона, оставив коменданта фактически с голой жопой. Сами роты неплохо пополнили за счёт отставших солдат, которые поодиночке и небольшими группами стекались в Лаузиц, рассчитывая примкнуть к армии и если не заработать, то хоть как-то подкормиться после голодной зимы. Из таких доходяг самых здоровых и бравых записывали в нашу роту, числившуюся первой, а остальных более-менее поровну раскидывали по оставшимся. В итоге по состоянию на утро сего дня под началом герра Юлиуса уже значилось 176 нижних чинов, а в остальных пяти ротах от 147 до 169 солдат и по паре-тройке офицеров в каждой.
   Кроме того имелась ещё и сводная кавалерийская рота, состоящая из 65 разнокалиберных всадников во главе с лейтенантом. В этом странном подразделении собрались представители едва ли не всех известных видов конницы, кроме разве что казаков да турецких спагов. Командир всего этого сборища, как и ещё десяток человек, составивших костяк роты, раньше служил в кирасирском полку. Полдюжины числились драгунами, ещё несколько - конными аркебузирами, а большинство оставшихся вообще сложно было отнести к какому-либо конкретному типу кавалерии. К тому же на всю роту приходилось ровно 46 верховых лошадей, а у некоторых "кавалеристов" не было даже сёдел.
   Комендант, подписывая приказ о создании роты, в сердцах окрестил эту шайку "цыганскими рейтарами", каковое прозвище тут же ушло в народ, вызывая яростное зубоскальство в адрес незадачливых наездников. Личный же состав конной роты, оправдывая закрепившееся прозвище, немедленно отметился случаями конокрадства и воровства, которые множились, словно блохи на дворняге, после каждого патрульного рейда наших славных рейтаров по окрестностям Баутцена.
   Начальство на подобные нарушения просто закрывало глаза, рассчитывая хотя бы таким способом оснастить вверенные его попечению подразделения. Но даже не вполне законные меры давали весьма слабый эффект. Тилли, отправляясь с армией на север, вымел из округи всё, что могло хоть как-то пригодиться в предстоящем походе. Так что в Лаузице сейчас нельзя было найти не то, что рейтарскую экипировку - даже стёртые подковы и старая уздечка могли уцелеть разве что чудом.
   И ладно бы это касалось только конницы! Чёрт с ними, с рейтарами недоделанными. Но увы. Нас, в смысле славную имперскую пехоту, учинённое фельдмаршалом разорение зацепило как бы не больше, чем кавалеристов, о чём мне было известно, опять же, не понаслышке. Дело в том, что одним из первых поручений, которое взвалил на меня герр Юлиус, едва утвердившись на должности помощника коменданта, стала проверка городского арсенала на предмет поживиться там чем-то полезным. Однако здравый, в общем-то, план полностью провалился, поскольку означенная проверка выявила полное отсутствие каких-либо запасов пороха, свинца, оружия и вообще хоть чего-нибудь стоящего. Интенданты Тилли, выступая в поход, выгребли всё подчистую, оставив на память о себе лишь жалкую горстку не подлежащих ремонту мушкетов да переломанных пик.
   Я, кстати говоря, тогда же, не иначе как от досады, прихватил несколько мушкетов с вздутием ствола в казённой части. Думал грешным делом доработать их напильником, удалив часть ствола непосредственно перед вздутием и таким образом заполучить учебные пособия, на которых можно было бы без особых помех отрабатывать основные приёмы заряжания. Как говорится, с худой овцы - хоть шерсти клок. Потому как зрелище наших недоделанных стрелков во время экзерциций с оружием вызывало почти физическую боль, а понимание того простого факта, что мне рано или поздно предстоит идти в бой вместе с этими криворукими увальнями, внушало нешуточную тревогу.
   В последнее время я, правда, несколько охладел к этой идее. С одной стороны обязанности писаря съедали большую часть свободного времени. С другой, благодаря общению с разными интересными личностями, у меня появилась куда более перспективная в плане повышения боеспособности наших недомушкетёров идея. Вот её-то мне и предстояло как следует обдумать за три дня оставшиеся до нашего выступления из Баутцена.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Oberstleutnant (нем.) - подполковник.
  
  
   Собственно, идея была даже и не моя, а, что называется, честно позаимствована. Ну и творчески переиначена - а как иначе то?
   А началось всё с короткого разговора между мной и одним шибко ушлым дезертиром. Парень прошлой осенью завербовался в саксонскую армию, но потом что-то не поделил с фельдфебелем и, трезво оценив свои шансы, смазал пятки салом. Недолгие странствия привели его в наш богоспасаемый стан под Баутценом, где горемыка изъявил желания вновь попытать счастья на воинском поприще, но уже под знамёнами императора. Конкретно же со мной его свело желание начать очередной этап своей карьеры с несколько более выгодных позиций. Проще говоря, этот хват захотел записаться в одну из рот наспех формируемого полка сразу унтер-офицером. Я в принципе был не против, тем более, что парень оказался и впрямь ушлым и готов был заплатить за свои нескромные желания целых два серебряных гульдена голландской чеканки неведомыми путями попавших в карманы саксонского дезертира (сам их обладатель на полном серьёзе утверждал, что выиграл монеты в кости у какого-то заезжего маркитанта из Гамбурга). Но малый опыт пребывания на писарской должности вкупе с врождённой осторожностью не позволили мне совсем уж безоглядно подходить к решению кадровых вопросов, а потому прежде чем вписать ретивого саксонца в соответствующий реестр, я решил всё же прояснить для себя уровень его квалификации. Вот тогда-то и выяснилась одна интересная особенность.
   Оказалось, что в саксонской армии с подачи нового командующего уже с год как пытаются ввести, не много, не мало, новый способ заряжания мушкетов. Со слов говорливого дезертира получалось, что тщательно отмерянную навеску пороха потребную для выстрела, заворачивают в бумажную обертку и туда же запихивают пулю. Получается патрон, каковой при заряжании необходимо "скусить" зубами, после чего просто высыпать его содержимое в ствол мушкета и прибить сверху шомполом, использовав бумажную обертку в качестве пыжа. Причём в саксонской армии ходят упорные слухи, что столь хитрое новшество вовсе не является изобретением Георга фон Арнима, а самым наглым образом подсмотрено им во время недавнего похода в Пруссию, куда его посылал на помощь полякам ныне опальный генералиссимус. Именно там старина Георг якобы и узрел, как подобным образом заряжали свои мушкеты не то сами шведы, не то их шотландские наёмники.
   Пребывая под сильнейшим впечатлением от услышанного, я в тот же вечер, едва вернувшись домой, достал и напялил свой старый добрый бандольер* с "апостолами"*, сумкой для пуль и роговой пороховницей. После чего, схватив мушкет для наглядности, стал мысленно его заряжать, отмечая в уме каждое производимое действие.
   Открыть полку, насыпать немного пороху из пороховницы, закрыть полку и пороховницу, перевернуть мушкет, открыть одного из "апостолов" и высыпать его содержимое в ствол, закрыть опустевший футляр. Достать из сумки пыж, запихнуть его в ствол и прибить шомполом. Затем достать пулю, закинуть её в ствол и прибить ещё одним пыжом. Убрать шомпол. Всё, можно целиться, не забыв предварительно проверить тлеющий фитиль и поправив его в случае необходимости.
   Вроде не так уж и сложно. Особенно, если все действия уже доведены до автоматизма. Правда, дополнительные трудности создаёт необходимость проделывать все указанные манипуляции синхронно с остальными камрадами, стоя с ними плечом к плечу в плотном строю. Тут уж лучше не зевать, если не хочешь получить локтём в бок в том самый момент, когда сыпешь порох на полку или в ствол. Если же с навыками беда, то напортачить при перезарядке - легче лёгкого, что регулярно демонстрируют мои нерадивые сослуживцы из последнего набора. Причём обгадиться они умудряются стоя в безопасности на учебном стрельбище. А что с ними приключится под огнём страшно даже представить. В принципе, если они хотя бы не убегут, побросав мушкеты, то будет уже неплохо.
   Впрочем, не будем о грустном. Предположим, что наши горе-стрелки, глядя на меня, Отто, рыжего Хорста и прочих ветеранов, всё же не разбегутся при виде наступающих шведов, а стуча зубами от страха, мужественно встретят врага дружными залпами. После чего, начнут дрожащими руками перезаряжать свои мушкеты. И вот если при этом они будут использовать вместо привычных "апостолов" бумажные патроны, то количество производимых во время зарядки движений уменьшится примерно вдвое. Соответственно, уменьшится и вероятность ошибки. Ну и время на перезарядку весьма изрядно сократится... Даже с такими криворукими стрелками, как наши недоученные рекруты. А может даже - особенно с такими. Ведь, как известно, легче научить полного бездаря, чем пытаться переучивать того, кто уже хоть что-то да умеет и мертвой хваткой держится за свои старые навыки. Но как бы то ни было, способность стрелять вдвое чаще противника - дорогого стоит. Donnerwetter, да за такую возможность я готов прозакладывать даже своё гефрайтерское звание вместе с полагающейся к нему прибавкой к жалованию!
   Недостатки, конечно, тоже имеются - куда ж без них? Взять тот же порох. Он, зараза такая, имеет паршивую привычку портиться от влаги. И если деревянный пенальчик с плотно пригнанной крышкой неплохо защищает от сырости, то про бумажную обёртку этого не скажешь. Один майский дождик и можно остаться вообще без зарядов. Утренняя роса, туман и прочая мокрота тоже может выйти боком. Если не сразу, то через недельку-другую точно. Хотя с такими напастями при должной сноровке можно бороться. Например, использовать под патроны промасленную и навощённую бумагу. Да и сами патроны на походе и биваке хранить в какой-нибудь водонепроницаемой упаковке.
   Впрочем, это всё ерунда. Основная трудность с патронами вовсе не в весенней сырости и даже не в бумаге, которую, кстати, еще следует где-нибудь достать. Главная проблема тут в том, как убедить герра Юлиуса пойти на столь смелый эксперимент! Но я ж не зря последние несколько недель подвизался на должности писаря - пришла пора применять новоприобретённые навыки на деле!
   Приняв столь радикальное решение, я в два глотка выхлебал остатки пива, отточенным движением отодвинул опустевшую кружку и, напялив на голову шляпу, пожелал собутыльникам доброй ночи. После чего решительно двинулся в сторону выхода - пора наведаться в гости к герру гауптману, а то вдруг завтра в бой, а мы не готовы?
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Bandolera (исп.) - перевязь, плечевой ремень, используемый для ношения различной стрелковой экипировки (см. иллюстрации).
   * Такое прозвище закрепилось за деревянными футлярами (пеналами) с порохом (один футляр - один пороховой заряд). Стандартная экипировка мушкетёра обычно включала 12 таких мерных футляров (по количеству учеников Христа, откуда, собственно, и произошло прозвище), как правило, подвешиваемых на специальную перевязь - бандольер.
  
  
   Герр Юлиус квартировал в солидном двухэтажном доме, на первом этаже которого располагалась бакалейная лавка, склад и коморки прислуги, а на втором находились хозяйские апартаменты. Причём почтенное семейство негоциантов волею гауптмана было выдворено из своих покоев и вынуждено ютиться по кладовкам да углам. В то время как фон Лаутербах с комфортом разместился на втором этаже, благо туда можно было попасть по отдельной внешней лестницы прямо со двора, минуя лавку и пыльные коморки. Вот на этой самой лестнице меня и встретил Хуберт. Командирский денщик, открыв дверь задом, выбрался на лестницу, сжимая в руках объёмистую кадку с водой, которую явно собирался выплеснуть во двор. Поскольку я в тот момент как раз находился под лестницей, то мне такой вариант как-то сразу не понравился.
   - Только попробуй, морда! Мигом все ступеньки задницей пересчитаешь!
   - Моравец, ты что ли?
   Хуберт, обернувшись через плечо, подслеповато прищурился, силясь рассмотреть меня в сгущающихся сумерках.
   - Я конечно! Кто ж ещё-то? Гауптман у себя?
   - У себя, где ж ему быть-то? Вот, только-только перед сном умывался.
   В доказательство своих слов, Хуберт слегка приподнимает злополучную кадку.
   - Ну и отлично, мне как раз с ним переговорить надо...
   С этими словами я, выйдя из тени, начал взбираться верх по слегка поскрипывающей лестнице. Однако денщик от такого поворота отчего-то заметно всполошился.
   - Поздно уже, герр гауптман почивать собирался. Ты это, лучше завтра приходи.
   - Тебя забыл спросить, когда мне приходить!
   Не обращая особого внимания на бурчание денщика, я продолжил своё уверенное восхождение по лестнице, пока не упёрся в деревянную лохань, которую Хуберт, пока суть, да дело, успел-таки опорожнить и теперь выставил перед собой в качестве своеобразного щита.
   - Не пущу! Тебе же хуже будет, если герра Юлиуса разбудишь. Он когда не в духе на расправу скор, характер у него - сам знаешь какой. Попадёшь под горячую руку - мало не покажется. Завтра приходи, еще мне спасибо скажешь, что на ночь глядя тебя, дурака, не пустил.
   Я, прищурившись, окидываю загораживающую проход полноватую фигуру недобрым взглядом:
   - Слышь, толстый, ты по морде давно не получал, что ли? Или, по-твоему, мне делать больше нехрен, как только к герру гауптману в гости набиваться?
   Хуберт пару секунд недоверчиво оглядывает меня из-за своего импровизированной щита, затем демонстративно втягивает носом воздух, словно принюхиваясь, и, наконец, неуверенно тянет:
   - Вроде не пьяный... Правда что-то срочное что ли?
   Тяжело вздохнув, я начинаю нарочито медленно засучивать рукава. Денщик, оценив мои приготовления, резко идёт на попятную.
   - Да ладно, чего ты, в самом деле? Ну, надо так надо! Мне то что? Моё дело маленькое... Только ты это, ты сам как-нибудь. Мне сейчас к нему лучше не соваться.
   Бормоча себе под нос, Хуберт осторожно сдаёт задом, пропуская меня в дом, после чего спешит затеряться в тёмных недрах коридора, а я, вдохнув поглубже, негромко стучу в единственную дверь, из-под которой выбивается тонкая полоска мерцающего света от горящей свечи.
   - Берти, паршивец, я же сказал, чтоб духу твоего тут не было! Какого чёрта мне не дают спокойно заснуть в собственном доме?!
   - Это я командир.
   Несмотря на не слишком вдохновляющее начало, я аккуратно приоткрываю дверь, просовываю в образовавшуюся щель голову и быстро оглядываюсь. Герр Юлиус восседает на расстеленной кровати в одном белье и нательной рубахе, зато с пистолетом в руке, который он незамедлительно направляет в мою сторону. Признаться, от такой картины у меня даже мелькнула мысль, что осторожный денщик, возможно, был в чём-то прав, и наши пороховые дела действительно можно было бы отложить на завтра... Но пока я думал, гауптман, приглядевшись, опускает пистолет, а выражение его недобро прищуренных глаз сменяется с подозрительного на удивлённое.
   - Моравец? А ты какого дьявола тут забыл?
   - Добрый вечер, герр гауптман.
   Воспользовавшись сменой начальственного настроения, я осторожно проскальзываю в комнату, аккуратно прикрыв за собой дверь.
