Ковалевская Елена Александровна. Письмо, с которого все началось
Письмо, с которого все началось
ru/>Журнал "Самиздат":
[Регистрация]
[
Найти]
[
Рейтинги]
[
Обсуждения]
[
Новинки]
[
Обзоры]
[
Помощь]
[Ridero]
Книга 1. Письмо, с которого все началось
Для всех, кто читает не на СИ, но пожелает отблагодарить автора:
Яндекс деньги - 410011709605139.
С большой благодарностью
всем моим друзьям без поддержки
которых, не было бы этого произведения.
Как тяжело быть пешкой в чужой игре...
Пролог.
Примерно за год до начала основных событий, сентябрь 504 года от основания Церковного Союза.
- А вам не кажется, чересчур цинично решать проблемы подобным образом? - вскинул бровь мужчина, сидящий на беломраморной скамье.
Это был командор Ордена Святого Георга, охраняющего Святой Престол, главный бейлиф1 его высокопреосвященство Цемп. Он выглядел молодцевато и был крепко сбит, а руки явно привыкли к мечу. Обильно травленные сединой волосы оказались коротко, не по моде, стрижены, и открывали две глубокие залысины.
Он отставил бокал с кисловатым мурранским вином, так прекрасно утоляющим жажду, на широкие перилла беседки к лежащей рядом командорской биррете2. Погода в Святом Городе для конца сентября стояла необычайно жаркая.
Невысокая женщина, закутанная с головы до ног в черное одеяние, резко развернулась к говорившему. От порывистого движения серебряный крест на длинной цепочке, висевший на шее, хлестнул ее по плечу.
- Вот как, бейлиф?! - точно змея прошипела она, обжигая собеседника взглядом агатовых глаз.
Женщина - ее высокопреподобие Саския, или как ее еще называли - ее благочестие, являлась главной надзирающей за женскими орденами при Святом Престоле. Как большинство уроженцев южных границ, в молодости она блистала красотой, но быстро увяла и теперь походила на сморщенный урюк с торчащим вперед носом. - Цинично?! А когда вы строили себе уединенную резиденцию на берегах залива, не считали циничным - брать пригоршнями деньги из казны.
Мужчина отвел взгляд, ничего не ответив.
- Благочестивая, - вступил в разговор еще один собеседник - мужчина с неожиданно белой кожей для черных волос, однако смоль на висках уже успела разбавить седина. Он оказался плотно сложен и невысок, а облачен в бордовые одежды верховного инквизитора ордена Слушающих3. Это был верховный инквизитор его высокопреосвященство Тамасин де Метус. - Допустим, я не согласен с последним высказыванием бейлифа, однако у меня появился ряд других вопросов. Первое - где гарантии, что нам удастся такая авантюра? Второе - сможем ли мы справиться со всеми последствиями? Третье, и самое основное - почему вы считаете, что Империя затеет войну уже в следующем году, именно до начала конвентом4 казначейских проверок?
- Меня тоже волнует один вопрос, - подал голос, сидящий в тени разросшегося плюща четвертый собеседник - высокий, сухой до болезненной худобы, словно состоящий из одних углов, жилистый старик в красном одеянии. Это был командор Ордена Святого Жофре Благочестивого главный госпитальер его высокопреосвященство Ортфрид. - Его Святейшество в курсе - что именно вы предлагаете затеять?
- Скажем так, мой брат НЕ против того, что я предлагаю, - отрезала женщина, поджав тонкие губы.
Ее благочестие Саския приходилась родной сестрой его святейшеству Папе Геласию IX - главе, занимавшему ныне Святой Престол Единой Церкви, и поэтому так уверено отвечала за него.
Поразмышляв пару мгновений, она вновь повернулась к верховному инквизитору Ордена Слушающих и продолжила:
- А теперь моя очередь задавать вопросы. Вы хотите отвечать за растрату перед конвентом? У вас есть желание закончить свои дни в убогом забытом всеми монастыре? Вы предпочтете воевать с имперцами, когда они окажутся подготовленными к войне самым наилучшим образом? Или все-таки решите разгромить слабого противника, который сам напал на нас?
- А вы змея, Благочестивая, - протянул бейлиф, вставая со скамьи. - Опасная змея! Таких, как вы, в колыбели душить надо!
- Уж кто бы говорил?! - огрызнулась в ответ женщина. - Или может быть, у вас есть другие идеи? Так поделитесь же с нами. Мы ждем.
Сарказм в ее голосе прозвучал столь явственно, что мужчина от ярости пошел красными пятнами и крепко сжал руки в кулаки, пытаясь сдержать себя.
- Нет у меня предложений, - зло ответил он. - Однако и ваше мне не нравится. Убивать свой народ ради сокрытия правды - мерзость и подлость!
- Тогда подарите свою резиденцию кому-нибудь. Раздайте картины, баразские ковры, золотые украшения, статуи, что вы привезли из Похгуда. Ну же?! Давайте! - взвизгнула ее благочестие Саския и, мгновенно успокоившись, фыркнула. - Что, не хочется?! То-то же. И даже если распродадите все до нитки, вам не удастся полностью покрыть даже часть ваших растрат.
- Благочестивая, давайте продолжим разговор без взаимных упреков и оскорблений, - предложил инквизитор Тамасин, беря с маленького столика, что стоял в центре беседки, засахаренную сливу. - Все присутствующие здесь в той или иной степени приложили руку к опустошению папской казны. И если нам в ближайший год-полтора не удастся придумать вразумительного ответа, как и куда подевались столь громадные средства, то всех после расследования ждет смещение с должностей, - мужчина сделал небольшую паузу. - Включая и вашего брата. Я не против решения нашей проблемы подобным способом. В конце концов, ничто не спишет расходы лучше, чем война. Строительство папской резиденции, резиденции его высокопреосвященства бейлифа Цемпа, мои мелкие слабости, ваши, как главы госпитальеров непомерные вложения на возведение госпиталей, - он кивнул сидящему в тени командору, а затем перевел взгляд на женщину, - и ваши подкупы - как первейшей интриганки и непрекращающаяся борьба с еретиками, обошлись недешево. Но у нас должна быть уверенность, что задуманное удастся исполнить.
Саския, спрятав руки в широкие рукава балахона, сердито пожевала губами и, усевшись на скамью, начала говорить:
- Скажем так: у меня есть некоторые связи в султанате, кое-какие рычаги влияния. Мать султана - весьма умная и хитрая женщина - в очередной раз занемогла и пока не может полноценно влиять на своего сына. Султан же по своей натуре горячий мальчишка, стремящийся прославится в веках. Как правитель он уже начал подавать большие надежды. Нам же, пока мальчик не набрался опыта, лучше сейчас отбить у него охоту воевать с Союзом, чем через пять-десять лет увидеть под стенами Святого Города его армию.
- Имперские советники отнюдь не глупы, - вставил слово инквизитор.
- Не глупы, но не менее властолюбивы, - возразила Благочестивая. - Или вы думаете, что все визиры исключительно преданы ему? Да каждый из них спит и видит, как станет султаном взамен пятнадцатилетнего сопляка, основав новую династию. Дочерей у покойного султана Азхара осталось предостаточно, а вот из сыновей выжил только один - Камиль. А он пока не имеет наследников.
- Но мы не можем рассчитывать, что валиде-султан проболеет целый год, - вновь попытался высказать свои опасения инквизитор.
- Вот это, кардинал - уже не ваша забота, а моя. Сколько надо - столько и проболеет, - отмахнулась от него женщина. - А раз его малолетнее великолепие бредит захватом наших западных провинций, подтолкнуть его к решительным действиям ничего не стоит. Камиль слишком юн, горяч, и пока не осознает, что ни армия, ни флот не готовы к полномасштабным военным действиям. А визиры вряд ли станут рассеивать его заблуждения.
- А в чем же наша роль? Каким образом мы поступим? - осторожно поинтересовался бейлиф.
- Повышенное внимание к назревающим событиям и активное участие в военных действиях позволят нам придать нужную значимость и направленность, - буркнул из своего угла главный госпитальер. - При умелом толковании общеизвестных фактов даже мелкую пограничную стычку можно представить великой битвой народов. Единственное, что необходимо определить: кто в нужный час доставит скорбные вести конвенту так, чтобы у нас осталось достаточно времени на подготовку к войне. А так же, чтоб у недоброжелателей не возникло подозрений, что вся эта затея - наших с вами рук дело.
- Сведения придут из такого источника, и их принесут такие вестники, что ни у кого не возникнет сомнения в подлинности. Я позабочусь об этом, - пообещала Благочестивая.
- А не много ли вы на себя берете? - с сомнением произнес бейлиф.
- Зато вы на себя мало, - отрезала та.
- У нас будет еще одна проблема, - вступил в полемику инквизитор. - Нужно не забывать об адмирале Форсине. У его ордена один из самых опытных дипломатических корпусов в Империи. Он может испортить нам всю задумку.
- Давайте решать проблемы по мере их поступления, - раздраженно ответила Благочестивая. - Самое главное - стронуть эту громаду с места, а дальше она покатится сама, практически без нашего участия. Не мне вам напоминать: любая, даже самая хитроумная, партия начинается с хода обыкновенной пешки...
---------------
1 Главный бейлиф - титул главы Ордена Святого Георга, охраняющего Святой престол (личные телохранители и охрана Его Святейшества Папы). Исторически - титул рыцаря ответственного на Родосе за защиту защиты замка святого Петра (Castle of Saint Peter) и позже острова Гоцо (Gozo).
2 Биретта - квадратная в плане шапка с помпоном посередине для кардиналов.
3 Слушающие - инквизиторский орден, занимается расследованием дел мирян обвиненных в колдовстве и действиях против Святого Престола.
4 Конвент - двухуровневый совет: первый уровень епископат, где участвуют все епископы и кардиналы, в бейлифате соответственно епископы и командоры, второй уровень - Папская канцелярия - совместный совет из 12 кардиналов, 11 командоров и 3-х епископов от каждого ордена.
------------------------------------------------------------
Глава 1.
Паршивее, по-моему, быть не может, чем стоять праздничный молебен после десятка дней пути, распевая гимны пересохшей, саднящей от пыли глоткой, воняя при этом, как навозная куча. Не сообразила задержаться на пару часиков, и сейчас пожинаю плоды своей старательности - мозолю колени о каменный пол. Да-а-а, думать иногда полезнее, чем торопиться выполнять приказание... Теперь пакет от нашей матери настоятельницы будет вскрыт только после службы, каким бы срочным он не являлся.
И зачем я торопилась сюда как ненормальная?! Не чтобы с чувством, толком, расстановкой добраться... Так нет же, спешила выполнить! Как итог я уставшая, грязная, словно в Пекле побывала, а еще эти наручи трут! Интересно, какая ..., взяла мои, да простит меня Господь за ругань, узнаю - покалечу.
Ну, когда же все закончится? Пакет-то срочный. Настоятельница меня об этом особо предупреждала, едва ли не носом в печати и ленты тыкая. И вот сейчас я стою, пол протираю, теряя при этом драгоценное время. А ведь после службы здешний епископ запросто возьмет да решит, что я доставила известия не вовремя, и как отпишется матери!.. А она у нас баба суровая, епитимью наложит - будь здоров, не кашляй и смотри, только чтобы хребет не переломился от этой епитимьи.
Ох, до чего ж я не люблю в мужские монастыри ездить! Мы, дщери Господни, и сами в состоянии управится со всеми еретиками, наставить овец заблудших на путь истинный. По-моему одной сестры Гертруды хватило бы, а если уж добавить сестру Бернадетту... Тогда берегитесь враги Господа нашего!
Наконец-то!..
Пропев вместе с братьями последнее четверостишье, я вместе со всеми с облегчением произнесла: ' In gloria Dei. Amen (Во славе Бога. Истинно)', - и поднялась с колен.
Меж тем братья отработанно, словно по команде, стали выстраиваться для благословления. Они здесь как на подбор - все здоровенные, на голову выше меня и в полтора раза шире в плечах, а уж рожи у них!.. Очень далеко им до благостных. Увидишь такую в темном переулке и с перепугу окочуришься.
Не теряя больше времени, я стала проталкиваться к алтарю, туда, где стоял его преосвященство епископ Констанс.
- Ваше преосвященство, вам пакет от матери настоятельницы, - еще из далека начала я, чтобы привлечь его внимание.
Епископ, заметив меня, шевельнул сухонькой ручкой, братья тут же послушно расступились и я наконец-то отдала ему большой, запечатанный бордовым сургучом конверт. Он внимательно рассмотрел печать и скрепленные ею ленты, но не выказал даже тени удивления на лице, словно ему такие пакеты каждый день через день доставляли.
- Благословите, - попросила я, раз больше ничего не оставалось делать.
Епископ отточенным до совершенства движением, осенил меня знамением и прошелестел.
- Сейчас ступай дочь моя, а после вечерней трапезы зайди ко мне.
Я удивленно вскинула глаза и наткнулась на чрезвычайно внимательный и пронзительный взор, словно он собирался сию секунду рассмотреть, что же сокрыто у меня в душе.
Ох-хох! Чую, предстоит тяжелый разговор. Это только с виду епископ благообразный старичок, однако взгляд имеет холодный, точно у змеи. Он вообще известен как очень дотошный и въедливый человек, от которого ничего невозможно скрыть. Из-за этого ему даже прозвище дали - Старый Лис. Чую, теперь на своей шкуре придется убедиться, что просто так в орденах прозвища не дают.
- Брат Иннокентий, проводи сестру в ее келью, - тем временем распорядился его преосвященство.
Брат, который стоял поблизости - подпирал колонну, ни слова не говоря, смиренно поклонился, развернулся и строевым шагом двинулся по галерее. Я заторопилась следом.
- Могу ли я ополоснуться с дороги? - произнесла ему в спину, а точнее в лопатки. Вот он громадина!
- Безусловно, сестра, безусловно... - ответил. Ну у него и голос - что трубы Возвестника! - Я покажу тебе келью, а там послушники проводят.
Монастырь у варфоломейцев был огромный; мы все шли и шли по коридорам и переходам. На пути то и дело встречались братья, спешащие по своим делам. До чего же их много стало в последнее время! Интересно, и откуда только столько народа набрали?..
Наконец мы пришли в гостевой флигель, где мне выделили маленькую келью размером четыре на семь шагов, куда помещался только жесткий топчан да столик с кувшином и тазом для умывания. Свет в помещение проникал через узкое окошко-бойницу. На стене над изголовьем кровати висел бронзовый крест. Да-а-а, богато же живут братья Варфоломея Карающего, раз Знак Божий в кельях для странствующих монахов из бронзы повесили! Хотя в остальном, как и положено по трем основным обетам - бедности, смирения и послушания, не видно и следа роскоши. Впрочем, эти обеты дают все, кто стремится оказаться под милостивой, но твердой рукой церковной власти.
Церковь - очень сильная и могущественная организация, чтобы с ней спорить, а уж противостоять ей - и думать нечего. Нас много, и мы слуги Господни, его карающая и милующая длань. Чаще всего карающая.
Я из единственного Женского Боевого Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, и жизнь в ордене, уж у нас-то точно, сложная и трудная. Но кто мы такие чтобы сетовать на это? Мы всего лишь орудия, исполняющие Его волю на этой грешной земле.
Уже в купальнях, сидя в большой бочке с горячей водой, я сотворила короткую молитву и, ожесточенно оттирая спину от недельной грязи и пота, по привычке стала припомнить - какие заповеди и положения устава успела нарушить. Первое правило - позаботься о коне, потом - об оружии, затем - о душе, а уж после всего - о бренном теле. У меня, похоже, все наоборот вышло. Хотя коня увели на конюшни сразу, как только я прибыла сюда. Душа? Душа все же была после коня, праздничный молебен-то я отстояла на коленях, а пол в монастырском храме - не пуховая перина. А вот потом как раз вышла забота о теле. Я звонко пошлепала себя по мокрым плечам. Ну а оружие... Ладно, под дождь я не попадала, значит будем считать, что не заржавело. Хотя у нас в обители двухдневную епитимью я бы уже схлопотала.
Слегка обсохнув и переодевшись в выданную чистую рясу, я решительно направилась на поиски трапезной. Есть хотелось зверски. А если выразиться точнее - жрать я хотела как сотня бесов! Едва переступила порог кельи, как ко мне подскочил послушник - мальчуган лет двенадцати. Низко поклонился и тихонечко поинтересовался, куда это я намылилась. Выразился он, конечно же, не таким образом, а витиевато и многословно, явно подражая кому-то из учителей. Как и он, я столь же велеречиво ответила, мол, не его собачье дело, куда собралась, но если его и приставили ко мне по недоразумению, вследствие скудоумия, то пусть ведет меня в трапезную. Мальчишка, явно не ожидая от меня подобных словес, рот раскрыл и уставился на меня с изумлением, словно я святой Симеон, принесший весть Господа.
- Ну, веди, веди. Не стой подорожным столбом! - поторопила я его. - Мне после трапезы к его преосвященству идти, а молитва вот-вот начнется.
Послушник, более не говоря ни слова, припустил почти бегом, путаясь в рясе и оскальзываясь на резких поворотах. Деревянные подошвы его сандалий были невероятно скользкими, а еще смешно клацали при каждом шаге.
Тем не менее, мы быстро добрались до места.
Трапезная была поистине огромной. Из одного ее конца в другой тянулись длинные дубовые столы, с лавками по обеим сторонам, на которых восседали боевые братья. Молитва еще не началась, я подоспела вовремя.
Мальчик привел меня к одному из столов, пискнул едва слышно: 'Вам сюда...' - и унесся куда-то в глубь помещения. А я опустилась на лавку меж двумя широкоплечими братьями - словно в колодец провалилась. Вообще-то для девушки я не такая уж и маленькая, на две ладони выше среднего, но здесь все братья как на подбор - один крупнее другого. Хотя чего это я удивляюсь, Орден Варфоломея Карающего - основной боевой кулак Церкви и слуги в нем подобрались соответствующие. Хотя и мы в женском боевом ордене тоже не слабенькие. Я могу звездануть так, что долгонько лететь придется, да потом недельку поваляться. Но эти!..
Пока я такими мыслями голову забивала, все дружно помолились и приступили к еде. Придвинув миску к себе, я не удержалась и воскликнула:
- Sanctus Dominus! (Святой Господи!) Пост ведь!
В миске была каша на сале! Во время поста! А впрочем... Поди-ка, прокорми этакие тела постной кашкой с водичкой. А может меня хотят проверить? У нас, кстати, так в крепости веры послушниц проверяли. Подержат недельку на воде и хлебе перед самым постом, а потом в Суровую Неделю выставят ей на стол миску с кашей на молоке. Бедняга в строгости, в молитвенной келье сидела, а там один день от другого не больно-то отличишь, темень кругом, одна свечка еле теплится. Так многие попадались. А потом, ой мама!.. Поэтому наученная опытом, не своим правда, я покрутила головой туда-сюда, осмотрелась, однако все кругом ели недозволенное во время поста.
Я глубоко вздохнула, собралась, и даже уже ложку до рта донесла, но так и не смогла пересилить себя - отложила. Одна была бы, или у нас в ордене, умяла за милую душу и еще спасибо сказала, а здесь, ну словно перст Божий поперек горла. Пришлось сделать вид, что тщательно соблюдаю устав - вроде вот такая я правильная и крепкая в Вере. Сцепила зубы и сидела так, сглатывая набегающую слюну, вдыхая ароматы шкварок и слушая при этом недовольно бурчащий желудок. Ничего, я терпеливая, я дотерплю... В келье в сумах у меня лепешки припрятаны, вот ими и подкреплюсь попозже. А пустой живот - это мелочи. Мне ведь не впервой голодать, даже перед полной миской.
Трапеза подходила к концу, а я, все же не удержавшись, съела кусок хлеба, запив кружкой воды, и теперь глазела по сторонам. Братья вычищали свои миски до блеска. А когда настоятель объявил завершение трапезы и все дружно поднялись со скамей, за моей спиной, как по волшебству, возник послушник, который привел меня сюда.
- Его преосвященство ожидают у себя... - он с любопытством вытянул шею, заметив мою нетронутую кашу, затем резко развернулся и, петляя между братьями, словно заяц помчался прочь.
Чтобы не отстать от него, мне пришлось поспешать. И что за манера носиться как ошпаренному?! Ишь, как торопится. Никак, мальчик на побегушках. У нас с поручениями так только самые младшие послушницы бегают.
Дверь в кабинет епископа внешне ничем не отличалась от остальных, разве что до нее пришлось долго топать узкими извилистыми коридорами. Любой орденский монастырь - это осадная крепость, где оборону можно выдержать не один год. Однако даже если враг сумеет ворваться во внутренний двор, все равно увязнет в боях в этих тесных переходах. Тут парочку братьев на один коридор и довольно, пока не устанут, могут хоть кавалерию сдерживать. Хотя ни одна лошадь сюда не полезет, в некоторых переходах и я макушкой потолок царапаю, а уж длиннющие братья вовсе нагибаются. Да уж, мудрые люди этот оплот Веры строили.
Меж тем паренек постучал в дверь, заглянул в помещение, засунул голову, коротко, но неразборчиво о чем-то доложил, и лишь потом сделал приглашающий жест рукой, чтобы входила. Первым делом я подошла к епископу и, опустившись на одно колено, поцеловала протянутую руку, на которой красовался перстень с крупным аметистом. Затем, пружинисто поднялась, вновь вернулась к двери и, встав перед выходом, стала потихоньку оглядывать помещение.
Кабинет епископа был роскошен. Вот тебе и обет бедности!... Стены отделаны лиловой парчой и панелями из мелкоузорчатой темной березы, потолок опирался на резные дубовые балки, тяжелая мебель была украшена позолотой, а пол устлан мягким баразским ковром.
Его преосвященство обошел стол, стоявший перед большим стрельчатым украшенным витражными вставками окном и, усевшись в свое кресло, указал мне на табурет, стоящий посреди комнаты.
- Садись, дочь моя. Разговор будет длинным.
Я осторожно примостилась на самом краешке. Это в обители у настоятельницы я могла позволить усесться свободнее, да и то не всегда.
- Трудный ли был путь? Дороги нынче весьма не спокойны.
Я старалась отвечать так же степенно и размеренно:
- Благодарю, ваше преосвященство, - чуть склонила голову, - путь был легкий, препятствий на дорогах никто не чинил. Чего нельзя сказать о самих дорогах. В графстве Воринкшир и под Рябиничами они совсем отсутствуют, так что поспешать пришлось медленно.
- Поспешать медленно следует во всех случаях. Спешка, невоздержанность и необузданный нрав приводят нас на дорогу, которая стелется прямиком в Пекло! - епископ изрекал очевидные богословские истины с таким видом, словно они только что стали для него очередным откровением Господа, и при этом чрезвычайно пристально разглядывал меня. - А ты, дочь моя, как я знаю, сегодня была очень воздержана в еде. С чего бы?
Вот мы и добрались до первого поворота. Эк его исподволь тянет разговаривать!
- Пост ведь, ваше преосвященство, грех вкушать скоромную пищу, - со всевозможным благочестием постаралась ответить ему.
А то он и сам не знает что грешно, а что нет.
- Пост ведь не строгий, не обязательный. Он только для отшельников и святых духом, - коротко заметил его преосвященство.
В кабинете воцарилась оглушительная тишина. Я опасалась даже вздохнуть, подыскивая ответ. Вот это называется - перемудрила сама себя!..
- Все мы грешны на этой земле, ваше преосвященство, и стремится не преумножать грехи - наш долг перед лицом Господа и Матерью-Церковью, - попыталась выкрутиться.
Епископ посмотрел на меня со значением, словно самая распоследняя мыслишка в моей голове ему известна, будто бы он видит меня насквозь. Но что он там мог разглядеть?! Что?! Да я сама не знаю, почему эту бесовскую кашу жрать не стала! Не стала и все тут!
- Дочь моя, - тем временем погрозил он мне сухоньким пальчиком (я такие пальчики по десятку за раз ломаю), - в тебе говорит уже другой грех, гордыня.
Не сдержавшись, я изумленно уставилась на него. О чем это он?
- Не возгордилась? Ну и хорошо.
Епископ читал каждую эмоцию на моем лице. Я всегда была воином, а не проповедником. Закулисные интрижки никогда не были моим коньком. Хотя не буду утверждать, что ничего в них не смыслила, иногда очень даже, особенно если от этого зависела моя жизнь, но вот так с ходу потягаться с отпетым интриганом была не в состоянии.
- Как поживает сестра Бернадетта? Как дела у настоятельницы? - продолжил расспросы его преосвященство.
Ого, какие мы любопытные!..
Епископ Констанс расспрашивал меня или точнее допрашивал битых два часа. И как бы не хотелось отделаться ничего незначащими ответами, и как бы я не изворачивалась, но боюсь, рассказала ему больше, чем следовало. Не могла же я сказать, что это не его ума дело! Для меня гораздо проще сразиться с парой десятков наемников, чем ответить на его простые, на первый взгляд, вопросы.
После того, как он дважды настоятельно предложил мне вина, я все поняла и мысленно погладила себя по голове. Видимо и в вине и в каше было намешано что-то из трав развязывающих язык. Но зачем? Пусть настоятельница прочит меня в свои преемницы, однако я не настолько высокого полета птица, чтобы заинтересовать такую крупную политическую фигуру, как епископ Констанс. Неужели разворачивается новая борьба за власть в высших церковных пределах? Так, а мы-то тут - низы - причем? Нас-то зачем сюда вовлекать? Женский боевой орден никогда не участвовал в сварах среди мужских. Мы единственные и занимаем свою нишу вот уже пару сотен лет и ничего при этом не меняется. Так чего же епископ хочет добиться от меня? Каких страшных тайн и секретов?
Под конец беседы я украдкой попробовала старательно навяливаемый мне напиток, вино было неимоверно сладким и одновременно терпким, что отбивало все послевкусие, и оставляло во рту вяжущий ком. Именно в такие, да еще в несусветную кислятину подмешивали всякую гадость. Я так и не поняла, что же именно туда добавили, но некоторые компоненты узнала. Пара глотков и я бы выболтала все свои самые сберегаемые тайны, даже если бы не задавали вопросов.
Из кабинета его преосвященства я выбралась на деревянных ногах и с чугунной головой, и тут же наткнулась на моего провожатого.
Интересно, он здесь все время стоял или как? Хотя нет, не похоже, раз паренек дышит как загнанная лошадь. Его сюда просто позвали. Ай да епископ - старый хитрый лис! Все постарался предусмотреть, и даже мое праздное шатание по их монастырю. А как было бы удобно - 'я неместная, заблудилась, а что это вы здесь делаете?'. Как жалко, но теперь не получиться. А ведь с меня ведь тоже спрашивать будут, чего, мол, видела, что узнала. Шпионить за собратьями по Вере среди церковников самое разлюбезное дело.
- Ну и куда теперь? - поинтересовалась я у послушника.
Он удивленно захлопал глазами и растеряно выдавил:
- А разве вы не хотите отдохнуть у себя в келье с дороги? Разве у вас глаза не слипаются?
Та-ак! Это еще что за новости?!
Раз моего провожатого заранее предупредили, что после беседы я захочу спать, значит были уверены, что смогут опоить. Надо быть настороже...
- А что, должны? - вопросом на вопрос ответила ему.
Мальчишка отчаянно замотал головой.
А может прижать его?.. Да нет, опасно. Знать он ничего не знает, а вот рассказать об этом - расскажет.
- Вот что, дружок, проводи-ка меня на конюшню.
- Зачем? - подозрительно уточнил тот.
- Затем! Я хочу посмотреть как там мой верный друг.
- Какой друг? - мальчишка явно не понимал, чего я от него хочу.
- Конь!
- А-а. Ну, я не знаю, мне того...
- Занят, что ли? Так ничего, я сама схожу... - тут же нашлась я.
- Нет, нет, я провожу, - мгновенно сообразил он.
Понятно. Приказали с меня глаз не спускать...
И мальчишка меня повел. Мы все шли и шли, шли и шли... И с чего бы вдруг так долго? Вроде и монастырь не настолько уж гигантский, а как идти, так битый час! Естественно, я сразу поняла, что меня специально ведут дальней дорогой, по периметру, чтобы успеть доложить начальству, куда мы направляемся.
Точно здешний епископ что-то затеял... Ладно, душа моя, задницу в кучку, и будем наготове.
На конюшне меня ждала еще одна неприятная картина. Мой жеребец громогласно ржал, и, вставая на дыбы, молотил копытами воздух. Один из конюхов привалился к стене и держался за грудь, а другой - здоровенный детина в кузнечном фартуке, боязливо жался к перегородке.
- А ну, стоять! - гаркнула я во всю мощь. Кузнец вздрогнул и дернулся. Конь же, наоборот, заслышав знакомый голос, чуть успокоился, но все же продолжал прижимать уши к голове и скалить зубы. - Что здесь творится?!
- Бесовская скотина! - сплюнул кузнец. - Расковался он у тебя, красавица, но никого к себе не подпускает!
- Да-а? А на какую ногу?
- Ну, так это... - несколько растерялся тот. - На правую, только не подпускает он к себе...
Ой, чую, заливает он мне!
Я на подступах к монастырю подкову заднюю левую меняла. Она еще могла подвести, ведь тот кузнец не наш орденский умелец. А остальные проверяла, и точно могу сказать, что все было в порядке.
- И что? Тебе-то, какое дело, твой конь что ли?
- Дык, непорядок это... - как-то неуверенно протянул мужик. - Перековать бы надо... Полностью... - и снова потянулся к узде.
Жеребец захрипел и взвился на дыбы. Кузнец снова отшатнулся.
- Вот бестия!
- Пятый, стоять! - рявкнула я снова.
Конь рухнул двумя копытами на пол, отчего конюшня содрогнулась.
- Слушай, малый, меня внимательно! - обратилась я к мужику. - Если еще раз подойдешь к коню - пеняй на себя! Он у меня дурной, никого не подпускает, и если зашибет - не моя забота. А сотворишь что-нибудь с ним, будешь иметь дело со мной, а потом и с Господом Богом, но уже там, на небе! Ясно?!
Под конец я практически орала, тыкая пальцем в потолок.
- Дык мне... - проблеял мужик.
Но я уже никого не слушала. Подошла к жеребцу, тот как послушная собака ткнулся мне мордой в руку, ища ласки и поощрения. Я похлопала его по носу, потрепала по шее.
- Хороший ты мой. Молодец мальчик! Сторожи. Нельзя трогать. Нельзя, - я указала на седло. Во время борьбы Пятый сбросил его с бревна на землю. И постучав по яслям с овсом, произнесла - Ни! - потянула за повод и еще раз сказала - Ни! - то же самое сделала и с водой. Теперь я была спокойна, его не отравят, он не подойдет ни к тому, ни к другому. Голодать ему недолго, сегодня перед вечерей ноги моей здесь не будет.
Перед уходом я осмотрела подковы жеребца, они оказались в полном порядке.
- А почему вы назвали его - Пятый? - это было первое что я услышала от мальчишки, когда мы вышли из конюшни.
Интересно, какую байку мне собирались скормить, расковав жеребца?..
- Что? - мальчишка оторвал меня от раздумий и я не сразу сообразила, что он спрашивает.
- Почему вы назвали его Пятый?
- Потому что я была пятой из наездников, кто оседлал его и после этого остался в живых, - зачем-то ляпнула я.
На самом деле стойло в ордене у жеребца было пятым по счету. Однако всю обратную дорогу паренек уважительно косился на меня, не решаясь больше спрашивать.
Братья пели. Чистые голоса взмывали ввысь к сводам собора, отражались от красивейших витражей и рассыпались серебряными искрами в окружающем мире. Молитва неслась вверх, лилась из сердца и, казалось, что достигала престола Господа. И было от этого так хорошо, так прекрасно, хотелось, чтобы мгновение длилось вечно, чтобы молитва никогда не кончалась.
В разноцветные витражи собора светило закатное солнце, преломляясь причудливыми цветными узорами в витражах и падали на нас, стоящих внизу на коленях. От этой величественной красоты захватывало дух.
- Benedictus, in nomine Domine. Amen, (Благословен, во имя Господа. Истинно) - вечерняя молитва закончилась. Солнце спряталось за облако, и свет в соборе слегка померк, от этого я очнулась, словно вернулась обратно.
Братья стали подходить к алтарю для благословения. Пора было подумать, как бы поумнее смыться отсюда. Я уже хотела, пятясь, укрыться за колонной, но не вышло. В самый последний момент я заметила, что епископ вцепился взглядом и, вытянув тонкую шею, внимательно наблюдает за моими перемещениями. Пришлось сделать вид, что не собираюсь сбегать, и пристроиться в очередь с остальными.
- Благословите, ваше преосвященство, - как положено попросила его, когда дело дошло до меня.
Он сотворил освящающий жест рукой, и протянул для поцелуя.
- Что ты сейчас собираешься делать, дочь моя? - спросил он, едва я коснулась губами перстня.
Едва не поперхнувшись, я, тем не менее, смогла найти достойный ответ.
- Отправлюсь к себе в келью. День был трудный, неплохо бы отдохнуть.
- Ну что ж, хорошо, ступай, - похоже слова его удовлетворили и я вздохнула посвободней.
Кажется, выкрутилась - лживые слова в храме не были произнесены.
Я и на самом деле я собиралась в келью, но вот только в ту, что в находилась в моем монастыре. Да простится мне эта хитрость!
Уезжать из обители следовало сразу же после молитвы. С заходом солнца ворота закрывались и потом было уже не выбраться. А завтрашнего дня дожидаться здесь я опасалась - мало ли еще что надумают.
Седельные сумки я заранее припрятала у входа в храм. Все что могла, одела на себя, а шлем, оружие и прочие вещи спрятала. Даже кольчугу на себя нацепила, правда под стеганный поддоспешник, и теперь она неприятно натирала тело. Мне еще повезло, что местный кастелян выдал рясу широченную не по размеру, и она много чего скрывала.
Меж тем, епископ слегка шевельнул рукой и от колонн отлипли два здоровенных брата.
У меня душа рухнула в пятки. Неужели этих костоломов выделят мне в сопровождающие?! Но нет, еще один нетерпеливый жест и из за широких спин вынырнул знакомый послушник.
- Проводи сестру в ее келью, - распорядился епископ
'Спасибо тебе Боже за твой дар!' - пронеслось у меня в голове. С двумя здоровяками я бы точно не справилась.
В храме уже почти никого не осталось. Паренек неуверенно мне кивнул, смущенно улыбнулся и потопал вперед, я двинулась следом, в душе благодаря Господа, что тот надоумил старого змея выделить мне в сопровождающие лишь мальчишку.
Прокололся ты Лис, ох прокололся! Тебе зачем-то нужно задержать меня в этих стенах, но вот огласки ты при этом не хочешь. Что ж ты, твое преосвященство, такое хитрое затеваешь?.. Но об этом можно подумать и после.
Храм был очень большой и колонны, поддерживающие его своды, полностью закрыли вид на алтарь от дверей бокового нефа, спрятали меня от пристального взгляда епископа.
У дверей тоже никого не было и мы беспрепятственно вышли.
По бокам аллеи, ведущей к храму, росли пышные кусты жасмина и барбариса. И хотя они надежно укрывали от посторонних глаз, я на всякий случай огляделась по сторонам - не видит ли нас кто, а заодно убедилась, что мои вещи по-прежнему на месте. Сделав вид, что запнулась, я окликнула мальца, и тот подошел поближе.
- Да вот подошва оторвалась, - я поставила левую ногу на пятку и, показывая, где именно, заставила его невольно наклониться, а потом легонько стукнула по затылку. Паренек обмяк у меня в руках.
А теперь - быстро-быстро, нельзя терять даже мгновения.
Ужом проскользнув в едва видимый просвет между большими кустами жасмина и барбариса, с которого кто-то недавно собирал ягоды и проход еще не успел затянуться, я шустро втянула за собой послушника. Достала заранее заготовленную веревку и растянула мальчишку меж кустов за руки и за ноги, чтобы шумел поменьше, когда очнется. И последним затолкала ему в рот кляп, но не плотный, чтоб, не приведи Господь, не задохнулся.
Переметные сумки со шлемом, я подвязала на грудь и живот; надо сказать, объемистое брюшко получилось. Все остальное, увы, пришлось взять в руки. Напоследок припорошив паренька тут же выдранной травой, чтобы не так бросался в глаза светлыми послушническими одеждами, я вылезла из кустов. Быстро оправила рясу, опустила пониже капюшон, еще больше ссутулилась, чтобы еще больше добавить правдоподобности получившемуся брюшку, и, прижав сумки к себе, заспешила в сторону хозяйственных строений.
До конюшен я добралась благополучно, никто не окликнул. А там выяснилось, что мне повезло еще больше - конюхов на месте не оказалось.
Я тихонько свистнула и, Пятый радостно заржав, ткнулся мне мордой в грудь.
- Тише, малыш, тише! - шикнула на него, потом торопливо оседлала, закрепила сумки, и, взяв под уздцы, повела к выходу.
За воротами послышались уверенные шаги.
Вот только этого мне не хватало! Если сейчас схватят, уже не отверчусь...
Нервным взглядом я окинула конюшню в поисках подходящего орудия. В начинающей сгущаться темноте глаз выхватил лежащую у стены оглоблю и я, вооружившись ею, встала чуть в стороне от ворот. Вошел конюх с полными ведрами воды, я легонько замахнулась и... оглобля быстро подружилась с его затылком.
Мужчина рухнул как подкошенный, а упавшие ведра с глухим стуком покатились по каменному полу. Первым делом я подхватила ведра, а то не дай бог на шум еще кто прибежит, и только после того, как отставила их в сторонку, ухватила конюха за ноги и отволокла за охапки сена.
Прислушалась. Вроде все тихо, никто не спешил узнать что же произошло. Потом осторожно выглянула во двор, там тоже ни души... Кажется наконец можно убраться отсюда.
- Тишь! - выдохнула я коню в ухо, выводя из конюшни. Пятый знал и эту команду. Теперь он, понурив голову, станет тащиться за мной как покорная водовозная кляча.
Мы миновали двор, внутренние ворота, внешние и теперь подходили к предмостным укреплениям, где маячила стража. Братья, стоявшие у ворот, недобро посматривали на меня, однако за оружие хвататься не спешили.
Лишь бы получилось!..
Я кинула повод на седло и крепко двумя руками ухватилась за луку. Братья нерешительно потянулись к алебардам, отставленным в сторону. А я уверенно шла, быстро сокращая расстояние между нами. А потом резко!..
- Ий-я-а-а-а!
Конь понесся галопом. Рывком, взвалив себя поперек седла, я пролетела мимо стражников, отоварив одного из них при этом сапогами по лицу.
Ворота промелькнули мимо, за ними подъемный мост. Еще рывок и я уже в седле!..
Подстегнув коня, я неслась прочь.
Главный тракт вился серой лентой, и по нему пришлось рысить часа четыре. Не уверена, что за мной была выслана погоня, но со счетов ее сбрасывать все же не стоило. Солнце уже село, но небо еще розовело на западе, давая достаточно света.
Я не знала что делать: на дороге оставаться было опасно, но в темноте полем или рощей тоже далеко не уедешь, а расположиться на ночлег я не решалась. Если меня хотели задержать в ордене, то поутру точно кого-нибудь вышлют вдогонку. Значит, чем больше нас разделит миль, тем лучше.
Остановиться пришлось лишь в самую темень. Луна была в ущербе, что даже собственную руку разглядеть сложно. Последний час я вела жеребца под уздцы в надежде найти стояночный колодец, которые иногда выкапывали вдоль главных трактов, но нам не повезло. Плюнув на все, я решила расположиться тут же на обочине. На ощупь переседлала коня, а после слила всю имеющуюся воду в походный котелок, чтобы его напоить. Едва только забрезжит рассвет, и в серых сумерках можно будет хоть что-нибудь разглядеть, снова двинусь в путь.
Всю ночь меня мучил лишь один вопрос - что же я стану докладывать о поездке матери настоятельнице.
Лишь только стала видна дорога, я тронулась дальше, а едва подсохла роса, и вовсе свернула с главного тракта и углубилась в поля.
Кстати, погони за мной не было, а может, мы разминулись.
До монастыря добралась за полторы седмицы. Торопиться было опасно, но и излишняя задержка могла вызвать подозрение. Я возвращалась через крупные города, надеясь в случае чего затеряться в толпе, ночевала на постоялых дворах, а не в госпиталях1, как того требовали правила.
Впрочем, особой суеты мой приезд не вызвал. Ополоснувшись с дороги, я наскоро отчиталась о доставленном пакете перед секретарем матери настоятельницы - старшей сестрой Иеофилией, и, стараясь более не попадаться ей на глаза, занялась повседневными обязанностями. Но матушка обо мне не забыла, и вызов к ней уже ждал меня на следующее утро. Когда я проводила разминку после заутрени, она приказала явиться с докладом. Делать было нечего, пришлось прерваться.
Поскольку матушка ждать не любила, я коротко поклонилась другим сестрам, отрабатывающим бой в парах, и поспешила к краю площадки, где меня уже ждала юная послушница с тазом в руках. Наскоро ополоснув вспотевшее лицо и промокнув поданным полотенцем, я заторопилась к настоятельнице.
Путь от учебной площадки до кабинетных покоев был неблизкий, и мне пришлось даже пробежаться. Уже на бегу я попыталась привести себя в порядок: подтянула головной платок, спрятав выбившиеся во время тренировки пряди волос, и оправила тренировочные одежды. Наша настоятельница не терпит нерях и поэтому неустанно нам вдалбливает: 'Сестра должна быть всегда опрятна, собрана, тем самым, давая пример окружающим к благочестию!'. Как быть на тренировке опрятной и с благочестивым выражением лица колоть соломенное чучело, оставалось выше моего понимания. Хотя скажу честно, я все время старалась, но мне ни разу этого не удалось. Сестры любили пошутить, что, мол, послушницы со страху разбегаются, видя мою остервенелую морду, когда я упражнения начинаю. А, по-моему, они это делали от боязни в голос рассмеяться.
Пролетев по аллее ведущей к жилому корпусу, я едва преклонила колени перед входом, осенила себя святым знамением, и рысцой поспешила до кабинета. Перед дверью еще раз одернула тренировочные одежды, дважды глубоко вздохнула и постучала. А, была - не была! Все равно ведь влетит за недостойный вид, однако переодеваться в рясу времени попросту не было.
- Входи! - раздалось из-за двери.
Я невольно поежилась, преступая порог. Ощущение было такое, словно ледяную воду шагала.
- Слава Господу нашему.
- Вовеки веков, - завершила приветствие мать. - Входи, дочь моя.
Женщина сидела у окна в своем любимом кресле и перебирала в руках четки.
Кабинет настоятельницы был небольшой и весьма аскетичный. В высоких шкафах стояли фолианты со святыми писаниями, какие-то бумаги, торчащие из переплетов лежали вперемешку со свитками, однако во всем этом наблюдались своя гармония и порядок. Посередине комнаты стоял огромный стол, заваленный документами, по обе стороны от него - жесткие табуреты. На полу и стенах никаких ковров или панелей из драгоценных пород дерева, кругом лишь простой серый камень. Единственное послабление - большое кресло с мягкими подушками перед узким окном, в котором та любила сидеть в часы размышлений.
Я аккуратно присела на краешек табурета.
- Рассказывай! - велела мать, продолжая смотреть в окно.
- Сразу по приезду отчиталась о доставленном пакете старшей сестре Иеофилии, матушка, - с уверенностью в голосе, которую на самом деле не ощущала, начала я.
- Об этом мне уже доложили! - в голосе настоятельницы прорезались стальные нотки.- А теперь я хочу услышать это от тебя, дочь моя. И поподробней!
Ну, начинается!..
Мне хотелось как обычно быть невозмутимой, но душа уже ушла в пятки, и никак не желала возвращаться на место. Теперь настоятельница смотрела на меня в упор.
Наша матушка - женщина весьма крупная, немалого роста и телосложения - облачена в рясу коричневого цвета, подпоясанную черным ремнем, сбоку висел положенный ей по сану небольшой топорик. На голове обычный белый горжет2, а поверх - покров3 того же цвета что и ряса, но с белой каймой по контуру, указывающей на ее должность.
- Благополучно добралась до монастыря ордена, передала пакет лично в руки его преосвященству. После обедни имела с ним продолжительную беседу, смысл коей сводился к выяснению вашего здоровья, а так же положению дел в нашей обители. Епископ расспросил меня о качестве местных дорог, моем смирении и крепости в вере.
Я протараторила это на одном дыхании, слово в слово, повторяя то, что сказала секретарю.
- И это все? - грозно.
- Все, матушка, - так же уверенно ответила я и выжидательно замолчала.
Мой рапорт настоятельницу явно не удовлетворил, и она продолжила допытываться.
- А его преосвященство велел что-нибудь передать?
- Нет, матушка.
Я решила держаться до последнего. Мне никак не хотелось признаваться в своих поступках, ведь двоих варфоломейцев я отоварила по голове, смалодушничала перед епископом, невольно выдав ему больше, чем следовало о делах в нашем ордене... В общем все, что я натворила в монастыре Святого Варфоломея, тянуло на серьезную епитимью, но получать ее не хотелось.
Настоятельница же с невероятной подозрительностью смотрела на меня.
- Ни письменно, ни устно? - переспросила она на всякий случай.
Я решительно кивнула, мол, никак нет.
А в голове лихорадочно билась мысль: 'Да что ж она на меня так наседает? Старый Лис просто не успел ничего передать, я смылась гораздо раньше'.
- А что его преосвященство напоследок сказал?
- Велел к себе отправляться... - на честном глазу выдала я, понимая, что эти слова прозвучали глупее некуда.
- Не смей мне врать! - не выдержав, рявкнула матушка и ка-а-ак саданула кулаком по столу!.. Чуть не проломила.
Да уж, могучие руки у нашей настоятельницы! Она до сих пор подковы гнет.
- Правду говорю, Матушка, - тут я перепугалась не на шутку.
Сейчас точно в бараний рог скручивать начнет...
- Не врешь, не врешь, - отчего-то резко отступилась она. - Но и всей правды не говоришь. Ну, чего молчишь?
От стыда кончикам ушей стало жарко, но я с честным видом продолжила отмалчиваться.
Мне давно надоело, что из-за знатного происхождения мной пытаются заткнуть все дыры - то туда пошлют, то это заставят выполнить... А ты, родимая, как хочешь, так выкручивайся! Но едва попробуешь возмутиться, так мигом получишь один ответ - тебя к трудностям власти приучают.
Всем в монастыре было известно - настоятельница готовила меня себе в смену и таким вот нехитрым способом - набей своей головой шишки, но научись - вколачивает науку управления боевым орденом. Только радости мне с того!..
Среди верховных церковников, как в клубке змей - не знаешь, кто первый укусит и с какой стороны. Так что соваться к ним мне никак не хотелось. Эх, лучше б уж я простой крестьянкой родилась, так хоть не трогали бы! А теперь...
Меж тем настоятельница грузно поднялась с кресла.
- Ох и дурында ты, девка! - выдохнула она. - Простого дела выполнить не смогла. А дела-то - на комариный чих!
Ох, ее бы устами, да мед пить!.. Чих комариный... Как же! Да от беседы со Старым Лисом я едва не поседела.
Поэтому я бухнулась на колени и затянула:
- Простите меня, матушка, грешную, что не уразумела вашего приказания.
Чтоб лишний раз не влетело, я старалась покаяться, к тому же - это хороший способ выкрутиться из положения, когда не особо понимаешь, что происходит, а главное почему.
- Встань, встань...
Настоятельница не любила, когда я так ныть начинала, сразу душой отходила. И хотя я старалась этим не злоупотреблять, а все же иногда приходилось на коленях поползать.
Я снова села. А мать, обойдя стол кругом, вновь стала смотреть в окно.
- Вот что! - сказала она пару минут спустя. - Поезжай-ка ты вместе с сестрами в монастырь Ордена Святого Августина4, в тот, что неподалеку от Горличей расположен. Пакет туда отвезете, - в задумчивости настоятельница принялась постукивать себя пальцем по губам. - С тобой поедут старшая сестра Гертруда, сестра Юозапа и... и младшая сестра Агнесс. Вчетвером поедете.
- Спаси Господи вас, Матушка - обрадованная, что головомойка закончилась, я пружинисто вскочила.
- Куда?! - рыкнула настоятельница, и я плюхнулась обратно. - Думаешь, я не догадываюсь, что у варфоломейцев что-то было? - и выжидательно так посмотрела на меня. - Еще раз спрашиваю. Епископ ничего не передавал?
Меня аж в пот прошибло от ее взгляда. Но я держалась крепко.
- Нет, матушка,
- Смотри у меня, - она погрозила мне пальцем. - А чтоб впредь более искренна была, прочтешь за седмицу сто раз 'Верую', да до отъезда поститься будешь. И ко мне в тренировочных облачениях являться не смей! Ну а для полного смирения отработай с послушницами полосу препятствий. Поняла?
- Как есть, все поняла, матушка, - выдохнула с облегчением.
- Ну, ступай. С Богом!
- Благословите.
Она, не глядя, ткнула рукой в мою сторону, перекрестила.
- Все, ступай, ступай...
Я вышла в коридор.
Фух! Можно сказать - легко отделалась, к тому же епитимья мизерная, по сравнению с прошлым разом. Последний раз чуть шкуру со спины не спустили, что из-за спешки не стала ждать, когда граф оставшуюся сумму привезет. А теперь... Вот интересно чего мне следовало дожидаться в ордене? Двух братьев костоломов в сопровождение?!. Что-то в это мне слабо вериться. А... А может, нужно было обратно доставить что-то важное, и братья должны были стать моей охраной? Нет, сомнительно. Я сама не слабенькая и далеко не хиленькая. Так что не этого добивался от меня епископ. Опять-таки в монастыре мне коня пытались перековать, и пакостью всякой опоить да накормить... Ох и мутное дело затевается!..
Как же они мне со своими тайнами надоели. Наверняка чего-то в верхах не поделили, в своем вечном гадючнике и теперь тягают туда-сюда всех, кто под руку подвернется. Так и быть, по-быстрому смотаемся в очередной монастырь, а там, дай Бог, до зимы в дальнюю комендатерию5 сбегу отдохнуть.
Я возвращалась обратно на тренировочную площадку, начальственный втык занял немного времени, можно продолжать упражняться. Сестер, с которыми вместе поеду, извещать не буду, Иеофилия им и так пять раз все подробно объяснит. Очень уж она дотошная, к тому же - большая зануда.
После обедни я решила заглянуть в арсенал, заранее подобрать себе что-нибудь по руке. Помещение было просторным, сухим и хорошо проветриваемым, здесь хранили все вооружение сестер ордена. Чего тут только не было! Стойки с мечами всех видов и размеров, под любую руку, разномастные топоры, пики, арбалеты, и прочее оружие. Половину помещения занимала броня: каждая кольчуга или доспех были свернуты, и лежали в промасленном парусиновом мешке. Все мешки были подписаны. Я, кстати, так и не нашла ту заразу, что взяла мои наручи. Вернулась, а они уже на месте лежали. Вот кому-то крупно повезло!
Когда я, погрузившись в раздумья, бродила среди стоек и стеллажей, кто-то со всего маху хлопнул меня по плечу. Я покачнулась, едва не упав.
- Почетному пакетоносцу всея обители привет! - я узнала голос, поэтому спокойно обернулась без излишнего рукоприкладства.
- И тебе не хворать, Герта. Все издеваешься? Вот останусь однажды заикой, что делать будете?
- В два раза дольше молитву читать, - улыбнулась она и передразнила. - С п-пэ-п-придыханием, - но, поняв, что я на шутку не повелась, уже серьезно спросила: - В дорогу собираемся?
- Тебе уже сказали?
- Ага, успели обрадовать, - она присела на единственную в арсенале скамью.
Сестра Гертруда была на полголовы выше меня и шире в плечах. Лет пять назад стала старшей сестрой, но вот дальше ей ходу не было. Она была родом из свободных крестьян, и лишь благодаря своей мощи стала полноправной боевой сестрой, а не подметала дворы в прислужницах. Красотой Герта не блистала, нос у нее был сломан, левую щеку от внешнего угла глаза до подбородка пересекал шрам. Впрочем, все здесь не красавицы при таком служении Богу. Нам это ни к чему.
- Прежним составом поедем? - как бы между прочим спросила она, но я поняла - этот вопрос сестру очень сильно волновал.
- Нет, нам Берну новенькой сестрой заменили, - поспешила обрадовать ее.
Обычно в боевые патрули и дальние рейды мы ездили слаженной четверкой, однако поездки в той или иной мере оказывались настоящим испытанием. В мире много соблазнов, и порой вне стен монастыря так и тянет нарушить тот или иной пункт устава - то поесть скоромное6, то вина на вечерке пригубить хотя бы половину кубка, а то и вовсе проспать заутреню7. А наша сестра Бернадетта была настолько истовой ревнительницей Веры, что ничего подобного себе даже в мыслях не позволяла. Ну и нам соответственно тоже. В общем, когда мы отправлялись в рейд четверкой, то вели себя одинаково, что в стенах монастыря, что за его стенами, а Герту - любительницу поесть от пуза - это сильно огорчало. Впрочем, меня тоже.
- Значит, на легком молоденькую обкатывать будем, - фыркнула она, расплываясь в довольной улыбке.
- Не сказала бы, - протянула я рассеяно, взяв со стойки клевец8 и прикидывая его к руке. В дорогу мне хотелось взять что-нибудь основательно убойное.
- А не сочиняешь?
- Мне так кажется... - Так клевец точно возьму, он поудобнее в бою для меня будет. Секира больно тяжела.
- Ой, Фиря, если кажется, ты знаешь что делать надо, - отмахнулась сестра. Непохоже, что мои слова ее взволновали.
- Считай, мне озарение было, - я пристально посмотрела Герте в глаза, намекая, что все не просто так.
Тогда сестра молча поднялась и, выглянув в коридор, посмотрела по сторонам, а потом плотно прикрыв дверь, снова села на место.
- Рассказывай!
- Понимаешь - нечего.
- Брешешь?!
- Совершенно нечего, но все так гадостно складывается. Хотя нет, не складывается... - я отложила выбранный клевец в сторону, и стала ходить из угла в угол.
- Фиря, не мельтеши ты! Не бывает так, чтобы уж совсем ничего. Так что рассказывай уже, не томи!
- Сама ничего не понимаю. Съездила к варфоломейцам, один пакет отвезла, теперь второй по приказу повезу. И все, знаешь ли, по военным маршальским орденам. В монастыре Святого Варфоломея ко мне епископ Констанс прицепился, суету непонятную вокруг развел. Еле от него смылась, - я не боялась рассказывать сестре Гертруде свои тайны, мы с ней давно в боевой четверке. Мы подруги, в конце концов. - Приехала обратно, а тут матушка стала пытать: что, да как! Однако ничего при этом ясного не сказала. В общем не нравится мне все это.
- И все? Сестра, по-моему, ты пуганая ворона, - ехидно заметила Герта.
- Меня опоить пытались...
- Уже серьезней, - согласилась та. - Но все же недостаточно.
- Коня расковать пытались.
Вот тут сестра нахмурилась. Раскованный конь это уже серьезней. Она прекрасно поняла, что если в питье или еду подмешивают, то может, просто тайну какую желают узнать, а вот если коня подков лишают, то это наверняка пытаются задержать.
И тогда я решилась предложить ей то, что в принципе никогда в таких поездках не делалось.
- Давай к августинцам в полном облачении съездим?!
- Ты в своем уме? - вскинулась Герта и, покрутив пальцем у виска, добавила: - Или мы в рейд собрались, а Иеофилия об этом умолчала?
- В своем, в своем, - заверила ее я. - И в рейд мы не собираемся, только пакет доставляем. Однако ж после приключений у варфоломейцев мне хочется подстраховаться. Так, на всякий случай, - и выразительно так поиграла бровями, мол, ты меня понимаешь, а потом, сменив тон, заискиваюше попросила: - Юзу обо всем предупредишь?
Я знала, едва сестра Юозапа услышит, что заставляю ехать в доспехах, то станет сильно возмущаться. Поэтому сообщить ей такую неприятную новость я попросила Гертруду. Для Юзы она бо?льший авторитет, чем я.
- Предупрежу, куда ж я денусь! - нехотя согласилась та.
Хотя Герта была старше годами, и военный опыт имела гораздо больший, я по старшинству стояла выше - сказывалось дворянское происхождение. Однако для Юозапы не существовало титульных авторитетов, кроме по-настоящему заслуженных.
- А что с новенькой будем делать? Тоже по-полной нагрузим?
- Тоже.
Гертруда в раздумье почесала макушку.
- Слушай, жарко ведь будет, в стегачах запаримся.
Сентябрь на дворе стоял слишком теплый и в толстом стеганом поддоспешнике можно было заживо свариться.
- А ты льняной, потоньше возьми, - посоветовала я. - Ведь знаешь, как говорят наемники: лучше переб...
- Знаю, - перебила та, зная перенятую у нее страстную любовь к поговоркам и прочим бородатым перлам народной мудрости. - В общем, так: ставлю всех перед фактом, пусть пыхтят, но едут. Но если что, ты виноватая! - крайней быть Герта никогда не хотела. - Когда в дорогу?
- Иеофилия не сказала? - меня сестра секретарь не любила, видя во мне врага. Видимо думала, что если я займу матушкин пост понижу ее в чине...
- Ответила, что скоро, но не уточнила когда.
Я пожала плечами.
- Юзе сегодня же все расскажи, чтоб готова была. И, Герта, свою любимую секиру9 возьми.
- Ну, ты уж прям, совсем... - протянула она, но потом обреченно кивнула. - Ладно, шут с тобой!
Теперь мне можно быть относительно спокойной, старшая сестра Гертруда предупредит Юозапу, и мы будем во всеоружии. А младшую сестру Агнесс можно вообще не принимать в расчет, на то она и младшая.
---------------
1 Госпиталь - единый комплекс, включающий в себя гостиницу для паломников и служителей Церкви, лечебницу, лавки с беспошлинной торговлей для приближенных к Церкви купцов.
2 Горжет - женский головной убор, закрывающий плечи, оставляет открытым только лицо, одевается под покров.
3 Покров - головной убор в виде платка длиной по колено.
4 Орден Святого Августина - как и орден Святого Варфоломея Карающего является главным боевым орденом Церковного Союза - основной военной силой. Во главе стоит главный маршал.
5 Комендатерия - земельный участок со строениями и безземельными крестьянами - собственностью монастыря, или крестьянами владеющими землей, но находящимися под протекторатом ордена.
6 Скоромное - понятие, противоположное постному, - пища (молочная, мясная), употребление которой запрещено религией в пост.
7 Заутреня - церковная служба до восхода солнца.
8 Клевец - топор с треугольным загнутым книзу клювообразным лезвием, отдаленно напоминающим кирку с ребристой поверхностью, с обратной стороны имеет молотообразное утолщение обуха, снабжается длинной рукоятью. Нанесенные клевцом раны практически не заживают, но им очень сложно отразить удар. Вес 1- 1,5 кг.
9 Секира - выглядит как топор с не очень широким лезвием, вверх у которого торчит длинный пиковидный или копьевидный клин. Обух снабжен крюкообразным выступом.
------------------------------------------------------------
Глава 2.
За три месяца до описываемых событий, июнь 505 года от основания Церковного Союза.
Дни первой декады июня в Святом Городе стояли невероятно жаркие и даже легкий ветерок не беспокоил тончайшие занавеси распахнутых настежь окон. Кардиналу Джованне в его алой шелковой сутане было неимоверно душно и дабы облегчить страдания он, расстегнув пару пуговиц тугого ворота, освободил дыхание. В такую погоду в свои пятьдесят он чувствовал себя столетним старцем. Пот каплями катился по вискам, и черные волнистые, как и у любого жителя Салмины, еще не тронутые сединой волосы, от влаги на висках завились тугими кольцами. Смуглая кожа давно покрылась испариной. Его высокопреосвященству было дурно.
- Сильнее Лоренцо! Сильнее! - рявкнул он недовольно, и стоящий возле его кресла дюжий брат еще усерднее замахал достойным нурбанского шаха опахалом.
Прохладный ветерок охладил кожу кардинала, принося временное облегчение.
- Франсиско, холодного вина! - приказал он, и дверь тотчас же распахнулась, а на пороге появился брат с подносом в руках, на котором стояли чаша с колотым льдом и кувшин мурранского.
Прислужник поставил его перед кардиналом, а после, по небрежному взмаху руки положил в серебряный бокал несколько кусков льда и налил из кувшина золотистого, с зеленоватым оттенком вина. Однако подавать его не спешил, сначала демонстративно отпил сам, и только тогда подал его высокопреосвященству. Кардинал Джованне, схватив со стола скомканный шелковый платок, брезгливо оттер край и только потом сделал большой глоток.
На самом деле в обычные дни, как и любой житель Салмины, его высокопреосвященство с легкостью бы перенес удушливую жару, но вчерашнее ночное гульбище с обильными возлияниями и дурманящими голову курильнями, сделали это невозможным.
Опустошив бокал, он вновь протянул его прислужнику.
- Еще! И льда, льда побольше!..
Брат Франсиско подобострастно подхватил его и вновь быстро наполнил. Кардинал, жмурясь от удовольствия, уже более спокойно отпил новый глоток.
- Можешь идти, - разрешил он прислужнику. Тот угодливо поклонившись, поспешил удалиться.
Джованне с призрением посмотрел ему вслед. Тупоголовый и ограниченный плебей, неспособный даже выучить как правильно подавать вино! Тупица!.. Но преданный тупица. Словно цепной пес. Неспособный ни на что, кроме верности. Увы, только таким тугодумным, но надежным он может теперь доверять. В последнее время борьба с Благочестивой обострилась до предела, и ныне он чувствовал себя охотником из старой притчи, который сидел верхом на тигре и держал того за уши.
В резиденцию из дальних монастырей были выписаны только его земляки, которые перед подачей любых блюд и пития, пробовали их. Его высокопреосвященство боялся, что Саския найдет способ его отравить, и старался обезопасить себя как мог.
К своим пятидесяти кардинал сделал блистательную карьеру на церковном поприще. Сначала был стремительный взлет образованного юноши из дальнего монастыря, который уже в двадцать занял место викария, потом в тридцать стал епископом-суффраганом1, а когда подошло к сорока - вознёсся до полноправного епископа, вошедшего в состав епископата, а потом и Папской канцелярии. Венцом же карьеры стала должность 'Обладателя голоса2' Святого Престола. Проще говоря, Джованне стал доверенным лицом самого Папы - правой рукой, и его решения, а он к тому моменту стал кардиналом, были равносильны решениям главы Единой Церкви.
И все до поры, до времени, устраивало Джованне - почти неограниченная власть, немыслимое прежде обилие денег и стоит только захотеть - осуществление почти любого желания. Но только до поры.
Буквально пару лет назад он понял, что происходящее уже не так радужно, а положение дел все более и более плачевно. Излишне сильно начали давить и ставить препоны кардиналы и командоры из Папской канцелярии, все больше появлялось вопросов у проверяющих из казначейства, а яростнее всех стала наседать самый всемогущий человек при Святом Престоле - родная сестра Папы - змеища Саския.
И ныне кардинал терпел из последних сил, лихорадочно ища выход из сложившейся ситуации. Идеи, а точнее идея у него уже имелась, но пока не было возможности ее осуществить.
Вновь мучительно заныла голова, а в висках застучало. Бесовские курильни! Как от них хорошо вечером, и как скверно на утро. Ум мутный, как северные болота... А в голове наравне с мигренью все стучит: 'Деньги. Деньги. Нужно найти еще денег!'...
В душе вновь всколыхнулась волна ненависти к этим 'святошам', к этим лизоблюдам, лжецам и подхалимам. Как же он ненавидел их, как стремился вырваться! Из этого удушающего, сжимающего в объятьях, словно гигантская змея города. От их вечного присмотра, наблюдения, лицемерия. Где за постными рожами скрывается все та же вседозволенность и разврат, которые он хотя бы имеет смелость не прятать.
Кардинал давно придумал, как можно выпутаться из сложившейся ситуации. Идея была довольно хитроумная, однако осуществимая. У него имелся племянник - сын его кузины Зузанны Туфокор, графини Рогер, еще не вступивший в права наследования по малости лет. Через пару лет он, достигнув нужного возраста, станет графом, но столько ждать его высокопреосвященство не желал, да и титул графа у племянника ему был не нужен. Было крайне необходимо, чтобы мальчишка стал герцогом, да породовитее. Тогда бы, используя все связи и возможности, Джованне женил бы его на наследнице одного из древних родов и, встав за плечом, смог бы получить свободу.
На юго-западе Церковного Союза существовало княжество Приолонь, имеющее статус практически независимого от Союза субъекта. Им правили князья Бурфелиды - очень древний и знатный род. Вот туда-то и метил Джованне, туда-то и хотел пристроить племянника. И дело оставалось за малым - добыть мальчику титул. А на это, увы, требовались большие деньги.
Кардинал вновь отпил немного вина и продолжил раздумья, однако его отвлек стук в дверь. А потом в кабинет заглянул брат Франсиско и с жутким акцентом уроженца северной Салмины доложил:
- Кх фвам ефво приосфвящшенстфво епфискхоп Сифс... Сипсф... Ефво приосфвящшенстфво! - и так, не закончив фразу из-за плохого знания языка, застыл в поклоне.
- Кто там еще? - недовольно пробурчал себе под нос Джованне, и громче добавил: - Пускай!
Едва прислужник убрался от двери, в кабинет зашел священнослужитель в фиолетовой сутане, подпоясанной малиновым поясом, что означало - пришедший состоит в епископальном совете конвента. Выглядел пришедший нездоровым - одутловатое лицо было бледным, по рукам и лицу рассыпаны мелкие язвочки, волос редкий, с небольшими плешинами. Даже с виду болезненный, неприятный человек.
Кардинал Джованне, когда увидел, кто появился на пороге, переменился в лице, передергиваясь, словно от омерзения.
- Я же просил вас не приходить ко мне! - недовольно рявкнул он, даже не утруждая себя встать с кресла. - Негоже чтобы вас видели здесь.
Но епископ на эти слова даже бровью не повел. Он давно привык, что многие люди реагируют на него подобным образом и поэтому, дабы не затягивать с обменом 'любезностями' сразу перешел к делу.
- Я пришел к вам с предложением... - он закашлялся, а кардинал поспешно заслонил нос и рот лежащим на столе мятым платком. - Так вот я пришел с предложением, которое думаю, будет для вас полезно.
- Ближе к сути, Сисварий, - поторопил его преосвященство, не убирая платок от лица.
- В последнее время мне все сложнее стало находиться в Святом Городе. Некая благочестивая дама... Не будем называть имен. Так вот, некая благочестивая дама, несмотря на мою щедрость, оказывает все большее влияние на своего родственника, дабы удалить меня от Престола...
- Так от меня то вы что хотите? - перебил его кардинал. - Сейчас заем я вам отдать не смогу.
Джованне, как и многие в Святом Городе, являлся должником епископа, однако как и многие другие не спешил ему отдавать долги.
- Я и не требую от вас немедленного возврата. Совсем наоборот. Я хотел вам кое-что предложить... - зачастил Сисварий.
- Что именно и что от меня потребуете взамен? Ну же, не тяните!
- Как скажите, - угодливо согласился тот, суетливо потерев руки. Его преосвященство невольно бросил взгляд на раздутые суставы пальцев епископа и содрогнулся, а Сисварий как бы не замечая этого, продолжал. - В скором времени я собираюсь получить наследство, только герцогский титул3, что сопутствует ему, мне лично, ни к чему. А вам он, возможно, пригодится. Давайте уговоримся следующим образом - едва я получу деньги, титул не отойдет, как положено к короне, а перейдет к вам. Делайте с ним что хотите.
У Джованне аж в груди захолонуло от такого предложения. Нынче Господь благоволит ему! Сначала сведения, которыми он может держать змеищу Саскию за горло, а теперь вожделенный титул сам плывет к нему в руки, однако, стараясь не выдать своего ликования, кардинал таким же пренебрежительным тоном поинтересовался:
- А чей титул? Какому государству он принадлежит? Такое провернуть не везде возможно...
- В Винете, - со значением в голосе ответил Сисварий. - Вы сами знаете какая сейчас там обстановка, какие чистки и... К тому же ныне Винет - это про-папское государство, и заправляет там не король, а церковнослужители. Вам, с вашими связями и занимаемым постом не составит труда добиться его.
Сердце в груди у Джованне застучало как бешенное. Еще бы! Такой титул был для него двойной удачей, поскольку его кузина с племянником как раз были подданными короля Гюстава III - управляющего Винетом.
Однако он не был бы кардиналом, если бы позволил хоть капле эмоций отразиться у него на лице, и не был бы 'Голосом Папы', если бы не уточнил:
- А что вы попросите взамен за такую услугу?
Сисварий, почуяв, что рыбка заглотила наживку, подобострастно и с пренебрежительными нотками в голосе, чтобы у собеседника сложилось впечатление о ничтожности его просьбы, пояснил:
- Я попрошу у вас обеспечить мне некоторую протекцию при Престоле, а так же вы пообещаете сократить вдвое следующую выплату в казну или хотя бы отсрочить платеж на год.
- А немного ли вы хотите? - изогнул бровь кардинал, отдавая себе отчет, что уже согласен на предложение и теперь лишь набивает цену.
Епископ зачастил:
- С вашими возможностями как правой руки Папы, несмотря на некоторую с ним размолвку, это не так уж сложно... В теперешнем моем состоянии нет возможности платить столь значимые суммы, которые жаждет видеть конвент. А вот поддержать вас... - тут он с хитрецой посмотрел на его преосвященство. - Это сложный период для нас обоих. Вы довольно молоды и жаждете воли в поступках, я же... Не знаю сколько мне осталось - может пару лет, а может и десяток. Я хочу закончить остаток своих дней в спокойствие и достатке Святого Города.
- Я не могу вот так сразу определиться, - нерешительно протянул кардинал, поняв, что сейчас может получить так необходимые ему средства.
- А вы подумайте, - вкрадчиво посоветовал епископ Сисварий, извлекая из-за пазухи кошелек и кладя его на стол. - Я же не требую от вас немедленного ответа. Неделю, другую время терпит. Подумайте.
***
Мы выехали сразу после заутрени, через четыре дня после моего разговора с Матерью. Настоятельница передала мне запечатанный красным сургучом и лентами пакет, наказав отдать лично в руки настоятелю монастыря Святого Августина, правда при этом загадочно добавила, что если там окажется епископ Бернар, то будет еще лучше, а паче всего вообще отдать командору ордена главному маршалу его высокопреосвященству Урбану. Только вот я не знаю, зачем маршалу торчать в той глуши под Горличами, а не как обычно в ауберге4 у Святого Престола? Не спорю, места окрест Горличей красивые, дороги неплохие... Но ведь это совсем на окраине Церковного Союза, да и еще в другом государстве.
Сейчас хорошо - Церковь много государств Верой объединила. Пройдешь небольшой пост на границе, тебя запишут в книгу регистрации, если не церковник - заплатишь подорожный налог и можешь быть свободен. А раньше, еще лет триста тому назад - ужас что творилось! На границе обдерут, разденут, разуют, если вообще живым доедешь. Нынче же все спокойно - дороги патрулируют постоянные орденские разъезды Бедных Братьев Святого Симеона. Ни банд тебе разбойничьих, ни грабежа, разве что на окраинах Союза бароны да вольные князьки пошумят немного, и тех быстро успокаивают. Церковь многим людям мир и процветание принесла.
А тому, что некоторые злые языки про нас говорят - верить не след, потому как Церковь - есть Вера, благоденствие и спокойствие на границах. Ну а с говорливыми братья из орденов Слушающих и Ответственных5 беседуют, потому как люди эти отступники веры. Но это так, лирика.