   - Есть один важный разговор. Не для канцелярии коменданта.
   - Хм-м...
   Удивление в глазах ротного сменяется заинтересованностью. Пару мгновений любопытство борется с ленью и раздражением, наконец, фон Лаутербах кладет пистолет на прикроватный столик и машет рукой, указывая на свободный стул.
   - Ладно, рассказывай, что там у тебя?
   Я облегчённо выдыхаю, после чего, подвинув стул поближе к кровати, усаживаюсь на него верхом и начинаю свой рассказ.
   К концу моего повествования гауптман выглядит даже более задумчивым, чем после совещания под председательством коменданта, на котором его показательно прокатили, так и не утвердив в должности командира полка.
   - Говоришь, с этими патронами даже наши криворукие рекруты смогут стрелять вдвое чаще?
   - Ну, за вдвое не поручусь, но давать три выстрела вместо двух - точно смогут. И осечек меньше будет по идее...
   - Хм-м-м... Звучит неплохо... вот только где мы пороха возьмём, чтобы так лихо палить?
   Каверзное замечание ротного помимо воли заставляет мои губы кривиться в самодовольной ухмылке.
   - Так в том-то и дело, герр гауптман! Вы же с герром комендантом как уговорились? Что две трети всего пороха мы с собой забираем. А сколько фунтов в тех третях - про то мы с вами знаем, потому как арсенал на днях инспектировали, да может комендант ещё - если он, конечно, ту опись читал, когда вы ему на подпись её давали.
   Тут я бросаю на командира пытливый взгляд, на что он отвечает тихой ухмылкой, исполненной чувства собственного превосходства - не боись, мол, всё как надо было.
   - А герр Хайно, что полк наш поведёт - про то не ведает. Болеет он, сегодня вон на ногах еле стоял - не до того ему, чтоб самолично по складам бегать, да проверять. Потому герр комендант снаряжаться в поход вам и поручил. Официально поручил, приказом. Всё чин по чину. Вот и получается, что...
   - Что Хайно понятия не имеет, сколько у нас пороха. А когда хватится, проверять уже поздно будет - обратно в Баутцен не побежишь. Но пороха от этого больше не станет.
   - В полку - нет. А в нашей роте...
   - Погоди!
   Герр Юлиус принимается задумчиво теребить левый ус.
   - Ты что, хочешь подделать полковую опись, утаив часть полученного пороха?
   - Ну-у-у, можно и так конечно. Всё равно ж эту опись я составляю, а вы подписываете. Правда там ещё комендант заверить должен... Но можно и проще сделать. Укажем, что получено из арсенала пороха для изготовления такого-то количества патронов. Вот сколько укажем - столько и поделим на всех поровну. А что не укажем, то наше будет. Если даже герр Хайно пронюхает как-то сколько того пороха в фунтах было, всегда отбрехаться сможем, что при изготовлении патронов часть пропала. Ну, рассыпалась там, или отсырела - мало ли...
   - Гм... и что ж мы укажем на весь полк?
   - А по 12 патронов на стрелка. Всё чин по чину - полный боекомплект, так что не придерутся.
   - А сколько достанется нам?
   - Если я правильно посчитал (а я дважды перепроверил!), то ещё по три с половиной дюжины сверх того на брата. Можно будет как следует погонять наших увальней с настоящей стрельбой и ещё на два хороших боя останется. А будут спрашивать, откуда такое богатство - скажем, что с прошлой кампании сберегли, ещё с Валленштайновых запасов.
   Ответом мне служит напряжённая тишина. Герр гауптман хмурится, зачем-то крутя в руках пустую трубку и задумчиво посматривая исподлобья. Затем, вздохнув, негромко произносит, глядя мимо меня в тёмный угол за рукомойником и, как будто, размышляя вслух:
   - Может и жаль, что француз так быстро выздоравливает. Из тебя получился бы отличный секретарь...
  
  
   Я блаженно потягиваюсь, зевая во всю пасть, и глубокомысленно подытоживаю свой незамысловатый рассказ о патронной эпопее:
   - Всё хорошо, что хорошо заканчивается.
   Отто с Хорстом, зашедшие проведать Франца, который очухался настолько, что сегодня впервые самостоятельно выбрался из дому, чтобы подышать свежим воздухом и в итоге задержавшиеся послушать последние новости, озабоченно переглядываются.
   - Всё равно не могу понять, как ты это провернул.
   Шульц недоумённо пожимает плечами. Хорст согласно кивает, присоединяясь к мнению старшего товарища. Я небрежно отмахиваюсь:
   - Да ничего сложного на самом-то деле. Главное гауптмана убедил, а дальше уже мелочи.
   Фельдфебель недоверчиво хмыкает.
   - То-то и оно, что нашего гауптмана - чёрта с два в чём-то убедишь. Он упёртый как баран, дело своё знает и советов от нижних чинов слушать не любит. Он и от старших-то чинов не любит, если на чистоту...
   - Вот!
   Я наставительно поднимаю вверх указательный палец, акцентируя внимание слушателей на ключевом моменте.
   - А что у нас было в день моего разговора с герром Юлиусом? Правильно - совещание у коменданта!
   - И что с того?
   - А то, что там нашего герра Юлиуса слегка обидели - не назначили командиром, поставили под начало какого-то полудохлого оберст-лейтенанта, которого от болезни на ветру шатает. И тут я со своими патронами... Вот у герра гауптмана и появился шанс хоть так новое начальство нахлобучить...
   Фельдфебель с унтером обмениваются понимающими ухмылками. А кутающийся в одеяло Галланд победоносно улыбаясь заявляет:
   - Моя школа!
   После чего заходится в приступе глухого кашля.
   - Твоя, твоя... Ты-то сам как? Дорогу выдержишь? А то мы завтра выступаем - и так уже на день задержались.
   - Выдержу.
   Француз, отдышавшись, утвердительно кивает и заворачивается в одеяло поплотнее.
   - В седле сидеть не смогу, конечно, но на повозке - можно. Думаю, в пути окончательно оклемаюсь, если Эльза не добьёт меня своими отварами.
   - Э, она для тебя же старается, между прочим!
   Тут Отто одобрительно кивает, уточняя:
   - К тому же почти бесплатно!
   Галланд в ответ вымученно улыбается:
   - Ну, спасибо ей, чего уж. Если б не её отрава, может и сдох бы по дороге.
   - То-то и оно, что по дороге. Щас-то ты герой, вон аж сам с крыльца спустился. А ну как двинемся, и тебя опять развезёт?
   Франц недоверчиво шмыгает носом, словно прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, после чего решительно встряхивает головой:
   - Не, нормально всё будет. Через пару дней совсем на ноги встану. Наверное. А пока прокачусь в повозке тихонечко. Надеюсь, нас не будут гнать форсированным маршем? У нас же командир новый тоже не вполне здоров, как я понял...
   Я насмешливо фыркаю:
   - Сдаётся мне, наш гауптман не теряет надежды, что герр Хайно таки скопытится в дороге. Тогда можно будет заявиться в стан Тилли во главе целого полка, а это сам понимаешь - дорогого стоит. Так что на счёт форсированного марша я бы не зарекался. Тем более, что мы и так уже задержались...
   - Это я уже слышал. А из-за чего, кстати?
   - Так из-за патронов же этих самых. Из-за чего же ещё?
   - А что с ними не так?
   - С ними всё так, кроме того, что их нет. Точнее не было. Вот и пришлось их делать. Пока всё достали, пока бумагу промаслили, да пока накрутили сколько надо...
   - О, кстати, всё хотел спросить: где ты достал столько бумаги? Только не говори мне, что спёр в канцелярии коменданта - всё равно не поверю!
   - Не, в канцелярии я спёр всего дюжину листов и бронзовую чернильницу. И то не для патронов, а так - про запас. А бумагу я достал в городском архиве.
   - Это как?
   - Как, как... Я ж туда заглядывал, когда опись по городскому арсеналу составлял. Там этих бумажек - страсть сколько. До потолка всё завалено! Ну, вот и подумал: чего зря добру пропадать? Гауптман написал запрос бургомистру, чтоб предоставил для изучения всю документацию по городскому арсеналу. На предмет проведения аудита. А то последняя проверка выявила недостачу пороха и прочей амуниции. Комендант приказ подмахнул. Ну а я с ним заявился в ратушу, а оттуда прямиком в архив. Да и выгреб у них все бумажки, которые по военному ведомству числились. Вот из них мы патронов и накрутили, чтоб, значится, хоть какая-то польза армии со всего этого бумагомарательства была. Ну и все концы в воду, опять же. Теперь уже ни герр Хайно, ни комендант, ни сам фельдмаршал Тилли не разберутся: сколько там того пороху было, сколько нам досталось, и куда он весь делся.
   Хорст во время всего рассказа приглушённо хрюкает, давясь смехом. Отто добродушно усмехается, а Франц понимающе кивает:
   - Вот это правильно! А то на войне никогда не знаешь, кого больше бояться - врага или проверки от собственного командования. В конце концов, шведские стрелки могут и промахнуться, а вот профос* - вряд ли. А уж если наш гауптман не поладил с новым командиром...
   - Мда, если б не это, ты б уже мог быть секретарём командира полка, а я б уж как-нибудь простым ротным писарем...
   Ответом мне служит дружное ржание. И лишь через пару минут, поборов приступ веселья и в очередной раз прокашлявшись, Франц, извиняясь, разводит руками:
   - Прости, камрад, но с герром Хайно я тебе не помощник. Разве что Эльза с каким-нибудь зельем пособит.
   Реплика француза вызывает новый взрыв смеха. Хотя я посреди всеобщего веселья, всё же бросаю на Отто вопросительный взгляд. Не, ну а вдруг? Мало ли, как говорится... Фельдфебель, не прекращая ржать, чуть заметно покачивает головой. Ну, нет, так нет.
   - Ну и ладно. Авось и так обойдётся.
   - Прорвёмся, как-нибудь.
   Отто, всё ещё добродушно посмеиваясь, привычно переводит разговор в деловое русло:
   - Ты лучше скажи, что там с твоими патронами, не подведут?
   Я в ответ на столь явное недоверие к своему нововведению недовольно кривлю морду.
   - Обижаешь! Сегодня утром герр гауптман лично десять штук наугад отобрал, и я их при нём же сам по мишени за городскими воротами и отстрелял.
   - И как?
   - Вон у Рыжего спроси, он там рядом тёрся.
   Шульц, вопросительно изогнув бровь, оборачивается к Хорсту и тот спешит поделиться впечатлениями:
   - Я такой частой стрельбы в жизни не слыхивал! Ты меня знаешь, Отто - не первый год вместе воюем. И клянусь Девой Марией и её бесподобными сиськами, что я бы не смог за такое время сделать больше шести выстрелов, даже если бы мне приказал сам архангел Михаэль! А я ведь, господь свидетель, не самый плохой стрелок в нашей армии. Да кому я говорю, ты же и сам это знаешь!
   - Хм, выходит правда? Теперь наши криворукие мушкетёры смогут стрелять вдвое чаще?
   Я пожимаю плечами:
   - Ну, вдвое - вряд ли... Но что чаще - факт.
   - А как с меткостью? Хотя кого я спрашиваю...
   Мы с Хорстом весело скалимся в ответ, после чего унтер, растопырив пальцы, изображает перед грудью окружность размером примерно с обеденную тарелку.
   - Вот в такой круг десять пуль положил. Все до единой! Со ста шагов! Я тебе говорю, ему ворожит сам дьявол! Не может простой человек бить точнее, чем божий гнев!
   - Цыц!
   Отто мигом утрачивает всю весёлость и, поднеся к носу Хорста сжатый кулак, угрожающе цедит сквозь зубы:
   - Вякнешь такое ещё раз и сможешь своими глазами взглянуть на собственную задницу изнутри, понял?
   Рыжий мигом сдаёт назад и примирительно подняв руки частит:
   - Да ладно, чего ты? Я ж всё понимаю! Моравец - наш парень!
   - То-то же! И будь я проклят, если не рад тому, что он стоит в одном строю с нами, а не с теми, кто против нас.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
  -- Profos (нем.) - воинская должность. Профосы, помимо прочего, отвечали за поддержание порядка, охрану помещённых под арест солдат и приведение в исполнение назначенных им наказаний.
  
   Шанс на деле подтвердить данную Отто оценку выпал очень скоро - на третий день после нашего выступления из Баутцена. Хотя начиналось всё на редкость буднично, можно даже сказать мирно. Полк Гольдаккера, во исполнение полученных приказов, деловито пылил по дорогам Силезии на соединение с главными силами Тилли, когда в час пополудни к нашей компании, неспешно марширующей в голове войсковой колонны, подъехал герр Юлиус. Гауптман, как и всегда в последнее время, был при полном параде - верхом, с лихо закрученными и напомаженными усами, в начищенной кирасе, с новым пером на шляпе и в дорогом плаще, который раньше одевал лишь по торжественным случаям. Словом, наш ротный всячески демонстрировал, что он тут всеми командует и вообще самый главный, что, учитывая продолжающуюся болезнь оберстлейтенанта Хайно, было не так уж далеко от истины. Тем более странным являлось препаршивое настроение, явно отпечатавшееся на благородной харе герра Юлиуса... Впрочем, отец-командир поспешил развеять наше недоумение, буквально выплюнув с высоты седла, даже не глядя в нашу сторону:
   - Пропали шестеро фуражиров из роты фон Витта. Отправились вчера утром пощупать хутор к югу от дороги, который мы прошли три часа назад, и до сих пор не вернулись. Отто, возьмёшь один взвод и проверишь, где их черти носят. Только не задерживайся. Мы остановимся на ночёвку в Брокдорфе - догонишь колонну там.
   - А как же наши цыгане?
   Морда командира при упоминании горе-рейтаров кривится так, словно он махом опрокинул в себя рюмку уксуса.
   - Их отправили вперёд квартирьерами, небось уже щупают брокдорфских баб да ощипывают последних гусей.
   - Везёт уродам...
   - Вот и ты не зевай.
   Гауптман, наконец-то, соизволяет обратить к нам свой светлый взгляд и многозначительно добавляет:
   - Фуражировку, между прочим, никто не отменял.
   После чего разворачивается и, даже не оглянувшись, даёт шпоры коню, уносясь куда-то в хвост колонны. А мы с Отто остаёмся переваривать услышанное. Впрочем, ненадолго. Гауптман ещё не успел скрыться с глаз за вереницей повозок ротного обоза, как фельдфебель уже принялся привычно раздавать распоряжения. И первым под раздачу попал любопытный Хорст, сунувшийся разузнать, что там принесло высокое начальство на наши многострадальные головы.
   - Собирай своих, есть работёнка.
   Унтер молча кивает и, щедро перемежая уставные команды дежурными сквернословиями, начинает строить свой взвод у обочины. А Отто, не меняясь в лице, тем же будничным тоном, но уже обращаясь ко мне, добавляет:
   - Раздай мушкетёрам по комплекту патронов.
   - Думаешь, пригодятся?
   Поиск полудюжины потенциальных дезертиров и даже фуражировка на небольшом хуторе в несколько дворов не выглядят таким уж опасным занятием, но опыта у Отто поболее моего и его равнодушный вид тут не показатель. Я отлично помню, как таким же скучающим голосом он велел повесить троих крестьянских мальчишек, пытавшихся на привале спереть у нас конскую упряжь.