А еще матушка перед отъездом нам столько наказов дала, что я перестала сомневаться, правильно ли поступила, заставив сестер облачиться по-походному. Уж слишком беспокоилась настоятельница, слишком многословно поясняла что, а главное как нам делать. Вся ее суета заставляла насторожиться и задуматься, а почему это меня - командира одной из лучших боевых четверок ордена - 'почетным пакетоносцем' назначили? Ведь боевых сестер по мелочам не гоняют, для этого вестовые сестры имеются. Так почему же?..
Вдоль дороги тянулись орденские угодья: ржаные и пшеничные поля, разделенные небольшими рощами, разнотравные луга с пасущимся скотом, небольшие чистенькие деревеньки принадлежащих монастырю крестьян, одинокие подворья свободных землевладельцев.
Владения у нашего ордена не малые: больше десятка комендатерий с полусотней деревень и огромная ремесленная слобода. Хотя если сравнивать с другими орденами Матери-Церкви, то мы будем стоять чуть ли не в конце списка. Самыми значительными по угодьям будут ордена Госпитальеров, за ними маршальские и туркопольерские6 ордена. Меньше наших - только территории Ордена Святого Георга, но зато там все рубаки отчаянные, все-таки Святой Престол охраняют. Не приведи Господь на них в бою нарваться - костей не соберешь!
Солнце, поднимаясь все выше, начинало нешуточно припекать. Я искоса посмотрела на сестер. Юозапа недовольно поджимала губы, жеребца своего пятками едва под брюхо понукала. Опять обленились - что Юза, что ее конь! А младшенькая молчала, правда побледнела слегка, украдкой пот над губой вытирала и в седле как-то странно покачивалась... Ох, какая же она молоденькая! Ни единого шрамика, не то, что мы - битые волчицы. О! А Герта улыбается. Еще чуть дальше от монастыря отъедем, точно балагурить начнет, над Юозапой подшучивать, да к новенькой потихоньку присматриваться...
- Все! Не могу я больше! - не выдержала Юозапа. - Упарилась! Фиря, ты как хочешь, а я разоблачаюсь!
- Сестричка, милая, ну потерпи а? Ты у меня такая сильная, такая выносливая, - стала я подлизываться. Если ее не умаслить, Юза мне потом неделю спуску не даст. Характер демонстрировать станет - будь здоров, не кашляй! - Ты же знаешь, что просто так я ничего не прошу. На все есть основания, и поэтому нам лучше быть вонючими, но живыми...
- Не выражайся при мне как закостенелый солдафон! - сразу же рявкнула она.
Юозапа терпеть не может, когда кто-нибудь из нас - а это я и Герта - начинаем говорить чуть менее пристойно, чем полагается.
- Я Юзу поддерживаю, - важно вставила свое слово Гертруда. Ты ж глянь! И эта туда же?! - По-моему ты перегрелась на солнце, сестра, или головой обо что ударилась. На нас же все как на умалишенных смотрели, когда мы в полном доспехе поехали.
Та-ак! Бунт в четверке?! Ох, как же мне их миром уговорить? Попробую...
- Сестры, мне настоятельница столько указаний напоследок надавала, что в пору в цельнокроеном железе ехать. И будь моя воля, то так бы и сделала.
На мои слова, старшая сестра только скептически сощурилась, а Юозапа вовсе демонстративно фыркнула и отвернулась.
Хотя может сестры и правы - действительно, становилось жарковато, а ведь еще не полдень. Сентябрь выдался чересчур теплым, и осень не думала вступать в свои права. Листва по-прежнему зеленела на деревьях. К тому же бригантина7 давила на плечи до невозможности.
- Ладно уж, - согласилась я, немного подумав. - Бог с вами, снимайте свое железо. Но учтите, только доберемся до границы влияния ордена, одоспешеные поедем. И там, хоть заживо сваритесь - никаких отговорок не приму!
- А сразу нельзя было? - ворчливо сказала Юза, тут же поворачивая коня к обочине. - Вон к той рощице поехали, там и поскидаем все.
- Младшая сестра Агнесс, ты как, живая еще? - Герта не забыла про нашу новенькую.
- Да, старшая сестра Гертруда.
- Оставь полные именования для монастырей, да госпиталей. В бою пока прокричишь все это, десять раз прибить могут. Так что привыкай. В поле меня Гертой зови, Сестру Юозапу - Юзой, а эту сестру - Фирей, ясно?
- Да, стар... Ой, да Герта.
А голосок-то какой тихий, едва слышно лепечет. Малохольная она какая-то... Да ей, похоже, только семнадцать стукнуло, а уже младшая сестра. Что творится! Скоро совсем соплюх в рейды посылать начнут.
- Вот и замечательно, - подвела итог Герта и пришпорила коня, направив его через луг.
Мы подъехали к небольшой роще с густым подлеском, где могли с удобством, не попадаясь никому на глаза, переодеться.
Спешились.
- Ох, Фиря, - прошипела Юозапа, тут же начав расстегивать пряжки у своей бригантины.- Прибить тебя мало за эти издевательства. Заставить париться на солнце в доспехах. На такое даже инквизиторы Слушающих неспособны! - ну все, завела нескончаемую песню: это плохо - другое нехорошо. В нашей боевой четверке Юза исполняет роль совести и благочестия, но иногда ее начинает заносить, и тогда она устраивает многочасовые нотации вперемешку со стенаниями об измученной душе или теле.
- Ладно, перестань, - отмахнулась я, уже чувствуя себя виноватой за излишнюю мнительность. - Не делай из меня садистку.
- Никто садистку из тебя не делает, ты ею являешься.
- Что-о? - раскаяние как ветром сдуло. Сестры отыграться решили? Ну хорошо, вот я как им устрою!..
- Сейчас как заставлю все обратно на себя вздеть и рядом с лошадьми часа два побегать! - рявкнула на них. - В конце концов, кто здесь командир вы или я?
- Юза, родная, - вмешалась в нашу уже нешуточную перепалку Герта. - Ты же оговорилась, называя нашу добрую и любимую сестру таким нехорошим словом? Ну, согласись. - Гертруда приобняла сестру за плечи, и громко зашептала на ухо - А то ведь правда, заставит!
От этих слов сначала в ступор впала - уж от кого, а от Герты я не ожидала, что она купится на эту уловку?! На самом-то деле я ж не зверь какой... У меня уже и брови от изумления чуть не до середины лба доползли, гляжу, а сестра мне подмигивает, косясь на новенькую.
Все ясно... Снова придуриваются! Насидятся с постными рожами в обители, а потом неделю окружающим страдать приходиться от их забав и подначек. Тоже мне, шутницы выискались!
Под такие незатейливые подтрунивания мы быстро посбрасывали свою амуницию. Увязали все по переметным сумкам.
- А ты что стоишь как статуя? Иди сюда, помогу.
Голос Гертруды оторвал меня от шнурования сапога. Я подняла голову. Агнесс с мученическим выражением лица пыталась справиться с ремнем плечевого щитка. Эта копуша толком ничего не сняла, только мелочевку расстегнула.
Да-а-а, досталась нам юная неумеха. И где только таких воспитывают?
Герта споро выпотрошила ее из защитных накладок и кольчуги. Броня наздевана на нее не ахти какая, а уже падает. М-да хлипковатая спутница нам досталась! Одоспешь чуть посерьезней, не поднимется.
- Агнесс, как давно ты стала младшей сестрой? - как бы между прочим поинтересовалась я.
Мне, дуре, расспросами раньше заняться следовало, еще в ордене. Глядишь, отвязалась бы от такой обузы.
- Полгода...
Чего она там шепчет?
- Громче! Тебя же совсем не слышно.
- Полгода, старшая сестра.
- Сколько?! У тебя же начальный этап обучения еще не закончен!
Теперь мы все оторвались от своих дел, и уставились на новенькую.
- Ну, я не знаю... - смутилась Агнесс.
- То есть, как это не знаешь? - у меня аж сумка из рук выпала. - Ты где обучалась? Из какой комендатерии?
- Из дальней...
- Из дальней, девочка, понятие растяжимое! - отрезала я.
Ничего себе! Еще и говорить не хочет, откуда она.
Сестры смотрели на меня в ожидании, они-то прекрасно знали какой должен последовать приказ. Несмотря на то, что взять ее в дорогу был приказ настоятельницы, я не имела права таскать девчонку за собой, пока положенный для обучения срок не вышел.
- Живо собирай свои вещички, и мухой в монастырь! И моли бога, чтобы там не заметили твоего отсутствия!
- Не могу, - Агнесс втянула голову в плечи. - Мне мать настоятельница приказала с вами ехать.
- Возвращайся обратно! - рявкнула я, не слушая ее отговорок.
Мало мне забот с письмом, так еще и эти проблемы!
- Не могу, - продолжала упираться та. - Мне сказано с вами ехать, куда бы вы ни направлялись. У меня на то есть приказное письмо от настоятельницы.
- Приказ сюда!
- Лишь в монастыре Святого Августина его велено отдать. Это тоже распоряжение настоятельницы.
Ты смотри, девчонка-то какая упертая! Вот навязали на мою голову такое наказание!
- Тогда живо собирайся!
Думаю, что теперь быстро съездить не получится! Сестры Гертруда и Юозапа поглядывали на меня с осуждением, смешанным пополам с неудовольствием.
А я что могу сделать? Не по своей же прихоти я эту доходяжку тащу. Вот что меня особенно угнетает в роли командира среди своих подруг: если решение им нравится - они его с радостью выполняют, если же нет - от разобиженных взглядов неделю отделаться невозможно.
Я отошла к Пятому, поправила подсумки, проверила подпругу, села в седло, только собралась тронуться...
- Ты что творишь, бесстыжая?!
Нет, меня точно с ними сегодня кондрашка хватит! Ну, чего Юза опять разоралась?!
- Как ты посмела волосищи свои напоказ выставить?!
Я оглянулась. Та-ак! Еще не легче! Агнесс взялась нас сегодня добить! Мало того, что она сидела в седле точно в поговорке у кавалеристов - как собака на заборе - и ехать собралась в поддоспешнике нараспашку и в горжете, напрочь проигнорировав покров. Так она еще волосы под него не заправила, и теперь не по уставу длинными каштановыми прядями играл осенний ветерок.. Неудивительно, что Юозапа завопила, как резаная.
Без боевого облачения верхом, сестрам полагается путешествовать в рясе, с разрезами по бокам, под которую одеваются широкие кальцони8 с высокими сапогами по колено. На голове должен быть горжет, а поверх него не очень длинный покров. Эта же ворона, только кольчугу в мешок упихала - и сразу в седло полезла.
- Бегом, переоделась! - рявкнула я на Агнесс, злясь на ее дурость.
И что за недоразумение настоятельница нам в четверку подсунула?!
В итоге мы сидели верхами с кислыми лицами, смотрели за суетными раскопками младшей сестры в своих сумках и тихо переговаривались.
- Герта, скажи. Неужели и я такая беспомощная была, когда меня определили в четверку? - я начинала под присмотром Гертруды.
- Не все так печально, как здесь, но ты полчаса блевала после своего первого трупа и потом еще два дня зеленая ходила, - услужливо напомнила мне та.
- Если после боя ее будет тошнить меньше, я поставлю самую толстую свечу апостолу Фальку, пообещала я сестрам.
- Если она вообще кого-нибудь сможет прикончить, - выразила общее сомнение Юозапа.
Прошло не менее получаса, прежде чем мы снова смогли тронуться в путь. Гертруда сразу же принялась исправлять огрехи в обучении Агнесс. Она прирожденный наставник и многому научила меня и Юзу.
- Спину держи прямо! Бока коленями сожми!
Такими темпами девочка к вечеру света белого невзвидит, через неделю нас проклянет, а через две - чему-нибудь научится.
До города мы добрались к самому закату, из-за Агнесс приходилось ехать медленно. Под вечер она едва не выпадала из седла. Ворота еще были распахнуты, а десяток стражников сидевших возле них, лениво посматривали по сторонам. А что им еще оставалось то? Места спокойные, да и народа желающего попасть в город к ночи становилось маловато. Проводив нас лишенными интереса, пустыми взглядами, поскольку с церковников-то налог содрать нельзя, они продолжили созерцать засыпающие окрестности. А мы, миновав арку ворот, направились к небольшому навесу, притулившемуся неподалеку от них. Поскольку Витрова находилась в ведении нашего ордена, там расположилась пара боевых сестер, в обязанности которых входило фиксировать въезжающих в город церковников и проверять у них проездную бирку - металлическую пластину с названием ордена и именами путешествующих священнослужителей.
- Господь посреди нас, сестры, - поприветствовала я их, предъявляя пластинку.
- Есть и будет, - последовало в ответ. - Госпиталь неподалеку от северных ворот.
- Благодарю.
Я и так знала, где он расположен, но таковы были правила.
Если бы я не показала бирку, нашу четверку должны были задержать до выяснения цели поездки. А посмей мы воспротивиться, из неприметной калиточки появились бы еще шестеро сестер, и две из них - с арбалетами.
В Церкви все серьезно, нечего болтаться без дела. Если нужно куда-то съездить, проси у начальства подорожную и отправляйся куда хочешь, вернее куда отпустят. Беглых таким способом разыскать тоже просто: при первом же въезде в город без бирки - поймают.
Проплутав с полчаса по кривым и узким городским улочкам, мы наконец-то добрались до госпиталя. Перед его воротами, обшитыми металлическими листами, во всеоружии стояли два брата Ордена Святого Жофре Благочестивого, поскольку в их подчинении тот госпиталь и находился.
В Единой Церкви лишь два ордена заведуют госпиталями и паломниками: этот и орден Святого Бенедикта Путешествующего. Братья вели себя отлично от городских стражников: были собраны, внимательны, зорко следили за проезжающими.
Я поприветствовала их, и один из братьев распахнул створку ворот. Мы спешились, и, ведя коней в поводу, прошли во двор.
Госпиталь оказался небольшим: угрюмый трехэтажный корпус гостиницы, приземистое здание больницы, трапезная и часовня. Все эти строения по периметру были окружены стенами, вдоль которых расположились с десяток торговых лавок, уже закрытых к этому времени.
Не успели мы осмотреться, как к нам сразу подскочили мальчишки, чтобы увести лошадей в конюшню. Я отвязала сумки и взвалила на плечо, сняла скатку с оружием, хлопнула Пятого по крупу, разрешая: 'Иди, можно', а то не доверяет он чужим. Потом оглянулась: все ли на месте? Герта подхватила вещи младшей сестры, та стояла на нетвердых ногах, слегка покачиваясь. Да уж! Сама бы себя до кельи донесла, и хорошо.
Едва мы вошли в здание гостиницы, как к нам подлетел невысокий, круглый, с большой лысиной монах из братьев-прислуживающих.
- Общую комнату на четверых, - попросила я.
- Как скажете. Вас проводить? А то трапеза скоро.
- Веди, - кивнула я согласно.
Брат подхватил фонарь и заспешил впереди. По узкой лестнице мы поднялись на второй этаж и прошли вглубь коридора. Распахнув одну из дверей, брат показал нам узкую келью с единственным окном, вдоль стен которой стояли пять топчанов, а также табурет с большим тазом и кувшином в нем. Положив вещи тут же у порога, мы вышли.
- Больше никого не подселяй, - распорядилась я.
- Как скажете, - брат ловко отцепил от связки, висевшей у пояса, нужный ключ, закрыл дверь и протянул его мне.
- Идемте. Молитва вот-вот начнется, - с этими словами он развернулся и заспешил обратно, подняв повыше фонарь, чтобы не споткнуться в коридоре в потемках.
Мы торопливо спустились вниз, пересекли двор и вошли в полупустую трапезную. Хотя она была небольшой, многие места оказались свободными. С другой стороны оно и понятно - сейчас не сезон для паломников, вот народу и мало. А едва мы расположились за накрытым столом, прозвонил колокол. Настоятель госпиталя встал со скамьи, и возблагодарил Господа за хлеб насущный. Мы помолились и приступили к еде.
На столе стояли плошки с пшенной кашей, горкой лежали редис и лук, ржаной хлеб был нарезан крупными ломтями, а в кувшинах - вода. Сегодня была пятница - постный день.
Впрочем, еду в госпиталях всегда подавали скромную до безобразия. Конечно, можно было отправиться на постой в трактир или харчевню и поесть нормально, но могу дать руку на отсечение, какой-нибудь доброхот обязательно донесет об этом настоятельнице. Правда, это не так страшно... Самое главное, что за ночевку в городе нам пришлось бы платить свои, кровные. А я, между прочим, за прошедший год сильно поиздержалась.
Несмотря на то, что все мы дали обет бедности, выжить в этом мире 'небедным' гораздо проще. Так что в денежных делах каждый из нас крутился, как мог. Я, например, имела небольшой доход от ткацкой мануфактурки, кузни, пары торговых лавок в вольном городе и нескольких вкладов в банках на разные имена. Основную часть денег я переводила в капитал, а оставшуюся мелочь пускала на прожитие. Известно, что стяжательство грех, но если мой доход сравнить, например, с епископскими средствами, то я так - мелкий лавочник супротив негоцианта.
Ныне большинство братьев и сестер получали свою маленькую денежку, покровительствуя либо состоя в доле у торговцев или ремесленников. А епископат с бейлифатом9 смотрели на это сквозь пальцы, поскольку знали, что в любой момент могут взять нас за горло, и повода искать не нужно. Впрочем, такие вещи имели и обратную сторону: случится какой бунт и зависимые от священнослужителей люди с большим рвением поддержат Мать-Церковь. И подобное положение устраивало всех: от Папы до последнего золотаря.
На протяжении всей трапезы я чувствовала на себе чей-то взгляд, но чей - так и не смогла определить. За столами сидели около десятка паломников, четверо из братьев-прислуживающих, трое братьев из непонятно какого ордена, несколько путешествующих монахов из духовенства и сопровождающие их беллаторы10 из ордена Святого Георга. Кто именно из них наблюдал за нами - неизвестно. Трапеза проходила в молчании. Под конец я настолько извелась от сверлящего взгляда, что едва сдерживала желание выскочить отсюда.
Но вот вечеря практически закончилась, и настоятель поднялся со своего места, ознаменовав ее завершение. Мы тоже встали, и только направились к выходу, чтоб пойти к себе, как Агнесс попыталась что-то спросить.
Герта тут же оборвала ее:
- Рот закрой! - так яростно прошипела она, что Агнесс от неожиданности прикусила язык.
Та-ак! Похоже, и старшей сестре что-то не понравилось во время трапезы!..
Мы в полном молчании поднялись в келью, и только начали распаковывать вещи, как Гертруда обратилась к девочке:
- Еще раз чего-нибудь спросишь при посторонних - месяц заставлю молчать!
Да-а-а, старшая сестра не на шутку рассвирепела.
Агнесс сникла и нахохлилась, вроде как, собираясь заплакать. Я же, не обращая внимания на ее понурый вид, тихо спросила у Герты:
- Тоже почувствовала?
- Тут бревно только не заметит... - так же тихо ответила та. - Но кто это был, я так и не определила. А ты? - обратилась она к Юзе, которая на своем топчане расстилала постель.
- Да вы обе дурью маетесь! Мерещится вам, что ни попадя...
- Ничего нам не мерещится, - немного возмущенно ответила я сестре, отрываясь от разбора сумки. - За нами наблюдали.
- А если и наблюдали, то что с того? - не сдавалась Юозаппа.
- Значит, ты тоже заметила? - обрадовалась я.
- Заметила, не заметила, - пробрюзжала та, - какая разница? Может, до этого кто боевых монашек не видал, вот все глаза и проглядели?!
- Во взгляде не праздное любопытство было, а прицельный интерес, - возразила ей Герта.
- И что с того?! - уже не выдержав, Юза окончательно рассвирепела. - Нам с того что?!
- С того, что завтра выезжаем прямо с утра и одоспешенные! - отрезала я.
Юозапа аж поперхнулась, а когда обрела дар речи, то выпалила:
- Фиря, ты у нас совсем того? Знамением осененная?! Из ордена заставила нас в доспехах ехать - едва живьем не сварились, теперь вновь напяливаешь... Я больше не собираюсь опять туда-сюда бултыхаться! Мне надоело!..
- А раз надоело, так вовсе не снимай! - рявкнула я в ответ. - Я тебе даже спать в них разрешаю.
Юозаппа от гнева пошла пятнами, и уже открыла рот, собираясь сказать в ответ что-нибудь позаковыристее, но я опередила ее.
- Все, разговоры окончены! Дверь свободным топчаном подпереть, сумки перепаковать, чтоб с утра не мешкать, и ложимся спать.
Уже в темноте я расслышала едва различимые всхлипы. Похоже, мы довели младшую сестру до слез. С одной стороны, жаль ее - девчонка совсем, с другой - быстрее всему научится, легче в пути будет и ей, и нам. Если такая нежная, чего к нам пришла? Отправлялась бы куда-нибудь к элиониткам, тихо себе молилась, не покидая стен монастыря, а не моталась с нами.
Поднялись по темноте, еще до заутрени. По-тихому собрались, и спустились в конюшни, чтобы оседлать лошадей. Агнесс встала с опухшими глазами, видимо всю ночь проплакала. Лучше бы спала, честное слово! Теперь половину дня носом клевать будет. Хотя что-то совсем мы девочку затюкали, даже жалко становится... Но будет сожалеть, это для ее же пользы. А то, ну в самом-то деле, какая из нее боевая сестра? Пока - размазня да и только!
Из госпиталя выехали без проблем: один из братьев, стоявших в ночном карауле, открыл ворота и выпустил нас. Быстро добравшись по пустынным улочкам до выезда из города, мы махнули на прощанье сестрам из караула и покинули Витрову. А потом, направив коней на восток, зарысили по Битюновой дороге.
Солнце медленно выплыло из-за несжатых полей, окрашивая их в золотисто розовый цвет. Тинькали и пересвистывались утренние птахи. Мы проехали городское предместье, его, аккуратные и не очень, пригородные усадьбы, кожевенные и гончарные слободки. Едва из виду скрылись последние строения, мы бодрой рысью припустили по прямой как палка Битюновой дороге в сторону Каменцов - майората герцогов Рибургов. После них и до границы с Канкулом будет рукой подать.
Агнесс кулем болталась в седле, но на ее неловкость никто не обращал внимания. Не может - научится, не хочет - заставим научиться. И зачем только нам настоятельница ее навязала? Ведь ясно же, как божий день, что девочка ничего не умеет. А еще таинственность странную с пакетами и приказными письмами развела... Неужели Агнесс - доверенное лицо матери? А может, кого из епископата? Тогда с ней надо держать ухо востро. Только шпионов и доносчиков мне в четверке не хватало!.. Ладно, поживем - пожуем, и видно будет! Кстати, где-нибудь к обеду надо будет остановиться, дать лошадям отдых, ведь без вьючных едем, а у нас вес довольно-таки приличный. Орденские кони конечно выносливые, но не настолько.
Ближе к полудню нас стал нагонять орденский разъезд из трех верховых. Вот только чей? Видно, что орденский - амуниция и кони справные, а цветов одежд не разобрать. Впрочем, не все обязаны их в дороге носить...
Боевыми тройками разъезжают многие: Орден Святого Кристобаля Сподвижника - братьев защищающих все земли с севера от набегов Гугритов - варварских племен, многобожников поганых, орден Святого Жофре Благочестивого11, Орден Святого Бенедикта Путешествующего12, орден Тишайших - нашей разведки на границах Церковного Союза, Орден Святого Варфоломея Карающего в том числе. Кто из них - гадать можно до бесконечности. Я старалась как можно реже оборачиваться назад, чтобы не вызвать подозрения. С другой стороны, не буду же я от каждого куста шарахаться? Может Юозапа права, я сдуру переполошилась, а на самом деле пугаться здесь нечего? Эка невидаль - второй пакет доставить! Да в моей жизни события покруче оборот принимали! Гораздо круче. Если впредь я начну вздрагивать от каждого непонятного чиха, то следует бросать служение, отправляться в дальний скит и не казать оттуда носа.
Вот ведь - пропадь! Никак не могу отделаться от неприятных ощущений. Бывает же так: вроде все хорошо, а у тебя на душе неспокойно, ровно гадость какую-то ждешь, и никуда от этого деться не можешь.
Все, хватит бабские сопли разводить! Будет настоящая опасность - буду дергаться.
Разъезд потихоньку приближался. Трое братьев: двое впереди в ширину дороги едут, один сзади, и одоспешены как обычно, копья уперты в стремена, из-за спин выглядывают легкие щиты.
Мы с сестрами попарно сместились к краю дороги, пропуская разъезд. Герта впереди с младшей сестрой, я с Юозапой сзади.
Вдруг Юза вскрикнула, покачнулась в седле и приникла к гриве коня. Из ее правого плеча торчал арбалетный болт.
Я обернулась. Два брата опустив копья наперевес и крепко прижав их к боку локтями, что есть мочи, неслись на нас.
- Hostis! Rapide! Porro! (Враг! Быстро! Вперед! (лат.)) - прокричала я.
Гертруда ударила пятками коня, посылая в галоп, я следом. Несмотря на ранение, Юза, припав к гриве, держалась рядом.
В надежде уйти от тяжелых братьев, мы с предельной скоростью понеслись вперед. Нам, женщинам не выстоять в лобовой копейной сшибке.
Во время скачки Агнесс тряслась и подпрыгивала в седле. Оставалось лишь молиться - чтобы она не вывалилась под ноги лошадям. И тут эта дуреха, явно удивленная нашими маневрами, рискнула оглянуться... Боже! Как она завизжала!
Ее конь шарахнулся в сторону, чудом не скинув наездницу. Скакун Гертруды взвился на дыбы. Лошади сбились с галопа, смешались в кучу и ринулись прочь с дороги, чудом не переломав себе ноги. Но это оказалось спасением - резко свернувшие скакуны попросту выдернули нас из-под атаки братьев. Те не успели среагировать и пронеслись мимо. Но, увы, отъехали они недалеко, и уже разворачивали коней в нашу сторону.
Мы с Гертой, стараясь не мешкать, с трудом справились с ошалевшими лошадьми, и нещадно раздирая им губы поводьями, вылетели обратно на дорогу. Я едва успела вытянуть из петли клевец, как нападавшие уже поравнялись с нами и... Мне тут же пришлось откинуться назад, чтобы не получить копьем в грудь. Но при этом я заставила своего жеребца толкнуть скакуна противника. И пока тот замешкался с таким длинным копьем, при этом справляясь с конем, успела выпрямиться - аж мышцы от усилия затрещали - и наотмашь ударить клевцом ему в спину, глубоко пробивая пластины доспеха.
Противник бессильно уткнулся в гриву своего скакуна, похоже, я перебила ему позвоночник. Чтобы освободить застрявшее оружие я дернула его на себя и от сильного рывка тело упало на землю.
Я покрутила головой. Гертруда уже расправлялась со своим противником. Она ловко зацепила крюком обуха край его щита, дернула на себя, заставляя открыть лицо, а затем быстро и резко ткнула вперед. Раз, и пика секиры попала противнику в лицо. Есть! И этот не жилец!
Словно напоминание щелкнула тетива арбалета. Я совсем забыла про третьего!!!
Но нет, вот он, все в порядке. В его голове торчал болт, и он, зацепившись ногой за стремя, волочится за лошадью.
Оказалось, что о нем позаботилась Юозапа. Пока мы с Гертой схватились с братьями, она, даром что ранена, спешилась и отцепила от седла арбалет, а потом взвела его. Уж не знаю, как она целилась, но брату, которому пришлось остановиться, чтобы выстрелить в Юзу - единственного в четверке арбалетчика, не повезло. Едва он догнал своих, как сестра оказала ему теплый прием в виде железного болта в голову.
- И кому мы теперь вопросы задавать будем?! Одни молчуны остались! - горячка боя еще не схлынула, и я была чересчур резка в своих словах.
- Сейчас тела осмотрим и узнаем - кто такие, - прокричала мне Герта. Она осталась посреди дороги и посматривала по сторонам: не видно ли еще кого. - Отъедем к перелеску и разберемся что к чему.
Я поискала глазами нашу младшую.
- Агнесс, ну где ты там? - позвала я, но не услышав ответа, направила Пятого к обочине.
С высоты седла я видела, как девочка, лежа в высокой траве, закрыла голову руками, и нервно вздрагивала. Спешившись, я подошла к ней поближе.
Оказывается, дело было куда хуже, чем казалось со стороны. Агнесс еще и скулила на одной ноте. Так!.. Похоже, нужно принимать срочные меры.
- Да заткнись ты! Встать! Живо! Кому сказано! - если девчонку сейчас не встряхнуть, например, наорав на нее, то истерика может продолжиться еще долго. А чем скорей Агнесс придет в себя, тем лучше. Хорошее средство - пара оплеух, но я рисковать не стала, латная перчатка может разворотить лицо. Впрочем, та меня не слышала. Попробую еще раз: - Подъем! Встать! - бесполезно.
Баюкая руку, чтобы не бередить рану, ко мне подошла Юозаппа.
- Истерика, - сухо прокомментировала она состояние девочки, а потом, сделав еще пару шагов, приблизилась к ней и несильно поддала ногой в бок.
Агнесс свернулась в комок и, прикрыв руками голову, завыла.
Ох-хо-хо! А дело-то серьезно! Неужели девчонка повредилась умом?
Нервно выдохнув я передала поводья Пятого Юозапе. Что ж, видимо придется приводить ее в чувство методом Гертруды...
Покопавшись в седельной сумке, я достала фляжку с крепкой настойкой и, подойдя к Агнесс, с размаха пнула ее в спину, а когда выгнулась, разворачиваясь от боли, я добавила еще пару раз под дых. Серьезно повредить я бы ей не смогла, кольчуга и толстый поддоспешник - неплохая защита от ударов. Потом вздернула на подгибающиеся ноги и сунула фляжку в губы.
- Пей! - Агнесс невольно сделала пару глотков, подавилась, закашлялась, но в ее глазах появилось осмысленное выражение. - Ну, вот и молодец! Умница.
Что-то нам слишком приходится с ней нянчиться. У меня стали закрадываться мысли, что девочка вообще не боевая сестра. Ни одна из сестер ордена при виде мчащегося на нее всадника визжать не станет. У нас этому специально тренируют. Ладно, все раздумья позже...
Когда Агнесс самостоятельно смогла стоять на ногах, я развернулась к сестре.
- Юза, ты как? Серьезно?
- Да нет, всего на пару пальцев зацепило. Прошло как-то вскользь или арбалетик у них слабый да изношенный, - поморщилась та.
- Сильно кровит?
- Дотерплю.
Тем временем Гертруда поймала бесхозных лошадей, подвела к нам и сунула все еще бледной Агнесс поводья. А потом мы вместе со старшей сестрой подтащили тела нападавших и взвалили поперек седел, зацепив их же собственными поясами за луки. От вида крови и изуродованных лиц Агнесс перегнулась пополам, и ее стошнило. Но рук она не разжала и коней не выпустила. Молодец! Уже - что-то!
Отобрав у нее поводья, я отвела нервно вздрагивающих от запаха крови лошадей в сторону, а Гертруда, когда девочка утерлась и кое-как выпрямилась, чуть ли не волоком дотащила беднягу до жеребца и, спросив: 'В седло сядешь? Ну, давай!', - словно пушинку закинула наверх.
Потом мы прицепили коней с убитыми братьями как заводных и направились в сторону деревьев, что маячили в стороне.
- Вот что, Есфирь, - обратилась ко мне Герта. - Нам серьезно придется обо всем этом поговорить.
- Еще бы! Ой как серьезно придется. Агнесс, ты меня слышишь?
---------------
1 Епископ-суффраган - (автор.)- епископ не входящий в конвент и подчиняющийся епископу своего ордена. У епископа в подчинении может быть до четырех-пяти епископов-суффраганов, не имеющих личных апартаментов в резиденции, расположенной в Святом Городе.
2 Обладатель голоса- титул доверенного лица Папы, заменяющего его при случае, его 'правая рука', решения которого равносильны решениям главы Единой Церкви; второй человек в церковной политике.
3 Священнослужители лишены права получать мирские титулы. При получении дворянского наследства священнослужителем титул отходит короне государства, которому принадлежат земельные владения.
4 Ауберг - главное представительство (замок, крепость) ордена в котором почти всегда находится кардинал или командор (глава ордена). Расположен он (ауберг) в городе Святого Престола. Государство, на территории которого находится город Святого Престола - Альтисия. Монастырь Ордена Святого Августина расположен на территории другого государства - Канкул, по соседству с вольным городом - Горличами.
5 Орден Слушающих и Орден Ответственных - инквизиторские (для мирян) и дознавательные (для священнослужителей) ордена, выполняющие расследования преступлений против Церкви и Святого Престола и наказание преступников.
6 Туркополь (Turcopol) - наемные солдаты из местного населения. Туркопольер (Turcopolier) - командор боевого ордена, командующий туркополями. Эти ордена отвечают за охрану береговых и сухопутных границ, внутритерриториальную охрану.
7 Бригантина - доспех из пластин около 30-40 штук, вшитых в карманы матерчатой куртки стык встык, или из мелких пластин, наклёпанных под суконную основу, в которой пластины располагаются с нахлёстом. Вес 10 кг. Бригантина закрывает корпус и достигает до бедра. Одевается сверху на кольчугу. К ней добавляются латные элементы в виде наручей и поножей.
8 Кальцони - разъемные, широкие штаны-чулки.
9 Епископат (авт.) - священнослужители высших степеней церковной иерархии входящие в управляющий аппарат духовной части Единой Церкви. Бейлифат (авт.) - священнослужители высших степеней церковной иерархии входящие в управляющий аппарат боевой части Единой Церкви.
10 Беллатор (bellator) - воин (лат.)
11 Орден Святого Жофре Благочестивого - орден госпитальеров, занимающийся охраной паломников, обустройством и содержанием госпиталей. Во главе ордена стоит главный госпитальер.
12 Орден Святого Бенедикта путешествующего - еще один орден госпитальеров, занимающийся охраной паломников, обустройством и содержанием госпиталей. Во главе ордена стоит главный госпитальер. Ордена Святого Жофре Благочестивого и Святого Бенедикта путешествующего негласно соперничают меж собой.
------------------------------------------------------------
Глава 3.
Брат Боклерк шел к епископу с не очень приятным известием - сестра, доставившая сегодня пакет, сбежала из обители после вечерней молитвы. Ему даже было немного страшновато докладывать об этом, поскольку время, чтобы отправить вслед за ней погоню, безвозвратно упущено. Часовые на воротах не сразу рискнули сообщить непосредственному начальству, что они проворонили и упустили бабу. Старший брат, заведующий охраной предмостных укреплений, в свою очередь не поторопился оповестить настоятеля... В итоге: на дворе глубокая ночь - хоть глаз выколи, и какая уж тут погоня?! Тем не менее, на орехи может достаться именно ему - Боклерку, секретарю его преосвященства. Опять-таки и будить епископа Констанса, сообщая сию 'радостную' новость, тоже - ему. А что делать? Обязанность такая. Попробуй, скажи с утра, вообще греха не оберешься! Вот и приходится спешным образом идти по пустынным коридорам монастыря, зябко кутаясь в не полагающийся по уставу шелковый пелиссон1, наброшенный прямо на ночную рубашку. Трепещущий огонек свечи так и норовил погаснуть, поэтому требовалось прикрывать его рукой, и одновременно держать подальше, чтобы не заляпать горячим воском нарядный плащ. Сквозняк леденил голые ноги, обутые в домашние туфли без задников.
Келья, что в этот раз выделили брату Боклерку, в нарушение правил, располагалась в другом конце жилого флигеля. Обыкновенно она была смежной с епископскими покоями, дабы личный секретарь был всегда под рукой. Однако нынче в том крыле переделывали виражные окна и... и теперь приходилось спешить по темным извилистым коридорам, рискуя в любой момент споткнуться и расшибить голову.
Наконец брат добрался до комнат, где находились покои его преосвященства. Немного покопавшись за воротом рубахи, он снял со шнурка на шее ключ, аккуратно повернул его в замке и медленно стал открывать дверь - не приведи Господь, скрипнет. А войдя в кабинет, прошел по ковру, густой и мягкий ворс которого скрыл звук его шагов, обогнул массивный стол, и, нащупав между шкафом и большим напольным канделябром сливающуюся с панелями дверь, вошел в спальню. Епископ спал на большой и высокой кровати, стоявшей в нише, сейчас скрытой темными занавесями из расшитой парчи.
Секретарь затеплил пару свечей стоящих на комоде и блики света сразу же заиграли на резных деталях, украшенных благородным металлом. Стало заметно светлей. Поправив распахнувшиеся при ходьбе полы плаща, Боклерк прошептал опасливое: 'Господи прости!', - и отодвинул портьеру.
Едва его рука коснулась сухонького плеча спящего, как епископ открыл глаза. Взгляд у него был ясный, словно у бодрствующего человека.
- Боклерк?
- Ваше преосвященство, сестра, что доставила сегодня письмо, покинула монастырь, - напряженным шепотом сообщил тот.
- Послали кого? - тут же спросил епископ.
- Братья вовремя не доложили, - виновато начал оправдываться Боклерк.
Констанс откинул одеяло и, свесив худые с шишковатыми ступнями ноги, сел на кровати. Брат отошел к камину и разворошил рдеющие угли. Пламя взметнулось маленькими язычками. И хотя по календарю еще было лето, ночью камин приходилось топить, поскольку епископ, привыкший к теплу Святого Города, здесь в Интерии постоянно мерз. Подхватив домашние туфли, стоявшие подле кровати, секретарь поднес их к огню, слегка подогрел, и поставил перед его преосвященством. Тот всунул ноги и встал. Тонкая ночная рубашка, доходившая до лодыжек, не могла скрыть сухощавого тела. Боклерк взял с кресла у камина, длинный подбитый мехом халат и накинул его на плечи епископа. Констанс запахнулся поплотнее, из-за топорщившихся седых волос вмиг став похожим на взъерошенного филина, и усевшись в освободившееся кресло, сухо приказал:
- Рассказывай.
- Вечером, перед закрытием врат, сестра в спешке покинула монастырь, о чем сразу не было доложено. Настоятель узнал слишком поздно и только что сообщил мне.
- Ясно, - еще суше произнес епископ. - Простых вещей поручить нельзя. Что-нибудь известно об этой девице, кроме того, что она из близкого окружения настоятельницы?
- Нет, ваше преосвященство, более у нас о ней ничего.
- А о самой настоятельнице этого ордена? Уж слишком подозрительно выглядит, что никто кроме этих настырных баб не знает о надвигающейся угрозе...
- Так сразу сказать не могу, мы же не в ауберге. А здесь я полную подборку не держу. Опасно, - развел руками секретарь.
Констанс недовольно поджал губы. В представительстве в Святом Городе, в личных покоях у епископа был собран внушительный архив на основных действующих лиц церковной власти. Здесь же в главном монастыре епархии, где помимо его преосвященства мог остановиться другой епископ ордена и воспользоваться оставленными без присмотра сведениями, заводить такую подборку не имело смысла и даже явилось бы большой глупостью.
- Плохо, - одним словом выразил он положение дел, а заодно и свое отношение к ним. - Простой расспрос девицы ничего не дал, а более подробно допросить выходит не успели... Кому еще может быть доставлено подобное послание?
С содержанием письма его преосвященство ознакомил брата сегодня вечером, поскольку тот был доверенным лицом и ходячим кладезем нужных сведений.
Секретарь немного подумал, а затем осторожно предположил:
- Полагаю, что сведения о войне с Нурбаном будут доставлять только в маршальские ордена. Значит, вестовых направят в Орден Августинцев, как к еще одному из основных военных орденов, и возможно к Святому Иерониму2. Но к ним - с меньшей вероятностью, поскольку почти все их обители сосредоточены в прибрежных государствах.
- Подкинь еще дров и сядь, - неожиданно предложил епископ.
Боклерк взял с подставки изящную кочергу, и, положив на угли пару небольших полешек, разворошил вновь угасшее пламя. Затем, подтащив стул поближе к креслу, сел и выжидательно глядя на его преосвященство. Епископ вытянул ноги к разгорающемуся огню. Некоторое время он молчал, глядя на игру оживших язычков, жадно принявшихся за сосновые поленья.
- Ладно, - произнес он. - Где сейчас могут находиться командоры этих орденов?
Секретарь задумался.
- Когда мы уезжали от Святого Престола, Адмирал иеронимцев находился у себя в крепости и снова лечил подагру. По моим сведениям он довольно сильно страдает ею больше двух лет, но тщательным образом старается скрывать этот факт, так как его заместители, страстно рвущиеся наверх, не преминут этим воспользоваться. Маршал августинцев отправился с посольством к нашим возможным союзникам в Бувин, и застрянет там надолго. Местные свободолюбивые бароны и князьки не желают над собой власти Святого Престола, а их беспомощный король страстно мечтает их утихомирить. Переговоры могут продлиться до начала зимы, а потом делегации долго придется добираться обратно по высоким сугробам.
- Какой ближайший к сестрам монастырь августинцев?
- Их несколько, один возле соленых озер, другой близ Горличей, правда, до озер путь несколько дальше.
- Кто там настоятели? - уточнил епископ.
- У озер - преподобный Клижес, а у Горличей - Жофруа, - сразу же ответил Боклерк. - На Клижеса собирать что-либо бесполезно, он законченный аскет и почти святой. С детских лет посвятил себя религии и неукоснительно соблюдает все предписания. Я думаю, что настоятельница вряд ли направит кого-нибудь из сестер к озерам, Клижес на дух не переносит весь женский род. А вот к преподобному Жофруа - запросто. Насколько мне помнится, тот в молодости особой праведностью не отличался; более подробно нужно посмотреть в заметках, у нас на него что-то есть.
- Упущенного не вернешь, но все же кое-что удастся предпринять, - нехорошо усмехнувшись, заметил епископ. Непонятно к кому это относилось: то ли к уехавшей сестре, то ли к настоятелю Жофруа, а может быть и к самому Констансу, и начал приказывать. - Подготовь письмо для настоятеля монастыря августинцев близ Горличей. Препятствовать распространению сведений мы уже не в силах, но можем попытаться замедлить их продвижение хотя бы в самом вероятном из направлений... В послании настоятельно 'попроси' лично пакет не вскрывать, ссылаясь на возможную опасность изложенных в нем сведений. Пусть его куда-нибудь дальше везут. Надеюсь, мы не опоздали с этим решением и известия не были отправлены во все монастыри маршальских орденов одновременно. Впрочем, подобное маловероятно. Пакет отправь немедля. Для смягчения 'просьбы' передай необходимое вознаграждение, пусть дважды подумает. Насколько я знаю, августинцы в последнее время весьма стеснены в средствах. Утром собирай вещи, мы возвращаемся в Святой Город. Марк поедет со мной, он показал себя расторопным мальчиком. Повозку пусть подадут после завтрака, не хочу трястись на пустой желудок.
Брат Боклерк встал, поклонился его преосвященству.
- Подожди, - епископ с трудом выбрался из глубокого кресла, поднялся и направился за ширму; зажурчало. Потом вернулся, приподнимая длиннополый халат повыше, не дай Бог, запнется в потемках. Скинул его перед кроватью на заботливо подставленные руки секретаря и, забравшись обратно в постель, приказал: - Свечи не забудь погасить перед уходом и кабинет закрой.
Боклерк сложил халат в кресло, аккуратно поправил портьеру, скрывшую епископскую постель, и, затушив свечи, вышел.
После натопленной спальни в коридоре монастыря казалось очень холодно. Поплотней запахнувшись в пелиссон, он заторопился в свою комнату. Туфли так и норовили свалиться с ног. И что за мода на подобную обувь?..
От быстрой ходьбы перед его дверью свечка не выдержала и потухла. Выругавшись про себя в сердцах, он снял с шеи шнурок с ключами, долго возился в темноте, отыскивая свой, и только потом, нащупав скважину, отпер замок.
В помещении было не теплей, чем в коридоре. Брат с тоской оглянулся на камин, растапливать нечем, для него дров никто не припас.
Из-за дальнейших дел поспать возможности более не представлялось и Боклерк запалил все свечи, имевшиеся в наличии, а затем сразу стал переодеваться по-дорожному: в черную сутану3, теплые кальцони и удобные башмаки. Потом выложил из сундука у стены, свои вещи и переложил в сумки. Нарядный пелиссон убрал туда же, взамен его достал коричневый походный, подбитый заячьим мехом. Застелил разобранную постель, а уж после преступил к чтению своих записей в поисках компромата на настоятеля монастыря Святого Августина.
Походные записки были небольшого размера, всего пара томов, их возили с собой для извлечения при необходимости важной информации о некоторых людях. Основные сведения хранились в представительстве Ордена Варфоломея Карающего, в покоях его преосвященства.
Констанс всегда находился в центре политических и религиозных событий, всегда старался располагать информацией об интригах, которые непрестанно затевались возле папского престола. К тому же он разительно отличался от своих собратьев.
Епископы ордена были все как на подбор, высокие и крепкие мужчины, начинающие свой путь с низов, тогда как Констанс - невысок и сухопар. И каким образом он поднялся до такого поста, оставалось загадкой. Представить его в латах и с мечом на могучем боевом скакуне не хватило бы воображения даже самому отчаянному фантазеру, а думать о покупке им места не хотелось - слишком опасно. Ведь ныне его преосвященство являлся главой со своей резиденцией в этом монастыре, официальным представителем командора, а так же его первым достойным доверия во многих вопросах ордена и церковной политики.
Пролистав необходимые документы, Боклерк вспомнил, что в юности у настоятеля августинцев и девицы Орман, ныне покойной, была связь, вследствие которой у нее родился сын, но она сама померла родами. Девица была единственной горячо любимой дочерью графини д`Эрнес. А графиня в свою очередь была любимой сестрой своего брата, нынешнего кардинала адмонитианцев4 - вот что теперь являлось для настоятеля самым страшным. Он мальчика оставил при себе, и в настоящее время тот служил в монастыре архивариусом.
Секретарь составил витиеватое послание, в коем намекал на возможные неприятности со стороны кардинала, если настоятель ордена надумает вскрыть письмо, прибывшее от настоятельницы монастыря Святой Великомученицы Софии Костелийской. А также аккуратно порекомендовал отправить его дальше, например кому-нибудь из епископов, находящихся в ауберге ордена, а еще лучше самому командору. Перечитав написанное, он убрал слова, содержащие явную угрозу, вдруг настоятель вздумает проявить упрямство, добавил еще пару размытых пожеланий о процветании, и переписал его набело. Утром нужно будет показать епископу, а после отправить с вестовыми.
Зазвонили колокола, созывая на утреннюю службу. Секретарь убрал в небольшой, окованный железом переносной сундук походные записи, уложил туда же большую чернильницу-непроливайку и связку перьев. Закрыл его на висячий замок, а ключ повесил на отдельный шнурок на шее, и спрятал под сутану. Вот теперь можно было идти к его преосвященству собирать вещи.
От бессонной ночи глаза покраснели, а ощущение было такое, словно под веки песка насыпали. Боклерк умылся ледяной водой, но это мало помогло - спать все равно хотелось, а ведь сегодня в путь. В повозке особо не выспишься: несмотря на мягкую внутреннюю обивку и неспешный ход, в ней здорово мотало из стороны в сторону. Пересаживаться на лошадь тоже было не лучшим решением, с непривычки весь зад отбить можно. Однако потакать усталому телу нельзя - дела превыше всего.
Самостоятельно сделать карьеру на церковном поприще Боклерк бы не смог. Однако, поднимаясь совместно с его преосвященством по должностной лестнице, сумел достичь почти тех же высот. Оказавшись на службе у епископа, брат старался быть полезным, стремился стать его незаметным, но верным помощником, всегда готовым по первому требованию пожертвовать личными нуждами, во благо.
Еще раз, окинув взором келью и проверив - все ли собрано, Боклерк поспешил в покои к его преосвященству. На пороге он столкнулся с братом-прислужником, выносившим ночной горшок. Это означало - епископ уже проснулся.
Констанс встретил секретаря в спальне, восседая за накрытым столом. Только что подали завтрак. Трапеза была не по-монастырски богатой и радовала обилием мясных блюд.
- Доброе утро, ваше преосвященство! - поприветствовал Боклерк, кладя на край стола пару исписанных листов. Епископ, не отрываясь от еды, вопросительно изогнул бровь, и брат поспешил пояснить: - Это вариант письма для настоятеля Жофруа.
Епископ сделал знак рукой - читай - и секретарь, вновь взяв листы, начал.
Констанс внимательно выслушал послание, даже перестал жевать и хмыкнул, когда речь зашла о сыне.
- Хорошо, - одобрил он написанное. - Отправляй спешно. Деньги вон там возьми, - указав зажатой в руке двузубой вилкой на дорожный сундучок, в котором покоилась походная казна.
Секретарь подошел, достал оттуда небольшой, но все же довольно увесистый кошель и продемонстрировал епископу.
- Подойдет, - согласно махнул тот.
Закончив завтрак, Констанс встал и, приглашающе кивнув на стол Боклерку, направился мыть руки в серебряном тазу. Наскоро перекусив, секретарь поспешил начать укладывать епископские вещи.
- Можешь завернуть с собой, - великодушно разрешил тот, наблюдая за жующим на ходу братом.
Столь хорошего и исполнительного помощника, которому к тому же можно доверить многие тайные сведения, у его преосвященства прежде не было. Он нашел его в одном из монастырей Бремула, когда останавливался у настоятеля Торкунитов5. Юноша был там младшим переписчиком. Когда прежний секретарь, разболтав пару секретов, 'нечаянно' отравившись в дороге, заболел и умер, епископу в спешном порядке потребовался новый. Тогда никого лучше не нашлось, и Констансу пришлось согласиться на предложенную замену. В дальнейшем он предполагал отыскать более опытного помощника. Однако Боклерк с таким рвением взялся за работу, выказывая при этом незаурядную сообразительность и полную преданность, что после нескольких проверок, он решил оставить его при себе. И вот уже около двадцати лет епископ имел в своем распоряжении отличного секретаря, даже в решении щекотливых вопросов.
Собрав все вещи, Боклерк поспешил известить настоятеля монастыря, что они немедленно выезжают. Настоятель, сделал вид, что сильно опечален их отъездом, но, несмотря на его скорбное лицо, было ясно: он весьма рад избавиться от столь почетных гостей и вновь стать полноправным хозяином в обители. Так же Боклерк попросил собрать в дорогу послушника Марка, предупредить братьев-сопровождающих о скорейшем отъезде и, дабы не огорчать епископа, приказать подать в дорогу корзины с лучшей едой. Распорядился он и об отправке письма, при этом, как бы невзначай, выразив сомнение в скорости его доставки. Поскольку сомнение личного секретаря его преосвященства рассматривалось как сомнение самого епископа, то письмо отправят адресату с максимально возможной быстротой.
Что ж, еще одна прелесть его нынешнего положения была в том, что он, будучи всего лишь простым братом по Вере, мог приказывать настоятелю огромного монастыря.
Часам к десяти во внутренний двор подали каррусу6, запряженную цугом четырьмя мохноногими тяжеловозами. Впереди на неширокой скамейке сидел возница, у него за спиной разместились корзины с провизией и сундуки с вещами, не требующимися в пути. Двенадцать братьев-сопровождающих уже были в седлах, а послушник Марк крутился подле них. Настоятель и старшие боевые братья вышедшие проводить в дорогу его преосвященство, терпеливо ждали его появления.
Наконец, где-то через четверть часа, вниз спустился епnbsp;ископ Констанс, следом за ним, отставая на пару шагов, вышел его секретарь. Придерживая расшитый пелиссон, его преосвященство торопливо пересек мощеный двор, и ни с кем не прощаясь, забрался в каррусу. Едва он удобно расположился на мягких подушках, как Боклерк, указав мальчику на место рядом с возницей, сделал знак рукой, что можно трогаться, и сам нырнул следом.
Один из братьев-прислужников, провожавших епископа, поспешил поднять служившую входом часть борта. Едва он закрепил его на месте, как щелкнул кнут, раздалось протяжное 'Но-о-о!' и, скрипнув, повозка тронулась в путь.
***
Ее высокопреподобие Серафима мать настоятельница Боевого Женского Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской поздним вечером, почти что ночью, заканчивала обход монастыря. Теперь, когда все свечи в коридорах были погашены, погрузив обитель в темноту, а сестры и послушницы, кроме часовых на стенах, разошлись по своим кельям, чтобы прочесть последнюю молитву перед сном, матушка могла спокойно уйти к себе в кабинет для размышлений.
Неспешным шагом она вошла в комнату, тихо притворила за собой дверь, и тяжело вздохнув, опустилась в любимое кресло. В распахнутое, из-за не по-осеннему теплого сентября, окно заглядывало черно-синее небо. Искорки звезд подмигивали одиноко горящей свечке, стоявшей на столе. Настоятельница еще раз глубоко вздохнула и привычным движением пальцев передвинула бусину на четках, ей требовалось основательно подумать.
Сегодня утром был отправлен еще один пакет с письмом в очередной маршальский орден. Верно ли она поступила, приказав доставить послание командору ордена его высокопреосвященству Урбану? Может - не стоило? Может быть, следовало сообщать такие вещи сразу не обоим военным орденам, а дождаться ответа от варфоломейцев?.. Неизвестно.
В этой жизни все настолько ненадежно. Всякий власть имущий так и норовит извлечь выгоду из любой крупицы информации, стремится подсидеть вышестоящего, напакостить равному, и подгадить подчиненным...
Нет, раньше Единая Церковь была другой. На заре образования Союза вера крепла в людях, и каждый церковник стремился помочь ближнему. В течение сотни лет, одно за другим, семь государств объединились под знаменем единого исповедания. Духовенство заботилось о своей пастве. Монастыри становились центрами земледелия, ремесел, врачевания и торговли. Любой путешественник мог найти здесь приют, помощь и охрану от инаковерующих. Одни братья взяли на себя заботу о духовном состоянии мирян, другие о телесном. Для помощи в паломничестве истово верующим появились госпиталя и боевые ордена для защиты оных. Прочие оружные братья взяли на себя охрану границ и подвластных Союзу территорий. Постепенно были перебиты разбойничьи банды, положен конец разорительным для крестьян стычкам баронов; ведь монахам нет никакой разницы, на чьей земле те творят разбой, лишь бы бесчинства прекратились. Наладилась торговля, люди безбоязненно стали пересекать границы. Идолопоклонников и многобожцев с их жертвоприношениями извели под корень: кого смогли - обратили в истинную веру, сопротивляющихся - истребили. В народе стало считаться почетным, если кто-нибудь в семье был церковным лицом или оказывался как-то связан с духовенством. Верные слову Божьему миряне принялись жертвовать немалые суммы на нужды Церкви и строительство храмов. Правители государств тоже стремились привлечь как можно больше церковных эмиссаров в свои государства, даря им деревни с жителями и земли под монастыри. Другие страны, видя, как хорошо живется соседям, тоже потихоньку перебрались под сень Единой Веры.
Земли росли, территории ширились, увеличивалось благосостояние людей. Многие государи сочли излишним расточительством содержать большие армии. Зачем? Это же слишком дорого. Под боком есть добрые, отзывчивые и умелые братья, готовые, пусть и не совсем бескорыстно, бросится на врага. Так же дешевле. Да и врагов становилось все меньше. Ведь тех, кто не захотел присоединиться добровольно, постепенно завоевали; так что простирался ныне Союз от пустынных земель на севере и востоке, до морских побережий юга и запада.
Да и в меж-земельных дрязгах все стало по-иному - если тебе сосед не по нутру, но самому связываться с ним неохота, то можно нажаловаться в епископат. И вот пусть там с ним разбираются. А чтобы дело шло быстрее и к разбирательству отнеслись с большим вниманием, следовало послать с жалобой мешочек поувесистее. Да не мешочек - сундучок, еще лучше штук шесть и дарственную на земли с парой - тройкой деревень.
Территории Церкви ширились и росли столь же быстро, как и тяжелела ее мошна. Духовенство обленилось и разжирело. Пусть не сразу, не за один век, но привыкло к богатой жизни и не хотело ее терять. Ныне прикажи Папа и полетит у неугодного правителя голова с плеч. Однако поздно стало что-либо менять, да и страшно. Жить с оглядкой гораздо привычнее и спокойнее. Вот и стали теперь церковники всемогущими - истинно наместники Бога на грешной земле. Всемогущими, но уже не едиными, поскольку начали перетягивать одеяло друг у дружки. Из-за каждой малости всяк на себя стал тащить.
Вот и приходится в нынешние времена депеши с оглядкой посылать. А кому - решать самой, недаром настоятельница. Но не отправлять нельзя, сведения больно важные и тайные, за них брат Ансельм своей жизнью заплатил.
Матушка все гадала, почему его преосвященство не отправил весточки о полученном письме, почему промолчал?
От подобных размышлений разболелась голова. Не замечая своих действий, она принялась потирать правый висок.
'Есфирь, корова пугливая! Чуть что не так, сразу замыкается. Слово клещами не вытянешь. Что же такого могло произойти у варфоломейцев, что она молчит, как в рот воды набравши. И не припугнешь ведь, еще сильней упрется. Что за натура такая! Ах, Констанс - Хитрый Лис, чего же ты удумал? Что вновь затеваешь? У меня и без твоих политических загадок ныне голова кругом. Все мысли только об одном - у Ирены такое несчастье! Бедная девочка! Бедная моя племянница! А тут разом и письмо приходится посылать, и... Как некстати!'
Настоятельница перекладывала кусочки разрозненной мозаики и так, и эдак, но цельной картины сложить не удавалось. Окончательно сбившись с толку, она решила еще раз перечесть все депеши направленные из Нурбана. Но тщетно, яснее так и не стало. В письмах не встречалась ни единого слова о надвигающейся опасности.
'Как же тогда сведения от Ансельма? Неужели фальшивка?.. Да нет, глупости, источник верный. К тому же из-за пустых слухов люди в имперских казематах не исчезают. Нурбанский глава безопасности просто так свой хлеб не ест. Значит в письме истина. Ох, Есфирь, коровушка! Все еще больше напутала. К тому же и с Иреной пришлось решать в спешном порядке. Гюстав почил, а его сын устроил такую чистку рядов, что... Ох, да что там говорить, теперь бы девочку, кровиночку единственную спасти!.. Глупо было все сливать в одно, но и иных вариантов нет. Опять-таки Ирена теперь под надежной охраной. Раз уж сестры взялись за дело, то костьми лягут, но выполнят'.
Было уже за полночь, когда матушка поднялась из кресла; следовало лечь и хоть немного поспать. До заутрени оставалось часа четыре. Она взяла со стола свечку и, прикрывая пламя рукой, отправилась в спальню.
Ее келья не отличалась от келий прочих сестер, лишь полный доспех на подставке серебристо посверкивал в углу. Хороший доспех, добротный, и в деле не раз побывал, только хозяйке уже в нем не ходить, поскольку не втиснуться. Сильно раздобрела матушка от неспешной, но чересчур головоломной жизни. Имелось у нее еще одно послабление кроме мягкого кресла - вкусная еда. Старшая сестра Иеофилия, зная слабость настоятельницы, всегда старалась порадовать застольным разнообразием.
- Завтра, все завтра... - произнесла мать Серафима и задула свечу.
Утро началось со звона колоколов созывающих на молебен. Сестры и послушницы торопились в монастырский храм. Чуть опоздаешь и можешь смело отправляться в молитвенную келью учиться смирению и упражняться в чтении псалмов. Настоятельница лично встречала спешащих женщин у огромных ворот храма. Когда последняя послушница прошмыгнула мимо, схлопотав положенный подзатыльник, матушка зашла внутрь и с натугой затворила массивную, окованную металлом створку. В полной тишине, прошла к алтарю, покрытому синим бархатом и, встав на колени, сложила руки в молитвенном жесте. Собравшиеся преклонили колени следом.
- Laudamus te. (Восхваляем тебя) - громко запела она хорошо поставленным голосом.
- Benedicimus te.(Благословляем тебя) - подхватил многоголосый хор.
Солнце поднималось, расцвечивая своды причудливыми красками сквозь высокие стрельчатые окна. Строгие, но добрые лики святых взирали на молящихся. Великомученица София внимательно, с бесконечным терпением смотрела с витражного окна на своих верных дочерей.
- Glorificamus te. (Прославляем тебя) - продолжали петь сестры.
Голос преподобной выводил песнопение, но мысли витали далеко от восхваления Господа. Голову занимало множество проблем, которые требовали скорейшего рассмотрения. Необходимо было принять просителей из дальних подворий, распорядиться насчет передачи еще двух акров земли в пользование вольным крестьянам, проинспектировать строительство новой конюшни, и обсудить вопрос о дополнительной закупке бруса и кирпича. Да многое еще предстояло упомнить и решить. Тяжела доля настоятельницы. Ох, тяжела! Старшая сестра Иеофилия - преданный и верный друг - помогала во многом, но основные тяготы ложились все же на ее плечи.
Час молитвы подошел к концу, за это время удалось определить дела, которые требовали первоочередного внимания. Хор смолк, и мать Серафима, поднявшись с колен, принялась благословлять подходящих к ней женщин.
- Останься, дочь моя, и отойди в сторонку, - сказала она одной из сестер, и лишь когда остальные вышли, вновь обратилась к ней. - Пойдем Бернадетта, присядем.
Женщины подошли к стоящим у стены деревянным скамьям.
- Разговор, дочь моя, у нас будет важным, - неспешно начала настоятельница. - Будет для тебя поручение. Необходимо отвезти письмо адмиралу Форсину в ауберг Ордена Святого Иеронима, но так, чтоб ни одна живая душа не догадалась, что и куда ты везешь. Поедешь явно, не тайно...
- Но... - Серафима подняла руку, прерывая заговорившую.
Бернадетта благочестиво опустила голову. Сестра была высокой, статной и отличалась особой грацией движений. Лицо имела очень красивое, но строгое, словно списанное с образов святых.
- Для этого я тебе дам пару других посланий, но и их чтобы не вызвать подозрения, тоже придется доставить по назначению. Знаю, что ты не вестовая сестра, - сразу отмела мать все возражения. - Но на благо ордена трудиться любым способом не зазорно. Одно из писем будет секретарю Святого Престола, а другое, главному госпитальеру Ордена Святого Жофре Благочестивого. Попеняю ему на состояние госпиталя в Витрове, а то совсем забросил. Своими силами я поднимать его не намерена. Послания будут слабо запечатанными, вскрыть их можно легко. По первому требованию их не предъявляй, поупрямься немного, но смотри - до мордобоя доводить не смей! А то знаю я тебя: чуть что - лекарей звать замучаешься, - несмотря на красивую внешность и кажущуюся хрупкость Берна была одним из лучших бойцов монастыря. - Раз на лицо нежна, изволь соответствовать. Мне же нужно, чтобы тайное письмо было передано адмиралу лично в руки, а уж как ты к нему попадешь, это твоего ума дело. Извернись, но доставь по назначению. Послание спрячь так, чтобы при обыске не обнаружили. Я его малого размера сделаю. Вскрывать и читать не смей ни под каким видом! Одна не езди, в пару себе сестру подбери помолчаливее. Направитесь неспешно, ни от кого не скрываясь, как положено с ночевками в госпиталях. Тайну из поездки не делай, но и языком не трепи. Хотя тебя ученую учить - только портить... Еще что? Как письма доставишь - без промедлений обратно. Денег в дорогу я дам, а то ты у нас одна такая принципиальная, дохода никакого. Благо хоть убытка нет. Ладно, все ступай! Выезжайте завтра, еще до заутрени. За письмами вечером ко мне зайди.
- Благословите матушка. - Бернадетта опустилась на колени.
- Ступай с Господом! - настоятельница протянула руку для поцелуя, встала со скамьи и направилась к выходу из храма.
Сестра осталась и продолжила молиться.
***
Через скошенный луг и убранные поля мы добрались до небольшого перелеска, где благополучно спешились, и, поручив все еще зеленой Агнесс переседлать наших лошадей, вдвоем со старшей сестрой занялись переноской трупов.
Пока мы оттаскивали их в сторонку, Юозапа подхватила снятые с ее жеребца сумки и, отойдя подальше от девочки занявшейся скакунами, начала самостоятельно снимать доспехи.
Гертруда присев на корточки, принялась внимательно разглядывать нападавших.
- Ты Юзой занимайся, а я этих осмотрю, - бросила она мне, не поворачиваясь.
Я согласно кивнула, и направилась к раненой, поскольку лучше всех в нашей четверке разбиралась в медицине. Подойдя к сестре, которая уже успела расстегнуть мелочь вроде наручей, я помогла снять бригантину.
- Пластину нужно будет поменять, - сказала ей, откладывая доспех в сторону. - Потом Герту попросишь.
- Я сама о себе позабочусь.
- Сиди уж, сама! Сейчас посмотрим что у тебя там, - цыкнула на нее и помогла выскользнуть из кольчуги.
Положив кольчужку рядом с другим снаряжением, я постаралась шустро сбросить свое железо, чтоб не мешалось. Однако Юозапа не унималась, едва я отошла, она продолжила разоблачаться самостоятельно - стала теребить одной рукой завязки подшлемника7. Пришлось бросить все, подскочить к ней, чтобы помочь ослабить шнурки и сдернуть тот с головы. Потом, уже не отходя, я расстегнула ее поддоспешник, и, заставив подняться, аккуратно сняла его. С внутренней стороны стегач оказался изрядно подмочен кровью. Нужно положить его на солнышко - пусть подсохнет, а потом отдать на штопку Агнесс. Авось у нее лучше получится, а то шитье не было нашей сильной стороной. Затем осторожно сняла промокшую рубашку и принялась осматривать рану. Действительно зацепило несильно, болт, пробив пластину, вошел под углом чуть в сторону над лопаткой, рана оказалось чистой, а повреждения не большими. Повезло.
Заставив сестру вновь сесть, я достала из ее сумки чистую тряпочку, смочила из баклажки и принялась протирать спину. Юозапа зашипела, но ни разу не дернулась. В воздухе разлился едкий запах уксуса. Во фляжке была вода, смешанная пополам с крепким винным уксусом, чтобы обеззараживать раны. Кровь уже почти не текла, зашивать тоже было нечего, поэтому я решила ограничиться тугой повязкой. Когда закончила, Юза надела запасную рубашку и привалилась к дереву.
- Больно? - участливо поинтересовалась подошедшая к нам Агнесс.
- Жить буду, - буркнула Юза. Сестра всегда терпеть не могла, когда ее начинали жалеть.
- Ребенок, уйди отсюда. Возьми поддоспешник и разложи где-нибудь на солнцепеке, - мягко попросила я, складывая бинты и фляжку обратно в сумку. Я поспешила спровадить девочку подальше, пока Юозапа вконец не разозлилась.
- Может постирать? - робко заикнулась та, явно не понимая, что сестру лучше сейчас не сердить.
- Ты что, совсем дура? Кто их стирает, и где? - рявкнула Юза.
- Иди, погуляй пока, - я сунула куртку ей в руки, развернула за плечи и несильным толчком направила прочь. - Успокойся! - это уже Юзе.
К нам подошла Гертруда.
- Чего вы ее? - спросила она, оглянувшись вслед Агнесс, удалявшейся с понурым видом.
- Дура, потому что! - пока не снимем повязки Юозапа будет походить на разбуженного зимой медведя: такая же злая и раздраженная.
- Неопытная еще, и кое-что обсудить надо без лишних ушей - пояснила я.
- Давай за разговором пробой вправлю, - предложила Герта, рассматривая покривленную пластину. - А в первом же госпитале я тебе кольчужку залатаю и пластину заварю, - пообещала она. Старшая сестра слыла не самым плохим кузнецом, хотя путевый меч не выковала бы, кольца же заклепать и заплатку поставить, ей было вполне по силам.
Я тоже плюхнулась на землю рядом со сброшенными вещами, не спеша расшнуровала и стянула подшлемник, затем кале8. Ветерок принялся нежно перебирать влажные, неровно подстриженные волосы.
Я подставила лицо ласковому солнышку, пробивавшемуся сквозь негустую, уже начавшую желтеть листву. Тихо, хорошо, не нужно никуда спешить...
- И долго ты будешь молчать как еретик на допросе?
Юозапа! Теперь такое настроение у нее надолго...
- Ладно, - вздохнула я. - Герта что у тебя там?
- Сейчас будет готово, еще немножечко...
Сестра одними лишь пальцами выпрямляла пластину, сплющивая развороченные края отверстия.
- Да я про трупы.
- А-а, там?! Да ничего особенного.
- В смысле?
- Ничего. Ни на оружии, ни на доспехах клейм оружейников нет. На лошадях тавро не ставили. Обычных орденских знаков на одежде не обнаружила. Кто-то очень хотел, чтоб ребята появились как бы из ниоткуда.
- А тела хорошо осматривала?
- Я их что, раздевать должна? Нательные кресты у них есть - я проверяла, а портки спускать не заставите, что я там не видела?
- У северных братьев рисунок особый на спине бывает, - решила я блеснуть знанием.
- Парни из Кристобаля Сподвижника все на медведей похожи, их даже впотьмах не спутаешь. А эти так: хрен поймешь, два - разберешь! Инквизицию или 'тишайших' ты ни за что не отличишь, пока они сами не представятся. Ты давай не умничай, а колись что происходит.
- Что происходит, я еще в монастыре рассказала. Если ты Юзе передала, то это все.
- Передала, передала, - подтвердила та. - Только, если всё правда, а не твои страхи, то дело - дрянь! - если уж Юза начинает выражаться, то дело не просто дрянь, а гораздо хуже; но она продолжила: - Ты знаешь, что за пакет отвезла?
- Понятия не имею.
- А почему не вскрыла?
- Я что, с дуба рухнула, пакеты настоятельницы вскрывать? Заметили бы, голову оторвали. Да и без некоторых тайн мне спится как-то спокойней.
- Пакет сюда давай, - приказным тоном бросила Юозапа.
- Сейчас, спешу - тороплюся! - ехидно ответила я. - Там четыре печати, и одна из них - ленты сквозь лист пропущены и сургучом склеены. И это - только конверт. Думаешь, одна такая умная? Другие варианты тоже могут быть. Например, виной всему эта юная сестричка, - я указала на Агнесс, с удрученным видом слонявшуюся неподалеку.
- Возможно, - согласилась со мной Юза.
- Все закончила! - Гертруда прищурив глаз довольно взирала на ровнехонькую пластину.
- Ты не слышишь, о чем мы говорим? - желчно выдала Юозапа.
- Не за что благодарить Юзонька! Носи с удовольствием! - Герта привычно пропустила колкость сестры мимо ушей. - Я прекрасно поняла, что ты имеешь в виду, и поэтому отвечаю - не может быть, а - скорее всего. Она же верхом едва сидит. А по-дамски боком, да так чтобы ноги на скамеечке, ей, похоже, было бы привычнее. Я это заметила, пока по дороге обучала. Сдается мне, что она не боевая сестра, и даже может быть совсем не сестра.
- Ты не одна такая догадливая, - вздохнула я, озвучив, наконец, свои мысли.
- Как тебе ее мать поручила? - С таким тоном Юзе бы в допросной работать, еретики за пять минут в грехах каялись.
- Да ни как. Сказала, что со мной поедут те-то и те-то. Взяла и перечислила. Про нее ни полслова.
- А может Серафима сама не знает, кто эта девочка? - предположила Гертруда.
- Если настоятельница не знает, что у нее за люди по монастырю болтаются, то я завтра же пойду требы божку Карипоков класть, - изрекла Юозапа, исподлобья глядя на старшую сестру. - Чтобы мать за полгода о ней ничего не узнала? Быть того не может.
- Агнесс у нас полгода? - удивилась я.
- Да. Когда она появилась, вы с Гертой в комендатерию к сестре Беруте ездили. Настоятельница лично ее сестрам представила, сказала, что та очень слаба после болезни, и на тренировки ходить не будет. А эта слабая как коза по аллее скакала, когда думала, что ее никто не видит.
- А что ж Серафиме не доложила? - удивленно спросила Гертруда.
- Мне больше всех надо? - саркастически ответила вопросом на вопрос сестра.