   - Кто знает?
   Фельдфебель безразлично пожимает могучими плечами.
   - Но лишними не будут точно.
   Ну, раз старший товарищ так считает...
   Я неспешно направляюсь навстречу влекомым флегматичными лошадками фурам. Поравнявшись с третьей из них, взмахом руки велю вознице притормозить и, дождавшись остановки, киваю любопытно выглянувшему из-за парусинового полога Йенсу, который дисциплинированно, как ему и было приказано, маршировал позади "пороховой повозки", охраняя наши боеприпасы от неизбежных на войне случайностей.
   - Тащи ящик, мелкий.
   Вот за что люблю этого лопоухого крысёныша, так это за сообразительность. Не переспрашивая и не задавая дурацких вопросов, Фишер понятливо кивает и, отложив собственный мушкет, скрывается в недрах фургона, чтобы через десяток секунд вновь явиться пред мои ясные очи, но теперь уже задом наперёд, волоча за собой увесистый, окованный железом сундук. Спускают наш пороховой запас на грешную землю они уже вдвоём с возницей. А я руковожу процессом со стороны, поигрывая массивным ключом от навесного замка. Ну а что? Начальство я или где? Опять же, патроны эти - почти исключительно моя личная заслуга. Так что их хранение со всеобщего молчаливого согласия доверили тоже мне. Ни гауптман, ни даже хозяйственный как хомяк Отто, слова поперёк не сказали. Вот и храню... К слову, весьма успешно. По крайней мере, сырость вроде удалось побороть.
   Я придирчиво осматриваю аккуратные ряды патронов, переложенные толстыми листами вощёной бумаги - как будто всё в порядке, осталось только проверить в деле. Оглянувшись, киваю вопросительно поглядывающему в нашу сторону фельдфебелю и ору мнущимся на обочине мушкетёрам Хорста:
  -- Подходим по одному, патронные сумки приготовить.
  
  
   Четыре часа спустя мы уже всей толпой в четыре с лишком дюжины рыл сидели в кустах неподалёку от злополучного хутора, ожидая результатов разведки. Хорст с неполным десятком ветеранов отправился на рекогносцировку, а основные силы во главе с Отто вооружённые до зубов и донельзя взвинченные таились в заросшей диким орешником балке. Рыжий, уповая на нашу численность, поначалу предлагал, не мудрствуя лукаво, окружить хутор и взять тамошних пейзан в оборот. Но многоопытный фельдфебель, съевший на подобных делах не одну собаку, не стал наобум соваться туда, где уже бесследно исчезли камрады из соседней роты, предпочтя действовать осторожно. Так что вперёд ушла разведка из наиболее испытанных вояк, а молодняк под присмотром нескольких опытных товарищей остался дожидаться условного сигнала, нервно стискивая оружие и поминутно оглядываясь в поисках неведомого врага.
   В итоге тягостное ожидание оказалось прервано не криками и выстрелами со стороны загадочно молчавшего хутора и даже не явлением таинственного супостата, а запыхавшимся посыльным из высланной нами же разведки. Немного отдышавшись, гонец доложил, что хутор благополучно захвачен без единого выстрела. Более того, силам передового дозора удалось взять языка!
   В ходе дальнейших расспросов выяснились достаточно интересные подробности. Разведчики Хорста, добравшись на место и осмотревшись, нашли хутор покинутым. Причём жильё было оставлено организованно и сравнительно недавно -- день, максимум два назад. Над трубами не вился дымок, дома, сараи и погреба были аккуратно закрыты, скотина и всяческая дворовая утварь -- исчезли. Но пыль и запустение еще не успели завоевать покинутые людьми владения. Всё указывало на то, что хуторяне свалили организованно, прихватив все ценные пожитки и тщательно заметая за собой следы. Причём сделали это буквально накануне нашего появления. А если уж быть до конца точным, то именно от понимания неизбежности нашего визита они скорее всего и свалили.
   Но если бауэры отчалили недавно, да ещё и со всем своим барахлом, то уйти далеко они просто не могли. Да и отправляться в дальние странствия весной, когда большая часть запасов подъедена, а до нового урожая ещё ой как далеко, бросив только что засеянные поля -- довольно сомнительное мероприятие. Рассудив подобным образом, Хорст весьма логично предположил, что крестьяне вовсе никуда не уезжали на своих скрипучих подводах, а просто схоронились в одном из окрестных лесочков, дожидаясь пока ненасытную валленштайнову саранчу в нашем лице пронесёт мимо попутным ветром войны. А предположив, начал действовать, разбив свою разведгруппу на три поисковые тройки и отправив их прочёсывать ближайшие окрестности, велев обратить особое внимание на места, удобные для скрытного наблюдения за покинутым хутором и ведущей к нему дорогой. Такая тактика принесла свои плоды в виде двух весьма подозрительного вида типов в крестьянской одежде, но при оружии, застуканных в зарослях бузины за выгоном. В процессе знакомства один из наблюдателей получил палашом по голове и, по выражению разведчика, слегка пораскинул мозгами. Зато другой был скручен и доставлен к Хорсту на допрос. Что случилось дальше связной не знал, так как сразу после захвата языка рыжий отправил его к нам, чтобы доложить о достигнутых успехах.
   Выслушав всё это, Отто секунд десять хмурится, задумчиво поглаживая гладко (ну почти) выбритый подбородок, затем, рубанув рукой воздух, решительно командует:
   - Выступаем!
   После чего уже тише, так чтобы слышал только я и еще двое гефрайтеров, стоящих поблизости, добавляет:
  -- Послушаем что там наплёл пленный, тогда и разберёмся, что делать дальше.
   Уж не знаю, что там пытался рассказывать пленный изначально, но к нашему приходу выглядел он откровенно неважно да и звуки издавал довольно-таки невнятные. Возможно, конечно, что в последнем обстоятельстве была повинна заткнутая ему в рот тряпка со следами крови. Зато крутящийся тут же Хорст прямо-таки лучился уверенностью и самодовольством, буквально с порога принявшись излагать последние новости.
  -- В общем, они решили отсидеться, пока войска не пройдут мимо. Схоронились в леске за речкой, тут неподалёку. А этих двух живчиков (тут Хорст кивает себе за спину на связанного пленного) оставили наблюдать за своими сраными сараями издалека, чтобы, значит, сразу прознать когда пора валить еще дальше. Ну или о том, что уже можно возвращаться. Да только мы их взяли по тихому, так что никого они предупредить не успели.
  -- А они оставили только этих двоих? Всего один пикет?
   Отто сходу задаёт вопрос, который буквально крутился у меня на языке еще по дороге к этому злосчастному хутору. Рыжего, судя по всему, он тоже немало беспокоил, поскольку ответом на него он озаботился заранее.
  -- Этот (тут следует очередной небрежный кивок за спину) клянётся спасением своей души, а больше ему сейчас клясться и нечем, что кроме них тут со вчерашнего дня никого не было. Их самих должны были сменить только на утро. По тому запасу жратвы, что был у них в котомках -- похоже на правду. Кстати, со жратвой у них всё в порядке. Тилли прошёл стороной, фуражиры к ним ни разу не наведались.
  -- А те шестеро из роты фон Витта?
  -- Заходили вчера, но неудачно. Под бережком теперь лежат. Кстати, у этих двоих, что мы взяли, был армейский мушкет. Ну а селюки после этого снялись и откочевали за речку. Тут недалече. Если сейчас выступим, до темноты успеем прихватить всех тёпленькими. Что скажешь, командир?
   Отто пару долгих мгновений смотрит тяжёлым взглядом на притихшего в своём углу пленника, после чего уточняет:
  -- Дорогу хорошо разузнал?
  -- А то!
   Хорст самодовольно усмехается в свои рыжие усы.
  -- Тут и брод есть подходящий...
   Фельдфебель, решившись, кивает.
  -- Выступаем. Пойдёшь с передовым дозором.
   После чего, бросив косой взгляд в сторону связанного хуторянина, подводит закономерный итог:
  -- А этого на ветку.
   Рыжий расплывается в счастливой улыбке:
  -- Само собой, командир, само собой...
  
  
   Сама операция по захвату коварных бауэров прошла, что называется, без сучка, без задоринки -- сказался немалый опыт отцов-командиров в организации мероприятий подобного рода. Ну и крестьяне, которым соответствующего опыта как раз-таки не хватало, существенно облегчили нам задачу.
   Всё потому, что вздумавшие прятаться от солдат кайзера пейзане не придумали ничего лучшего, чем затаиться в достаточно густом леске за неширокой, но бойкой речушкой. Местечко было и впрямь довольно глухое, вот только свой лесной лагерь они разбили фактически на небольшом мысу с трёх сторон омываемым рекой, дающей в том месте затейливую петлю. Лесные своды и отделяющий от потенциальной опасности водный поток наверняка давали ощущение безопасности. Вот только речка в том месте оказалась не проходима в брод, а значит достаточно было всего лишь перекрыть не такое уж широкое основание мыса, чтобы лесные сидельцы оказались в самой натуральной ловушке.
   Второй ошибкой крестьян, в итоге ставшей для них поистине фатальной, была отвратительная организация караульной службы. Нет, за главным бродом -- на натоптанной тропе, по которой раньше гоняли коров, наблюдали. Целых двое селюков при оружии, наподобие тех, что попались разведчикам Хорста за околицей хутора. Но был ведь еще и второй брод -- ниже по течению. Конечно, он был существенно дальше и не такой удобный -- скотину по нему точно не прогнать. Да и знали про него наверняка только местные. Ну и Хорст, умевший, когда надо, разговорить даже мёртвого. Точнее те, кого он брался разговорить, зачастую очень скоро оказывались мёртвыми... но это уже детали.
   Как бы то ни было, брод мы нашли. И он оказался не охраняемым. В полном соответствии с показаниями пленного. По крайней мере, тщательное наблюдение не выявило никакого человеческого присутствия на противоположном берегу. Впрочем, рыжий не стал рисковать, отобрав из своей команды троих умеющих плавать и послав их еще ниже по течению за ближайший поворот реки. Там парни, избавившись предварительно от большей части одежды, переправились через стремнину вплавь с одним лишь холодным оружием. После чего скрытно подобрались к броду с тыла. И лишь убедившись в отсутствии нежелательных свидетелей, дали сигнал переправляться остальным.
   Дальше началась самая неприятная часть операции, когда надо было брести по пояс в воде, борясь с довольно резвым течением, держа при этом над головой мушкеты и патронные сумки. Балансируя на скользком илистом дне и ежесекундно рискуя окунуться в бодрящую весеннюю водичку с головой солдаты один за другим перебирались на противоположный берег, ругаясь себе под нос и посылая кары небесные на головы коварных крестьян, удумавших прятаться от доблестных воинов кайзера в такой несусветной глухомани. Впрочем, несмотря на очевидное недовольство участников, переправа прошла вполне успешно, хотя двое особо невезучих индивидов таки умудрились макнуться в ручей с головой, основательно замочив как собственную репутацию (и хрен бы с ней), так и имевшийся у них на руках запас патронов (а вот это уже обидно). Я, наблюдая за этой картиной с берега, мысленно поставил себе отметку на будущее подумать о мерах по сохранению пороха сухим в таких вот неприятных, но не таких уж редких на войне ситуациях. Пока же следовало побыстрее разобраться с текущими делами.
   Солнце стремительно клонилось к западу, посылая последние лучи света сквозь по весеннему яркую листву и подсвечивая розовым брюшка неспешно плывущих по небу кучевых облаков. На землю быстро опускались сумерки, а ночной бой не входил в наши планы. Так что, понукаемые негромкими командами и энергичными пинками младших командиров, солдаты, по-быстрому проверив оружие, патроны и запасные фитили, вылив воду из сапог и наскоро подогнав экипировку, начали строиться в боевой порядок.
   Собственно атака прошла на удивление гладко. Развернувшись цепью, взвод Хорста вломился в табор временных переселенцев, застигнув беглых бауэров, что называется со спущенными штанами. Крестьяне как раз пригнали с близлежащего лужка свою скотину и были заняты её обихаживанием, а также приготовлением нехитрого ужина и подготовкой ко сну. Нападения на ночь глядя явно никто не ждал, так что мы свалились на них как снег на голову.
   Нет, совсем уж незамеченным наше приближение конечно же не осталось. Несколько десятков мужиков, продирающихся через жидкий подлесок, звякая оружием, хлюпая мокрыми башмаками и негромко матерясь, когда незамеченные в сумерках ветки хлестали по лицу особо неудачливых солдат, всё же создавали достаточно шуму, чтобы привлечь внимание некоторых крестьян. Так что крики тревоги всё же раздались до того, как мы появились на сцене во всей своей мокроштанной красе, но времени предпринять что-то действенное у местных уже не осталось. Выход с мыса был надёжно перекрыт, а воинственный клич изданный Отто и дружно подхваченный всем нашим доблестным воинством вызвал в рядах противника, уже охваченных нездоровой суматохой, настоящую панику. Несколько явно не прицельных выстрелов, данных не иначе как от избытка энтузиазма, окончательно похоронили волю пейзан к сопротивлению, если таковая вообще имелась.
   Фактически всё "сражение" свелось к ловле мечущихся и вопящих крестьян и особенно крестьянок. В каковом деле пришлось поучаствовать и мне, хотя находясь изначально во второй линии в качестве своеобразного резерва я, честно говоря, рассчитывал ограничиться ролью стороннего наблюдателя. Не вышло.
   Белобрысая деваха, кровь с молоком, вылетела прямо на меня из-за ближайшего куста. Увидев новую опасность, беглянка вскрикнула и попыталась юркнуть в сторону. Надо сказать, что данный манёвр был проделан весьма шустро, но всё же недостаточно быстро, чтобы обмануть хорошо развитые хватательные рефлексы. Короткий бросок и в моей левой руке оказывается зажата толстая коса цвета спелой пшеницы. Довольно сильный рывок, заполошный крик и девица картинно падает к моим ногам. Чтобы тут же, сжавшись в комок и обхватив голову руками, начать частить на местном сорбском диалекте:
  -- Отпустите, господин! Я простая хуторянка, я не сделала ничего плохого, я...
  -- А ну цыц!
   Для убедительности дёргаю всё ещё удерживаемую косу, чтобы прекратить поток невнятных причитаний. Дальнейшее наше общение прерывает очередное внезапное явление - из-за куста пыхтя и отдуваясь вываливается один из наших солдат, сжимая в руке обнажённый палаш. Едва увидав свернувшуюся у моих ног девку, парень меняется в лице и обвиняюще ткнув пальцем в нашу сторону выдаёт:
  -- Отдай! Она моя!
   А вот это уже интересно... Недоверчиво сощурившись, я окидываю неожиданно нарисовавшегося конкурента скептическим взглядом. Из последнего пополнения, зачисленного в роту уже в Баутцене. Довольно крепкий, задиристый и не очень умный парень. Кажется, его звали Йохан. Хотя это не так важно. Разевать хлебало на меня ему в любом случае не по чину. Я демонстративно накручиваю всё ещё удерживаемую косу на запястье, в то же время перехватывая поудобней свой мушкет.