- Так, ладно, - я прервала болтовню, хлопнув себя по коленям. - Нечего рассиживаться. Лучше убраться подальше от места побоища, а ну как этих неизвестных скоро искать начнут? Агнесс вечером допросим, по темноте все равно никуда не денется.
- Уверена? - вдруг засомневалась Юза, моментально став собранной и деловой.
- На нее раз крикнешь и уже слезы в три ручья. Куда она побежит? - махнула рукой Герта, соглашаясь со мной. - С телами что делать?
- А доспехи на них как? - поинтересовалась я.
- Средней паршивости. Не самые плохие, но я бы такие носить не стала.
- Тогда бросим здесь, - решила я. - Закапывать много чести, да и времени нет. Их рано или поздно хватятся, вот пусть тогда и хоронят что останется. Лошадей подальше отведем и отпустим, скотине-то за что маяться.
- А может, себе заберем? Тавро все равно на них нет, - предложила Юза, известная своей скуповатостью.
- Ага. На наших есть, а на других нет. Вопросы возникнут. Оно тебе надо? - возразила Гертруда, а потом резонно добавила: - Мы, между прочим, еще неизвестно кого положили.
- Да я так, предложила...
- Так! Все, хорош! Па-адъем! - я пружинисто поднялась, подавая пример сестрам. - Агнесс, пойди сюда! Да, с поддоспешником! Юза, а ты рубашку не забудь, потом отстираешь и зашьешь.
- Ишь, раскомандовалась... - фыркнула та, просто так, лишь ради протеста, но рубашку аккуратно сложила и спрятала в свои сумки.
Я стала помогать ей одевать в куртку, стараясь, чтобы сестра поменьше шевелила правым плечом.
- Может все-таки не стоит доспех надевать и бередить рану? - спросила я, беспокоясь, чтобы кровавое пятно не проступило сквозь повязку.
- А если там еще одна такая троица?
- Ну, смотри...
Одела ей на голову чепец, потом подшлемник. Сестра сама заправила выбившиеся кудрявые золотисто-русые прядки. Я плотно затянула ей все шнурки, потом помогла осторожно нырнуть в кольчугу, чтоб от резких движений повязка не соскочила. Продела через голову бригантину, и слегка повозившись с пряжками, застегнула ремни по бокам. Подпоясала.
- Все, все. Я сама, не маленькая, - заворчала она. Юза принимала только минимально необходимую помощь.
Гертруда тем временем подошла к лошадям, проверила работу нашей младшей сестры и, поискав, но не увидев ее рядом, громко позвала:
- Агнесс, давай сюда! - похоже, Гертруда решила не спускать с нее глаз.
Едва та подошла к старшей сестре, как Герта, не давая времени на раздумья, запихнула девочку в седло. Я отвязала поводья чужих лошадей от деревьев, подвела скакунов к нашим, и только одного передала Герте - все-таки за Агнесс следить; а двух взяла себе. От седел мы их уже избавили, бросив тут же, незачем лишние следы для будущих хозяев оставлять. Напоследок проверила, не забыли ли чего, и только потом уселась верхом.
- И как поедем? - задала самый главный вопрос Юозапа, утвердившись на своем жеребце.
Я озадаченно почесала кончик носа, а потом, припомнив окрестности, предложила:
- Вы втроем прежним путем вернетесь на дорогу, а я сделаю небольшой крюк. Состыкуемся ближе к вечеру. За Кривым Холмом есть ручеек, неподалеку и заночуем. Герта ты найдешь? Мы там пару раз останавливались.
Старшая сестра недовольно скривилась, и предложила свой вариант:
- Может лучше в 'Трех крепнях'? Трактирчик неплохой.
- Герта, ну какие нам 'крепни'. Березняки деревня большущая. Не дай Бог, кто-нибудь там дожидается! - возразила я. - Пара ночей в поле еще ни кого не убили.
Гертруда пожала плечами и бросила:
- Смотри, мое дело - предложить. Давай, мы поехали, - и, первой развернув коня, возглавила кавалькаду в сторону дороги.
- Лошадь отпустите подальше отсюда, - спохватившись, прокричала я им вслед, на что сестра только махнула рукой.
Я дождалась, пока сестры пересекут поле, а потом тронулась направо, вдоль кромки деревьев.
День выдался ясным и солнечным. На всякий случай я попетляла, закладывая невероятные виражи с двумя лошадьми в поводу, то пускалась вскачь через поля и опушки, то возвращалась на дорогу, или вовсе проезжала обратно по своему же следу. Я оставляла за собой как можно больше отметин, чтоб направить возможную погоню по ложному пути. Конечно, если этих братьев хватятся, скажем, через неделю, то все мои труды выеденного яйца не будут стоить, но предосторожность - превыше всего. Лошадей отпустила возле небогатой деревеньки.
Центральные области заселены довольно густо и невозделанной земли практически нет, но это село - приютилось как-то на отшибе. Вдруг им коняшки в хозяйстве пригодятся? Правда, из приученной к седлу лошади никудышная тягловая сила. Скорее всего, их продадут по-тихому или поменяют на что-нибудь нужное, но это уже не мои заботы. Потом вновь выбралась на одну из проселочных дорог и постаралась держаться кратчайшего пути к месту сбора.
Лишь когда солнце коснулось земли, собираясь уйти на покой, я добралась до кривобокого холма и, обогнув его с левой почти что отвесной стороны, стала искать сестер. Светило быстро опустилось за горизонт, так что стоянку, хитро устроенную Гертрудой в густом березняке, я нашла по чистой случайности, буквально свалившись им на головы.
- И где тебя носило? - первое, что я услышала от Юозапы.
- Да так, болталась - то тут, то там, - ответила немного смутившись.
- Оно и видно.
- Как твое плечо? - поинтересовалась у нее.
- Нормально, обойдется без твоего внимания, - похоже, сестра еще злится из-за ранения. - Мы уже пару часов тебя дожидаемся.
- Там все в полном порядке. Я посмотрела: слегка кровит, но, думаю, что к утру перестанет, - сообщила мне вышедшая из темноты Герта. В руке она несла котелок полный воды. - Агнесс, лошадь прими!
- А что сразу...
- Я сказала, лошадь прими!
Следом появилась Агнесс в рубашке, к подолу которой были привязаны кальцони, закатанные до колен. Ноги босые, а в руке связка из четырех рыбин. На голове у нее красовался съехавший набок горжет, но ни единой прядки не было видно. Видимо урок Юозапы пошел впрок. Девочка аккуратно положила выловленную рыбу на лопух, тяжело вздохнула и протянула руку.
- Давайте...
Я передала поводья, и она увела Пятого в темноту, где пофыркивали остальные лошади. Уже привык к ней, зараза, дается в руки. Сестры сняли доспехи, я решила последовать их примеру. Болтаться круглые сутки, имея на плечах около трех стоунов9, удовольствие ниже среднего. Обычно мы свое снаряжение возим увязанным в тюки и притороченным к седлам, облачаясь лишь во время боевых действий. В данной же ситуации моя мнительность избавила нас от возможных ранений, а Юозапе сохранила плечо. Не будь на ней положенной амуниции, болт прошил бы ее насквозь, и неизвестно как тогда могло дело обернуться.
- Завтра как поедем? - я задала свой коварный вопрос, стягивая свою бригантину, мелочь типа перчаток и прочей ерунды уже была сложена аккуратной металлической кучкой.
- Одоспешенными.
- Юза, ты ли это? Что я слышу? - но та моей шутки не поддержала, глядя на меня с нехорошим прищуром.
Герта разворошила угли прогоревшего костра, укрытого так, что со стороны его почти невозможно было обнаружить. Обмазала рыбу глиной, которую накопала рядом у ручья и зарыла в малиновые головни. Суббота, праздничный день, можно полакомиться! М-м-м! Обожаю!
- Действительно, где ты так долго? - поинтересовалась она, пристраивая котелок с водой прямо на угли. Потом уселась на притащенный откуда-то ствол поваленного дерева и протянула озябшие ноги к теплу. Как и Агнесс, она была босая.
- Носилась, где ни попадя. Проверяла, нет ли где таких же злобных братьев, - ответила я.
- И как? Не было 'злобных братьев'?
- Не-а.
- А почему мы уверены, что это братья? - неожиданно спросила Юозапа.
- Действительно! Почему? - подняла голову Герта и посмотрела на нас.
- А кто еще? - я удивленно выгнула бровь, расстегивая стегач.
- Это могли быть кто угодно: солдаты, туркаполи, наемники на худой конец, - предложила варианты Юза.
На эти слова Гертруда отрицательно мотнула головой.
- Не наемники - это точно. Первое - у них доспехи однотипные были, а наймиты вечно одеваются кто во что горазд. Здесь же сразу в глаза бросалось, что броня из одной мастерской вышла. Второе - какие наемники в центральных областях Союза? Они стараются здесь не появляться, чтобы не нарваться на орденский патруль. К тому же какой наймит бросится на орденских в полутора днях езды от головного монастыря?
- Стоп, стоп! - вскинула я руки, останавливая рассуждение сестры. - Тогда согласно твоим рассуждениям это были и не солдаты и не туркополи. Иначе будь это они, то нападение было случайным.
- Почему случайным?! - возразила Юза.
- А ты считаешь, что сидели эти молодцы и ждали, когда же мы такие красивые поедем именно в сторону Каменцов? - я изумленно посмотрела на сестру. - Сама подумай! Да и зачем солдатам нас цеплять?
- К тому же не забывайте, что уже в госпитале за нами наблюдали, - напомнила нам Герта. - Так что, этот 'кто-то' так или иначе связан с Церковью.
- Сейчас мы можем спорить без конца, - поддержала ее Юозапа. - Но давайте придерживаться фактов. Во-первых: мы не знаем, кто были нападавшие. Во-вторых: хорошо, признаю, в госпитале за нами наблюдали, а может быть еще и до госпиталя. Однако для полной ясности картины знаний маловато. Короче: кто-то напал, но зачем - непонятно. Так что давайте бросим ковыряться попусту...
- Ничего себе попусту! - фыркнула я, усаживаясь к костру. - Юза, тебя чуть болтом насквозь не продырявили, а ты попусту...
- Смысл - переливать из пустого в порожнее? - резонно заметила та. - Сейчас девочка придет, что делать будем?
- Есть, - твердо сказала Герта. - Сначала поедим, а потом хоть всю ночь болтайте.
Я вздохнула; все ясно, снова проснулся наш доморощенный тиран. Если старшая сестра сказала: есть и только после болтать, то так оно и будет. Гертруда воспитывалась в крестьянской семье, где царили жесткие патриархальные нравы, и за едой не разрешалось разговаривать. Такой порядок, подкрепленный орденскими правилами, она, будучи боевой сестрой в четверке, заставляла соблюдать нас неукоснительно.
Вернулась Агнесс, и старшая сестра подвинулась, предлагая сесть рядом.
- Ноги к теплу вытяни, - посоветовала ей Герта. - А то, не дай Бог, простудишься. Рыба запечется, и поужинаем, а как закипит вода, я травяной завар10 сделаю.
- Здорово, - неподдельно обрадовалась та.
Все неловко замолчали, не зная с чего начать. Я подобрала палочку и поворошила угли. Взметнулись искры.
- Осторожней! Золы в воду не напускай! - одернула меня Гертруда, веточку пришлось отбросить. Мы опять замолчали.
- Ладно, шут с вами! - махнула она рукой, разрешая. - Давайте, до еды разбирайтесь.
Ну, наконец-то можно, а то попробуй, скажи что-нибудь без ее дозволения. Та-ак прилетит!
- Агнесс, девочка моя, - осторожно начала я, разница между нами в возрасте была более десяти лет, так что подобное обращение казалось уместным. - Скажи, откуда ты такая взялась на наши головы? - та молчала, уставившись на закопченный бок котелка. - Ну?
Младшая сестра сначала помялась, повздыхала, надеясь вызвать наше сочувствие, но не дождалась. Не выдержав моего настойчивого взгляда, она поднялась, подошла к сложенным в стороне сумкам и, откапав в них что-то, принесла к огню. Это оказался вчетверо сложенный лист.
- Вот, - она протянула его мне.
Я прочла.
- И что? Поверь, я безмерно рада, что придется оставить тебя у августинцев, но ты не находишь - подобного объяснения как-то маловато.
- Я племянница матери настоятельницы, - выдала Агнесс с неохотой.
- Дальше! Мне каждое слово из тебя клещами тянуть?
- Все.
- Все? А откуда ты? Из какого монастыря? Только сказки мне про боевой не рассказывай! - я принялась забрасывать ее вопросами. Нужно было немедленно выяснить, кого же навязали на нашу голову.
- Мне тетка Серафима рассказывать не велела, - уперлась та.
- Да мне как-то плевать, что велела тебе Серафима! - вмешалась в допрос Гертруда. - Ты не находишь, девочка, мы не в той ситуации, чтобы скрытничать, и, возможно, из-за тебя попали в переделку. Рассказывай, давай! А если будешь молчать - отправлю на все четыре стороны, и чихать мне на материн гнев!
Ну это уже Герта блефовала вчистую. Случись что с девочкой, с нас шкуру с живых спустят и скажут: что так и было! Мы периодически слышали от настоятельницы: моя сестра то, моя племянница се! На самом деле нам теперь ее придется на руках носить и пылинки сдувать.
- Меня матушка к тетушке отправила...
- Так, стоп. Во-первых: какая матушка? - уточнила Гертруда.
- Моя родная мать, ну которая родила меня, отправила в монастырь. Тетя представила как сестру. Зачем - правда не знаю!
- Не заливай! - вставила Юозапа, внимательно прислушивающаяся к разговору.
- Я, честно, не знаю! - чуть не заплакала Агнесс.
- И выходит, ты ни какая не сестра? - уточнила я.
- Да. Ой, я не знаю, почему меня так назвали.
- Уж повезло, так повезло! - вздохнула Герта. - Наплачемся мы с ней! А ты хоть что-нибудь из воинской науки знаешь? - похоже, сестра решила точно установить: с чем мы вынуждены иметь дело.
- Ничего, - сдавленно всхлипнула та.
- Не реви! - только слез мне здесь не хватало.
- А что ты умеешь? - продолжала допытываться Гертруда.
- Читать, писать, считать...
- Это мы и сами умеем.
- Вышивать, теперь еще лошадей чистить...
- Шить умеешь? - неожиданно поинтересовалась Юза. Та-ак, понятно, откуда ветер дует. Рубашку, похоже, еще никто не стирал и не штопал. - А стирать? - нет, ну я точно оказалась права! Девочка неуверенно кивнула, но и этого сестре оказалось достаточно. - Замечательно!
- Это все лирика, - оборвала я их. - То есть ты понятия не имеешь, зачем тебя отправили к тетке, и не знаешь, что это были за братья, напавшие на нас?
- Не знаю.
- Врать не смей. Узнаю, шкуру спущу, - пообещала я, а сама в голове лихорадочно прикидывала: могли ли эти неизвестные нападавшие нацеливаться именно на племянницу настоятельницы? Только этого нам до кучи не хватало...
А Агнесс тем временем утерла слезы с лица, и, шмыгнув носом, сказала:
- Я не знаю их, правда-правда, не знаю. Может съездим к нам домой, и тогда станет все понятно?!
- Ага, сейчас! Все бросила и побежала! Сказано: к августинцам доставить, значит к августинцам! А будешь сопротивляться, свяжу и так довезу!
Не хватало мне еще по всем округам мотаться! И так творится, не пойми что, а она еще неизвестно куда стаскаться предлагает...
- Все, хватит трепаться! - прервала нас Гертруда.
Пока мы пытались выжать из девочки сведения, вода успела вскипеть и старшая сестра принялась заваривать травы. Что ж, похоже и рыба должна быть готова. Пока Герта возилась с заваром, я отгребла почти остывшие угли - пригодилась палочка - и выкатила запекшиеся рыбины. Глина нигде не треснула. Замечательно! Затолкала на заранее приготовленные листья лопуха и раздала сестрам.
Агнесс с недоумением уставилась на поданное ей нечто в золе.
- Не знаешь как есть? - спросила Юозапа, девочка помотала головой, мол, не знает. - Смотри. - Юза проворным движением ножа проковыряла с боку дырочку, подцепила, и глиняная корка с легкостью отошла, обнажив дымящийся рыбий бок. - Готово. Только соль возьми. Ой, ладно, дай сюда, - смилостивилась она, видя неуверенные движения. Отдала ей свою вскрытую порцию, и принялась проделывать тоже с другой.
Пока моя рыбина немного остывала, я озвучила давно интересовавший вопрос:
- Тебя на самом деле как зовут?
- Ирена, - ответила мне девочка, дуя на горячий кусок.
- Все равно будешь Агнесс, ты у меня в подорожной так записана.
- А на кой пень тогда спрашивала? - полюбопытствовала у меня Герта.
- За потому что! - нелогично ответила ей, на самом деле я однажды слышала, как настоятельница называла Иеофилии имя своей племянницы. Это был последний кусочек проверки подлинности Агнесс, которая Ирена.
Быстренько умяв всю рыбу, мы сидели у вновь разожженного огня и неспешно потягивали горячий завар, пахнущий мятой и бессмертником. Гертруда всегда возила с собой мешочек, наполненный различными травами, меняя сбор в зависимости от времени года.
Я очень любила посидеть вот так, неспешно попивая из оловянных кружек, любоваться звездным небом и никуда не спешить: ни в бой, ни на молитву.
Холодало. Несмотря на теплые дни, ночи уже стали по-осеннему зябкими. Еще немного и могут зарядить затяжные дожди, что висят противной моросью в воздухе, от которой не спасает ни пропитанный жиром кожаный плащ, ни многослойная куртка. Тогда воздух становится влажным, и медленно проплывающие облака бесконечно извергают все новые порции воды, царапая свою тяжелую брюшину о пожелтевшие и обтрепанные верхушки деревьев.
Пока же еще можно было просто сидеть и наслаждаться последними теплыми деньками.
- Давайте решим, как дальше поедем, - предложила Юозапа, когда завар был допит. Она всегда рациональна и старается не растрачиваться по пустякам. - Пока осень позволяет, я считаю, что нужно ехать с ночевками в поле.
- Неплохой вариант, - согласилась я, уж слишком сомнительное удовольствие спать в клоповнике под названием 'дешевый постоялый двор'.
- А я - против! - возразила Герта. - Я хочу, в конце концов, нормально поесть! Мне надоело питаться одним хлебом и водой, мясо еще никому не помешало! Я устала вечно постовать!
Ну началось - кто про что, а вшивый про баню! В монастыре наесться вдосталь еще никому не удавалось, вот она и наверстывала упущенное по трактирам, харчевням и гостиницам, за свой счет, разумеется.
- Успеешь ты еще! - осадила ее Юза. - Не через госпиталя же нам ехать, когда погода испортиться.
- На меня сильно не рассчитывайте, - предупредила я их. - Я на мели, и новых вливаний раньше зимы не предвидится.
- У меня деньги есть, - неожиданно предложила Агнесс.
- О, живем!
- Герта, побойся Бога! - одернула я ее. - Девочке еще у августинцев оставаться, а у них, сама знаешь после потери Сгарры - не перекреститься, не зарезаться. От местной кормежки она ноги в два счета протянет.
Старшая сестра смутилась, но мысли своей ни оставила.
- По сколько мы можем скинуться? - стала определяться она. - Фиря у тебя что?
- Не больше трех золотых.
- Двойных11?
- Ага, сейчас! Держи карман шире, одинарных!
- Хреново! С такими суммами нам бы лошадей прокормить, а самим попрошайничать что ли?!
- Я тебе пятьдесят серебряных должна, - напомнила мне Юозапа. - В общий счет пойдут.
- Не пятьдесят, а сорок девять, - уточнила я.
- Мне для сестры серебрушку не жалко, - гордо заявила Юза.
- Короче, по пять с половиной на брата, ну на сестру естественно, - поправилась Гертруда.
- А у тебя самой с деньгами-то что? - поинтересовалась я.
- Пусто! - рыкнула та, явно недовольная моим вопросом. - Мои торгаши на весеннем потопе баржу с зерном потеряли.
- А не надо было Аделаиде на слово верить! - как-то мстительно произнесла Юза.
- А я и не буду! Монеты, сказала, весной вернет, как только у нее лавочники расторгуются. После этой истории, я ее деньги обязала выплатить, чтоб впредь неповадно было других под расход подводить.
- И у тебя все - в перспективе, - подытожила я. - Н-да-а! Паршиво получается, подруги мои! Придется на подножном корму до последнего чирикать.
- Да кто же думал, что нам вход в госпиталя теперь заказан?! Я прикидывала, что где-нибудь на границе с Канкулом попировать маленько, а на обратную дорогу у вас занять, - призналась Герта.
- Отзанималась. А у тебя Юза с наличными как? - коварный вопрос, выцыганить у нее лишнюю монетку не проще чем воду из камня выжать.
- Терпимо, но больше пяти не сброшусь, скажи спасибо, что я тебе долг возвращаю.
- Тогда завтра напрямки поедем, незачем петли по дороге наматывать.
- Кто бы говорил, - буркнула Юза
- Так, все девочки, успокоились! Завтра направление на Малые Багрянцы. У кого-нибудь на сеновале заночуем, чуть выше брод есть, заодно и на пароме через Вихлястую сэкономим, - определилась Герта.
Вихлястой в народе именовали реку Аркана за неимоверные петли на всей ее протяженности. В районе деревни Малые Багрянцы, река сильно раздавалась вширь и мелела, что делало возможным перейти ее вброд. Этим многие пользовались, отчего Малые Багрянцы давно уже следовало переименовать в Большие Багрянцы, настолько они разрослись.
- Ладушки. Кто первым дежурит?
- Кто первым спросил, тот последним и дежурит.
- Юозапа! Ты что сегодня, словно с цепи сорвалась! - не выдержала я, на что та надулась, встала и отправилась за одеялом.
- Хорошо, я последняя.
- Вот только одолжения мне не делай! Тебе как раненой сегодня спать полагается. Вот и спи. Герта ты последняя, я первая, - определилась я.
Гертруда была ранней пташкой, и по крестьянской привычке ложилась и вставала с петухами. Я же предпочитала подольше поспать по утрам. Представляете, какая пытка подниматься каждый раз на молитву в четыре утра? Выспаться я могла только в 'поле', то есть когда куда-нибудь отправлялась в одиночестве и не спешила, а это удавалось сделать всего лишь пару-тройку раз в год. За семнадцать лет нахождения в ордене я так и не смогла привыкнуть к ранним побудкам.
На мой демарш Юза никак не прореагировала, просто отошла в сторонку и улеглась, завернувшись в одеяло и положив седло под голову. Гертруда устроила Агнесс поближе к костру, заставив предварительно одеться и натянуть сапоги: утренник обещал быть холодным. Не дожидаясь пока Гертруда ляжет, я затянула поддоспешник, прицепила к поясу небольшой хозяйственный топорик - мало ли что, и пошла проверить лошадей. Их удобно расположили неподалеку в лощине, стреножили и отпустили пастись на больших поводьях. Кони ученые, так что не сбегут, даже если перерезать им путы. Возвращаться в лагерь не стала, Гертруда хорошее место выбрала с одной засидкой, которая все подступы перекрывала. Если неприятель станет пробираться с другой стороны врасплох не застанет, шуму все равно наделает. Устроившись поудобней, я принялась разглядывать окружающий пейзаж.
На черном небе нарождалась новая луна, тонкий рожок смотрел влево, Молочная Дорога сверкала мириадами звезд. Где-то скрипел сверчок, кузнечики и прочая живность вроде комаров, давно отзвенелись, и сидеть в дозоре было одно удовольствие. Весной и летом - ни какой возможности нет: комарье жрет заживо, особенно вблизи ручья. На горизонте ни облачка, значит, дождей не предвидится. Сегодня закат был красный - завтра ветрено, но ясно. Благодать, одним словом!
Часа через четыре Герта встала и сменила меня. Я шепнула: 'Все спокойно', - на что она махнула рукой, и смачно зевнув, потянулась до хруста.
- Давай, - так же шепотом произнесла она. - Начнет светать - разбужу.
Я, стараясь не шуметь, направилась к стоянке. Когда подошла, Юза приоткрыла один глаз, проверить: свои ли. Мы чутко спали. Агнесс сладко посапывала, высунув лишь кончик носа из-под одеяла. Я легла на нагретое старшей сестрой место, и, замотавшись в одеяло, словно гусеница в кокон, мгновенно провалилась в сон.
---------------
1 Пелиссон - плащ на меховой подкладке с застежкой спереди и прорезями для рук.
2 Орден Святого Иеронима - морской боевой орден, занимающийся охраной морских границ Церковного Союза. Во главе орден стоит адмирал.
3 Сутана - черное или установленных цветов разрезное платье с застежками до пола.
4 Орден Святого Адмонтия Терпеливого (Адмонитианцы) - братство духовное - они всегда были угодливы и преданы Папскому престолу как собаки. Неустанные искоренители ереси, оппозиционных Святому престолу лиц. В угоду Церкви могли вымарать любого в грязи, и способны были предавать своих союзников во имя Веры. Нередко вмешивались в дела ослабленных высших церковных чинов - за что их не любили, но престол их поддерживал. Были миссионерами и всегда помогали духовной инквизиции.
5 Орден Святого Торкуния затворника (Торкуниты) - братство духовное, в уставе которого требуется затворничество и уединение от мирской суеты. Довольно спокойный и немногочисленный духовный орден.
6 Карруса - повозка - представляет собой громоздкое деревянное сооружение в виде комнаты на колесах, обитая снаружи перекрещивающимися металлическими полосами, и укрепленная большими щитами на случай опасности. Изнутри стены, пол и потолок покрыты мягкой обивкой.
7 Подшлемник - стеганая шапка в виде шлема, смягчение под шлем.
8 Кале - мужской чепец, одевался в повседневной жизни, а так же под подшлемник.
9 1 стоун - 6,35 кг.
10 Завар - травяной сбор, или по-современному травяной чай.
11 Двойной золотой = 100 серебряников; 1 золотой = 50 серебряников; 1 серебряник - 20 медных; 1 медная = 10 грошей.
------------------------------------------------------------
Глава 4.
Рассвет выдался зябким с обильной росой, так что долго рассиживаться не стали. Наскоро перекусив простым хлебом, попрыгали в седла и уже третий час ходко продвигались по проселочным дорогам в северо-восточном направлении. Думаю, если в пути ничего не случится, мы успеем добраться до Малых Багрянцев засветло. Правда, уже к обеду дорог ведущих в нужную сторону не нашлось, поэтому пришлось с большой осторожностью направить коней по травяному раздолью.
Вольные крестьяне, что жили здесь, возили товары по Битунской дороге, но она проходила далековато от Багрянцев, практически в половине дня пути. Правда от тракта к ним тоже была накатана неплохая колея, но нам не имело смысла забирать углом, раз предоставлялась возможность срезать в пути.
До деревни мы добрались раньше, чем рассчитывали. Солнцу еще предстояло часа три висеть на небосклоне, когда показались первые делянки с репой и зимней капустой. Несмотря на горячую пору, крестьян на полях не было. Странно.
Все прояснилось, когда мы въехали на центральную улицу. Вся деревня гуляла, поскольку кто-то из местных богачей справлял свадьбу. Столы, выставленные вдоль улицы, ломились от блюд, самогонка и пиво лились рекой. Перед трактиром на свободном месте вовсю наяривал оркестрик, музыканты которого нещадно фальшивили, однако окружающим было на это наплевать. Молодежь дружно и весело танцевала джигу.
- Погуляем! - обрадовано бросила Гертруда.
Естественно, нам задарма и уксус - что мед!
Когда нас заметили, накал пиршества слегка поутих, и сидящие за столами люди возбужденно зашушукались меж собой. С почетного места во главе застолья неспешно встал осанистый дородный мужичина в расшитом таперте1, и вышел нам навстречу. Он не слишком глубоко поклонился, прижимая правую руку к сердцу, не спуская при этом с нас внимательного взгляда. Мы, не слезая с коней, кивнули в ответ.
Возникла неловкая пауза. Неужели у него хватит наглости не пригласить нас к столу? Или не хватит?
Но хозяин, решив, что мы не представляем для гуляющих угрозы, широким жестом указал на накрытые столы.
- Прошу! Вы оказали нам огромнейшую честь, почтив сей скромный праздник своим присутствием, - уж выдал, так выдал! Сразу видно, что он не из простых вольных: либо староста, либо местный купчина.
А мужчина не зря волновался: вдруг заявим, что за дочкой или за невесткой приехали? Между прочим, бывали такие случаи. Правда, девицы сами с радостью рвались к нам из-за свадебных столов, по их же весточке за ними являлись... А как еще прикажете орден пополнять? У нас никто никого не неволит: хочешь - иди замуж, а не хочешь - молись, и делов-то!
- Благодарю, - я за старшую, значит, мне и отвечать за всех.
Мы с сестрами спешились, а какой-то паренек сразу подхватил поводья.
- Уй, зараза! - раздалось тут же, едва я сделала пару шагов в сторону. Я Пятого по крупу хлопнуть забыла, условный знак не подала, вот он и цапнул конюха. Пришлось вернуться и проделать полагающийся ритуал, иначе в ход могут пойти копыта.
Нас проводили к накрытым столам и усадили на почетное место. Я оказалась права, приветствовавший нас оказался здешним купцом, это его дочь выдавали сегодня замуж за старшего сына старосты. Еще бы не гулять всей округе, такое событие один раз в жизни! Нас усадили рядом с местным священником, что повенчал молодых. Сами молодожены кружились где-то в танце. Теперь музыканты играли польку.
- Господь посреди нас, - поприветствовал нас святой отец: маленький пузатый старичок с плешью на голове.
- Есть и будет, - отозвались мы хором.
- С самого ордена?
- С самого, - подтвердила я немногословно.
- А я, знаете ли... - и понеслось!
За полчаса мы выслушали все проблемы его прихода, нравственные терзания паствы, виды на урожай на брюкву в этом году, и отел коров в прошлом.
Соскучился старичок по родной церковной душе. Заметив наши постные лица, купец занервничал: вдруг встанем и уйдем, тогда позора не оберешься! Он попытался было побольше подливать святому отцу. Куда там! Священник тотчас замахал руками: 'Мне нельзя, в боку колоть будет', - и устроил экскурс в историю его болячек. Часа через полтора остервенев от его болтовни, мы готовы были разнести все по камушку. Агнесс от скуки порывалась пойти потанцевать, но, увидев бешеное лицо Юозапы, плюхнулась на место.
- С ума сошла?! - зашипела та на нее. - Монашки не танцуют! Совсем спятила!
А святой отец вцепился в нас как клещ. Мне приходилось совсем туго, я сидела рядом с ним. Наконец хозяева нашли выход: к нему с другой стороны подсадили какого-то почтенного старика, и они о чем-то увлечено заспорили. А пока священник отвлекся, нас увели на другой конец стола, где сидела вся молодежь, и освободили место недалеко от жениха и невесты.
Но и тут хрен редьки оказался не слаще! Молодые уже вернулись с танцев и теперь переводили дыхание. Едва мы опустились на новые места, как девушка начала сильно краснеть и смущаться, а жених заметно нервничая, принялся нас разглядывать.
- Я не статуя, чтобы на меня таращится, - не выдержала Гертруда его пристального внимания.
Н-да-а. Конфуз может быть...
- Идите, опять потанцуйте, что ли, - посоветовала я им, а то когда так глазеют, кусок в горло не лезет.
Пара, облегченно вздохнув, снялась с места. Слава Богу! Нас оставили в покое! Теперь можно основательно приняться за еду. Что ж всего два часа мучений и ужин задарма наконец-то набил наши изголодавшиеся животы.
Поздно вечером гуляющие разбредались кто куда. Половина деревни уползала со свадьбы на карачках. Вот похмелье у народа будет завтра!
Мы же не могли позволить себе даже слегка напиться, поскольку устав запрещал. Когда более или менее трезвые почетные жители Багрянцев плавно переместились в трактир, мы с сестрами подтянулись туда и теперь сидели вместе со всеми. Усталая подавальщица наравне с остальными обнесла и нас пивом, выставила на стол подкопченное сало и жареные колбаски. Пара музыкантов из оркестра, что перекочевали сюда с улицы, выводили что-то печальное, юный менестрель нежно пел о вечной любви.
Пиво оказалось замечательным и очень вкусным: мы с Юзой предпочли светлое, а Гертруда темное. Агнесс налили ягодного компота, мала еще хмельное хлебать.
А вот интересно выходит у народа: замуж в пятнадцать выходить это нормально - не маленькая, а если пиво пить незамужней в семнадцать, то рано еще?..
Так, похоже, меня развозит. Надо налечь на сало - протрезвею. А где Юозапа? Только же была здесь. А вот и она! Договаривается с кем-то о провизии. Ее с верного пути не собьешь - так набьет сумы, до самой границы свадебной провизией кормиться будем.
Рядом с нами сидел отец невесты Тревор Борк, ничего - компанейский оказался мужик. Как он сам признался, когда нас увидал, так душа в пятки ушла. Неужели его Марика не захотела замуж?! А потом ничего, успокоился, вспомнил, как он ее с сеновала гонял. Знает, хитрец, что порченых девок мы не берем.
Агнесс было невесело: танцевать нельзя, пить нельзя, не церковные гимны петь тоже возбраняется. Юза быстро разъяснила ей, что пусть она и не настоящая боевая сестра, но позорить одеяние ей никто не позволит. Теперь вот сидит теперь - куксится.
За то Гертруда наелась вволю. За столько лет все ни как не перестаю удивляться: куда в нее столько помещается? А мне просто было хорошо; копченое сало, вкусное пиво, теплая компания. Ну что еще надо для счастья? Ничего!..
Проснулись мы у старосты на сеновале, похоже на том знаменитом упомянутом, с которого Борк свою ненаглядную дочурку гонял. Ночевать нас к себе зазывали чуть не половина сидевших в трактире, но мы отказались. Скажите на милость, какая радость в том, чтобы остаток ночи провести, слушая храп хозяев и дыша перегарными ароматами. Дома в деревне были сплошь большие и справные, но отдельную комнату там вряд ли найдешь.
Встали поздно, потому что легли далеко заполночь, можно сказать - почти утром. Солнце успело пройти уже половину небосвода.
- Славно посидели, - выдала Герта, сладко потягиваясь на душистом сене.
Зато Юозапа проснулась раздраженной, похоже у нее после выпитого болела голова и теперь она с кислой миной отряхивала сюркот2 от налипших соломинок.
- А Агнесс где? - спросила я, тоже приводя одежду в порядок.
- А она не спит? - удивилась Герта.
- Слоняется, поди, где-нибудь поблизости, - язвительно ответила Юза.
Однако Агнесс долго искать не пришлось. Та сидела, привалившись спиной к стене, и гладила разомлевшую кошку. Серая мурлыка прищурив глаза, улеглась у нее на коленях, и благосклонно принимала свалившиеся на нее ласки.
- Поехали? - спросила девушка, когда мы вышли из ворот сеновала. Я кивнула. - Лошади на конюшне у купца Борка, можем хоть сейчас седлать, сумки - там же.
Лихо наша тихоня управляться научилась - все успела!
Забрав лошадей и провизию, мы направились к броду. В этом месте Вихлястая привольно раскинулась вширь, и неспешно перекатывала свои серебристые воды. Пологие песчаные берега поросли травой и осокой. Весной, когда таяли снега, и река разливалась, откосы скрывались под серебристо-синей гладью, осенью же - русло мелело, и вода местами едва ли доходила до брюха коню.
Чтобы попасть на другой берег мы втроем с сестрами, раздевшись до исподнего, распихали всю одежду по сумкам и только тогда полезли в реку. Вода оказалась холодной, но вполне терпимой, чтобы поплыть рядом с лошадьми. Заставлять окунаться Агнесс не рискнули, она не была закаленной как мы, и запросто могла простудиться. Пришлось усаживать ее верхом, заставляя скрестить ноги на луке, заставив для страховки покрепче ухватиться за невысокую спинку седла. Девочка покачивалась на спине у лошади как индюшка на насесте; оставалось надеяться, что она не свалится при переправе. Ухватив своего и коня старшей сестры за уздечки, я первой вошла в воду, следом Герта с Агнесс, Юозапа замыкающей. В этом году река сильно обмелела и была неглубокой, мы больше брели, чем плыли. Однако когда перебрались на другой берег, уже зуб на зуб не попадал. Все-таки, не лето. В зарослях негустого ивняка, переоделись в сухое белье и покрепче отжали мокрое. Ничего, вечером высушим. Гертруда глянув на мои синие губы, велела отхлебнуть из своей фляжки. А что, дельный совет. Сделала пару глотков, и настойка огненной дорожкой побежала в желудок. Протянув фляжку звонко стучащей зубами Юзе, я спросила:
- Будешь?
- Д-давай. - согласилась она не думая.
После недолгих споров как лучше ехать, мы направились дальше, держа путь на Каменцы.
В майорат Рибургов мы въехали по Битунской дороге, вновь вернувшись на нее недалеко от границы. Полями удалось срезать довольно большой кусок пути, сэкономив при этом едва ли не полтора дня. Ленные владения герцогов с разбросанными тут и там скромными деревушками особым богатством не отличались. Да и земля была здесь каменистой и скудной на урожай.
Стоило только пересечь границу, как в первой же убогой деревне, где располагался приграничный контроль, у нас дважды проверили проездную бирку: сначала орденские и потом тут же герцогские служаки. Даже невооруженным глазом было видно, что хоть они и терпеть не могли друг друга и в любой момент готовы подложить свинью, но, тем не менее, с вежливыми оскалами общались друг с другом.
Несмотря на церковные разъезды бедных братьев Святого Симеона, Рибурги дополнительно охраняли свои владения, содержа на службе наемных солдат. Хотя чего там охранять-то? Громадина замка на господствующей высоте, с которого просматривались окрестности, пять плешивых коз на каждое селенье и непролазные буреломы еловых лесов, в которые ни один нормальный человек не совался.
Заявились мы ближе к вечеру, предполагая прямо в этой же приграничной деревне остаться на ночлег. В доме, где велся учет въезжающих, орденским предъявили проездную бирку, и им оказалось этого достаточно. А вот служивые Рибургов хоть и не посмели расспрашивать нас - кто мы и откуда, потому что вид четырех сестер в боевом облачении вызывал уважение, но, тем не менее, тщательнейшим образом записали все сведения. Пока наши имена вносились во въездную книгу, Юозапа отправилась раздобыть чего-нибудь съестного, выполняя как всегда роль главного снабжающего. За четыре дня пути все, что брали из Багрянцев, мы съели подчистую.
Сестра вернулась смурная и сильно нервничала. Не пожелав ничего нам объяснять, и не слушая причитаний Агнесс, она чуть ли ни пинками загнала нас обратно в седла. На недоуменный вопрос Гертруды страшно прошипела: 'Все потом!' и с места рванула в галоп.
Остановились мы лишь минут через пять.
- В конце-концов, ты можешь объяснить, что случилось? - взвилась Герта, едва спешились.
Мы пошли пешком, ведя коней в поводу, чтоб, не дай Бог, не запалить.
- Тебя кто за зад укусил, что ты дернула из деревни как ошпаренная? Ладно бы по дороге, так заперла нас в какую-то глушь! Чудом лошадям ноги не переломали. Подобное я только за Фирей замечала!
- Герта, охолони маленько, - перебила я старшую сестру, привычно не замечая шпильки в свою сторону. - Дай отдышаться. Прекрасно знаешь, что Юза не паникер, без причины бы оттуда не сорвалась. Чего разворчалась?
- Да я с размаха запрыгивая, задом на край седла рухнула!
- Тебе не привыкать! - огрызнулась Юза, но потом совершенно другим тоном продолжила. - Там в деревне я наткнулась на двойной разъезд варфоломейцев: вестовой и пять братьев сопровождающих. Все с заводными конями. У вестового перевязь со 'срочной лентой'. Направляются к августинцам. Никого не наводит на размышления?
- Погоди, ты точно уверена, что к ним? - переспросила ее Герта, напрочь забыв о своем возмущении.
- Своими ушами слышала, как тебя сейчас.
- Они тебя видели? - тревожно спросила я; ничего себе картиночка вырисовывается!
- Нет. Я у одной бабки сыр покупала, а там корзины высокие, так что навряд ли заметили.
- Точно? - продолжала допытываться я.
- Да точно, точно! Это же с поездки к ним в монастырь все проблемы начались, поэтому я и решила убраться по-быстрому. К тому же у нас довесок за спиной, - сестра кивнула в сторону Агнесс, которая ковыляла позади с мученическим выражением лица. - Так что сцепляться с ними я бы не рискнула.
- Да с Агнесс это становится проблематично, - согласилась я. - Милочка, они точно не по твою душу? - решила я на всякий случай уточнить у девочки; та испуганно замотала головой. - Из-за чего весь сыр-бор?! Сиди, думай, голову ломай! Бродим словно с завязанными глазами, ни хрена не понятно!
- Не ругайся, - по привычке одернула меня Юза. - Лучше давайте решать, что делать? Дальше по дороге поедем или для безопасности дальним путем попробуем?
- Сталкиваться с ними я совершенно не желаю, - определилась я.
- А кто ж хочет! - веско бросила старшая сестра, а потом, глянув на небо, обеспокоено сказала: - Похоже, к ночи тучи натянет, может дождь пойти. Юза ты не слышала, они там на всю ночь останутся или дальше поедут?
- Кто их знает! - пожала плечами та. - Проще нам в поле заночевать, чем гадать, где они остановились. Если мы здесь останемся, то точно не пересечемся, - и, вздохнув, обрадовала нас: - Но в монастырь они первые прибудут, нам с ними бесполезно в скорости тягаться.
- Ясен пень, что первые! - согласилась Герта, а после предложила: - Может петлю к Измальцу сделать, а уж там мимо Горличей на монастырь?
- Не далековато в пути будет? - усомнилась Юза.
- А ты хочешь с ними нос к носу столкнуться? Мне не горит.
- Ладно, сестры, все это мелочи где пограничную метку ставить, - прервала я их, и высказала то, что больше всего беспокоило. - Меня другое волнует: что нас по приезду в монастыре Ордена Святого Августина ждет?! Мне не особенно охота туда соваться, не понимая чего ожидать.
- И что ты предлагаешь? Весточку Матери слать, что мы в монастырь боимся ехать!? Что страшно, аж жуть берет?! - едко поинтересовалась старшая сестра.
- Герта не ерничай!
- А ты не умничай! Сейчас бесполезно голову ломать! Теперь дорога длинная предстоит, вот и подумаем.
Мы добирались до Горличей целую неделю, и все семь дней шел непрерывный моросящий дождь. Осень в единый миг решила вступить в свои права. Листва разом пожелтела и начала опадать. Чахлые березы и осины обреченно повесили ветки, и лишь могучий ельник темнел суровой стеной. Дороги развезло, и они превратились в мешанину цепкой грязи, в которой вязли как кони, так и люди.
Добираясь до приграничного Измальца, конь Гертруды потерял подкову, и мы вынуждены были потратить день на поиски кузнеца.
Под непрекращающимся дождем мы промокали до нитки, и даже плотные плащи не спасали положения. Агнесс плакала от холода и хлюпала покрасневшим носом. Чтобы девочка окончательно не разболелась, мы старались ночевать под крышей, но это не улучшало ее состояния. Одежда за ночь не успевала просыхать, и по утрам приходилось натягивать ее сырой.
Чтобы доспехи не заржавели, мы сняли их и увязали в промасленные мешки и даже от полагающейся уставной рясы тоже были вынуждены отказаться, потому что длинный подол сразу же намокал, и на него налипали фунтовые комья грязи. Мы - то ехали, то брели рядом с лошадьми, завернувшись в плащи с капюшонами так, что наружу торчал лишь нос, с кончика которого каплями стекала дождевая вода.
Вдобавок, я предложила сестрам сделать дополнительный крюк и оставить Агнесс в Горличах. Раз уж мы петляли, словно подстреленные зайцы, милей больше - милей меньше, какая разница. Просто глупо было - переться наобум к августинцам с племянницей настоятельницы, лучше уж потом ее к ним отвезти. Долго спорили, кого с ней оставить, наконец решили что Юозапу, как самую изворотливую: случись непредвиденное - и девочку сбережет и обратно вернуться сумеет. В орден поедем я и Герта, как два самых сильных бойца в четверке. Мы уговорились, что оставшиеся ждут нас пару недель, а после оседают где-нибудь и шлют весточку матери в монастырь.
Очертания городских строений появились неожиданно, словно нарисованные на небе вынырнули из серых дождевых сумерек.
Горличи - большой вольный город, населенный торгашами и сомнительными личностями всех мастей, свободно раскинулся в излучине реки. Огромные крепостные стены были уже не в силах вместить желающих жить в нем. Небогатые дома давно бурным потоком выплеснулись за его пределы. Всегда шумный и суетный город замирал глубоко за полночь, и оживал с рассветом. Рукотворный залив, в котором устроили порт - основную золотоносную жилу, был расположен под присмотром городских укреплений и не затихал круглые сутки. Соединенный каналом-пуповиной с руслом Арканы, он принимал у своих причалов бесконечные швартующиеся речные суда. Те в спешном порядке разгружались и вновь загружались, а потом уходили по торговым делам. Пара фортов ощетинившихся баллистами и катапультами с обоих берегов взирали на его бесконечную суету. Каменные крепостные стены скрывали за собой кривые и узкие улочки, в которых так удобно сдерживать неприятеля. Чудовищно высокие, соединенные многочисленными башнями с устроенными над ними галереями, они совсем не радовали глаз и создавали гнетущее впечатление.
Перед укреплениями мог селиться любой желающий, а под защитой стен только люди состоятельные - богатые торговцы, купцы, управляющие городским советом и их приближенные.
Внутрь за крепостные стены мы въезжать не стали, чтобы остановиться там наших денег не хватит. Решили снять на ночь небольшую комнату в средней паршивости постоялом дворе, самое главное - чтобы была возможность согреться.
Уже завтра Юза найдет жилье в другом месте, так чтобы мы не знали. Излишней предосторожности в таких делах не бывает, а то еще неизвестно, как дело может обернуться. С тех пор, как мне поручили отвести это письмо, сплошь возникали непредвиденные ситуации.
Встретиться договорились на площади перед эшафотом, там всегда людно. Юозапа должна будет приходить через день к послеобеденной молитве и сама разыскивать меня или Герту.
На постоялом дворе 'У Покарта', где мы решили остановиться, было многолюдно. Все столы оказались заняты посетителями. Вид у тех, конечно, был еще тот, но по заведению - и публика. Слава Господу, на нас никто не обратил внимания. Да и сложновато разглядеть лицо в сумрачном зале под грязными разводами. К тому же мало ли кого принесло: осень в разгаре, скоро зима, лед на реке встанет. Вот и мотаются разные люди туда-сюда, торопятся - навигация-то к концу подходит.
Герта протолкалась к стойке, а мы с Юзой зажали Агнесс в угол и прикрыли спинами, чтоб не светила. С нами связываться поостерегутся, но при виде хрупкой и маленькой девушки мало ли у кого что в голову стукнуть может - местечко-то не самое благополучное. Но вот сестра махнула нам рукой: мол, айда. Юозапа двинулась первой, следом я направила Агнесс, а сама прикрываю - бодигарды, ни дать ни взять. Какой-то му... мужик все же ухватил девочку за плащ, рывком разворачивая к себе.
- О! - только и успел произнести он, как Гертруда оказалась рядом и, положив руку на плечо, вкрадчиво поинтересовалась.
- Паря, тебе, что жить не весело? - хватка у сестры железная, захочешь, не вырвешься. - Тряпочку отпусти! - и сжала пальцы.
Не слишком приятное ощущение, когда в захвате надключичные мышцы оказываются, руку от боли чувствовать перестаешь. А я повернулась лицом к сидящим в зале и чтобы лишних движений не намечалось, недвусмысленно показала перекрестие меча. Агнесс тоже умница, стояла молча и не паниковала. А то только заварушки нам здесь и не хватало!
- Вот и молодец, - так же тихо прошептала Гертруда на ухо мужику, когда тот выпустил полу плаща. И уже нам: - За мной.
Мы отконвоировали девочку наверх. Прям не спутница, а все тридцать три несчастья.
Комната, которую удалось снять Гертруде, оказалось небольшой, вмещала лишь пару нешироких кроватей и колченогий табурет возле мутного оконца.
- Скромненько, - входя, прокомментировала Юозапа.
- Сколько денег было, на то и дали, - ответила, словно бы оправдываясь, старшая сестра. - Спать по двое будем, - и захлопнула за нами дверь.
Все, можно было расслабиться, сегодня никуда не спешим.
- Камин здесь или печка есть? - спросила продрогшая Агнесс, выбившая зубами отчетливо слышную дробь.
В комнате было холодно, вдобавок от окна, затянутого бычьим пузырем, сильно сквозило.
- Окстись! Кто тебе печку принесет? Не зима ведь. Так согреемся, - сказала я, снимая переметные сумки с плеча и бросая их на пол, чтоб ничего не испачкать. Сами все грязные с ног до головы, и вещи такие же.
- А если я еще денег дам? - предложила она.
- Деньгами светить, когда я так отчаянно торговалась? Ты в своем уме? - постучала пальцем по лбу Гертруда. - Чем меньше нас запомнят, тем лучше. Это заведение не того пошиба. Твой заказ переносной печки станет большим событием для прислуги. А оно нам надо?! Раздевайся и лезь под одеяло, отойдешь. Я за едой вниз пошла.
- Может лучше я? - предложила свою кандидатуру Юозапа.
- У меня быстрее выйдет. Ко мне, знаешь ли, точно не привяжутся, - хмыкнула Герта, потирая пальцем шрам на щеке. - Даже оружие доставать не понадобится, а тебе в случае чего помахать придется.
Действительно полезть к старшей сестре мог бы только умалишенный. Со статью и размерами першерона она у любого отбивала желание цепляться.
Гертруда спустилась вниз, а мы принялись раздеваться. На спинки кроватей развесили сырые плащи и куртки, стянули напрочь мокрющие сапоги. Да, переносная печка или на худой конец жаровня оказалась бы сейчас истинным удовольствием!
В дверь постучали. Мы с Юзой как были в исподнем и босые, единым движением схватились за клинки.
- Да? - громко спросила я.
- Это Герта, со мной прислужник.
Мы расслабленно выдохнули. Махнув Агнесс рукой на дальний угол, мол, давай туда, я дождалась пока Юза встанет за дверью, и уже только после этого повернула ключ в замке. Подперев коленом, чтоб не распахнули рывком, стала неспешно открывать вовнутрь. В образовавшемся проеме стояла Гертруда и какой-то мужичок сомнительного вида с двумя ведрами в руках.
- Держи, - старшая сестра сунула мне поднос, заставленный мисками с едой, и вновь повернулась к нему. Стараясь удержать поднос одной рукой, я передала его Юзе, и тут же встала как прежде. А Герта отобрала у мужика ведра и бросила: - Свободен!
Прислужник замялся, норовя заглянуть внутрь, однако сестра закрывала ему весь обзор, второй преградой была я, тоже с не очень ласковым взглядом. Догадавшись, наконец, что тот просто-напросто хочет получить маленькую монетку за труды, я завела руку за спину и пошевелила пальцами; наш условный знак. Юозапа положила мне в ладонь какую-то мелочь. Я высунула руку в дверь, и поманила его к себе.
- Держи.
Мужик бочком подскочил, ловким движением ухватил медную монету, и шустро вернулся обратно. Похоже, сестра припугнула его изрядно.
- Благодарствую. Ежели что, зовите, - он коротко поклонился, а потом припустил по коридору и горохом скатился по лестнице.
Я забрала Гертруды одно ведро, и отойдя от двери, пропустила ее в комнату.
- Водичка! - оптимистично воскликнула Юза, увидевшая ведра. - Хоть сполоснемся чуток.
От воды поднимался легкий парок: горячая, благодать. Мы наскоро умылись, обтерлись от двухнедельной грязи, не до роскошеств хорошей купальни сейчас, и приступили к ужину. Еда была немудреная: вареное мясо большими кусками, каша со шкварками, золотисто-рыжей горкой поджаренный на сале лук, здоровые ломти хлеба и горячая варенуха3 в кувшине. Правда, не та, которую я пила в детстве - с корицей и гвоздикой. Такую подают только в богатом доме, а для простого люда она слишком дорога. Здесь же был обычный травяной завар из мяты и тысячелистника, смешанный наполовину с ягодным самодельным вином и приправленный большим количеством меда. Но, выпив его тоже можно согреться.
Мы заканчивали ужинать, как вдруг Агнесс, уже клюющая носом, заерзала, недвусмысленно намекая, что ей надо на двор.
- Сейчас, все бросили и повели тебя строем, - буркнула недовольная Юза, - Вон в углу пустое ведро, вперед, - девочка замялась, похоже, ей были непривычны подобные удобства. - Давай, если хочешь, мы отвернемся, застенчивая ты наша.
В походах мы не обращали на подобные мелочи никакого внимания; просто удивительная двойственность поведения. В монастырях мы были само смирение и образец добродетели, ну хотя бы старались принять подобный вид, а в 'поле' сквернословили, ругались между собой, справляли нужду друг перед другом без малейшего смущения. Думаю, что настоятельница прекрасно знала о нашем поведении, сама была когда-то боевой сестрой, и не пыталась что-либо изменить. А вот в духовных орденах было все по-другому. Там что в монастыре, что за его стенами - сплошная скромность и неукоснительное следование обетам; проще заставить свинью летать, чем монашку непристойно выражаться. Возможно все дело в войне: мы же боевой орден, не до сантиментов бывает, когда кому-нибудь голову сносишь. А уж братья! Те скажут, так скажут: иной раз просто заслушиваешься, как и кого они склоняют!
Когда девочка закончила свои дела, плотно прикрыв крышку на ведре, я решила поподробнее расспросить ее о прежней жизни.
- Агнесс, ты ведь у нас из благородных, можно сказать белая кость, - начала я издалека.
- С чего вы взяли? - насторожилась она.
- Хгм-м. Уж за дур нас совсем не держи, - посоветовала я. - Во-первых, ты племянница настоятельницы, а ее отец маркизом был. Во-вторых - по тебе же сразу видать, где воспитывалась. Скажи, чья ты дочь? - я решила отбросить все политесы.
Не люблю, когда меня норовят поводить за нос.
- Это как?
- У тебя отца как зовут? - продолжила допытываться я.
- А вам зачем? Мне тетка строго-настрого запретила что-либо о себе рассказывать. Вы даже не должны были знать, что я - ее племянница.
От удивления я опешила, но быстро справившись с собой, возмущенно выдала:
- Ничего себе таинственность! Слушай ты, ларчик с потайным дном! Может мы из-за тебя в нехорошую историю влипли, сидим - знать, ничего не знаем! Нам о тебе что-то в монастыре Святого Августина говорить надо? Надо. Тебя же там оставлять придется, вот и давай рассказывай, - продолжила давить я на нее.
- Мне тетка еще одно письмо дала, я его настоятелю должна передать, - наконец выдавила из себя Агнесс.
- Так, красавица! Для меня у тебя все письма? Или может быть стоит хорошенько поискать?! - терпеть не могу подобную таинственность! Нам ведь неизвестно из-за чего на нас тогда напали, то ли из-за письма, то ли из-за нее?
- Нет, это все, - мотнула головой девочка. - Вы должны меня оставить там, а дальше - это не ваши заботы.
Я взбеленилась. Никто, кроме настоятельницы, не смел разговаривать со мной подобным образом. А эта сопля позволила себе наглый тон?!
- Смотрите, как мы заговорили! Как от холода рыдать или от стертой задницы, это мы завсегда, пожалуйста, бедная малышка! А тут - чисто герцогиня!
Агнесс смутилась:
- Я не в этом смысле, просто тетя сказала, что чем вы меньше знаете, тем для вас лучше, - сразу же поправилась она, и виновато добавила. - А чтобы я вам ничего не разболтала, она и мне не рассказала.
- Но назвать имя отца ты все же можешь, - я так просто не сдамся!
- Давайте не надо... - как-то нелогично попросила она. - Вы все равно скоро от меня избавитесь.
- Есфирь, да отстань ты от девочки, - попросила меня Юозапа. - Что за мания у тебя такая - вечно все выспрашивать?! Мало по спине за свое любопытство получала?!
- Про письмо я ничего не знала, а что в итоге?!
- Да ничего в итоге. Констансу, поди, что-то узнать надо было помимо этого, вот и пытался опоить. А коня перековать собирались, так чтобы побольше времени дать старику подумать, или письмо там какое написать. Думаешь ты одна такая невезучая? Меня вон тоже однажды опоили, так оказалось, что пытались урожай овса в наших комендатериях заранее выяснить, чтоб свой по низкой цене не отдать, а то вдруг продешевят! Он, наверное, и матери собирался что-нибудь передать, а ты смылась как чокнутая! - поведала мне сестра.
Я скривилась. Если то, что сказала мне Юза - правда, то я, конечно же, выгляжу дура-дурой, но чует мое сердце, что не все здесь так просто.
- Ладно, давайте спать, - бросила я к облегчению Агнесс, все одно толком сегодня у нее допытать не получится. - Нам завтра вставать рано.
Мы улеглись на кровати по двое - Гертруда с мелкой Агнесс, а я с Юозапой. Хоть вышло тесно, но спать вместе гораздо теплее. Правда, поворачиваться будем, как в той шутке 'по команде', иначе попадаем.
Утро выдалось холодным и пасмурным. За ночь комната так выстыла, что при дыхании с губ срывался едва заметный парок. Мы лежали с Юзой ложечкой: спина к груди, Агнесс закопалась Герте под бок, и укрылась с головой. Я осторожно толкнула сестру пяткой и шепотом добавила:
- Подъем.
- Уже полдень? - раздалось из-за спины. А когда я повернулась, Юозапа лениво приоткрыла один глаз.
- Почему полдень? - удивилась я.
- Потому что ты сама проснулась, - ехидно прокомментировала она.
- Язва.
- Вы, засони! С добрым утром! - в полный голос сказала Гертруда. - Я на вас уже час смотрю. Па-адъем! - гаркнула она и ухватила спящую Агнесс за бока.
Редкое зрелище когда с кровати выпрыгивают, оттолкнувшись от нее всем телом! Очень редкое! Просто чудо, что после невероятного скачка наша красотка устояла на ногах и не убилась. Она хватала воздух открытым ртом, и очумело оглядывалась по сторонам.
- Утро доброе! - поприветствовала ее Юза, и, потягиваясь, поднялась с постели.
- А? Что? Доброе... - девочка, наконец, проморгалась, выдохнула, обретая дар речи.
Так выглядит знаменитая побудка Гертруды в чужом исполнении, если смотреть на это со стороны. В данном случае жертвой стала Агнесс. С нами же подобным образом уже не пошутишь, в ответ прилетит - не отмашешься.
- Ну что, быстренько позавтракали и по коням?! - предложила я, начиная одеваться. Поддоспешник был чуть влажный, а сапоги совершенно не высохли в холодной комнате.
- Три тебе завтрака. Здесь жратву подают только после обеда, - обрадовала нас старшая сестра.
- Вчера предупредить не могла?! - раздраженно заметила Юза, натягивая стегач. - Все бы не съедали.
- Сегодня пятница, постный день, - начала выкручиваться Герта.
- А ты головой нигде не ударялась? Обычно посты за тобой не наблюдаются, - выгнула бровь Юозапа, перестав застегивать поддоспешник.
- Ну хорошо, я просто-напросто забыла об этом сказать! - наконец созналась та. - Ничего страшного, можно подумать, нам привыкать.
Ох-хо-хо! Тоскливо будет отправляться в дорогу на голодный желудок. Настроение махом скисло. Мы споро собрались, надвинули капюшоны пониже, и вышли за дверь. Гуськом быстро прошли по коридору, спустились вниз в залу. При свете дня постоялый двор предстал перед нами во всем своем убожестве.
Нет, мы ночевали в местах и похуже, но тут тоже был изрядный клоповник. Лавки лежали на столах кверху ножками. Ну надо же! Здесь даже пытаются убираться или хотя бы подметать пол. За стойкой никого не было, у входа на голой лавке вытянулся какой-то бугай самого бандитского вида. Когда мы подошли к дверям, он, не вставая с лежбища, вытянул руку, преградив нам путь, и гаркнул.
- Верус!
На вопль вышел заспанный хозяин, почесал большой живот, и, бросив на нас хмурый взгляд, выдал.
- Оплачено, отпускай, - потом громогласно зевнул, развернулся и утопал прочь.
Здоровяк убрал руку. Мы вышли.
Ну и обслуга здесь, ишь как пасут клиентов! Вдруг смоются не заплатив.
Под небольшим навесом стояли наши лошади, других не было. Свели что ли? Это наши чужому в руки не дадутся. А вот седла отсутствовали. Вот гады! Но нет, зря наговариваю: вон давешний мужичек тянет Гертрудино.
Мы оседлали коней и выехали за ограду.
- Ну что, сестры, с Богом! - попрощалась с нами Юозапа.
- Давай, с Господом! - махнула я в ответ рукой. - Если все сложится удачно - встретимся.
Гертруда тоже махнула им на прощанье и мы, направились вниз по улице, прочь от городских стен. Ехали, не оборачиваясь, потому что оглядываться плохая примета.
---------------
1 Таперт - длинный жакет, достигающий в длину до коленей, украшен по всем краям зубцами, фестонами, туго стягивающий талию, нижняя часть имела складки.
2 Сюркот - одежда в виде туники, расшитая геральдическими знаками одевается поверх доспеха.
3 Варенуха - глинтвейн.
------------------------------------------------------------
Глава 5.
За месяц до описываемых событий, конец августа 505 года от основания Церковного Союза.
В дальних аллеях, в самом конце дворцового парка Святого престола всегда было немноголюдно. Лишь прохожий, нечаянно ступивший не на ту тропку, мог случайным образом оказаться здесь. Даже садовники, так заботливо ухаживающие за насаждениями, были здесь нечастыми гостями.
Однако ныне в этой части парка наблюдалось некоторое оживление - два представителя высшего духовенства беседовали. Хотя 'беседой' их манеру общения назвать было сложно. Они, конечно же, изо всех сил старались, чтобы их не услышали, но разговор то и дело срывался на повышенные тона. Впрочем, в крик ударялся только один из них - кардинал Джованне, облаченный ныне в алую сутану с белоснежном овечьем шарфом - палием1 - на шее, врученном ему лично Его Святейшеством Папой Геласием IX и такого же цвета поясе. Второй - никто иной, как епископ Сисварий - как раз весьма спокойно воспринимал беседу. Внешне он не изменился, по-прежнему был - плешив и сгорблен, разве что язвочек на лице и руках прибавилось.
- Я больше не могу ждать вашего обещанного титула! - сдавлено рычал Джованне. - Вы уже третий месяц кормите меня посулами! Я даже выполнил свою часть - договорился об отсрочки вашего платежа. А вы что вытворяете?!
После того, как епископ пообещал ему титул, кардинал начал незамедлительно действовать. Поскольку теперь он знал самую главную тайну ее благочестия Саскии, то поспешил встретиться с Августом князем Бурелидом и непрозрачно намекнул, что скоро его свободное княжество Приолонь перестанет быть независимым от Союза. Князь естественно вспылил, обозвав Джованне лжецом, однако когда тому было рассказано о военных действиях со стороны Нурбана, естественно не сообщая, что все было придумано в Святом Городе, крепко задумался. Потребовался еще час уговоров и увещеваний, прежде чем князь пообещал, что даст согласие на брак своей дочери с племянником кардинала. В свою очередь он выдвинул встречные условия, потребовав, чтобы во время военных действий и после, его земли не входили в состав Церковного Союза, однако военная помощь была оказана всесторонне. А еще сказал - впрочем, этого как раз кардинал и ожидал - чтобы к моменту брака с его дочерью титул у племянника был никак не ниже герцогского. Джованне ничего не оставалось, как принять все эти условия.
И вот время шло, а обещанный титул так и не появлялся. И от этого его высокопреосвященство начал впадать в неистовство.
- Поверьте, я всеми силами стараюсь выполнить обещанное, - кивал головой епископ Сисварий, пытаясь своим показным смирением притушить гнев кардинала, а сам при этом всеми силами старался скрыть довольную улыбку, которая вопреки его желанию начала расплываться на одутловатом лице. Если бы кардинал не был так взбешен, он бы обязательно заметил странное поведение своего собеседника. А тот, стремясь спрятать свое торжество, продолжал: - Но пока от исполнителей нет известий. Поймите меня - расстояния между объектом и Святым Городом нешуточные... - и отступил от кардинала, заметив его гримасу отвращения.
Когда Джованне от епископа отделило чуть большее количество шагов, он вздохнул свободнее и, помолчав пару мгновений, продолжил выговаривать:
- Я не могу больше ждать! Не могу позволить себе промедления! Еще немного и Благочестивая вцепится в глотку нам обоим! Или вы предпочтете, чтобы я вас первого скормил ей? - он смерил Сисвария высокомерным и многообещающим взглядом. - Думаю, она будет только счастлива.
Чтобы выполнить просьбу епископа кардиналу Джованне ничего не осталось, как начать шантажировать Благочестивую. Конечно, поначалу он попытался подкупить ее, но...
Последний подарок Благочестивая швырнула ему в лицо. Сакорское жемчужное ожерелье перламутровым дождем рассыпалось по полу, не долетая до кардинала. И ее едкое: 'Всевышнему в моем лице не нужны дары моря. Тем более преподнесенные столь нечестивой рукой!', - до сих пор насмешкой звучало в ушах.
Тогда его высокопреосвященство прошиб холодный пот, и вовсе не оттого, что она отвергла дар. А от осознания, сколько сотен золотых сейчас рассыпались по полу, и он не сможет их собрать! Конечно же, эта благочестивая стерва потом прикажет собрать их и распорядится по своему усмотрению, но подарок, как попытка купить ее расположение считаться не будет.
И тогда он вынужден был признаться, что знает ее 'маленькую' тайну.
Святой Боже, что тогда было!.. В тот вечер он едва унес ноги из Паласта2 его Святейшества Папы Геласия IX, а после пришлось утроить охрану собственных покоев. И вот уже в течение месяца кардинал находился едва ли не на осадном положении. Дабы избежать немедленной смерти он предупредил Саскию, что в случае его кончины - сведения о надвигающейся войне, которая является делом рук Благочестивой и еще троих заговорщиков, дабы те смогли скрыть растраты папской казны, будут обнародованы. Однако и это не особо сдерживало фанатичную сестрицу Его Святейшества. Уже пять его прислужников стали жертвами отравления, когда пробовали яства со стола кардинала, двоих зарезали, а на него самого было совершено нападение и только чудом наймиты были остановлены.
От угроз скормить его Благочестивой, Сисварий судорожно сглотнул и с горячностью пообещал:
- Я всеми силами постараюсь ускорить получение наследства.
Но кардинала было уже не пронять - слишком много оказалось поставлено на карту. Он недовольно притопнул ногой и пригрозил:
- Если вы не выполните своих обещаний - я уничтожу вас. Даю вам еще месяц на выполнение задуманного, но если...
- Что вы, что вы! Я все сделаю... - вот тут Сисварий перепугался не на шутку.
Ему как врага ее благочестия Саскии хватало с избытком, а настроить против себя и кардинала - вовсе бы означало для него немедленный смертельный приговор. Поэтому чтобы хоть как-то задобрить Джованне он вытащил из-за пазухи увесистый кошель. Деньги перекочевали из рук в руки.
- Со своей стороны я могу только пообещать, что как только узнаю... - продолжал заверять Сисварий.
Но Джованне его уже не слушал, он о чем-то усиленно размышлял. Пару минут они прошли в молчании. Кардинал шел, едва не чеканя шаг, а епископ угодливо семенил следом, когда Джованне неожиданно спросил:
- Титул какого государства должен мне достаться? Кажется Винетского?
- Да-да, как я вам уже говорил, - тут же закивал тот, но кардинал его нетерпеливо перебил:
- А там еще много свободных титулов?
- Ваше высокопреосвященство, я же понятия не имею, что... - но увидев нетерпеливый взмах руки, немедленно осекся и замолчал.
А кардинал продолжил размышления. То, что сейчас творилось в Винете, доподлинно ему не было известно, однако слухи твердили, что в дворянской среде после восхождения на престол Гюстава III много голов послетало с плеч. Это в свою очередь означало...
И Джованне принял решение.
- Что ж, видимо все придется брать в свои руки, - протянул он, - А то я так просижу до весны и ничего не получу.
- О чем вы? - не понял его Сисварий.
- Неважно! - отрезал тот. - В скором времени я уезжаю, - и немного помедлив, словно решался на прыжок со скалы, добавил: - Мне придется поручить вам то, что больше никому доверить нельзя.
- Я в вашем распоряжении, - тут же угодливо закивал епископ.
У него, как и многих священнослужителей в этом городе была разветвленная сеть информаторов, которые сообщали о каждом шаге интересующих его лиц. Имелись даже пара топтунов и наемный убийца, у которого пока не было проколов. А какие верные и исполнительные ребята действовали вне столицы?!.
И сейчас Сисварий понял, что ему придется пустить в ход все средства, задействовать всех людей, дабы выполнить поручение его высокопреосвященства, ведь после ь даже пара топтунов и наемные убийцылям не поручишь. разветвленная сеть информаторов, того, что сделал для него кардинал - отказать ему не было возможности.
А Джованне даже не глядя и не сомневаясь в согласии епископа, продолжил:
- Если после моего отъезда соберется двухуровневый конвент, вы должны будете передать записку Благочестивой следующего содержания: 'Знайте, что я помню о вашей заботе о благе Союза', - и подпись - 'Кардинал Джованне', - ясно?
После этих слов Сисварий вздрогнул от неподдельного испуга. Кардинал требовал исполнить такое, чего исполнителям не поручишь.
- Я стараюсь даже не приближаться к ее благочестию... - все-таки попытался открутиться епископ.
- А придется, - злорадно протянул кардинал. Он вновь наслаждался жизнью и властью над окружающими; он уже решил, как поступит. - Вам придется это передать, иначе я сделаю все, чтобы вас ждало аутодафе! Без очередной платы в Святом Городе вы ничто!
И резко развернувшись, стремительно зашагал по аллее прочь от места разговора.
Если бы он обернулся, то его глазам предстала бы интересная сцена: резкая смена эмоций на лице епископа; словно в нем боролись сразу несколько чувств - нешуточное опасение оттого, что лично предстоит сделать, торжество и облегчение от добрых известий.
***
К обеду небо прояснело, воздух потеплел, а лужи стали подсыхать на глазах. Лошади уже не вязли в грязи, и мы довольно быстро продвигались в сторону монастыря. Если удержим такой темп всю дорогу, то уже к вечеру будем у августинцев.
В пути я любовалась окружающим природным великолепием. Вообще места близ Горличей очень красивые, такие редко где встретишь. Это и необозримые просторы разнотравных лугов, и серебристая лента Вихлястой сверкающая в лучах солнца... Дорога все петляет меж холмов; по обе стороны от нее то тут, то там огромные каменные валуны. Начало предгорий. Вот невероятно прозрачное голубое небо разорвал пронзительный клекот пустельги. А далеко на горизонте, словно бы нарисованные на небосводе, с белоснежными шапками снегов, притягивают взгляд горы...
Ближе к вечеру, когда от голода начало подводить животы, мы наконец-то добрались до первых монастырских укреплений. Кони тоже устали, и с нашей стороны было бы жестоко их подгонять. Еще четверть часа пришлось трястись по перепаханному орденскими лошадьми ристалищу, прежде чем доехали до барбакана3. Решетка оказалась опущена, за ней в глубине караульного помещения стояли трое братьев с алебардами. Не реагируя на наше неспешное появление, они увлеченно о чем-то разговаривали.
Чуть подождав для верности, старшая сестра прокричала:
- Решетку поднимите! - голос у нее был весьма зычный, такой, что взбулгачить всю округу - милое дело.
- Зачем? - раздалось в ответ.