  -- - Твоя? Что-то я этого не заметил, приятель...
   Йохан, или как там его, шумно сглатывает. Кажется, до парня начало доходить с кем он связался и чем это для него чревато. Однако отступить просто так мешает гордость. Или недостаток мозгов.
  -- Я... я её почти поймал.
   В качестве доказательства Йохан демонстрирует зажатые в левой руке разорванные бусы. Я насмешливо хмыкаю:
  -- И что ж тебя остановило?
  -- Мне помешал какой-то парень -- кинулся на меня как сумасшедший. Пока я его успокоил, эта успела вырваться!
   Я только криво ухмыляюсь:
  -- Не повезло тебе, камрад.
   Йохан недовольно сопит, угрюмо глядя на меня исподлобья, затем бросает жадный взгляд на притихшую беглянку. Улучив момент я тоже кошусь на свою нежданную добычу. Девица, надо сказать, очень даже ничего. Круглолицая, голубоглазая... и весьма аппетитная, с какой стороны не посмотри. Понятно почему камрад так завёлся! С другой стороны, лично меня раскладывать её на лужайке как-то не тянет -- хрен его знает почему... Но и уступить просто так -- не вариант. Урон авторитету, товарищи не поймут. Хотяяяя...
  -- Сегодня не твой день. Зато вчера тебе, говорят, свезло. Я слышал ты выиграл на спор гольдгульден* у старого Михеля?
   Мой неудачливый конкурент пару секунд непонимающе таращится на меня, затем, сообразив, недовольно поджимает губы. Потом переводит взгляд на всё еще сидящую на земле красотку. Следующие пару секунд я с интересом наблюдаю на его плутоватой роже отражение жестокой битвы между жадностью и похотью. Наконец жадность признаёт своё поражение и Йохан, решительно тряхнув головой, выуживает откуда-то из-за пазухи и протягивает мне тускло поблёскивающую в лучах заката монетку. Я с усмешкой отпускаю всё ещё удерживаемую косу и аккуратно подбираю золотой кругляш с заскорузлой солдатской ладони. После чего деликатно отхожу в сторону.
   Бесшумно вынырнувший из вечерней мглы Отто, оценив мой улов и, походя мазнув взглядом по утаскиваемой за кусты девице, с нескрываемой ехидцей в голосе интересуется:
  -- Не продешевил?
   Я ловлю на лету подброшенную большим пальцем монетку и беззаботно пожимаю плечами:
   - Жизнь покажет!
   -------------------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Золотой гульден, он же дукат - золотая монета весом около 3,5 грамм.
  
  
   Отто как-то неопределённо хмыкает и кивнув в сторону благополучно захваченного нами лагеря беглых хуторян благодушно уточняет:
   - Ладно, пора и делом заняться. Как думаешь, теперь верные подданные императора помогут его доблестным солдатам с фуражировкой?
   Приходится приложить некоторые усилия, чтобы задавить рвущуюся наружу улыбку, придав лицу преувеличенно серьёзное выражение.
   - Ну-у-у... я себе немного мясца уже раздобыл... не без помощи святого Альбануса, конечно же.
   С этими словами я в очередной раз подбрасываю только что заработанную нелегким солдатским трудом монетку, на аверсе и реверсе которой, несмотря на некоторую потёртость, вполне явственно различаются изображения упитанного ослика и грустного святого, держащего в руках собственную голову*.
   - Предсказатель из меня, откровенно говоря, ещё тот, но сдаётся мне, это доброе предзнаменование.
   Отто в ответ добродушно фыркает.
   - А вот сейчас поговорим с местным старостой, тогда и решим какой из тебя предсказатель.
   Староста отыскался в плотной толпе хуторян, согнанных в кучу и нервно перетаптывавшихся под прицелом десятка мушкетов. Шульц, окинув это сборище ленивым взглядом, безразлично ткнул пальцем в полнеющего, но всё ещё крепкого дядьку с кустистыми бровями и заметной сединой на висках.
   - Ты! Подойди!
   Мужик, одетый с некоторой претензией на достаток, по крайней мере на фоне всех остальных, поспешно семенит нам на встречу, на ходу срывая шапку, и подобострастно кланяется.
   - Ты тут за старшего? Староста? Или как там у вас говорят, войт*?
   Мужик снова кланяется, практически в пояс.
   - Истинно так, герр офицер. Хуторские меня вроде как за старшего держат. Мы мирные люди, никому зла не делаем, если что не так сделали -- не серчайте, герр офицер.
   - Мирные, говоришь?
   Отто недобро усмехается.
   - К вам тут недавно заглядывали шесть наших парней... Не помнишь таких?
   - Нет, ваша милость.
   Староста поспешно кланяется, демонстрируя нам лысеющую макушку. Видимо, чтобы хоть так спрятаться от злого фельдфебельского прищура. Не слишком удачная попытка.
   - Не помнишь, значит... Ну что ж, тогда заплатишь мне по пять талеров за каждого. Может это освежит твою память?
   Тут мужик уже не стал размениваться на поклоны, натурально рухнув на колени.
   - Помилуйте, герр офицер! Да откуда ж у нас такие деньги?!!! Не погубите!!! Мы простые крестьяне!
   - Ну да, ну да...
   Отто сочувственно кивает, изображая понимание.
   - Простые, конечно. Те шестеро, что вы утопили в реке тоже были простыми. Kaisersoldaten, verstehen?* Потому вы заплатите за них всего по пять талеров. Если бы среди них был хоть один унтер, то плата выросла бы вдвое.
   Староста, видимо исчерпав запас словесных аргументов, перешёл к невербальным методам общения, попытавшись обнять фельдфебельские ноги. Отто, не будь дурак, ответил тоже жестами -- резкий пинок под дых опрокинул мужика навзничь, заставив подавиться своими жалостливыми рыданиями на самой высокой ноте.
   Минуты две мы с Отто брезгливо наблюдаем, как дядька ползает по земле, хрипя и отплёвываясь. Когда он, слегка отдышавшись, но всё еще стоя на четвереньках, поднимает взгляд на нерушимо высящуюся фигуру фельдфебеля, зримо воплощающую собой всю неотвратимость и безжалостность имперского правосудия, Шульц подводит неутешительный для местных итог:
   - Тридцать талеров серебром. Бычок, двадцать овец. Вся рожь и овёс, что найдётся в ваших дырявых мешках. Три запряжённые повозки с ездовыми, чтобы доставить это всё в расположение нашего полка.
   - Ваша милость...
   Староста, всхлипывая и роняя скупые мужские слёзы на плохо выбритые щёки, хоть и не рискуя более приближаться, всё же предпринял еще одну попытку надавить на жалость, от волнения мешая немецкие и сорбские слова столь причудливо, что даже я с трудом улавливал смысл его цветистых причитаний, перемежаемых отчаянной божбой. Однако Отто данная мизансцена оставила абсолютно равнодушным. Надо сказать вполне ожидаемо.
   Дождавшись первой более-менее длительной паузы в бесконечном потоке жалоб, фельдфебель, презрительно сплюнув под ноги, устало, но непреклонно, как будто в сотый раз растолковывая что-то абсолютно очевидное даже ребёнку, повторяет:
   - Тридцать талеров, скот, хлеб, фураж, повозки. И утром мы уйдём.
   - Ваша милость...
   - Иначе мы будем вешать вас по одному. А начнём мы... вот с него.
   Отто, пробежав взглядом по испуганно жмущимся друг к другу пленникам, безошибочно указывает на мрачно зыркающего исподлобья парня лет двадцати, на лице которого несмотря на свежие следы побоев явственно просматривается фамильное сходство с неприлично жадным старостой, ползающим у наших ног. После этого тональность причитаний резко меняется и переговоры наконец сдвигаются с мёртвой точки. Правда староста еще минут 10 пытается торговаться, предлагая за каждого уработанного его односельчанами солдата сперва по 2, а затем по 4 талера. В конце концов Шульц прикрыл аукцион, скучающим тоном приказав паре конвойных перебросить верёвку через подходящий сук. На этом дебаты фактически закончились. Староста, шмыгая носом, поплёлся к своим озвучивать условия выкупа, а к нам с Отто присоединился счастливо ухмыляющийся и на ходу поправляющий штаны Хорст.
   - Ну как улов? Я ничего не пропустил?
   - Да нет вроде... А у тебя как успехи?
   - О-о-о-о!
   Рыжий мечтательно закатывает глаза, намекая на неземное блаженство.
   - Там одна такая чернобровая -- настоящая волшебница! Так поддаёт задом м-м-м-м... А с лица - не дать не взять святая Мария Магдалина! Вот, не сойти мне с этого места -- один в один как на фреске в том соборе... как бишь его? Отто, не помнишь?
   - Нет.
   - Мда? Ну и ладно. Не молиться же нам на неё в самом деле! Там парни уже в очередь к ней выстраиваются, так что если вы тут закончили, то самое время...
   - Я не изменяю Эльзе, ты же знаешь...
   - А мы ей не скажем!
   Хорст заговорщицки подмигивает, но Отто в ответ лишь печально качает головой.
   - Дело не в этом. Я не рассказывал тебе про одного моего старого друга?
   - Которого? Куно Красавчика?
   - Нет. Вернера Везунчика.
   - Что-то не припомню.
   Хорст озадаченно чешет в затылке. Я тоже пожимаю плечами и Отто, вздохнув, начинает повествование.
   - Мы вместе начали службу у Тилли, только я через год стал унтером, а он так и остался гефрайтером и скажу я вам такого везучего сукина сына земля не знала от самого сотворения мира. В какие бы передряги он не влипал, всегда выбирался из них целёхонек. Помню как-то раз Вернер полез в горящую усадьбу, а она возьми да и рухни прямо на него. Мы уж думали всё, конец Везунчику, но когда пожар затих, он сам выбрался из-под завала -- чумазый как чёрт, но даже не обгорел. Успел нырнуть в подвал, да там и отсиделся. Пуля ему в грудь попала, прям напротив сердца, а у него там табакерка оказалась. Пьяным с монастырской стены падал, в прорубь проваливался... и всё нипочём. Мы уж со счёта сбились, сколько раз ему полагалось отдать богу душу, а Вернер по-прежнему был живее всех живых. И вот однажды он подхватил чуму... Его оставили на ночёвке вместе с остальными больными в каком-то овине и тут же забыли -- тогда от морового поветрия полегла треть армии -- одним больше, одним меньше... Но через одиннадцать дней он догнал нас на очередной стоянке -- бледный как смерть, но на своих двоих. После этого все в роте решили, что парень бессмертен и божья матерь хранит этого засранца самолично.
   - И что?
   - Он сгнил заживо от сифилиса после того, как попользовал пару шлюх из тех, что мы отбили у датчан под Люттером*.
   Отто тяжело вздыхает и с нескрываемой грустью в голосе подытоживает свой невесёлый рассказ:
   - Вот потому я никогда не изменяю свой жене.
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------
   * На ряде монет отчеканенных в Майнцском архиепископстве с одной стороны зачастую наносилось изображение осла, а с другой - святого Альбануса Майнцского -- небесного покровителя города, который по легенде был обезглавлен (см. иллюстрации).
   * Wojt (польск.) - староста, выборный глава местной администрации в Речи Посполитой.
   * Солдаты императора, понимаешь? (нем.)
   * Одно из ключевых сражений датского периода Тридцатилетней войны, состояшееся 27 августа 1626 года. Решительная победа армии Католической лиги под командованием Тилли над датскими войсками Кристиана Четвёртого.
  
   Мы с Хорстом обмениваемся одинаково кислыми улыбками и унтер разочарованно тянет:
   - Мда-а... печальная история. Умеешь ты настроение испортить командир! Хорошо, что я с той чернобровой уже успел... потолковать, а то после таких разговоров и расхотеться могло б. А ты как, Андре?
   Я несколько долгих мгновений старательно прислушиваюсь к своим ощущениям, честно пытаясь уловить знакомые игривые нотки, затем осуждающе кошусь на свои мокрые штаны и, разочарованно вздохнув, качаю головой. Уж не знаю что тут больше виновато: купание в апрельской водичке или нравоучительные байки Отто, но факт остаётся фактом -- на амурные подвиги сейчас не тянет совершенно.
   Хорст сочувственно кивает в ответ:
   - Что, совсем плохо? Йохан вон хвастается, что ты ему даже свою девку уступил...
   - Прям так и говорит?
   - Угу. Врёт?
   - Не то чтобы... просто недоговаривает. Но по морде всё равно получит, чтоб не трепался почём зря. Сопля полужидкая.
   Я презрительно сплёвываю под понимающие смешки товарищей. Новобранец похоже совсем страх потерял, если открыто похваляется своими "победами" над командным составом. Учишь их придурков, учишь... но видно голова у рекрутов так устроена, что вбить туда нужные сведения можно только кулаком. По крайней мере и Отто и Хорст свято в этом уверены, а кто я такой чтобы спорить с такими авторитетами? Так что Йохан получит в рыло не позднее завтрашнего вечера, то есть ещё до возвращения нашей грабь-команды в расположение полка. А пока что можно заняться менее увлекательными, но оттого не менее нужными делами. Например организацией караульной службы на время ночёвки.
   Именно этому рутинному занятию я и посвятил остаток вечера, отбирая наиболее дисциплинированных и наименее самоуверенных солдат, расставляя их по постам и распределяя по сменам. Что, учитывая отсутствие явной угрозы, а также наличие дармовой выпивки (среди трофеев обнаружилась довольно ядрёная наливка) и доступных баб, было не такой уж тривиальной задачей. Ибо задействовать старослужащих в такой ситуации практически нереально, а на молодёжь надеяться -- себя не уважать. Новобранцы днём, в ожидании своего первого боя, изрядно перенервничали. Зато теперь преисполнились благодушия. На войне такое обычно даром не проходит, но как это объяснить туповатому лабуху, который вдруг ощутил себя великим воином?
   Так что вечер даже без знакомства с разрекламированной Хорстом чернобровой мадонной прошёл нескучно. Но в конце концов, после получаса беготни, перемежаемой руганью, пинками и зуботычинами, я таки счёл свою миссию выполненной и под негромкие, но искренние проклятия невезучих часовых предался заслуженному отдыху, с комфортом расположившись на свежей сенной подстилке под одной из захваченных нами телег с провиантом. Последним что я услышал, проваливаясь в сон, стал предсмертный визг заколотого поросёнка.
   Пробуждение было не из приятных.
   Нет, холодного лезвия у своего горла я не ощутил, как и бодрящего пинка по рёбрам. Но что-то всё же было не так. Из мира сновидений меня выдернуло отчётливое чувство тревоги. И пока я моргал, прогоняя остатки сна и попутно привыкая к предрассветному сумраку, это чувство только усиливалось.
   Наконец сознание прояснилось достаточно, чтобы вычленить из шелеста листвы, мычания и блеяния скотины, добродушного фырканья лошадок, сопения и храпа спящих, чьего-то хрипловатого кашля и прочих шорохов ночного лагеря тот самый шум, что заставил меня проснуться - тихий звук крадущихся шагов. Кто-то тайком пробирался через нашу стоянку буквально в паре шагов от приютившей меня телеги. Собственно только эта близость ночных нарушителей (свои красться не будут!) и позволила мне их услышать. Пройди они хоть на десяток футов дальше и я, скорее всего, мирно спал бы себе дальше... до поры до времени. Кстати!