- Пакет срочный! - продолжила надрывать горло Гертруда.
- Откуда?
- Я что, так и буду ор.. кричать? Сюда подойдите! - и тише добавила. - Уроды, всю глотку с ними сорвешь.
Один из братьев не торопясь, подошел к прутьям.
- Откуда? - с ленцой в голосе повторил он.
- Женский Боевой Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской, - заученно протараторила я. - Срочный пакет его высокопреподобию настоятелю Жофруа.
- Видели мы, как вы срочно от ворот ехали, - так же вяло ответил брат.
- Слушай. Ты, - чтобы не сорваться на грубость Герта четко по отдельности выговаривала слова. - Кони у нас не железные. Раз говорят срочный, значит срочный!
Брат-охранник в раздумье чуть помолчал, а после выдал:
- Может, завтра приедете?
От подобных слов, я чуть с коня не свалилась. Ничего себе предложение?! Таким образом нас еще никогда не встречали.
У Гертруды поначалу даже чуть челюсть отвисла, но, кое-как справившись с собой, она выдавила:
- Ты что, ополоумел? - и уже увереннее продолжила: - Решетку подними, придурок! Мы не для того сюда две с лишним недели задницы мозолили, чтоб с тобой в воротах препираться!
Так, похоже сестра начала закипать...
- Ладно, - ответил охранник и ушел куда-то вглубь помещения.
Минут десять мы стояли и просто ждали, когда поднимут решетку, перегораживающую въезд. Наконец чудо свершилось, и она плавно поползла вверх. Я пришпорила жеребца и, пригнув голову, следом за сестрой въехала вовнутрь. Там никого не оказалось, похоже, братья убрались от греха подальше в караулку. Прежде чем попасть к подъемному мосту, ведущему за внешние стены монастыря, мы пересекли круглый двор предмостной башни. Звук лязгающих по брусчатке подков гулким эхом отражался от стен. Крутанув головой по сторонам, я невольно отметила, что у августинцев тоже все серьезно построено, не хуже чем у варфоломейцев.
Когда мы замерли перед рвом - мост оказался поднят - позади нас из неприметной дверцы вышел старший брат, начальник караула ворот. Он окрикнул нас, заставляя развернуться к нему, и, неспешно дойдя до нас, бросил:
- Письмо давайте.
'Ага, сейчас!', - зло подумала я, даже не собираясь доставать конверт. И уже в слух ответила:
- Приказано лично в руки.
Брат задумчиво стал рассматривать нас, заставляя меня невольно подобраться, как перед схваткой, поскольку если я чего-то не понимаю, то начинаю напрягаться и готовиться к неприятностям.
'Да что ж у них такое происходит?!', - мелькали мысли у меня в голове. - 'Сколько не ездила по другим орденам, отродясь подобного не случалось! А здесь, ну прямо сонное царство. Так не должно быть! Неправильно! Это боевой орден или буренки на выпасе?!'
- Настоятель сегодня не сможет вас принять, - наконец небрежно с показным безразличием выдал начальник караула.
Теперь мы с Гертой уставились на него во все глаза. Вроде нормальный, на солнышке не перегрелся, не лето - конец сентября все-таки. И на шлеме вмятин тоже не видно, значит, не ударялся. Может это у нас с головой не все в порядке? С какого перепуга настоятель будет докладываться старшему брату у ворот, что он не может принимать?! Хотя...
Если присмотреться внимательнее, можно заметить - начальник караула слегка нервничает и, похоже, не знает чего б такого еще нам ответить, лишь бы спровадить отсюда. Ну что ж. ты сам напросился!..
- Внутрь пропустите. Сестры по Вере крова и отдохновения просят, - произнесла я положенную фразу, после которой нам уже не могли отказать.
Сержант вздохнул, зачем-то поправил перевязь с мечом, одернул сюркот из зеленого сукна, и совершенно другим тоном выдал, словно воротами лязгнул:
- Заезжайте, - затем махнул рукой кому-то из наблюдающих за нами через бойницу и мост опустился.
Проезжая по деревянному настилу, я подумала, что и в этом монастыре меня ждет весьма странный прием. И точно! Едва мы попали во внешний двор монастыря, как увидели, что братья по-обычному деловиты: один спешил по своим надобностям, другой отчитывал нерадивого послушника, третий - подметал брусчатку. В итоге: спящая охрана и деловитая суета внутри, утвердили меня в мысли, что творится что-то непонятное.
У конюшен расторопные конюхи приняли уставших коней, а брат из прислуги тотчас проводил нас в гостевые кельи. Покои что нам отвели, не отличалась от предоставленных мне в ордене Варфоломея, разве были победнее: крест на стене деревянный и умывальная лохань - треснувшее корыто. Правда нам обеспечили все удобства в виде мытья и стирки, даже сытно накормили, несмотря на постный день, однако с ответом на просьбу: срочно передать пакет, странно тянули. А потом и вовсе сообщили, что настоятель сильно занят, и сегодня принять уже не сможет.
Когда зазвонили колокола, созывая всех на общую вечернюю молитву, мы с сестрой направились было к выходу, однако два дюжих брата настойчиво порекомендовали нам пройти в часовню для приезжих, и помолиться там в гордом одиночестве. Возмущаться не стали, но подобное положение вещей стало сильно настораживать. Среди священнослужителей нельзя было не допускать гостивших церковников на общую молитву.
Утро началось еще веселее. Сначала нас не пустили на утреннюю молитву, потом мы позавтракали в своих кельях. К обеду нас посетил один из старших братьев и сообщил, что и сегодня настоятель не сможет принять. К тому же как-то пространно заметил, чтобы мы ограничили свои передвижения флигелем для гостей, внешним двором и конюшнями, однако если неожиданно захотим уехать, то препятствовать никто не будет. Теперь уже у Гертруды, несмотря на ее безразличие к загадочным и непонятным вещам, начали появляться нехорошие подозрения. А к вечеру, когда нас вновь не позвали ни в столовую, ни в собор, эти подозрения сменились уверенностью.
- Ничего не понимаю! - возмущалась Гертруда, сидя перед сном в моей келье. - Такое ощущение, что нас специально не хотят принять.
- Специально, - подтвердила я, и, опустившись на краешек топчана, принялась затачивать фальшион4. - Вся эта история кем-то сочинена, очень хорошо продумана и закручена. И надеюсь, мы в ней имеем только малюсенькое значение. Иначе плохи наши дела.
- Это поди, варфоломейцы нам свинью подложили, - пробурчала сестра. - Вот задом чую, что они.
- Скорей всего, - согласилась я. - Однако это лишь наши предположения и только.
Закончив править фальшион, я отложила его в сторону и принялась за меч - все едино делать нечего, кроме как разговаривать, да точить оружие. Герта потянулась и поинтересовалась:
- Интересно, а долго нас здесь на полном пансионе держать будут?
- Пока мы второй день сидим, но завтра я попытаюсь что-нибудь придумать, - пообещала я.
Но и завтра ничего не получилось, и послезавтра тоже, и на следующий день. Настоятель то болел, то оказывался с инспекцией в комендатерии, или попросту был занят. В итоге мы уже пять дней безвылазно торчали в монастыре. Юозапа, наверное, совсем извелась в неведении о нашей судьбе. Единственным плюсом в этой истории было то, что за это время мы отъелись, отоспались и умудрились отлежать все бока.
Наконец я не выдержала, и, уговорившись с Гертрудой, решила вечером по темноте устроить вылазку во внутренний двор монастыря. Оглушив охранника, что стоял на выходе из гостевого корпуса, мы, прижимаясь к стене, осторожно пересекли внешний двор и практически подобрались к главным воротам. Задачу нам облегчила растущая луна, да и ночи в октябре весьма темные. Конечно, мы не считали, что нам удастся попасть внутрь, но и сидеть в бездействии было глупо - время поджимало. Естественно у ворот, что вели за внутренние стены, нас обнаружили: хотя решетка была поднята, часовые все равно никуда не делись, и грозный окрик заставил остановиться. Однако именно на такой вариант я и рассчитывала.
Подлетев к охраннику практически на расстоянии удара алебардой, я затараторила.
- У меня срочное письмо! Очень срочное!
Брат тот час развернул оружие поперек входа, преградив мне дорогу.
- Не велено! - пробасил он.
- Это очень, очень важно! - зачастила я еще больше, пытаясь сбить его с толку. - Вопрос жизни и смерти! Безумно срочное письмо для преподобного! Он его очень ждет! Его обязательно надо передать! Это письмо очень важное и для его преосвященства епископа Бернара, и для его высокопреосвященства главного маршала Урбана. Если ты нас не пропустишь, все пропало, его высокопреосвященство главный маршал Урбан об этом узнает и разгневается! - я старалась сыпать именами высокопоставленного духовенства как можно больше, в надежде что брат запутается, и вынужден будет пропустить нас.
- Не могу я... - видя, что он колеблется, я поднажала.
- Его высокопреосвященство главный маршал Ордена Варфоломея Карающего Сикст уже давно в курсе происходящего. А дражайший настоятель просто не знает о нависшей опасности! Ты знаешь, чем грозит промедление?! Великие наказания настигнут тех, кто хоть на миг замедлил появление этого послания пред светлые очи его высокопреподобия! - я несла подобную чушь, только чудом не сбиваясь при титуловании высшего духовенства.
Брат дрогнул. Конечно же, его никто не посвятил, почему именно нас пропускать не положено. На это я и рассчитывала. У нас был один-единственный шанс впихнуть настоятелю злосчастное письмо, иначе можно будет просидеть с ним здесь до скончания века. В итоге с ложилось более чем благополучно: брат, охранявший ворота, которого я окончательно заморочила, сам решил провести нас к преподобному Жофруа.
Мы торопливо пересекли внутренний двор, вошли в неприметную дверцу и принялись плутать по извилистым коридорам главной монастырской обители. По дороге нас никто не окликнул, поскольку решили: раз нас ведет брат, то так и полагается. Под конец наш сопровождающий чуть ли не бегом бежал, видимо страшился, что его отсутствие на посту будет обнаружено.
- Сюда, - он указал на большую двустворчатую дверь, к которой нас привел. - Обратно как?
- Отведут, - уверенным шепотом заявила я, и тут же пообещала: - Я расскажу о тебе его высокопреподобию... А он точно там?
Брат закивал.
- Точно, точно. Они с секретарем в зале Капитула сегодня свитки пересматривают.
Удивительная вещь! Любой брат или сестра в монастыре четко знают, где находится настоятель. Такое чувство, что подобное дается нам свыше: всегда знать, где начальство, чтобы не попасться ему на глаза.
Наш провожатый убежал обратно.
- Ну, ты даешь! - восхищенно шепнула мне Герта. - Такой отборной бредятины я никогда не слышала!
- Ш-ш! - зашипела я на нее. - Тихо! Сейчас войдем, стой рядом, делай хмурое лицо и ничего не говори, - проинструктировала я и потянула дверь на себя. - Господь, помоги!
В главном зале ордена, в этот час пустынном и слабоосвещенном, у края огромного стола сидели двое: настоятель и его секретарь. Настоятель высокий, слегка расплывшийся мужчина лет сорока в длинной темно-зеленой рясе и белом скапулире5, развернул перед собой большой пергаментный свиток, быстро пробежал по нему взглядом и с недовольством отшвырнул. Его секретарь, столь же высокий, но поджарый, чем-то похожий на журавля, с хрустом начал сворачивать пергамент. Понятия не имею, что они искали, но когда отворенная мною дверь скрипнула, как по команде обернулись, прервав свое занятие.
- Кто позволил? - медведем взревел настоятель, увидев нас в проеме.
Стараясь не упустить инициативу, я почти что вбежала в зал и зачастила, едва не проглатывая окончания слов.
- Ваше высокопреподобие вам, наверное, не доложили, но у нас спешное письмо от матери настоятельницы Женского Боевого Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской, - я протягивала ему сохранивший последствия нашей путаной дороги, слегка помятый пакет.
Настоятель сначала замер, помолчал немного, а потом произнес совершенно неожиданную вещь:
- Кретьен выйди!
Секретарь бросил недоуменный взгляд на настоятеля, но не посмел возразить и торопливо покинул зал. Я еще раз набрала полную грудь воздуха и вновь начала:
- Это очень срочный...
- Я слышал! - оборвал меня преподобный Жофруа. - Кто вас сюда пустил?
- Ваше высокопреподобие, - не сдавалась я, окрики чужого начальства на меня давно перестали действовать. - Прошу, примите пакет, он действительно очень важный.
- Ах, он очень важный? - вдруг как-то обрадовано вскинулся настоятель. - Замечательно! У меня нет подобных полномочий, чтобы принять письмо. Посмотрите на нем четыре печати, это означает особую секретность. Посланий такой важности я даже касаться не могу! - теперь уже я растерялась, не ожидая подобного выверта. Несложно было догадаться, что письмо у нас упорно не хотят принять, и просто тянут время. Но чтобы с такими хитростями... - Нет, нет, я не смею!
- Но это вам! - я продолжала упорствовать, с глупым видом протягивая ему пакет.
- Ни в коем случае! Письмо должен получить его высокопреосвященство главный маршал Урбан, никак не меньше, и никто - ниже саном! - в свою очередь как-то странно уперся преподобный.
До этого момента я не могла себе представить большого и очень сильного мужчину, облеченного немалой властью, столь глупым образом отказывающегося принять пакет. И даже прячущего за спиной руки, чтобы, не дай Бог, его не коснуться!
- Вам придется немедленно отправиться к нему! Все, ступайте!
- Погодите, - аж опешила я. - Где же я его должна искать?
- Маршал сейчас с посольством в Бувине по приказу Святого Престола, - сразу же ответил преподобный Жофруа. - Вам необходимо поехать к нему.
- Позвольте высокопреподобный?! - я чуть не сорвалась на крик. - Это же за территорией Церковного Союза, я прав не имею! Я оставляю письмо у вас.
Мы как два идиота пытались спихнуть друг другу злополучный пакет. Я мелкими шагами наступала на настоятеля, а он пятился от меня. Гертруда как ей и было велено, просто стояла и хмуро молчала для придания солидности.
- Не смейте! - едва не взвизгнул преподобный, когда я приблизилась больше чем на пять шагов. Вот орет! Словно это не письмо, а ядовитая змея! - Тогда везите его преосвященству епископу Бернару. Эй, кто-нибудь, проводите сестер!
- Я сейчас его здесь оставлю! - от бессилия что-либо сделать, я принялась угрожать настоятелю. - И никуда не повезу! У меня приказ!
- Не оставите!
- Тогда на пол брошу и уйду!
- Вы не посмеете, - почти ласково произнес он, резко сменив тональность. - Если вы его бросите, я прикажу своим братьям не прикасаться к нему. И оно будет лежать здесь до тех пор, пока я не отпишу вашей настоятельнице, как вы справляетесь с поручениями, и она взашей не вытолкает вас обратно за ним! И тогда вы вдвоем вернетесь, поднимете его и повезете дальше, куда я вам сказал!
Тут он меня уел. Подобный фортель я выкинуть не могла, мать с меня три шкуры спустит, если узнает! Я обязана передать пакет из рук в руки в буквальном смысле этих слов, таковы правила. И если преподобный не собирается его принимать, и перенаправляет дальше, мне придется ехать с посланием к следующему адресату, названному настоятельницей.
Я стояла в растерянности - в подобное положение попадать еще не доводилось - и все пыталась подобрать аргумент повесомей, как Гертруда подала голос, обратившись настоятелю:
- Ваше высокопреподобие! Есть еще одно письмо для вас, личное. Оно о сестре Агнесс.
- Нет! Никаких писем! - с жаром воскликнул настоятель, разве что руками не взмахнул.
- Но ваше высокопреподобие! Сестра Агнесс, должна вот-вот прибыть к вам в монастырь, это сопроводительное письмо, - попыталась пояснить старшая сестра.
- Никаких сестер я не приму, и писем тоже! Все, я сказал! Эй, кто там?! Проводите вестовых!
На наше несчастье появились четыре брата, сопротивляться смысла не имело. Да и это было бы верхом кретинизма - пытаться поднять оружие против братьев по вере, тем более у них в ордене! Пришлось выйти с сопровождающими. Нас отконвоировали обратно до келий, охрану непосредственно у дверей ставить не стали, лишь заперли гостевое крыло.
- И что теперь будем делать? - спросила у меня Гертруда, едва мы оказались одни.
- Честно? Понятие не имею, - я устало опустилась на аккуратно заправленный топчан. Сумбурная аудиенция меня сильно вымотала. - Наверное, обратно поедем, и уже втроем будем решать.
- А как же Агнесс? Ей же здесь остаться надо!
- Почем я знаю! - не выдержала я, невольно начиная повышать голос. С подобным раскладом до конца поездки никаких нервов не хватит.
- Может ее обратно к Серафиме отправить? - видя, что меня сейчас лучше не злить, примирительно предложила сестра.
- Каким образом? Она у меня в подорожную вписана. Мы или едем все вместе или вообще не едем!
- Успокойся, - сказала мне Герта. - А то еще немного ты и на меня кидаться начнешь. Сейчас отдохнем, а завтра заедем за Юзой и что-нибудь придумаем. Утром голова свежее будет.
- Завтра шестой день, - прикинула я, соображая как нам лучше поступить. - Чтобы нам не терять еще два дня, нужно до послеобеденной молитвы добраться до города... Как бы завтра нам еды в дорогу пораньше получить?
- Сделаю, - пообещала Гертруда. - Добуду, и тебя разбужу. А сейчас ложись.
Боевая сестра для меня как настоящая старшая сестра, которая была у меня когда-то. Всегда позаботится если плохо, и поможет в трудную минуту. Так, все. Спать, спать! Все - завтра! Будет день и будет пища, как говаривала моя нянька.
Восход солнца мы встретили в седлах. Из ордена уехали беспрепятственно. Стоило только Герте заикнуться о провизии, как ее тут же принесли. Любая просьба выполнялась моментально. Августинцы так спешили от нас избавиться, что даже лошадей оседлали. Братья чуть ли не наперегонки торопились исполнить наши требования, лишь бы поскорее убрались. А когда выехали за ворота, разве что ручкой вслед не помахали.
Под шумок старшая сестра вытрясла у них теплые плащи; ведь скоро первые заморозки. После такой неслыханной для их положения щедрости, стало окончательно ясно, что нас просто мечтают выпроводить отсюда.
- Жаль денег не дали... - сокрушенно вздохнула Герта, когда монастырские стены скрылись вдали.
- Ты б еще луну с неба затребовала. То, что дали - уже само по себе чудо!
- Знаю, но мало ли...
Мы ускоренной рысью добрались до города. Юозапа нашла нас, едва только колокол на соборной башне возвестил о конце молебна.
- Хвала Господу! - воскликнула она и обняла по очереди. - Я уж и не знала что думать!
- Сейчас расскажем, вообще мозги вывихнешь, - фыркнула Гертруда.
- Все потом, - прервала я их. - Пошли туда, где вы остановились, и уже на месте поговорим.
Юза повела нас в противоположную от порта часть внешнего города, где улицы были чище и спокойнее, нежели в портовом районе. Дом, в котором она сняла комнату, располагался в укромном переулке, там же находились и небольшие хозяйственные постройки. Лошадей мы оставили в конюшне, а сами поднялись по шаткой наружной лестнице на второй этаж. Комнатка была крошечной, с единственным окошком. В одном углу располагался маленький очаг, в противоположном - кровать, аккуратно застеленная стеганым одеялом, а подле нее на тщательно выскобленном деревянном полу лежал свернутый матрас. У окошка на табурете сидела Агнесс и читала какую-то потрепанную книжицу.
- Ой, как здорово, что вы приехали! - девочка вскочила с табурета, прижав чтиво к груди, когда мы вошли.
Она была одета в рясу и белоснежный горжет без покрова. И если бы не монашеская одежда, ее можно было принять за обыкновенную хорошенькую девушку на выданье.
- Сестра Юозапа меня никуда не выпускала, - тут же поделилась она своим горем.
- Этого еще не хватало, - отрезала та. - Проголодались?
- Нет, мы в дороге перекусили, - качнула головой Герта.
Окинув нас внимательным взглядом, Юозапа спросила:
- Что-то случилось?
- Да уж случилось! - стянув сюркот, буркнула Герта и принялась расстегивать поддоспешник. Обратно мы ехали налегке, не вздевая броню.
Я рассказала о наших приключениях в Ордене Святого Августина.
- Значит, письмо осталось у нас и Агнесс тоже, - подвела итог услышанному Юозапа.
- Истинно, - подтвердила старшая сестра.
- И что теперь? - удивленно спросила девочка, переводя взгляд с меня на Гертруду.
- Думать будем, - ответила ей Герта, ставя свои сапоги поближе к очагу. - Лучше посмотрите, что я из них вытрясла! - ни мгновения не утерпела, решила похвастаться обновами. Простодушная наша!
Она развязала скатку и перед нами предстали совершенно новые двусторонние шерстяные плащи-шапероны6 немаркого коричневого цвета.
- Частично проблема с одеждой решена. Уже легче, - сказала я, пощупав плащ, чтоб определить насколько он теплый, а затем перевела разговор в нужное русло. - Теперь давайте все обсудим. Сестры у нас два варианта: либо мы доставляем пакет в ауберг, либо отвозим Агнесс обратно в монастырь, и уже после везем пакет.
- А ты как считаешь? - спросила меня Гертруда.
- Как? - в раздумье произнесла я. - Тащиться с письмом, как дурень с писаной торбой, в наш монастырь, и только потом - дальше, мне не хочется. Известия в нем устаревают со страшной силой, и, боюсь что, еще через месяц будут нужны всем как прошлогодний снег. Мать за это нас по головке не погладит. Но и возить за собой ее племянницу тоже чревато последствиями. Поэтому нам надо решить: что более важно и менее опасно. Пока согласны? - сестры дружно кивнули. - Вдобавок нам проездную бирку на три сестры в монастыре не пробили, и мы по-прежнему связаны ею меж собой при пересечении границ как путами: куда один, туда и остальные. Так? Так. Предлагаю для начала прочесть письмо, что настоятельница адресовала преподобному Жофруа лично, то которое должна была передать Агнесс, а потом уже определяться.
Герта кивнула сразу, Юозапа же чуть помедлила. Сначала ее подбородок пошел в сторону, но все же и она согласилась с моим мнением.
- Хорошо, читаем, - подвела я итог.
Я достала из-за пазухи сверток из промасленной кожи, в нем лежали два письма, одно непонятно кем проклятое, с которого началась вся эта история, другое Агнесс. Сломала простую сургучную печать, развернула и приступила к чтению.
- Куда? - мне не удалось сдержать удивления по мере прочтения текста.
- Что там? - обеспокоено спросила Юозапа.
- Сейчас, - я дочитала его до конца и передала, как полагается по старшинству Гертруде. - Держи.
Юозапа подсела к ней на краешек кровати, и они вдвоем склонились над бумагой.
- Ну что там? - принялась теребить меня Агнесс.
- А ты не знаешь?
- Нет. Мне тетушка его так, уже запечатанным отдала. Что там написано?
- Ничего себе, ближний свет! Это ж почти север! Край Союза! - выдала Юза, закончив чтение.
- Да что там?! - девочка уже вся извелась. - Это же меня касается, а вы не говорите!
- Успокойся! - осадила ее старшая сестра. - Тебя от августинцев велено переправить к сподвижникам.
- Зачем? - ее удивление было не меньше нашего, а даже, пожалуй, и больше. - К каким движникам? Я не хочу ничего двигать.
- Дурья башка! - расхохоталась Герта. - Не к движникам, а в Орден Святого Кристобаля Сподвижника.
- Зачем? - от волнения девочка начала икать. Сестра подала ей кувшин с водой. Когда ее отпустило, еще раз переспросила. - Так зачем?
- А там не написано, - сообщила ей Юза, отбирая кувшин, чтобы она от волнения ненароком не пролила.
Агнесс выхватила письмо из рук Гертруды и быстро пробежала глазами по строчкам.
- Ничего не понимаю... - призналась она и в бессилии опустилась обратно на табурет.
- Да здесь все ясно, как Божий день, - выдохнула я, поскольку мне стало все понятно. - Настоятельница не хочет, чтобы кто-нибудь знал, куда направили ее племянницу. Чем запутаннее нить, тем сложнее размотать клубок. Это очевидно как два плюс два. Мы, не зная, кто такая Агнесс на самом деле, довозим ее до монастыря. Все первая ниточка обрывается. Абсолютно другие люди отправляют ее дальше - еще один обрыв. Агнесс, последний раз спрашиваю, у тебя больше нет писем, адресованных еще кому-нибудь? Нет? - она отрицательно покачала головой. - Что еще дала тебе настоятельница в дорогу?
- Двести двойных монет золотом, - тихо ответила она.
- Сколько?! - воскликнула Гертруда оторопев. - Да это же целое состояние!!!
У нас после двухнедельной дороги осталось еще по три золотых на нос. И это притом, что наши кони не простые верховые, а кавалерийские7, и питаться должны, чтобы не потерять своих качеств высококлассным фуражом. А стоит он, ох как не дешево. На пять золотых семья ремесленника может безбедно жить до полугода, а если поэкономят, то и целый год.
- Девочку просто-напросто решили качественно спрятать, так, чтобы концов не нашли, - продолжала объяснять я. - А теперь мы возвращаемся к вопросу: кто твои родители.
- Если меня хотели спрятать, может тогда не стоит их называть? - неуверенно предложила Агнесс.
- Вот сейчас как раз и следует. Агнесс, кто твои родители?
- Герцог Амт, - наконец-то сдалась она.
- А ты?
- А я его единственная дочь.
- Вот все и встало на свои места, - подытожила я. Теперь мне до конца стало ясно к чему эти тайны.
- У тебя, может быть, и встало! Но ты уж просвети нас убогих, - язвительно потребовала Юза. - Мы же не бла-агародные, этикетам не обученные, в политиках не понимаем!
- Юза, перестань кривляться, - одернула ее я. - Только глухой не слышал об Амтах и политической ситуации в Винете.
- А ты сделай милость, потрудись, расскажи нам, - продолжала та. Юозапа, мягко говоря, недолюбливала аристократию из-за возможности более легкой жизни в Единой Церкви.
Сложилось так, что если ты знатен, то можешь достичь большего, даже если глупее всех окружающих на порядок. И не будь она дочерью поморского рыбака из глухого селенья, то давно стала бы старшей боевой и, может быть, имела бы свою боевую четверку, а не просиживала до сих пор в простых сестрах. Большинство ее родовитых сверстниц уже получили повышение, а ей - тридцатидвухлетней, будучи обыкновенной сестрой, до сих пор приходится подчиняться более младшей, но рожденной у титулованных богачей. Воистину, у всех нас есть свои маленькие слабости и амбиции.
- Хорошо, - согласилась я с обреченностью. Если Юозапе сейчас не рассказать, она меня вновь издевками про голубую кровь достанет. Не знаю, правда, как эти известия воспримет Агнесс, но... - Герта встань-ка возле двери, - мой тон не терпел возражений, и старшая сестра послушалась. Пришлось рассказывать.
Винет - государство очень богатое: плодородные земли, свинцовые и медные рудники, выход к морю - все способствовало процветанию. Монарх, что правил им, отличался особо резкими взглядами на взаимоотношения церковной и государственной власти. Он считал, что Церковь чересчур сильно влияет на положение дел в стране, берет слишком большие налоги, сокращая поступления в казну; спорил со Святым Престолом, прижимал госпиталя. В своих действиях он находил поддержку у приближенных, знатных и верных ему людей Винета. Среди них был герцог Амт, отец Агнесс. Поскольку государи не вечны, то сын должен был являться продолжателем дел отца. Однако вышло по-другому - церковники нашли лазейку к принцу, и хоть он не был истовым ревнителем веры, но по существу стал марионеткой в руках Единой Церкви. Государь, по горло занятый заботами о благе страны попросту проморгал своего сына и наследника престола.
- Король Гюстав II умер месяц назад. Нам живущим в Интерии подобное событие побоку, тем более что похороны прошли скромно, без массовых 'гуляний'. Но уже в то время, пока правитель был в предсмертной горячке, начались гонения на его приближенных. А когда он отбыл в мир иной, принц, а ныне - король Гюстав III взялся за чистку своего окружения основательно. Мать Агнесс - герцогиня Амт - умнейшая женщина, похоже, уже тогда понимала, что скоро запахнет паленым и полетят головы неугодных новой власти, поэтому отправила дочь к сестре в орден, в надежде спрятать ее. А как только известия о смерти короля и начале арестов среди царедворцев достигли настоятельницы, та отправила племянницу в дальнюю дорогу. Теперь, всем все ясно?
Юозапа пристыжено молчала. Агнесс сначала сидела точно громом пораженная, затем начала тихонько плакать, потом разразилась бурными рыданиями. Вдруг она вскочила, заметалась, начала хвататься за вещи, но тут же их бросала. В конце концов, кинулась к двери, где была перехвачена Гертрудой. Бедняжка отбивалась, брыкалась, но так и не смогла вырваться из медвежьих объятий старшей сестры. Под конец обессилив от борьбы девочка горько заплакала, прижавшись к ней в поисках утешения.
- Вот этого я и опасалась, - спокойно прокомментировала я ее действия. Я не черствая эгоистка, но вряд ли стала бы так сильно убиваться из-за своей бывшей семьи.
Агнесс еще долго плакала, пока не выбилась из сил и не заснула. Слезы и сон, порою, лучшее лекарство: и теперь она тихо посапывала, отвернувшись к стенке.
Уже поздно вечером мы втроем решили, что наш дальнейший путь лежит в ауберг
Ордена Святого Августина - это единственно возможная дорога. Обратно везти Агнесс мы не рискнули, ведь не из любви к путешествиям настоятельница отослала ее прочь. Скорее всего, была очень веская причина в лице братьев Слушающих, чтобы отправить девочку в такие дали. И хотя особо светить ее лицом перед Святым Престолом не следовало бы, но письмо нам просто необходимо доставить, раз столько вокруг него суеты. А путешествие на север пока может подождать. К тому же, как известно: самое темное место - под свечкой, и думаю, что мало кому придет в голову искать девочку в Святом Городе.
Еще одним доводом к выбору дороги стало загадочное нападение. После того как мы узнали, что девочка единственная дочерь опального герцога Амта, а значит его единственная наследница, наши прежние рассуждения - что все только из-за письма - были подставлены под сомнение. Возможно, всему виной была именно Агнесс, и если нападавшими были церковники, то ею заинтересовалась инквизиция, а если нет, то кто-то другой. Ждали нас возле монастыря, следовательно, могли и далее быть в курсе, куда мы направляемся. А теперь, коль волей-неволей мы поедем в Святой город самой короткой дорогой, думаю, возможно удастся сбить возможных нападавших со следа.
В дорогу необходимо было хорошенько подготовиться: не дело в такие путешествия пускаться с наскока. Предстояло пересечь три границы - расстояния не маленькие, чуть ли не месяц потеряем. Чтобы быстрее добраться до города Святого Престола мы постараемся срезать большинство петель выделываемых наезженными трактами. Добираться придется местами глухими, малонаселенными. Нашей основной проблемой, как это ни странно звучит, будут лошади, а точнее их кормежка. Наши жеребцы, слава Богу, не боевые, но на травке, как мелкие степные лошадки далеко не уйдут. А теперь прикинем: сколько для четырех неслабых скакунов нужно фуража?! Придется брать еще минимум две вьючных лошади, да и то запасы пополнять не реже чем раз в шесть дней, плюс наше питание и снаряжение. Это не пару недель по обжитым местам неспешно смотаться - все серьезно.
Юозапа прочла нам лекцию о расточительности, припомнив отпущенных скакунов убитых братьев. Бесполезно ее увещевать, что те были - верховые, а вьючная лошадь она тоже свою особенность имеет. И ведь сама все прекрасно знает: кто и куда должен быть применен, но чуть плешь нам этим не проела. Но, не смотря ни на что, мы все равно ее любим и ценим.
На деньги растрясли Агнесс, с обещанием вернуть если не на обратной дороге, то в следующем году через тетку передать. Кстати, девочка все порывалась отправиться в семейные владения; как известно Амтам принадлежит часть провинции Фурток, там же их родовой замок. Реши мы тогда заехать, крюк перед Багрянцами получился бы небольшой, всего дней на пять. А теперь - дураков нет. Мало того, что не по пути, так и отец ее, поди, давно на том свете. Как ей в лоб заявила Юза: 'В подвалах Слушающих долго не живут. Помер, и весь сказ! А за его душу мы помолимся'. Иногда она бывает такой жестокосердной стервой! Узнала, что Агнесс высокородная, перестала с ней церемониться и начала все как есть в лоб говорить. Про матушку заявила, что наверно ее в какой-нибудь дальний монастырь сослали - через год другой отыщется; а если вместе с супругом упокоилась, то и по ее душе молитвы отчитаем. Мы мол, и так из-за девчонки все головой рискуем, нечего к себе лишнее внимание привлекать. После такой отповеди девочка еще полдня рыдала.
В итоге сборы заняли пару дней, и на рассвете в воскресный день второго осеннего месяца мы покинули Горличи.
---------------
1 Палий - это элемент литургического одеяния, узкий шарф из овечьей шерсти с вышитыми на ней черными крестами. (авт) Носить палий имеют право только Папа, а также те, кто отмечены особым правом. Палий символизирует особенную близость к Святому престолу, получить его го можно только из рук самого Папы.
2 Паласт - неукрепленный дворец.
3 Барбакан - (персид. bala-khanch - окно, балкон для стрельбы над входом) - фортификационная постройка - отдельные башни, оборонявше подступы к постам или к наружным входам крепостных оград, от крепостных ворот к башне шел каменный коридор с бойницами в стенах.
4 Фальшион - короткий широкий, однолезвийный, слегка искривленный и расширяющийся к концу меч. Длина клинка 650 - 800 мм, вес 2,3-3 кг. Имеет крестообразную гарду. Из-за малой длины удобен в пешей массовой схватке.
5 Скапулир - "наплечник", туника, с капюшоном сшитая из двух прямоугольных кусков ткани с оставленным в одном шве отверстием для лица.
6 Плащ-шаперон - обыкновенный плащ, с капюшоном шапероном. Шаперон - капюшон, закрывающий плечи, с длинным "хвостом" от затылка.
7 Хорошая кавалерийская лошадь может пройти в день 80-100 км, находясь под седлом часов по пять-шесть без вреда для спины.
------------------------------------------------------------
Глава 6.
Около четырех сотен лет назад, в год 7324 от сотворения мира и 120-й от создания Церковного Союза Папа Декстер II повелел заложить город. Как записано в Скрижалях, которые хранятся в Главном Соборе: 'Дабы могли собираться пастыри Веры и говорить о чаяниях душ людских'.
Тысячи мастеров более шестидесяти лет трудились над его возведением. Небывалый по величине, с широкими улицами, мощенными красным гранитом, где с легкостью могли разъехаться, не зацепив друг друга повозки, с домами не ниже двух этажей и фигурно постриженными деревьями возле них, он потрясал воображение людей. А протяженная белоснежная набережная, триумфальные арки на въездах, стелы и храмы, часовни и молельни, миниатюрные алтари, и по сей день продолжают строиться наряду с обычными домами.
На площади Всех Соборов расположились храмы десяти боевых орденов и одиннадцати духовных1, и при этом каждый из них был непохож на другой. Все стремились перещеголять соседей пышностью отделки фасада и сложностью резьбы. Их шпили взмывали вверх на добрые три сотни футов, где каждый фрагмент, несмотря на высоту, столь же тщательно прорабатывался и украшался. Многоцветные витражные порталы, стрельчатые арки, бестиарий на карнизах...
Святой Город, как называли его все служители Церкви, действительно поражал своим великолепием и царственностью, а также грандиозными размерами. Он раскинулся на берегу Аплийского залива, в одном из живописнейших мест, где берег полого опускался к морю. Защищенный с запада от холодных осенних ветров невысокими в зеленоватой дымке лесов горами, он дольше иных городов нежился в тепле уходящего лета.
Люди, привыкшие жить в тесноте обычных городов, где во главу угла поставлена безопасность, а не красота, однажды побывав здесь, навсегда оставались покоренными его величественностью.