   Я осторожно, чтобы не приведи господь не выдать себя шорохом и не привлечь к себе ненужного внимания, покосился на привалившегося к тележному колесу и склонившему голову на грудь Йенсу. Судя по мерному дыханию, засранец крепко спал, досматривая очередной сон. А ведь я всерьёз считал этого мелкого поганца нормальным солдатом. Ну почти. Вот даже доверил ему беречь мой драгоценный покой и строго настрого велел разбудить в полночь, чтобы произвести смену караулов.
   Слегка повернув голову, я бросил взгляд на ночной небосклон. На западе ещё вовсю светят звёзды, но восток уже заметно посерел -- скоро рассвет. А значит все расставленные с вечера посты уже наверняка дрыхнут, так и не дождавшись смены. Вывод? Хватит валяться!
   Пока эти мысли, громко топоча, проносились в моей многострадальной голове, пальцы уже привычно ощупывали замок заботливо прикрытого на ночь рогожкой мушкета. Таинственные лазутчики тем временем, всё так же крадучись, подобрались к границе лагеря, до спасительных кустов им оставалось буквально с десяток шагов -- привыкшие к темноте глаза довольно ясно различали три светлых силуэта на фоне чернеющей стены окружающего леса.
   Зажав между пальцев два запасных патрона я осторожно "прикурил" фитиль от тлеющего огрызка некогда длинного шнура специально закреплённого на вилке мушкета всё ещё мирно спящего Йенса и тихо положил ствол на борт телеги, ловя в прицел спину среднего из пытающихся улизнуть ночных визитёров. В последний момент, повинуясь какому-то наитию, чуть довернул мушкет и выстрелил в последнего из беглецов, целясь в середину размытого силуэта. Расчёт был на то, что ранение в области живота не только смертельно, но и весьма болезненно. В то же время лёгкие остаются целыми, а значит подстреленный таким образом супостат может вволю поорать, перед тем как двинет кони. Ну а предсмертные вопли -- самое то, чтобы поднять тревогу в спящем лагере и заодно натолкнуть на нужные мысли пока ещё живых товарищей подстреленного. Нехитрый план сработал даже лучше, чем предполагалось.
   Тот в кого я целился, вскрикнув неожиданно тонким голосом, рухнул на месте и судорожно забился, скуля и подвывая. Самый дальний силуэт при звуке выстрела, пригнувшись, припустил вперёд, даже не оглядываясь, практически мгновенно скрывшись в тревожно зашуршавших зарослях лещины. В принципе -- ожидаемо. Зато третий незнакомец повёл себя необычно. Дернувшись было вслед за вторым, он почти тут же развернулся и поспешил к раненному камраду, подхватил его на руки и лишь после этого ломанулся в сулящие безопасность лесные дебри.
   Всё это я наблюдал как бы со стороны. Тело действовало словно само по себе и пока глаза с некоторым удивлением следили за странными манёврами незадачливых лазутчиков, руки отточенными движениями перезаряжали мушкет. Вторая пуля настигла сердобольного беглеца буквально в шаге от спасения -- парень вместе со своей скорбной ношей рухнул прямо в кусты, ноги так и остались торчать наружу. На сей раз прицел был взят заметно выше -- тяжелая пуля, способная на такой дистанции пробить рейтарскую кирасу, с лёгкостью сокрушила человеческие ребра, превратив легкие в кровавую кашу. У подстреленного не осталось сил даже на то, чтобы заползти в заросли поглубже. Как говорится, ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным.
   Губы сами собой искривились в самодовольной ухмылке, а руки уже старательно орудовали шомполом, забивая в ствол последний приготовленный патрон. Оттолкнув в сторону вскочившего и ошалело крутящего головой Фишера, я запрыгнул на жалобно скрипнувшую телегу, пару раз переступил, балансируя на столь неустойчивом постаменте в поисках надёжной опоры и, выдохнув, вновь поднял мушкет.
   В лагере стремительно поднималась суета. Разбуженные выстрелами солдаты вскакивали, судорожно хватали оружие и заполошно оглядывались по сторонам. Со всех концов бивака летели встревоженные вопросы и испуганные возгласы, а вокруг возвышалась тёмная стена ночного леса в которой растворился третий беглец...
   Я молча повёл стволом над линией горизонта. На ночёвку мы расположились всё на том же лесистом мысу, с трёх сторон окружённом излучиной неширокой, но довольно стремительной (и очень холодной!) реки. Если беглец не собирался уходить по воде, то путь его лежал на восток. Выход с мыса был не так уж широк. Ближе к реке были топкие низины, густо поросшие лозой -- быстро бежать там не получится, а мне почему-то кажется, что улизнувший лазутчик сейчас больше всего на свете мечтает оказаться как можно дальше от нас. И как можно быстрее! Следовательно, скорее всего, он предпочтёт улепётывать по тропе, проложенной через подлесок примерно посередине между стиснувшими наш мысок с обоих сторон речными заводями. Кстати, примерно туда он и направлялся, когда я видел его в последний раз...
   Нюанс тут в том, что у основания нашего мыска есть заметный бугорок с живописной цветочной лужайкой -- именно там мы и разворачивались цепью перед захватом крестьянского табора. Не бог весть какой холмик, но и лес тут -- не вековые сосны. Всё больше невысокий орешник, да кривоватые ивы, вперемешку с кустами. По идее, если подняться чуть выше, например на телегу залезть, можно будет видеть стоящего на том курганчике человека поверх деревьев... Ну может не всего человека -- вершину-то холма я сейчас не вижу, но выше пояса... или может хоть голова мелькнёт?
   Что-то тёмное возникло на фоне светлеющего восточного неба и я, чуть поведя стволом, плавно нажал на спусковой крючок.
  
  
   Громыхнувший выстрел на миг перекрыл шум растревоженного лагеря. Неясный силуэт на холме исчез, словно его и не было. Может упал, сражённый пулей, а может просто пригнулся или благополучно перевалил вершину холма и несётся себе по лесу, не чуя под собой ног от страха. Откровенно говоря, шансов на попадание было исчезающе мало. Уверен, что ни один стрелок в нашей роте не взялся бы с одного выстрела поразить цель на таком расстоянии даже белым днём и с упора. А уж в потёмках, балансируя на качающейся телеге, да стреляя навскидку по бегущей как грешник от покаяния мишени... Что-то тёмное и нехорошее внутри меня беспокойно шевельнулось, издав глумливый смешок. Я опустил мушкет и молча покачал головой. Все эти рассуждения звучали чертовски логично и правильно, но где-то в глубине души я знал, что не промахнулся.
   - Alarm!*
   Проснувшийся Фишер решил таки вспомнить о своих обязанностях часового, но малость не угадал с моментом. Вынырнувший из темноты Отто тут же влепил орущему как оглашённый Йенсу затрещину, от которой тот улетел куда-то за телегу и мигом взял командование в свои руки.
   - Занять оборону! Пленных под охрану! Стрелять по команде!
   После чего, повернувшись ко мне, уже значительно тише уточнил:
   - Андре! Какого дьявола тут творится?!
   - Всё в порядке, командир.
   Я, перехватив мушкет поудобней, спрыгиваю с телеги назад на грешную землю.
   - Трое каких-то хмырей тайком пробирались из лагеря к лесу. Двое лежат в кустах на краю поляны. Третий должен быть на вершине холма.
   Отто бросает недоверчивый взгляд в сторону означенной вершины, скрытой за кронами деревьев и неопределённо качает головой, дескать не мешало бы проверить... Через пяток минут, когда паника сходит на нет и еще не до конца проснувшиеся, но уже чрезвычайно злые солдаты пинками и ударами прикладов снова сгоняют в кучу мечущихся крестьян, мы с Шульцем и ещё полудюжиной бойцов решаемся на вылазку.
   Первые два трупа находятся ровно там, где и предполагалось - в кустах на опушке. Торчащие из зарослей ноги принадлежат молодому парню в рубахе из домотканого небелёного полотна и с кровоподтёком на пол лица. Судя по столь характерным приметам - один из захваченных нами накануне хуторян. Ну оно так и предполагалось, в принципе. Зато когда из кустов вытащили второе тело, я не удержавшись присвистнул:
   - Надо же - знакомые всё лица!
   - Узнаёшь?
   - Ещё бы! Благодаря ей, я заработал целый гольдгульден не далее как прошлым вечером.
   Отто, мазнув по трупу равнодушным взглядом, небрежно уточняет:
   - Та самая?
   - Угу.
   - Тогда где тот идиот, что её купил?
   Труп Йохана с перерезанным горлом обнаружился ещё через пяток минут -- прямо там, где он расположился на ночёвку. Глотку ему, судя по всему, перерезали во сне его же собственным тесаком. Окровавленный клинок был найден у пристреленного мной беглеца, в котором после непродолжительного разбирательства кто-то из новобранцев признал того самого оглашённого, что вчера словно последний дурак с голыми руками бросился на Йохана, когда тот пытался схватить бежавшую девку. Йохан тогда не слабо приложил его прикладом по башке, но девку в итоге поймал уже я. А вот стукнутый паренёк, судя по всему, так и не угомонился...
   Заметно помрачневший фельдфебель, выяснив всё это, отправил Хорста с несколькими доморощенными следопытами прочёсывать окрестности в поисках третьего беглеца. Побег -- побегом, а вот оставлять безнаказанным убийство камрада уже никак нельзя. Правда команда ищеек вернулась почти сразу. Рыжий, озадаченно почёсывая затылок, с минуту переводил задумчивый взгляд с меня на закрывающие вершину холма деревья и обратно. Затем как-то неопределённо протянул:
   - Зря тот парень так далеко бежал - помер уставшим, только и всего.
   - Мёртв?
   Отто недоверчиво вскидывает левую бровь. Унтер утвердительно кивает:
   - Мертвее не бывает. Пуля прям между лопаток попала, в аккурат на шесть пальцев ниже шеи. Ума не приложу как он это делает.
   Хорст, беспокойно косясь на меня, беспомощно разводит руками.
   - Руку, вершащую правосудие, направляет сам господь.
   Шульц, рубанув ладонью воздух, на корню пресекает любые намёки на чертовщину.
   - Кто это был, опознали?
   - А то как же!
   Рыжий расплывается в самодовольной ухмылке.
   - Сынок старосты которого ты собирался повесить, если нам не выплатят штраф.
   Мы с фельдфебелем синхронно фыркаем - неудивительно что парень решился на побег.
   Собственно, на этом весь инцидент можно было считать завершённым. Порядок успешно восстановлен. Со старосты за смерть очередного солдата стрясли последние 6 талеров и несколько мешков зерна, которые он поначалу выторговал "на чёрный день". Йенс, щеголявший опухшим ухом, загадочно светившим в лучах восхода насыщенным рубиновым цветом, оказался лишён жалованья за три месяца -- чтоб не спал на посту. Учитывая, что жалованья мы все не получали уже полгода, наказание, можно сказать, чисто символическое. Правда к штрафу прилагалось ещё обещание повесить на осине, если подобное небрежение к службе повторится. А к таким обещаниям нашего фельдфебеля стоило относиться максимально серьёзно, о чём я и намекнул Фишеру, добавив для верности ещё пару тумаков от себя. После этого оставалось только похоронить убитых и можно было трогаться в путь -- вдогонку за ушедшим вперёд полком.
   Отто, задумчиво глядя на размеренно закидываемую влажной землёй могилу незадачливого новобранца, безразлично уронил:
   - А ведь не выкупи он эту чёртову девку, мог бы остаться жив...
   Про то, что сама девка, да и двое крестьянских парней, тоже могли бы выжить, фельдфебель даже не упомянул. Зато об этом подумал я. Как и о том, что продать девку нагловатому новобранцу было вообще-то моей идеей. Хотя к чему теперь об этом вспоминать? Не я ли собирался набить этому самому новобранцу морду за слишком длинный язык? Теперь вот не придётся. Ещё и гольдгульден на память останется - сплошная выгода, как ни посмотри...
   Я философски пожимаю плечами:
   - У каждого своя воля, у каждого своя доля. Парень сам выбрал свою судьбу...
   ----------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Тревога (нем.)
  
  
   Нам же выбирать особо не приходилось. Следовало догонять ушедший вперёд полк, чем мы и занялись, едва закидав неглубокую могилу. К счастью, особо далеко камрады уйти не успели. Оберст-лейтенанту по-прежнему нездоровилось, так что, поругавшись предварительно с нашим гауптманом, он остановил полк на днёвку. В результате уже под вечер мы застали всю нашу роту бездельничающей в Брокдорфе, откуда она по нашим расчётам должна была выступить ещё утром. Тут же обнаружился и хмурый после очередной ссоры с фон Гольдаккером герр Юлиус, которому Отто сходу поведал прямо-таки эпическую историю о нашем героическом рейде.
   В на диво гладком и обстоятельном докладе фельдфебеля сообщалось, что мы наткнулись на брошенное селение. Дальнейшие поиски позволили выйти на след крупной банды разбойников и дезертиров, опустошивших отведённый нам для фуражировки хутор. Причём, не удовлетворившись банальным грабежом, злостные разбойники устроили там натуральную засаду, перебив шестерых солдат из роты фон Витта. Наш взвод, без сомнения, ожидала столь же печальная участь, но умелые действия передового дозора под непосредственным командованием унтер-офицера Хорста Нидермайера позволили своевременно обнаружить подготовленную противником ловушку. После чего наш доблестный взвод решительно атаковал и наголову разгромил разбойников в их лесном лагере, отбив столь необходимые роте и всему полку запасы провианта. Что характерно - без потерь и при весьма умеренном расходе боеприпасов.
   К сожалению, преследование разбегавшихся бандитов, сбор провианта и формирование обоза потребовали некоторого времени, потому выступить на соединение с главными силами до темноты не получилось. Пришлось заночевать близ освобождённого хутора на открытом биваке, чем недобитые дезертиры попытались воспользоваться - уже под утро предприняв внезапную атаку на мирно спящий лагерь. Вражеским лазутчикам удалось скрытно подобраться к лагерю и зарезать часового. К счастью, гефрайтер Моравец, проявив завидную бдительность, выдающуюся выдержку и впечатляющую выучку, не только своевременно обнаружил врага и поднял тревогу, но и лично уничтожил троих разведчиков, сорвав тем самым коварные планы врага...
   Я, слушая сию фантастическую повесть о бесстрашных фуражирах в изложении Шульца, прилагал недюжинные усилия, чтобы сохранить постное выражение лица, а под конец, когда речь зашла за меня, даже сумел придать своей роже некий налёт одухотворённой целеустремлённости, по слухам, присущий истинным героям. Сам Отто, не говоря за гауптмана, сохранял просто убийственную серьёзность без каких-либо видимых усилий, но тут явно сказывался немалый опыт в делах подобного рода. Впрочем, изрядную долю серьёзности моменту наверняка придали 6 серебряных талеров, составлявшие шестую часть нашей добычи, аккуратно перекочевавшие из широкой фельдфебельской ладони в глубокий карман гауптмана. После этого никаких уточняющих вопросов не последовало, надо сказать, вполне ожидаемо, и наш славный рейд официально можно было считать законченным.
   Впереди нас ждал Магдебург, определённый местом сбора всех сил Тилли. К нему мы и направили свои стопы утром следующего дня.
   То, что впереди располагается армия, причём огромная, стало заметно чуть ли не за седьмицу до прибытия. Окрестности были изрядно опустошены, многие хутора и деревни вообще стояли покинутыми, а те в которых ещё оставались жители, успели обобрать до нитки, причём не по одному разу. Наша колонна то и дело натыкалась на отряды фуражиров и конные разъезды, рыщущие по окрестностям в поисках хоть какой-нибудь добычи. По дорогам ползли обозы со всевозможными припасами. У мостов и укреплённых пунктов располагались пикеты. Пришпоривая коней, спешили курьеры с донесениями. Словом, жизнь кипела, и мы направлялись прямиком в этот бурлящий котёл.
   Сам войсковой стан, раскинувшийся на берегу полноводной Эльбы, встретил нас шумом и вонью - неизменными спутниками бивака любой уважающей себя армии. Прибывший из штаба Тилли офицер указал место для ночлега на самом краю лагеря, с непрестижной подветренной стороны. Герр Хайно, только устало махнул рукой и велел располагаться. Наш гауптман брезгливо поморщился, но смолчал. А Отто, пожав плечами, отправился контролировать установку палаток и расстановку телег вагенбурга.
   С утра же, кое-как переночевав, всё наше начальство дружно засобиралось по важным и неотложным делам. Первым, наведя лоск на свою бледную немочь, отбыл представляться главнокомандующему оберст-лейтенант Гольдаккер. Затем, в порядке старшинства, отправились наносить визиты командиры рот, начиная с герра Юлиуса. И наконец, якобы в поисках интенданта, в людском водовороте растворился наш славный писарь. Номинальным командующим остался лейтенант Арцишевский, фактически же в отсутствие гауптмана всем привычно рулил Отто, чей фельдфебельский рык то и дело раздавался в самых неожиданных местах ещё толком не устоявшегося полкового лагеря, поддерживая служебное рвение расслабившихся было после длительного похода солдат. Я же, не будучи обременён хозяйственными работами, занялся сбором свежих слухов в изобилии гулявших по рядам объединённой армии.
   Кое-что, конечно, доходило до наших ушей и раньше, но до сих пор сведения носили разрозненный и зачастую противоречивый характер. Теперь же выдался шанс составить более-менее цельную картину происходящего. И картина эта, откровенно говоря, не радовала. Говорили разное, но практически все сходились на том, что весенний поход Тилли на Померанию как-то не задался. Многие поговаривали о предательстве курфюрста Бранденбургского, в самый ответственный момент переметнувшегося на сторону своего шведского шурина и воткнувшего нож в спину императорской армии. Поминали также всяческие ужасы про вражеские методы ведения войны, но тут уж почти наверняка вымысла, а то и откровенного вранья было куда больше, чем правды. Впрочем, то, что шведам стали приписывать какие-то сверхъестественные качества, пусть даже это была запредельная жестокость, уже было весьма тревожным признаком.
   Слабого врага не боятся, его презирают. А вот шведов откровенно побаивались. От всех этих рассказов про зарезанных, утопленных в реке или сожжённых заживо пленных отчётливо тянуло страхом. И горячим желанием избежать подобной участи. Причём таких перепуганных шепотков я слышал не один и не два... И это за каких-то полдня!
   А после обеда, начали возвращаться наши отцы-командиры, и невнятные слухи дополнились вполне конкретными приказами, которые с одной стороны внесли некоторую ясность в наше положение, с другой же только ещё больше всё запутали.
   Первым, как и положено, объявился командир полка - усталый и бледный, даже больше, чем обычно... и по расположению тут же, словно тяжёлый запашок с выгребных ям, расползся слух, что герр Хайно нам уже как бы и не командир. Тилли постановил наш временный полк расформировать, а роты распределить между старыми полками. Чуть позже явился наш гауптман. Этот выглядел скорее задумчивым, чем расстроенным. В принципе тоже понятно - полк он так и не заполучил, но конкурента всё же подсидел. Оставалось дождаться писаря, чтобы сложить, наконец, полную картину происходящего, но Галланд не появился, ни к ужину, ни даже на вечернюю поверку. Я, уже из чистого упрямства, прослонялся по лагерю почти до полуночи в поисках пропажи, но хитроумный француз так и не обнаружился.
   В итоге Франц нашёлся только под утро. Причём фенрих явился в расположение роты самостоятельно, хоть и нетвёрдой походкой, зато в весьма приподнятом настроении. При этом на все расспросы наш писарь отвечал исключительно по-французски, как если бы за прошедшие сутки начисто забыл немецкий язык. Извещённый о возвращении блудного писаря ротный, только рукой махнул, велев, когда проспится, отправить его прямиком в канцелярию нашего нового (точнее, старого) полка дабы оформить там прибытие роты фон Лаутербаха к новому месту службы как полагается. Важную миссию - проследить, чтобы легкомысленный француз снова куда-нибудь не запропал, поручили мне. С тем я и ввалился в его палатку, когда солнце изрядно перевалило за полдень. Опыт подсказывал, что большая часть винных паров к тому времени уже должна была выветриться из бедовой башки нашего фенриха и, в общем-то, так оно и вышло. Хотя по части стойкости к выпивке, француз оказался всё же послабже нашего брата-германца.
   - Achtung! Aufstehen!* Господин фенрих, извольте проследовать наружу - расстрельная команда уже построена и ждёт вас за отхожим местом!
   - Иди в жопу, Андре! Ещё раз так заорёшь и я сдохну без всякого расстрела.
   Галланд переворачивается на своей походной койке и, сопровождая каждое движение жалостливыми стонами, делает безуспешную попытку спрятаться под подушку, но нас, опытных гефратеров, таким не проведёшь! Знание немецкого к пациенту уже вернулось, опять же, а это верный признак выздоровления!
   - Вставай, mistvieh*, у меня к тебе дело и полбутылки мозельского. Час назад была целая, но пока ждал твоего пробуждения, часть успела испариться, так что если хочешь опохмелиться...
   - Где?
   Франц, откинув одеяло, резко принимает сидячее положение. Тут же страдальчески морщится, но не сдаётся и, героически преодолевая свой недуг, начинает судорожно шарить взглядом в поисках заветной бутылки. Я с четверть минуты наблюдаю эту презабавную картину, упорно борясь с абсолютно неуместным чувством сострадания к ближнему. Наконец сострадание всё же побеждает, и я извлекаю на свет божий припрятанную за спиной бутылку тёмного стекла. Демонстративно отхлёбываю из горлышка, после чего протягиваю посудину страдальцу. Галланд, схватив бутылку, всасывает в себя остатки содержимого одним глотком с каким-то непередаваемым бульканьем, после чего, отбросив опустевшую бутыль, обессиленно откидывается обратно на подушку.
   - Сволочь ты, Андре. Но за вино спасибо - буду должен.
   - Да ладно, дело-то житейское... к тому же вино не моё... Это тебе герр гауптман на поправку здоровья презентовал.
   - А ты половину выдул!
   - Конечно! A la guerre comme a la guerre*, как говорится.
   - У тебя просто чудовищный акцент, но я всё равно рад, что ты наконец-то взялся изучать самый мелодичный из языков Старого Света. Могу помочь с этим делом, кстати. Но чуть позже и только если принесёшь мне ещё бутылочку этого нектара. Можно даже початую...
   - Обойдёшься. У нас впереди важный бой с полковым интендантом и если у тебя будут слишком сильно дрожать руки, то это может помешать тебе правильно заполнить ведомость на жалование для роты. И вот тогда тебя точно утопят в выгребной яме, даже не спросясь у гауптмана.
   - Что, интендант?! Ну уж нет, второй раз подряд я такой подвиг не потяну!
   - Мда?
   Я окидываю бледную физиономию страдальца скептическим взглядом, после чего, решительно оседлав раскладной стульчик, великодушно киваю:
   - Ну, тогда рассказывай, как ты дошёл до жизни такой, а там уж решим, что с тобой делать.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Внимание! Встать! (нем.)
   * Скотина, сволочь (нем.)
   * На войне как на войне (фр.)
  
  
   Рассказ Галланда был прост как мычание и почти столь же трагичен.
   Француз, выполняя задание особой важности, проследовал по всем возможным инстанциям запутанной системы армейского снабжения, пробравшись в итоге в логово старшего интенданта, где бесстрашно и героично выполнил задачу по постановке нашей роты на довольствие, заполнив все необходимые бумаги. И даже избежал немедленной выплаты обязательной в таких случаях взятки, каким-то непостижимым образом добившись рассрочки платежа. Дело уже было в шляпе, и оставалась сущая безделица - доставить украшенные подписями и печатями ведомости в штаб нашего нового-старого полка. Вот тут-то Галланд и попал в хитро устроенную засаду.
   Выходя от старшего интенданта, Франц нос к носу столкнулся с другим посетителем. Коллега нашего писаря так спешил прорваться на приём, что толкнул своего собрата по ремеслу в плечо, отчего только что подписанные и заверенные печатями документы, добытые потом и кровью в жестоком бою с безжалостной военной бюрократией, полетели на землю, вызвав не слишком вежливую, но вполне понятную реакцию горячего француза.
   - Merde!*
   Галланд, бросился собирать рассыпанные по полу бумаги, проклиная на чём свет стоит неуклюжего визитёра. А вот сам виновник происшествия повёл себя несколько необычно. Вместо того чтобы подобру-поздорову скрыться с места происшествия, пока обиженный в лучших чувствах француз занят сбором ценных документов, его визави застыл на пороге интендантской приёмной, куда только что так настойчиво рвался, внимательно прислушиваясь к недовольному бормотанию Галланда. Затем, терпеливо дождавшись, пока Франц соберёт свою ненаглядную бухгалтерию, вежливо уточнил, не с французом ли он имеет честь пересечься в столь неожиданном месте. На французском уточнил. И прямо весь просиял, когда всё ещё недовольный Галланд довольно-таки грубовато ответствовал, что его обидчик действительно имел несчастье повстречать в самом сердце германских земель подданного христианнейшего короля Шарля Одиннадцатого... о чём вероятно скоро пожалеет, ибо истинные французы не спускают всяким встречным грубиянам подобных обид.
   Вопреки ожиданиям, оппонент не устрашился, а напротив преисполнился нездорового энтузиазма, принявшись на чистейшем французском (Галланд, описывая мне этот эпизод, особо подчеркнул правильный выговор и отсутствие малейшего акцента у его случайного собеседника) объяснять, как он рад встретить соотечественника в неприветливом германском краю. Витиевато извинившись за причинённые неудобства, француз номер два представился Антуаном Ренье и тут же предложил отметить столь счастливую встречу в более подходящем месте.
   "Подходящим местом" после недолгого обсуждения была признана палатка, в которой квартировал новоявленный знакомый. Причём решающим доводом в пользу столь непрезентабельного жилища послужило доверительное сообщение о наличии в указанной палатке едва початого ящика с настоящим анжуйским вином - подарка с далёкой, но оттого ещё более любимой родины. Против такого аргумента возразить было решительно нечего и Франц, понадёжней упрятав добытые не малым трудом снабженческие ведомости в свою писарскую сумку и махнув рукой на обиды, поплёлся за словоохотливым соотечественником.
   В палатке радушный хозяин любезно предложил гостю единственный стул, а сам принялся сервировать праздничный стол (то есть доставать и открывать бутылки). Попутно Антуан вторично извинился за свою неловкость и бестактность, проявленную при первом знакомстве. Причём пояснил такое пренебрежение элементарной вежливостью своим длительным пребыванием в германских землях, да к тому же в окружении почти исключительно германских офицеров и (о, ужас!) солдат, известных на весь мир своей чёрствостью, грубостью и полным отсутствием всего, что в приличном (читай - французском) обществе принято называть хорошими манерами. Дурное влияние и всё такое... Еще немного и совсем оскотинился бы. Но тут небеса сжалились над несчастным, послав страдальцу соотечественника.
   За столь счастливую встречу было грех не выпить, тем более, что извиняясь Антуан времени даром не терял, успев откупорить не менее трёх бутылок. Дальше выпили за любимую родину (ах, la belle France!*), потом за французского короля (vive le Roi!*) и, наконец, за Париж - лучший город на земле (храни его господь!). От Парижа был всего шаг до Сорбонны - где, как оказалось в ходе задушевной беседы, оба эмигранта постигали премудрости современной науки. Правда Антуан поступил туда на три года раньше Галланда и через пару лет не слишком прилежного обучения покинул стены alma mater* в поисках приключений. На обсуждении этих самых приключений, дорога которых привела Ренье в императорскую армию на должность секретаря при командире кирасирского полка, первые три бутылки анжуйского показали дно, и гостеприимному хозяину пришлось откупоривать очередную партию.
   Новую серию здравиц словоохотливый кирасир предложил начать с пожелания скорейшей победы армии Тилли над полками злокозненный еретиков. Разумеется с последующим обращением богомерзких протестантов в истинную веру. В этом месте Франц, уже успевший изрядно наклюкаться, заподозрил что-то неладное и, пытаясь понять, что же именно, так сильно задумался, что поддержал жизнеутверждающее предложение соотечественника обычным prosit*. И лишь наткнувшись на укоризненный взгляд собутыльника, сообразил какую глупость сморозил. Пришлось оправдываться, ссылаясь на всё то же тлетворное влияние ущербной германской культуры, а точнее полного бескультурья окружающей армейской действительности - благо собеседник заранее готов был согласиться с подобными доводами. И хотя потенциальный конфликт на религиозной почве умер, так и не родившись, зерно недоверия всё же было посеяно, обещая дать в дальнейшем обильные всходы.
   Из последующей беседы частично протрезвевший из-за усиленной работы мысли Галланд выяснил, что Антуан, будучи воспитан в весьма религиозной семье, вырос в яростного ревнителя католического вероучения. Собственно, именно желание покарать недостойных еретиков, вздумавших поднять оружие против своего законного императора, и сподвигло его в своё время записаться в кайзеровскую армию. Какого же было удивление новоявленного борца за истинную веру, когда он обнаружил, что в армии императора "проклятые еретики" составляют явное большинство! Особым ударом для француза стало то, что его собственный командир полка был убеждённым лютеранином и даже держал в полку настоящего пастора, позволяя ему регулярно отправлять свои богомерзкие обряды, причём открыто и публично! А генерал (тот вообще был кальвинистом!) не считал возможным, да даже и необходимым, со всем этим непотребством бороться! Словом, реальная война за веру в Германии оказалась совсем не такой, как представлялась из прекрасной и спокойной Франции, где подобные события отгремели ещё до рождения нынешнего ревнителя католицизма.
   Галланда личная трагедия соотечественника не слишком впечатлила, зато дала отличную возможность перевести разговор со скользкой религиозной темы на куда более безопасную военную. Порядком поддатый к тому времени Антуан тут же уцепился за осторожно заброшенный крючок, принявшись пространно расписывать свои злоключения в рядах имперских кирасир.
   Начал словоохотливый француз, как водится, издалека - с нескрываемой грустью поведав уже изрядно заплетающимся языком, что за три года службы так и не побывал ни в одном серьёзном сражении. Его полк принимал участие в кампании 1628-го года, но все боевые действия ограничились оккупацией Ютландии - гарнизонная служба, фуражировка, патрулирование, мелкие стычки конных разъездов и прочая рутина. В осаде Штральзунда, где хлебнула лиха наша рота, он не участвовал. А к битве при Вольгасте* банально опоздал. Следующие два года полк перебрасывали из одного гарнизона в другой по всей северной и западной Германии - от балтийского побережья до Нюрнберга и обратно. И снова никаких тебе сражений и подвигов. Так что на весенний поход против шведов горячий француз возлагал немалые надежды. Реальность, как это обычно бывает, довольно гнусно посмеялась над столь наивными планами.
   Хотя начиналось всё довольно многообещающе. Тилли, раздав войскам все деньги, что удалось наскрести за зиму, и всё равно не выплатив даже половины долгов, не стал тянуть и, снявшись с зимних квартир на шесть недель раньше запланированного срока, двинул свои полки на север. Тут очень к месту пришлись призывы о помощи перепуганного грядущим вторжением курфюрста Бранденбургского, который, оказавшись между двух готовящихся к схватке армий, выбрал меньшее, как ему тогда казалось, зло, став на сторону императора. Тилли тут же занял сильным гарнизоном Франкфурт-на-Одере, перекрыв шведам путь в неспокойную Силезию, и с чувством глубокого облегчения возложил на Бранденбург расходы по снабжению кайзеровских войск, действующих на территории марки и соседней Померании. После чего двинулся на шведов в твёрдом намерении разгромить их главные силы и вышвырнуть из Германии еще до конца лета, или, по выражению всё того же Антуана, к жатве.
   Правда, обрушить на скандинавов всю мощь кайзеровской армии всё же не удалось. Массу войск пришлось задействовать для прикрытия коммуникаций и охраны ненадёжного тыла, а целый корпус под командованием Паппенхайма потребовалось отправить к Магдебургу, чтобы перекрыть шведам дорогу на плодородные равнины Эльбы. Но ведь это такие мелочи, верно? Оказалось - не совсем.
   Чёрт его знает, как бы всё повернулось, если бы дело действительно дошло до решительного сражения. Тилли взял с собой самые лучшие полки - сплошь испытанные в битвах ветераны, не раз громившие и датчан, и протестантов, и повстанцев всех мастей. Возможно, прямого удара этой армады не выдержали бы даже хвалёные полки нового строя - любимое детище шведского короля. Во всяком случае, Антуан, повествуя о своих военных злоключениях, был в этом абсолютно уверен. Проблема была в том, что шведы боя не приняли.
   Контролируя Штеттин и нижнее течение Одера, Густав при приближении имперской армии просто перебрасывал свои войска на другой берег реки, после чего начинал контрмарш, заходя своему противнику в тыл. Игнорировать такое движение было невозможно - наличие у шведов большой речной флотилии и отличных саперов позволяли в случае нужды быстро переправиться практически в любом подходящем месте. Отчего Тилли немедленно оказывался между молотом и наковальней - штурмовать ощетинившуюся крепостями Померанию, имея за плечами королевскую армию, было решительно невозможно. Потому имперцы терпеливо дожидались, когда шведы наведут у них в тылу очередную переправу, после чего разворачивались и спешили к новому плацдарму горя желанием искупать, наконец, самонадеянных захватчиков в мутноватой одерской водичке.
   Густав, однако, был не лыком шит и вовсе не стремился встречать в чистом поле всё ещё заметно превосходящую его по численности кайзеровскую армию. На плацдарме запыхавшиеся имперские авангарды неизменно встречали полевые укрепления, за которыми сидели изготовившиеся к обороне шведские полки. А с подходом главных сил Тилли, северяне спокойно переправлялись обратно и всё начиналось по новой.
   Шведского короля такие кошки-мышки устраивали как нельзя больше. Господство на Балтике, как и предполагал мой высокоучёный друг, давало огромные преимущества. Рожь и овёс из Московии, голландская солёная селёдка да скупаемые по дешёвке излишки зерна и солонины из соседних Пруссии и Польши доставляемые морем в померанские порты позволяли вполне прилично кормить растущую армию, не прибегая к масштабным реквизициям, что в свою очередь обеспечивало лояльность местного населения. Французские субсидии давали возможность, не выскребая до дна скудный шведский бюджет, аккуратно и в срок выплачивать жалование свеженабранным наёмным полкам - роскошь, немыслимая для полуголодной и оборванной императорской армии. Выражаясь цветистым языком Галланда, шведские пушки были заряжены французским золотом. Так можно воевать хоть до страшного суда! Густав и воевал... чем страшно бесил старого вояку Тилли.
   Антуана такая демонстративная трусость "северных варваров" тоже чрезвычайно возмущала. Но я отлично понимал стратегию шведского короля. К чему рисковать всем, вступая в сражение с многочисленным и сильным врагом, если время работает на тебя? Пару месяцев таких бесплодных манёвров и осатаневшие от безденежья солдаты Тилли начнут попросту разбегаться. А к Густаву не сегодня, так завтра подойдут свежие подкрепления из Швеции. Наспех сформированные за зиму из вчерашних пленных и перебежчиков новые германские полки под присмотром опытных офицеров с каждым днём становятся всё более и более боеспособными, постепенно вливаясь в ряды растущей армии вторжения. Протестантские князья во главе с курфюрстами Саксонии и Бранденбурга, видя бессилие кайзеровской армии, чем дальше, тем больше будут склоняться к союзу со Швецией, ещё больше ослабляя позиции императора в северо-восточной Германии...
   Раздолбай Ренье этого не понимал или просто не хотел понять, бравируя перед поддатым соотечественником. Но граф фон Тилли знал эти азбучные истины слишком хорошо. А потому после трёх недель бесплодных блужданий вдоль Одера резко изменил стратегию и, плюнув на шведскую армию, пошёл на Померанию. Расчёт видимо был на то, что Густав испугается за свой тыл и ринется отбивать имперское нашествие. А чтобы наглый швед испугался наверняка, Тилли сперва осадил, а затем, не откладывая дела в долгий ящик, бросил свои войска на приступ пограничной крепости Ной-Бранденбург, занятой трёхтысячным шведским гарнизоном. Точнее гарнизон там был как раз немецким - из тех самых перебежчиков, набранных ещё Валленштайном и поспешивших перебраться под сине-жёлтые шведские знамёна осенью прошлого года. На удивление, сдаться при виде изготовившейся к штурму огроменной кайзеровской армии новоявленные "шведы" не пожелали. Может прикипели к своевременно выплачиваемому жалованию, а может просто опасались, что суровый Тилли в случае сдачи найдёт способ спросить за прошлогоднее предательство.
   Как бы то ни было, предложение капитуляции комендант отверг, и Тилли, недолго думая, двинул свои полки на приступ. Гарнизон бился храбро, но и осаждавшие были не из робкого десятка, а сила, как говорится, солому ломит. Так что крепость в итоге взяли. После чего оказалось, что Тилли и впрямь решил припомнить дезертирам старые грешки - пленных было приказано не брать, а тех, кто в плен всё же попал - казнить. В результате гарнизон оказался вырезан под корень.
   Если суровый маршал хотел таким образом припугнуть обнаглевших шведов, то, исходя из дальнейших событий, следует признать, что затея потерпела полнейшее фиаско. Если же цель была в том, чтобы предостеречь своих собственных солдат от перехода в стан неприятеля, то тут всё несколько сложнее... Жест большинство вояк кайзера, безусловно, оценили, но ощутить воспитательный эффект ной-бранденбургской резни в полной мере всё же не удалось. А всё потому, что взятие первой крупной шведской крепости было с лихвой перекрыто известиями из Берлина.
   Оказалось, что пока имперцы штурмовали мало кому известную приграничную крепостцу, Густав тоже времени даром не терял и, в очередной, раз переправился через Одер. Только на сей раз неугомонный швед не стал сидеть на укреплённом плацдарме, а двинул свою армию форсированным маршем прямо на столицу Бранденбургской марки. Восьмитысячный гарнизон Франкфурта-на-Одере, находившийся на грани бунта из-за хронической невыплаты жалования, даже не подумал покидать стен города, равнодушно наблюдая со стороны, как восемнадцатитысячная шведская армия, оставив для прикрытия переправы всего лишь двухтысячный отряд (правда, по словам Антуана, засевший в весьма основательных шанцах) спокойно продефилировала мимо. Демонстративно игнорируя Кюстрин и Шпандау, куда, дрожа от страха, попрятались жалкие отряды того, что именовалось бранденбургскими войсками, королевская армия заявилась прямиком к воротам Берлина.
   Георг Вильгельм Бранденбургский, ещё недавно славший Тилли письма с просьбами защитить владения верного вассала императора от вторжения иноземных захватчиков, при виде этих самых захватчиков немедленно струсил (по мнению Антуана так и вовсе обосрался) и хромая (старая травма), на подгибающихся от страха ногах поспешил на поклон к своему суровому шурину.
   Густав же мелочиться не стал, проявив истинно королевское великодушие. Он не стал припоминать непутёвому родственнику его сомнительные шашни с курфюрстом саксонским и прочими протестантскими князьями, равно как и попрекать низкопоклонством перед императором и недостаточным рвением в борьбе за права единоверцев, гарантированные почти священным для германских правителей Аугсбургским миром. Высокомерный швед, презрительно поглядывая на униженно лебезящего родственника, попросту предложил Бранденбургу присоединиться к активно создаваемой шведами коалиции, последовав примеру померанских и мекленбургских герцогов. Только и всего. И потеющий от страха Георг Вильгельм прямо тут же, в шведском полевом лагере, наспех разбитом под стенами Берлина, дрожащими руками подписал союзный договор, фактически отдававший всю страну в распоряжение шведских "союзников". В один день весь Бранденбург со всеми крепостями, гарнизонами, запасами и арсеналами перешёл на сторону северных захватчиков. А Тилли оказался меж двух огней под стенами только что взятого, но уже никому не нужного Ной-Бранденбурга.
   С севера, из Померании, имперским войскам угрожала резервная армия маршала Горна, с юга, из только что переметнувшегося в стан победителя Бранденбурга, напирал неугомонный Густав Адольф. В такой ситуации приходилось думать уже не о наступлении, а о том, как унести ноги. Именно этим старик Тилли и занялся, буквально за уши вытащив кайзеровскую армию из образовавшегося мешка.
   Направление ретирады выбирать особо не пришлось. Прорываться на юг, через ставший в одночасье враждебным Бранденбург с королевской армией на плечах выглядело не самым разумным решением. Особенно в свете неясной позиции курфюрста саксонского. Если Иоганн Георг, вслед за своим Бранденбургским коллегой, внезапно решит примкнуть к шведским единоверцам и двинет армию фон Арнима на перехват удирающих имперских войск, то отступление легко может превратиться в катастрофу. На востоке лежала хоть и дружественная, но всё же нейтральная Польша, только что получившая от шведов по шее и потому отнюдь не горящая желанием вновь пережить вторжение свирепых викингов. Так что оставался запад, где под стенами Магдебурга, постепенно сжимая кольцо осады, уже второй месяц торчал корпус Паппенхайма. Сюда Тилли и привёл свои ветеранские полки, за какие-то полторы седьмицы до нашего собственного появления.
   Галланд, окончив свой невесёлый рассказ, устало откинулся на подушку и поправил импровизированный компресс из мокрого полотенца, которым заботливо украсил свою непутёвую башку перед началом нашей содержательной беседы. Я, в свою очередь, задумчиво почесал затылок, стараясь привести в порядок роящиеся там мысли. Полученные сведения требовалось всё же подытожить, или, как любил говаривать наш француз, резюмировать.
   - Так что дальше-то? Чего слышно в штабах - будем дальше отступать или снова на шведов пойдём?
   Франц, не меняя позы, слабо пожимает плечами.
   - Кто его знает? Антуан мне под конец что-то всё пытался втолковать, но я уже слабо соображал, да и он двух слов связать не мог. Вообще всякое болтают, но я думаю, будем отходить на юг или на запад. К Нюрнбергу или ещё куда... Магдебург - огромный город. Больше Франкфурта-на-Одере и Берлина вместе взятых. Богатый и хорошо укреплённый - его нахрапом не взять. А Густав долго ждать не будет. Либо придёт сюда и сорвёт нам всю осаду, либо пойдёт на Силезию и дальше на юг - в Богемию. Чешские крестьяне и остатки протестантов только повода ждут, чтобы восстать. Если армия Тилли застрянет под Магдебургом, то Прагу Густаву могут сдать вообще без боя. Да и Саксония...
   Я молча покачал головой. Рассуждения Франца звучали как всегда разумно и правильно, но... что-то в них определённо было не так. Покрутив башкой, в попытке встряхнуть свои болтающиеся, как сопля в кружке, идеи, я невольно окинул взором небогатое убранство писарского жилища. Взгляд случайно зацепился за выложенные на небольшой складной столик интендантские ведомости, с честью пронесённые французом через все хмельные испытания вчерашнего дня. В мозгах что-то щелкнуло и всё наконец-то стало на свои места.
   Сокрушенно вздохнув и одарив осуждающим взглядом распростёртое на походной койке тело, я не спеша поднялся с табуретки, собираясь уходить. Но, не удержавшись от соблазна, всё же задержался перед выходом, чтобы внести некоторую ясность.
   - Ты, Франц, вроде и умный, а как до дела доходит - дурак дураком! Вот как ты думаешь, почему интендант вчера все бумаги так легко тебе подписал?
   - Ээээм... ну-у-у...
   - Да потому, что ничерта мы по ним всё равно не получим! У Тилли нет денег, чтобы нам заплатить. И вообще ничего нет. Фуражиры уже выгребли всё съестное на три дюжины миль вокруг - это тебе любой солдат в этом лагере расскажет, даже к интенданту идти не надо.
   - Э-э-э-э... и что?
   Француз явно заинтересовался и даже честно пытался понять, к чему я собственно клоню, но похмелье оказалось плохим союзником в столь деликатном деле.
   - А то, что никакой осады не будет! И отступления тоже. Тилли нужно заплатить армии. Сейчас. И если император не платит своим солдатам, то они берут свою плату сами...
   Галланд задумчиво кивает, и мы, не сговариваясь, поворачиваемся к выходу из палатки, где за откинутым для лучшего проветривания парусиновым пологом виднеются разорённые предместья Магдебурга, буквально накануне нашего прихода захваченные пехотинцами Паппенхайма.
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Дерьмо (фр.)
   * Прекрасная Франция (фр.)
   * Да здравствует король (фр.)
   * Мать-кормилица (лат.) - старинное неформальное название высших учебных заведений (преимущественно университетов).
   * Стандартный немецкий тост
   * Небольшой город на побережье Померании, под которым 2 сентября 1628г имперская армия фон Валленштана разгромила датские войска под личным командованием короля Кристиана Четвёртого.
  
  
   По поводу дальнейших намерений командования я, что называется, как в воду глядел. Буквально на следующий же день после разговора с похмельным писарем, всю нашу роту погнали под стены Магдебурга. Правда, пока что не на штурм, а на сапёрные работы.
   Командир полка, к которому нас приписали, страшно обрадовался пополнению и, недолго думая, отрядил вновь прибывших, то есть нас, копать новую параллель в развалинах недавно захваченного предместья. Вообще-то очередь была вроде как не наша, но желающих спорить с оберстом как-то не нашлось. Фон Лаутербах покривился, конечно, но особо упираться не стал. Так что прям с утра-пораньше наш юный барабанщик сыграл сбор, и мы, кое-как построившись, покинули лагерь, отправившись к городским стенам.
   На рытьё траншей вышли все комбатанты, кроме шестерых больных и нашего хитромудрого писаря, который своё тяжелое похмелье как раз таки уже переболел. Видимо именно это и позволило ему придумать достаточно благовидный предлог, чтобы уклониться от малопочётных земляных работ. Всем остальным, включая недовольно бурчащих ветеранов прошлых кампаний, пришлось-таки выдвигаться. Впрочем, на этом всеобщее равенство закончилось и началось торжество справедливости. Ну и обычного военного бардака - куда ж без него?
   Никаких инструментов в полку нам, как водится, не дали, так что пришлось полагаться на то немногое, что нашлось в нашем же ротном обозе. Обнаруженных запасов лопат и кирок на всех естественно не хватило. Так что немногочисленный инструмент, под злорадные ухмылки старослужащих, был торжественно вручён новобранцам последнего набора. "Старикам" досталась почётная (и, что куда важнее, необременительная!) обязанность прикрывать работающих камрадов с оружием в руках - вполне разумная предосторожность на случай вражеских вылазок. Правда при этом как-то само собой получилось, что на одного работающего приходится где-то по три-четыре охраняющих... Но то уже детали. В конце концов, можно же периодически меняться!
   Собственно, мы и менялись. Не все, понятное дело. Одни новобранцы менялись с другими, если точнее. Всё строго по порядку, под бдительным надзором унтеров, тщательно контролировавших порядок выполнения работ. А посреди всего этого благолепия бродил Отто, добрым словом и добрым же тумаком не давая процессу остановиться. Высшее начальство особо не вмешивалось.
   Герр Юлиус, обозначив фельдфебелю фронт работ, тут же скрылся с глаз - не иначе отправился докладывать оберсту об успешном выполнении полученного задания (заодно и на обед напроситься). И то верно - на кой чёрт он тут сдался? За себя наш гауптман оставил Арцишевского - всё чин по чину. Но лейтенант, понаблюдав с четверть часа за неспешной вознёй своих подопечных, махнул рукой и отправился в тенёк, послав денщика в лагерь за какой-нибудь выпивкой и закуской, чтобы с толком провести оставшееся до окончания работ время. Солдаты, очутившись без хозяйского присмотра, заметно расслабились, лениво углубляя обозначенную нашими предшественниками траншею.
   Майское солнышко заметно пригревало. Над головой басовито жужжали хрущи и жирные зеленые мухи. Слабый ветерок почти не освежал разгорячённые тела, принося вместо свежести тошнотворный запашок многочисленных выгребных ям. Пропотевшие рубахи противно липли к коже. Видавший виды инструмент неспешно вгрызался в мягкий глинистый грунт. Негромкие разговоры и беззлобное зубоскальство, разнообразившие работу в первую пару часов, помаленьку затихли - говорить не хотелось.
   Я зевнул и в очередной раз обвёл взглядом городские стены Магдебурга, которые нам, по всему видать, скоро предстоит штурмовать. Впечатляют... Между зубцов на ближайшем бастионе временами мелькают головы защитников. Горожане лениво наблюдают за нашей неспешной работой, не проявляя особой заинтересованности или обеспокоенности. То ли не считают нужным мешать, то ли полагают невозможным воспрепятствовать. Скукота...
   Лёгкое оживление в траншее заставило обернуться, оторвавшись от созерцания вражеских укреплений. Солдаты, минуту назад ползавшие, словно сонные мухи, внезапно заработали вдвое быстрее.
   - Blindes Schwein!* Смотри куда кидаешь, урод! Мне жена только вчера рубаху постирала, если на ней хоть одно пятнышко будет, я тебе это кайло в жопу засуну и три раза проверну!
   А, ясно... Отто с очередным обходом. Я молча приветствую приближающегося фельдфебеля взмахом руки. Шульц кивает в ответ и волком глядя на роющихся новобранцев топает дальше по траншее. Но через пару минут, завершив контрольный осмотр, Отто возвращается и, утерев пот со лба, усаживается рядышком на предусмотрительно расстеленную рогожу.
   - Всё тихо?
   Я киваю.
   - Как на кладбище. Похоже, там - я небрежно киваю себе за спину, где высятся укрепления Магдебурга - нас вообще за людей не считают.
   - Это ненадолго.
   Отто блаженно вытягивает ноги, но почти тут же вновь настораживается.
   - Was geht ab!?* Какого чёрта у них там происходит?
   Я вслед за фельдфебелем оборачиваюсь к городу, пытаясь оценить причину резко усилившегося шума, доносящегося с ближайшего к нам бастиона. Судя по участившемуся мельканию голов и возникающим то и дело среди зубцов ярким пятнам мундиров и даже перьям плюмажей (!) на стену изволил пожаловать кто-то важный. Скоро невнятный шум голосов и отдельные возгласы сменяются дружными криками, а затем и раскатами веселого хохота. Ну, ясно - командование поднимает боевой дух подчиненных. Как бы не учудили чего от прилива доблести... Тяжёлых орудий на бастионе вроде нет, да и порох горожане стараются экономить, но мало ли... Жахнут ещё из фальконета* какого-нибудь. Расстояние для прицельной стрельбы конечно великовато, но попасть можно и случайно... На всякий случай я, поджав ноги, сползаю чуть пониже, чтобы голова не торчала над бруствером неоконченной траншеи.
   Противник, однако, решил воздействовать на нас несколько иными методами.
   - Эй, католики! Не надоело копаться в грязи?
   - А когда это свиньям надоедало копаться в грязи?!
   Дальше раздаётся дружный гогот. Мы с Отто обмениваемся кислыми взглядами. А с бастиона тем временем несутся новые немудрёные остроты.
   - Где ваш коротышка Тилли? Этот старый импотент привёл вас к девичьим вратам*, но забыл, что следует делать дальше!
   Наши солдаты, пользуясь случаем, один за другим бросают работу, вслушиваясь в летящие с городских стен оскорбления. Вскоре раздаются первые ответные выкрики. С бастиона немедленно возражают. Словесная перепалка стремительно нарастает. Я с сомнением окидываю взглядом наше воинство, которое, опираясь на лопаты и мушкеты для пущего удобства, упражняется в острословии, выкрикивая оскорбления и посылая неприличные жесты в сторону осаждённого города.
   - Может, стоит вернуть их к работе?
   - Не.
   Отто, лениво отмахивается, отгоняя особо назойливую муху.
   - Пусть развлекутся немного. Всё равно скоро обед, а траншею мы и так уже углубили на два дюйма больше, чем должны были.
   - Ну как знаешь.
   Я, прищурившись, гляжу на короткую тень от воткнутой неподалёку лопаты - почти полдень. До обеда и впрямь всего-ничего, так что можно и потерпеть немного. Авось этот приступ словесного поноса надолго не затянется.
   Не тут-то было!
   Стоило мне прикрыть глаза, надвинув для пущего удобства шляпу на лоб, как летящий из нашей траншеи гвалт резко сменил тональность. Быстрый взгляд из-под приподнятых пальцем полей шляпы показал, что слух меня не обманывает. Нас почтил своим присутствием, незаметно подкравшись под прикрытием поднятого перекрикивающимися шутниками гвалта, лично господин оберст собственной персоной. Вместе с ним шествовал наш глубокоуважаемый гауптман, а где-то на периферии моего поля зрения, придерживая одной рукой болтающуюся саблю, а другой - норовящую слететь шляпу, бежал, позорно проспавший появление начальства Арцишевский.
   Чтобы не повторять ошибок недалёкого во всех отношениях лейтенанта пришлось срочно подыматься, приводить себя в порядок и принимать геройский вид - дабы не ударить перед начальством в грязь лицом. Отто за это же время привычно и быстро организовал видимость активной и целеустремлённой работы оказавшихся поблизости солдат. Явно не зря, судя по благожелательным улыбкам на лице оберста с гауптманом и облегчённо-извиняющейся гримасе вконец запыхавшегося Арцишевского, всё же сумевшего догнать старший командный состав и занять подобающее ему место сразу за левым плечом герра Юлиуса.
   Дальше всё пошло как по маслу. Отто браво доложил об успешном ведении сапёрных работ с опережением запланированных темпов. Оберст милостиво покивал и зычно поблагодарил солдат за старание. И, по идее, на этом всё бы и закончилось, если бы опять не вмешался противник...
   Появление нашего начальства явно не прошло незамеченным на крепостных бастионах, результатом чего стал новый шквал насмешек и ругательств. Кто-то из горожан, не иначе как в порыве патриотизма, выскочил на парапет и, сняв штаны, гордо продемонстрировал всем желающим голую жопу, видимо намекая нам подобным образом, что защитники Магдебурга срали на всю императорскую армию, включая командный состав, и вообще в грош не ставят нашу активную осадную деятельность. Окажись тут в этот момент новоявленный знакомый нашего писаря и парень наверняка получил бы чрезвычайно яркое подтверждение своей теории о "бескультурных немцах". Французские пейзане такого свинства себе, конечно же, не позволили бы ни при каких обстоятельствах. Показывать свою голожопость в присутствии благородных господ? Фи!
   Наш оберст, судя по всему, думал примерно так же. По крайней мере, если судить по недовольно скривившейся роже. Но на то оно и начальство, чтобы решать возникающие проблемы с помощью подчинённых, так что поиск выхода из столь щекотливого положения не занял у герра оберста много времени.
   - Эй, парни! Плачу двойной дукат тому, кто сможет проучить этих городских невежд!
   Для пущей убедительности оберст извлекает из кошеля и демонстрирует всем собравшимся ярко блеснувшую на солнце монетку. Соблазнительное зрелище... Не то что жопа на стене! Неудивительно, что вид золотого вызвал нешуточный ажиотаж. Кое-кто стал прямо тут же прикладываться к мушкетам, явно собираясь заработать себе прибавку к жалованию, не откладывая дела в долгий ящик. Но низкий фельдфебельский рык немедленно остудил даже самые горячие головы:
   - А ну убрали мушкеты, слизни головожопые!!! Герр оберст сказал проучить городских наглецов, а не позабавить! Вам всем что, повылазило? Тут до стены больше трёх сотен шагов, если не все четыре! Да большая часть вас, уродов, с такого расстояния в собор кафедральный попасть не сможет, не то что в магдебургскую задницу! Кто будет порох зазря жечь, тому шомпол в ухо вобью, чтоб мозги прочистить - ясно?!
   И пока со всех сторон летели разочарованные вздохи, Отто негромко бросил через плечо, так чтоб было слышно только мне:
   - Что думаешь, Андре?
   Спешить с ответом не хотелось. Потому я сперва смерил долгим взглядом расстояние до бастиона, между зубцов которого мелькали уже целых три задницы - доблестные защитники города явно посчитали это средство достаточно эффективным и перешли к его массовому применению. Затем медленно кивнул в ответ.
   - Можно попробовать. Развлеките пока городских, чтоб не разбежались.
   После чего, присев, принялся тщательно заряжать своё оружие. Затем, подхватив мушкет с вилкой, выбрался из окопа и неспешно, чтобы не сбить дыхания, а главное не привлекать излишнего внимания, потрусил к загодя примеченной позиции. Эту невнятную кучку битых кирпичей и обгорелых деревяшек, расположенную заметно ближе к городской стене, чем наша недовыкопанная траншея, я присмотрел ещё утром. Явно остатки какой-то халупы, вопреки всем правилам фортификации возведённой в "мёртвой зоне" перед укреплениями и не до конца разваленной защитниками до начала активных осадных работ. Грех не воспользоваться таким подарком, да ещё и за деньги!
   Так что, добравшись до выбранной позиции и мельком оценив окружающую обстановку (вроде без изменений, мой манёвр с бастиона либо не заметили, либо не сочли стоящим внимания), я не спеша опустился на одно колено за своей импровизированной баррикадой. Затем без лишней суеты воткнул сошку, проверил замок, поправил фитиль и, установив мушкет на вилку, принялся выбирать себе цель. Недостатка в мишенях не наблюдалось.
   Кажется на парапет, желая понадёжней оскорбить доблестных солдат императора, выбрался чуть ли не весь гарнизон. Магдебуржцы высовывались между зубцами, грозили, злословили, зубоскалили... в общем развлекались, как могли. К слову, мои камрады в траншее занимались примерно тем же самым, хотя им несколько мешало "униженное" по сравнению с горожанами положение - со стены-то оно всяко удобней обзываться, чем стоя по пояс в грязной канаве. Ну да ничего, сейчас мы слегка уравняем шансы... или хотя бы попробуем.
   Я еще раз мысленно смерил расстояние до бастиона - далеко... Внес поправку на разницу в высоте между моей позицией и будущей мишенью. Учёл неизбежное падение траектории. Затем бросил взгляд на вяло колышущийся флаг, пытаясь оценить силу и направление ветра...
   Своей целью я избрал не голозадых идиотов, скачущих по парапету, а спокойно стоящего, опираясь на крепостной зубец, видного господина в блестящей кирасе и шляпе со страусовым пером. Сразу видно - важная птица, а не шут гороховый. Да и стоит удобно.
   Вдох, выдох. Затем ещё раз. И палец плавно нажимает на спусковой крючок. Привычный, как дыхание, наклон головы, чтобы прикрыть глаза полями шляпы он случайных искр из замка. Злое шипение пороха на зарядной полке, резкий толчок приклада в плечо и раскалённый кусок свинца отправляется в свой недолгий полёт...
   Все свои патроны, до единого, я делал сам. Собственноручно просеивал и взвешивал порох на одолженных ради такого дела аптекарских весах. Лично отливал и шлифовал пули, максимально точно подгоняя их под нужный калибр. А затем, пользуясь служебным положением, извёл десятки дефицитных выстрелов на пристрелку, выясняя малейшие нюансы стрельбы на различных дистанциях, вплоть до немыслимых для любого "нормального" стрелка 200 шагов. Все эти ухищрения, в купе с безупречным глазомером и каким-то необъяснимым внутренним чутьём (которое Хорст упорно именует дьявольским наущением), позволяют мне считаться (и, видит бог, не зря!) лучшим стрелком в роте. Лучшим настолько, что даже ветераны, отходившие с мушкетом втрое, а то и впятеро больше моего, не пытаются оспаривать это звание.
   И всё же расстояние до чёртового бастиона было слишком велико! А потому, когда я увидел, как из шеи франтоватого магдебуржца выбило фонтанчик тёмной крови и он сломанной куклой рухнул за парапет, мои губы невольно разъехались в самодовольной ухмылке. Кажется, сегодня я стану на пару дукатов богаче! Если вовремя ноги унесу, конечно...
   --------------------------------------------------------------------------------------------------
   * Слепая свинья (нем.)
   * Что за фигня? (нем.)
   * Falconetto (итал.) - очень легкая пушка, стрелявшая свинцовыми ядрами (пулями)
   * Город Девы - прозвище Магдебурга