Большинство спешивших по своим делам горожан, были облачены в рясы и сутаны священнослужителей, потому как Святой Город - центр религиозной жизни Союза. Здесь на одного обычного жителя приходилось по три, а то и четыре духовных лица. Каждое утро начиналось с плывущего над домами многоголосого колокольного звона созывающего на молитву, и горожане, от мала до велика, шли либо в храмы, либо в ближайшие часовни, чтоб прочесть ее, начав день праведно.
Повозок на дорогах практически не было, потому что транспортом разрешалось пользоваться только верховному духовенству. Крестьяне и торговцы, доставлявшие продовольствие на телегах и тачках проезжали по малым узким проулкам, прячущимся за домами параллельно основным улицам. Там у черных входов или хозяйственных дверей продуктовых лавок они разгружались, а затем незаметно спешили обратно. Рынка, который обычно найдешь в любом городе, тут не было. Лавочники, закупающие товар оптом, раз в неделю собирались на торговой площади ближе к окраине города, и без ругани и громких споров договаривались с поставщиками. Выражения их, пусть и тихие, отличались цветистой заковыристостью.
- О, если ты, неблагочестивый Карипок, еще раз привезешь мне увядшую зелень, то ниспошлет тебе Пресвятой Риарио дожди на три недели и гусениц на огороды! - с достоинством тихо выговаривал один.
- Да простит меня Святая Витеге! Если бы твой плешивый помощник меньше копался, протирая свои неосвященные утренней молитвой глаза, и вовремя поставил ее в воду, то моя чудеснейшая петрушка не поникла бы как кающийся Ивон! - столь же неспешно раздавалось ему в ответ.
Знание всех святых и грешников было обязательным залогом успешного ведения дел в городе.
Марк, впервые приехавший в город Святого Престола, вертел головой по сторонам и старался узреть как можно больше. Домов и зданий такой красоты он прежде не видел, от величия многочисленных соборов захватывало дух. Даже брат Боклерк, постоянно сопровождающий епископа в поездках, каждый раз возвращаясь сюда, не оставался равнодушным.
Погода была теплая и мальчик, сидя радом с возницей смотрел как они неспешно, все ближе и ближе подъезжают к высокой арке, на барельефе которой многочисленные всадники на длинногривых лошадях салютуют своему полководцу. Каменные фигуры словно бы застыли на мгновение, и чудилось, что с их губ вот-вот сорвется победный клич.
- Пос-тав-ле-но сие в честь Глав-но-го Бей-ли-фа Эппо, при-сое-ди-нив-шего в год 288 Пре-а-тию... - вслух прочел он надпись, выполненную футовыми буквами под копытами лошади, на которой восседал запечатленный в камне главнокомандующий. - Ух ты! Здорово!
Повозка втянулась в проезд, и Марк закинул голову, рассматривая густо орнаментированный сводчатый потолок.
- Красотища! - ща-ща-ща... покатилось отраженное от стен эхо, перекрывая уличный шум.
Секретарь высунул свою кислую физиономию в окошко и недовольно глянул на виновника безобразия. Парнишка стушевался и слегка присмирел. Но вы попробуйте утихомирить двенадцатилетнего ребенка, увидевшего единым махом столько нового и необычного. Это невозможно!
Карруса проехала триумфальную арку, и Марк с прежним интересом и энергией принялся рассматривать все вокруг, то привставал на сидении, то восклицал удивленно, благо теперь его возгласов не было слышно из-за гула спешивших по своим делам людей.
Двадцать дней проведенных в дороге непоседливому мальчишке дались тяжело, пока шли дожди, приходилось сидеть внутри тряской повозки, которая подпрыгивала на каждой кочке или выбоине. Епископ, привычный к подобному способу передвижения, дремал или читал книгу, не обращая внимания на неудобства. Брат Боклерк с постным лицом сидел напротив его преосвященства и глядел на медленно проплывающие за окном пейзажи. Изредка Констанс задавал ему вопросы, а тот отвечал на них ровным, не выражающим ни толики эмоций голосом. Робкие расспросы мальчика или редкие попытки затеять разговор, заканчивались ничем. Ни епископ, ни его секретарь не удостаивали мальчика своим вниманием. И если выдавался погожий день, ему приносило гораздо большее удовольствие сидеть рядом с возницей, задавать кучу 'отчего' и 'почему', весело болтая на разные темы, чем безучастно созерцать потолок каррусы.
Его преосвященство епископ Констанс возвращался после полутора месяцев отсутствия в Святом Городе. Въехав в северные ворота, повозка пересекла центр города - площадь Всех Соборов и повернула на запад к замку Ордена Святого Варфоломея Карающего. Ворота аубергов всех орденов были обращены внутрь города, в сторону Главного Собора. Святому Городу не нужны были крепостные стены, его защитой служили орденские цитадели, замкнутые вокруг него в кольцо, оставляя лишь небольшой промежуток для набережной и четырех врат сориентированных по сторонам света. Двадцать три ауберга - двадцать три неприступных крепости на пути сумасшедшего; если ли таковой отыщется и рискнет захватить город и Паласт Святого Престола, расположенный внутри города.
Проезжая по улицам епископ Констанс решал, какие действия перво-наперво необходимо предпринять, дабы с максимальной выгодой для себя использовать сведения, сообщенные в письме, неважно правдивые они или ложные. Если допустить: что данные о надвигающейся войне верны, то исполнение интриги, которую он планировал и выстраивал в течение нескольких лет, придется отложить.
Демонстрируя герб ордена, изображенный на бортовых щитах, тем самым заявляя всем любопытным, кто именно прибыл в Святой Город, карруса неспешно подкатила к воротам ауберга Ордена Святого Варфоломея. Перед ними в карауле, в парадных доспехах с алебардами в руках, застыла тройка боевых братьев. Их обязанностью была не столько охрана, сколько демонстрация богатства и силы ордена. Солнечные лучи, слепя глаза, играли на начищенных до зеркального блеска нагрудниках кирас, избегая красного простеганного жупона2, перескакивали на наголенники, отражались от сабатонов3 и вновь взмывали вверх к шапелям4. Служить в рядах стражи ауберга считалось почетным, и при желании можно было сделать неплохую карьеру. Правда, после такой 'синекуры'5 многие седели раньше положенного срока, становясь невольными свидетелями интриг высшего духовенства, да на старости лет просили о переводе куда подальше, а не в приют для отставников при ауберге.
Повозка, миновав внешний двор, въехала во внутренний, и едва успела остановиться, как к ней подбежали двое братьев-прислужников и опустили борт. Епископ, кряхтя и опираясь на протянутые руки братьев, спустился на мощеный плитами двор. Утвердившись на ногах, он с трудом выпрямил согнутую спину и расправил плечи. Растрясло в дороге - все-таки не молодой юноша.
Брат Болерк выбрался следом, держа в руках книги и походный сундучок, а помощники, что помогали епископу выбраться из каррусы, принялись за разгрузку вещей.
Его преосвященство Констанс хозяйским взором окинул двор - как ни крути, второй человек в ордене после командора - и неторопливо направился в свои апартаменты, расположенные в правом крыле. Марк не зная, что делать, потянулся, было за ним следом. Но секретарь, подозвав одного из братьев вышедших поглазеть на прибытие, поручил ему заботу о мальчике, а потом устремился за Констансом.
Двор крепости был чрезвычайно просторен. Посреди него, притягивая к себе взгляды, возвышался белоснежный каменный исполин - главная башня замка, которая должна была служить последним оплотом для обороняющихся на случай захвата. Однако при отсутствии военной опасности на протяжении нескольких веков, была перестроена и дополнена всеми удобствами для проживания командора. Справа и слева от башни, во флигелях располагались апартаменты епархиальных епископов и их свиты. Несмотря на кажущуюся простоту отделки фасадов, все говорило о достатке, непрозрачно намекая на финансовые возможности обитателей ауберга. Вход в апартаменты его преосвященства епископа Констанса ничем не отличался от прочих: лестница из белого мрамора, перила и надвратная арка, покрытые резьбой из перевитых виноградных листьев и лоз, дверь из мореного дуба с бронзовой головой льва посередине, держащая в пасти кольцо с молоточком.
Брат Боклерк, опередив епископа, спешно поднялся по лестнице и коротко постучал. Дверь почти сразу пошла наружу, ее с натугой открывал прислужник. Он был облачен в серую рясу, подпоясанную широким ремнем, поверх был одет скапулир того же цвета, только капюшон оказался откинутым на плечи, что по уставу разрешалось лишь старшим братьям.
- Слава Господу! - произнес он, явно обрадованный приездом главы епархии.
- Вовеки веков! - сухо ответил секретарь.
- Аминь, - Констанс поднялся и подставил руку для поцелуя. Брат коснулся губами аметистового перстня и отступил в сторону, продолжая удерживать массивную дверь.
- С приездом, ваше преосвященство, - поприветствовал прислужник, не спеша более выражать свою радость, поскольку прекрасно знал - епископ не любит словоохотливых.
- Спасибо, Эжен, - поблагодарил тот брата отворившего дверь и, войдя в холл, отдал распоряжения: - Как можно скорее подготовь купальню, и воду сделай погорячее, я весьма устал в дороге. А после - подай легкий ужин в мой кабинет. Предай брату Джарвису, чтоб тот поспешил доложить Боклерку о происшедшем за мое отсутствие. Командор сейчас в ауберге?
Вот так - сей же миг разговор пошел о делах. Брат-прислужник привычный к особенности епископа озадачивать массой дел сразу, ответил на все разом.
- Купальня будет готова через полчаса. Рулады из кроликов в имбирно-клюквеном соусе с зеленым горошком, печеные перепелиные яйца, сдобные хлебцы с паштетом из гусиной печени, галеты с устрицами и буженину с медово-коричной корочкой подадут, как только вы пожелаете. Командор в Паласте Святого Престола и неизвестно когда прибудет.
Изнутри апартаменты выглядели не столь сдержано, как снаружи: затянутые цветными шпалерами стены, мебель из торинского розового дерева, мозаичный пол. На второй этаж, непосредственно в епископские покои вела лестница, покрытая яшмовыми плитками. Брат-прислужник еще раз поклонился и пошел на кухню. Констанс начал подниматься к себе, секретарь двинулся следом, зная, что теперь последуют приказания для него; и верно - они посыпались как из рога изобилия.
- Боклерк, к утру собери сведения о матери настоятельнице женского боевого ордена, возникшей так некстати с этим посланием. Выясни, по-прежнему ли наше высокопреосвященство Сикст и Папа на ножах, это обязательно сделать до того, как мне придется явиться к нему на аудиенцию. Узнай как дела у нашего 'непримиримого епископата', не слишком ли сильно они продвинулись в своих намерениях, и что предпринял по этому поводу командор. А то опять мне придется в этом... - он слегка шевельнул кистью, будто бы стараясь подобрать слово помягче. - В этом серпентарии наводить порядок. Как там наш второй достойный доверия6? Я ему не слишком доверяю, - епископ слегка приподнял уголки губ, улыбнувшись своему каламбуру. - Жду тебя после завтрака. Когда командор прибудет, сообщи ему, что я прошу принять меня завтра, после вечерней молитвы. Так что еще?
Пока его преосвященство отдавал распоряжения, они поднялись по лестнице, прошли по коридору. Секретарь отворил дверь, и они вошли в личный кабинет епископа, смежный со спальней и купальной комнатой.
Интерьер помещения, выдержанный в светлых тонах, столь модных в этом десятилетии, радовал глаз своей изысканностью. Небесного цвета портьеры на окнах гармонировали с серо-голубой обивкой кресел и стульев. Тончайшая резьба на мебели из розового дерева повторяла сложный узор ковра на полу.
Боклерк положил сундучок в кресло, стоявшее подле двери.
- И так же узнай, как обстоят дела у нашего 'голосистого' кардинала, - тут епископ фыркнул, развеселившись от еще одного каламбура7, - Уж слишком сильно он начал себя выпячивать, слишком часто стал вступать в спор с командорами и кардиналами из конвента. Он весь стал одним 'слишком'. Так что надо бы за ним поприглядывать, а то мало ли... Собери мне на него все данные, какие сможешь. Вот теперь все, можешь идти.
Секретарь коротко поклонился и вышел, закрыв за собой дверь. Епископ Констанс выглянул в узкое окно - каррусу уже убрали. Внизу хлопнула дверь, значит, скоро принесут его вещи. Что ж, здравствуй водоворот церковной жизни, полной скрытых страстей!
Кто бы тогда в его молодости мог подумать, что он четвертый сын, пусть и очень знатного рода д'Гем, несмотря на субтильное телосложение и малый рост станет епископом, а затем и первым достойным доверия в одном из самых больших и могущественных боевых орденов. Правда, его уже не устраивало, что он на протяжении двенадцати лет оставался епископом. И пора бы исправить подобное упущение.
Главой боевого Ордена Святого Варфоломея Карающего являлся командор Сикст, в непосредственном подчинении которого находилось двадцать епископов, распоряжающихся делами епархии. Среди них выделялись трое достойных доверия, имеющих право вместе с главой ордена заседать в совете при папском престоле - конвенте.
Впрочем, иерархия священнослужителей любого другого ордена, боевого или духовного, не разнилась между собой. Отличие было лишь в том, что во главе духовников стоял кардинал, а не командор. И во всех орденах также было по двадцать епархиальных епископов, чтобы ни один из них не имел перевеса в численности сановников высшего духовенства. Кроме того, совет любого ордена включал трех достойных доверия и около полусотни епископов-суффраганов - не входящих в совет, а подчиняющихся лично епископу своей провинции, и не имеющих апартаментов в ауберге. А уж им в свою очередь были подконтрольны настоятели монастырей, а духовным еще и священнослужители приходов.
Констанс сидел в кресле на протяжении часа, ожидая, когда маршал Сикст соизволит его принять. Епископ, имеющий немалый сан вынужден томиться в библиотеке, словно аббат из захудалого прихода. Возможно, ему следовало бы возмутиться или дать выход своему раздражению, позволить чувству собственного достоинства взять верх. Но как человек опытный в делах церковных, епископ счел, что поступать подобным образом было бы опрометчиво, и даже глупо. Констанс прекрасно понимал, почему командор держит его здесь - это был прямой и непрозрачный намек на его неподчинение, ведь он не явился 'засвидетельствовать свое почтение' вчера вечером, или на худой конец сегодня утром. И заодно решили напомнить о его положении в иерархической лестнице - ведь он первый ПОСЛЕ, а не просто первый. Впрочем, ничего страшного в этом нет. Неприятно - да. Своеобразный щелчок по носу, досадная мелочь, но не более.
В последние пару лет отношения между ним и командором накалились до предела, разговоры приобрели двойной смысл, скрывая в каждой фразе завуалированный выпад. Со временем их пикировки не ослабели, а лишь приобрели еще большую ярость и глубину. И приди ныне епископ на аудиенцию неподготовленным, без нужных сведений о произошедшем в ауберге, он совершил бы большую глупость. А Констанс был отнюдь не глуп.
Но вот двери открылись, и командор вошел в комнату. Его высокопреосвященство главный маршал ордена Командор Сикст, как и большинство варфоломейцев был высок и крепко сложен. Ширококостная фигура, мощные руки делали его похожим на кузнеца. Короткая шея и мутноватый взгляд светлых глаз исподлобья, придавали вид угрюмого и недалекого человека. Если подобные выводы принять за истину, можно было сделать крупную ошибку. Во-первых, маршал был умен и изворотлив, а значит опасен. Во-вторых, глядя на его плечи и дышащий силой торс, опытному человеку становилось ясно - его высокопреосвященство Сикст не перестал браться за оружие, и мог доставить сопернику неприятности как в церковно-политическом, так и физическом плане.
Едва командор успел сделать пару шагов, как епископ с видимым усилием поднялся и пошел ему навстречу, при этом нарочито сутулясь и горбя спину. Ведь если ложь на словах - это явный грех, то неправда тела - дело совсем другое.
- Слава Господу нашему, - учтиво произнес он, целуя руку маршалу Сиксту.
- Вовеки веков, сын мой, - в устах более молодого командора обращение 'сын мой' выглядело слегка неуместно, но что поделаешь, таковы правила.
- Я рад, что вы смогли прийти именно сегодня, - между словами проглядывало: 'наконец-то вы соизволили прийти', а если копнуть еще глубже, то: 'вы обязаны были явиться еще вчера, а имели наглость тянуть до сегодняшнего вечера!'.
- Ваше высокопреосвященство, я тоже безмерно рад, что вы наконец-то можете уделить мне малую толику своего времени, - 'Вы заставили меня ждать!'. Главный маршал и его достойный доверия обменялись приветствиями и первыми словесными уколами. - Надеюсь, что мое отсутствие при заседании конвента НЕ ВЫЗВАЛО НЕПРИЯТНОСТЕЙ.
- Вы правильно НАДЕЕТЕСЬ, сын мой. Должен сообщить вам, что наши пять рьяных епископов и два поддерживающих их монастыря, теперь занимают НЕ СТОЛЬ устойчивую позицию.
- Из ВАШИХ уст я слышу благие вести, - снова обмен ударами. Констанс прекрасно знал - заверение командора прозвучало для отвода глаз. Оно было призвано скрыть реальное положение дел, поскольку старания отколовшихся епископов в любой момент могли увенчаться успехом. - Но, увы, ваше высокопреосвященство, сегодня мне придется выступить посланцем дурных известий, - продолжил он, изобразив на лице мировую скорбь, хотя приносить своему сопернику любые плохие новости было делом весьма приятным.
- Что ж, это печально. Известия сии интересны всему конвенту, или...
- Всему конвенту, ваше высокопреосвященство, - печально подтвердил епископ, тайно злорадствуя.
Командор подошел к одному из столов, находящихся в библиотеке, опустился в кресло, неторопливо поправил полы сутаны и тщательно расправил складки на мантии8. Несмотря на столь позднее время, маршал Сикст был в полном облачении, даже биретта присутствовала.
- Сын мой, присаживайтесь, я ВИЖУ, что дорога далась вам нелегко, - язвительно заметил маршал, намекая на сгорбленную спину его преосвященства.
- Я всеми силами стремился добраться в ауберг как можно скорее, - словно бы не заметил поддевки Констанс. - Прежде всего, я хотел передать письмо. Вот с него список, само послание пришло нам в неприглядном виде.
Епископ шаркающей походкой приблизился к командору и протянул копию письма, в котором он приказал внести небольшие изменения, сгустив краски описываемых новостей. Если уж новости стали известны ему первому, то почему бы не воспользоваться ими, и не напугать командора, подтолкнув того в удобном для него направлении? Оригинал же Констанс оставил у себя, к тому же тот действительно неблагопристойно выглядел - слегка измялся за пазухой у сестры в дороге.
Усевшись напротив Сикста, епископ стал внимательно следить за тем как тот небрежным движением руки, развернул лист, поднес поближе к свечам и принялся читать. Закончив, маршал резким движением бросил лист на стол, и о чем-то задумался. А Констанс терпеливо ждал.
- Вот как?! Нурбан готовится к войне с нами?! - наконец произнес Сикст. - И, я так понимаю, вы доверяете этим сведениям?!
- Ваше высокопреосвященство, - осторожно начал епископ, сложив руки на коленях. - Мать настоятельница Ордена Софии Костелийской, ее высокопреподобие Серафима, женщина прямолинейная, отличающаяся особым неуемным правдолюбием, но всегда была верной дочерью Церкви. Подозреваю, что без веских на то оснований, она не стала бы посылать столь... - он замолчал, подбирая подходящее слово. - Столь необычных известий. Осмелюсь даже предположить, что ей известно более чем написано в этом послании, - его преосвященство очень аккуратно строил фразы, стараясь не вызвать у командора и тени подозрения в свою сторону. Чтобы у того и мысли не должно было возникнуть, что Констанс причастен к небольшому сгущению красок и усугублению содержания послания.
Командор Сикст прочитав письмо, мгновенно понял, чем грозят подобные новости для него лично. В случае начала военных действий, он как Главный Маршал самого многочисленного боевого ордена должен будет отправиться на место возможных сражений. Сейчас, когда оппозиция из пяти епископов и двух настоятелей вместе со своими монастырями в Винете стремятся отколоться от ордена и основать собственный - это равносильно политическому самоубийству. Впрочем, на отказ ехать Папа прореагирует соответственно, и такой вариант для него лично тоже будет весьма неудобоварим. Вдобавок положение обострялось тем, что другой главный маршал второго по силе и величине Боевого Ордена Святого Августина, находился сейчас с папским посольством в Бувине.
Констанс в свою очередь прекрасно отдавал себе отчет, что едва маршалу поступит приказ выдвинуться на позиции, его захватят с собой. Сикст ни за что не оставит его без присмотра. А это уже не устраивало его преосвященство. Епископ являлся хорошим политиком и опытным интриганом, но совсем не был силен в обороне городов и крепостей. Своим уделом он считал сложнейшие многоходовые партии с рокировкой фигур и множеством обманных ходов. Предпочитал интриги над которыми можно было подумать хотя бы пару часов... Однако при этом совершенно не разбирался в искусстве войны; не знал когда следует начинать стремительные атаки по фронтам, а когда устраивать прорывы на флангах.
При отбытии на войну сложнейшая интрига, которую многие и многие месяцы выстраивал Констанс, летела в тартарары. На фронте ему шагу не дадут сделать без уведомления маршала, и при этом существует реальная угроза потерять все договоренности, достигнутые на данный момент в управлении при Святом Престоле. Епископ понимал, что эта поездка будет смертельна для его церковной карьеры, ведь как полководец он из себя ничего не представлял. Значит, подняться после такого позора будет невозможно.
Чтобы такого не произошло, он намеренно переправил послание от настоятельницы, расписав все в более мрачных тонах. Это давало ему дополнительный шанс выкрутиться и не поехать на поля сражений. Когда о войне будет сообщено на конвенте, епископат с бейлифатом всполошатся, а командору станет не до интриг. Так в суматохе предвоенной подготовки ему, хитрому Лису, будет проще выкрутиться и остаться в Святом Городе.
- Когда было доставлено послание, и кому оно еще было отправлено? - наконец Сикст озвучил вопрос, который его больше всего интересовал.
- Письмо прибыло в последний день лета, и я тотчас же отбыл из монастыря, чтобы доставить его вам лично. А отправлено, я подозреваю, еще в ордена Иеронима и Августина, но я не знаю, как скоро их доставят. Возможно в ближайшее время, а возможно... - епископ многозначительно замолчал, предоставляя командору самому ломать голову над скоростью и направлением развития ситуации.
- Замечательно, - маршал выдохнул с явным облегчением, а Констанс едва не выдал себя улыбкой - командор поступал именно так, как ожидалось и рассчитывалось.
И теперь епископ не спускал взгляда с лица Сикста, стараясь не пропустить и толику нужной реакции. А маршал тем временем продолжал:
- Я попрошу братьев из 'тишайших' проверить сведения. В случае неприятного развития ситуации, я извещу вас, сын мой, и мы ВМЕСТЕ понесем это тяжкое бремя.
Все же в бочке меда, оказалась ложка дегтя. В последней фразе командор не преминул указать, что все же не оставит епископа без своего внимания.
Сделав столь недвусмысленный намек, Сикст встал и направился к выходу, давая тем самым понять - аудиенция завершена.
Его преподобие поклонился вслед уходящему командору, стремясь всеми силами удержать на своем лице безмятежное выражение, хотя у него скулы сводило судорогой от раздражения на прозвучавшее замечание.
С раннего утра епископ активно приступил к делам. В этот день он запланировал многочисленные встречи: одни должны были состояться с представителями своего ордена, другие с церковниками из прочих.
На встречи его преосвященство прихватил с собой послушника Марка. Шустрому парнишке всегда можно поручить сбегать за кем-то или чем-либо, а так же попросить последить не вызвав подозрения. И теперь четверо крепких братьев несли паланкин с сидящим в нем Констансом, а мальчик шел справа, украдкой поглядывая по сторонам: любопытно же, уж слишком необычным и красивым был город.
Сначала они посетили книжную лавку, где епископ пробыл около часа, затем лекаря - там застряли на полтора, потом к портному. Примерка длилась тоже не меньше двух часов. На самом деле епископ Констанс под видом совершено невинных дел встретился со своими осведомителями, для дальнейшего выяснения положения дел в Святом Городе. У него была большая и разветвленная сеть информаторов и доносчиков. И все: портной, продавец книг, лекарь были обязаны ему, и поэтому предоставляли для тайных встреч задние комнаты своих лавок и магазинчиков. Проследить, с кем произойдет встреча, было практически невозможно. Каждый дом имел две двери: одна из них вела на главную улицу, откуда заходил епископ, другая в тесный проулок, отсюда приходил информатор.
Первая и самая короткая встреча была с мелким клириком из Ордена Святого Георга. Епископ со всеми удобствами расположился в личном кабинете книготорговца, потягивая из тонкостенной чашки новомодный напиток каффее, завезенный из-за моря в позапрошлом году. Его преосвященству нравилось пить его по утрам, так как казалось, что он дает бодрость и особую ясность мысли. Торговец знал о подобной слабости епископа и, несмотря на безумную дороговизну продукта, стремился угодить. К тому же нередкие визиты столь высокопоставленного лица служили рекламой его лавке, и в свою очередь приносили ощутимый доход.
Клирик не замедлил явиться, едва Констанс выпил половину чашечки. Это была серая непримечательная и невзрачная личность, в темно синей сутане положенной служителям ордена охраны Святого Престола. Невысокого роста мужчина с обыкновенным незапоминающимся лицом, так подходящим для шпиона, поклонился епископу и опустился на предложенный стул.
- Рад нашей встречи, Гийом, надеюсь, ты получил повышение, и тебя назначили старшим ризничным, - первым начал разговор его преосвященство.
Он всегда выражал радость встречи с мелкими служителями и интересовался делами, создавая ощущение их собственной значимости, хоть на самом деле это было не так. Но такой простой ход приносил немалую пользу: люди охотнее выбалтывали чужие тайны, причем за гораздо меньшие суммы. И не стремились найти нового покровителя, словно не замечая прицепленного к ним поводка.
- Я безмерно счастлив, ваше преосвященство, что моя скромная персона интересует вас на протяжении столь длительного времени, - голос был столь же сер и бесцветен, под стать внешности.
- Полно, полно Гийом, не будем... - махнул рукой епископ и достал из-за широкого пояса небольшой тихо звякнувший мешочек. Он аккуратно положил кошелек на край столика, на котором стоял поднос с недопитой чашкой и маленькими сахарными печеньицами. - Думается мне, что и эти скромные средства пойдут на благие дела.
- Благодарствую, - клирик склонил голову, но не прикоснулся к деньгам. - Мои знания не столь велики как в прошлый раз, но надеюсь, и они принесут вам хоть какую-то пользу. - Констанс молчал, ожидая, когда ризничий продолжит. - Две недели тому назад, на день покровителя Святого Георга Его Святейшество Папа Геласий IX лично присутствовали в соборе ордена, без 'обладателя голоса'.
Констансу уже доложили, что в последнее время все только и делали, что шептались о размолвке между кардиналом Джованне - 'обладателем голоса' - и Папой. А вчера ему стала известна причина этой размолвки. Почему-то кардинал начал лоббировать билль о даровании свободному княжеству Приолонь 'вечной вольности', тогда как кардинальская клика ратовала за расширение союзных границ и стремилась присоединить эти земли к Лукерму.
При Папе Клементе VII за особые заслуги владение побережным районом Приолонь было передано князьям Бурфелидам. Свободолюбивые князья в отсутствие войны, а с Нурбаном мир длился уже на протяжении ста пятидесяти лет, откололись от Лукерма - государства одним из первых вошедшего в Союз.
Епископ задумался, что же за этими действиями может скрываться. Неужели Джованне хочет получить личный протекторат для этого района? Такая мысль его преосвященству показалась весьма здравой, поскольку контроль над проливом Мирмиот - это соблазнительный, а главное денежный кусок. Хотя теперь, в свете грядущей войны, все выглядело совсем иначе. Мощные крепости княжества являлись неприступным клином, о который разбилась не одна военная компания Нурбана, поэтому никто не позволит Приолони находиться вне Союза - слишком расточительно расшвыриваться такими военными ресурсами.
Констанс был уверен, что теперь вопрос по объединению территорий, который прежде обсуждался ни шатко, ни валко, ныне решится в два счета, и Приолонь войдет в Состав Лукерма не позднее весны.
Меж тем Гийом продолжал:
- Кардинал Джованне отбыл в Винет, как было озвучено, по приказу его святейшества, но я знаю, что Папа очень гневались, узнав о его самовольном отъезде. А наш командор - бейлиф Цемп - за последние четыре недели уже девять раз был приглашен в Паласт Святого Престола, а Его Святейшество Геласий трижды почтили своим присутствием праздничные службы в соборе и дважды оставались на ужин. Это было на день святых апостолов Фалька и Мартина, день основания ордена и последний раз в день покровителя Святого Георга. И дважды на дни ордена, когда Его Святейшество оставались обедать, то были без своего 'голоса'.
Клирик замолчал, ожидая замечаний или расспросов от епископа, но тот вновь задумался о своем. Со слов клирика становилось ясно, что меж Папой и кардиналом пробежала черная кошка. И то, что Геласий позволил узнать об их размолвке, также говорило о многом. А точнее о том, что в скором времени, не смотря на все сложности и препоны в законодательстве, вполне возможно смещение 'обладателя голоса' с его должности...
Чем больше епископ узнавал о Джованне и его действиях, тем сильнее у него складывалось впечатление, что все поступки кардинала были нарочитыми, и были продиктованы ужасной спешкой и... и отчаянием. Интересно, во что же такое он влез и чего добивается?...
- Хорошо Гийом, если подобной важности сведения появятся у тебя еще, извещай меня о них немедленно, - после непродолжительного размышления выдал его преосвященство. - Скажи мне, тепло ли Его Святейшество приветствовал бейлифа Цемпа на последней службе?
- Весьма тепло, ваше преосвященство, - подтвердил ризничий. - Папа Геласий возложил руку на голову его высокопреосвященства, при целовании перстня. А командор Цемп приложился не только губами, но и лбом.
- Замечательно, - кивнул епископ. По словам клирика выходило, что бейлиф заискивает перед Его Святейшеством, заручается расположением и тут же получает его, раз Гиласий так зачастил к нему. - Гийом, все твои труды, что ты совершаешь, служат только благим делам и на пользу Церкви. Думается мне, что в дальнейшем, ты достигнешь значительных высот.
- Благодарю за столь лестную оценку, - с этими словами клирик встал, поклонился Констансу, и, взяв со столика кошелек, тихо вышел.
Старший ризничий ушел, а епископ продолжал сидеть в кабинете торговца. Прошло четверть часа, прежде чем хозяин заглянул в комнату. Он старался никогда не видеть, с кем встречается его преосвященство Констанс. Как говорится: меньше знаешь - крепче сон, да и у братьев Ответственных в чрезвычайном случае не будет лишних вопросов.
- Ваше преосвященство? - осторожно подал голос тот.
- Заходи, - разрешил епископ, поднимаясь с кресла. - Ты еще обещал показать мне старинную книгу с гравюрами двухсотого года от образования.
- Сею секунду, ваше преосвященство, сею секунду!
Книготорговец подошел к одному из шкафов, открыл дверцу и извлек на свет увесистый старинный фолиант, переплетенный в деревянные пластины, соединенные между собой широкими серебряными скобами. С видимым усилием он опустил инкунабулу на рабочий стол и отступил на два шага.
- Вот! - с пиететом провозгласил он. Но затем вновь метнулся к столу, достал из висящего на поясе кошеля ключ, открыл замок скрепляющий книгу и опять отошел. - Прошу!
Епископ придирчиво изучил обложку, пролистнул не менее десятка страниц, дабы понять не подделка ли перед ним, а когда натолкнулся на гравюру, слегка выцветшую, отчего чернила, которыми ее выполнили, приобрели коричневатый оттенок то так же долго и внимательно рассматривал ее.
- Это действительно подлинник? А то мне не хотелось бы... - он не закончил фразу, но книготорговец все прекрасно понял, чего именно не хотелось бы его преосвященству.
- Безусловно! - жарко и без колебаний заверил тот. - Достоверность гарантирована! Она перекуплена мною у младшего сына барона Кроке, тот в свою очередь был племянником маршала Бонифация, которому эту книгу подарил Папа Филипп VII. Барон разорился и распродает ценнейшие вещи, собранные многими поколениями его семьи! Это такой ужас!
Хотя Констанс являлся ценителем и коллекционером старинных рукописей и книг, он все же проигнорировал столь соблазнительную информацию, и равнодушно произнес:
- Я беру ее. Книгу переправишь в ауберг, моему секретарю, там же и получишь деньги или вексель, на твое усмотрение. А теперь проводи меня.
Все то время, пока его преосвященство разговаривал с клириком, братья и послушник Марк постояли снаружи на улице. Наконец дверь открылась, и появился епископ. Хозяин вышел следом, чтобы попрощаться со столь почетным гостем.
- Ваше преосвященство, прошу вас, загляните на следующей неделе, у меня должен появиться редчайший экземпляр жизнеописания Святого Руассара, датированный еще шесть тысяч девятьсот сороковыми годами!
- Постараюсь, - суховато ответил тот, делая знак рукой братьям, чтобы подошли к нему.
Носильщики, ухватившись за ручки, подняли резной паланкин с тротуара и поднесли к дверям. Торговец низко поклонился на прощание, да так и замер, пока Констанс, подобрав серый шелковый плащ, опускался на сидение. Марк задвинул бархатные занавеси, скрывая епископа, и братья двинулись к другому запланированному на сегодня месту встречи. Мальчик держался рядом.
Они прошли пару длинных улиц и пересекли площадь с шестью часовнями, прежде чем добрались до дома, на жестяной вывеске которого гордо красовались ланцет и клистир. Послушник подергал за шнур, который вел к повешенному где-то внутри колокольчику. Раздавшийся звон было слышно, несмотря на закрытую дверь. Отворил сам лекарь, облаченный в белую хламиду с тремя зелеными полосами по краю подола, положенную ему по роду занятий.
- Ваше преосвященство, неужели?! Прошу вас, - он суетливо отступил вглубь прихожей.
Епископ неспешно выбрался, опираясь на плечо подошедшего к паланкину Марка. Встал, расправил складки подбитого мехом пелиссона, и неспешно зашел внутрь.
Довольно частое посещение лекаря у епископского окружения вызывало ложное чувство его немощности, а может быть даже скорой кончины. На самом деле Констанс был довольно крепок в свою вторую половину шестого десятка, и не собирался на тот свет еще как минимум лет двадцать. Вселять ложные надежды о своем здоровье было для него любимой шуткой, а так же хорошим подспорьем в делах. Кто будет принимать тебя за серьезного соперника, если все думают, что ты стоишь одной ногой в могиле.
Дом лекаря епископ покидал в приподнятом расположении духа. Он бодрым шагом спустился с крыльца, нетерпеливым жестом подозвал к себе носильщиков, и приказав: 'На улицу Урсулы Заступницы!' шустро забрался вовнутрь и даже самостоятельно задернул занавес.
Марк устало поплелся следом. Время еще не перевалило за полдень, а он бедный уже был измотан от непрестанного хождения по улицам и утомительного стояния возле закрытых дверей. Красоты города перестали интересовать его, любопытство было сведено на нет долгим однообразным ожиданием. Поутру, он еще обращал внимание на разодетых дам и кавалеров. Одни дамы передвигались пешком в окружении слуг, других несли в портшезах. У некоторых особо богатых женщин на руках были милые зверьки с блестящим мехом - хорьки. Вот по улице промаршировал отряд из Ордена Бедных Братьев Святого Симеона в сверкающих доспехах с копьями на плечах. Но до этого ему не было ни какого дела, хотелось одного - где-нибудь присесть. Братья, что носили паланкин епископа, были молчаливы, стояли в стороне и даже словом не перекидывались между собой, на мальчика они совсем не обращали внимания. То, что поначалу казалось радостным приключением, теперь обернулось невыносимой скукой и бесконечным ожиданием.
Когда его преосвященство Констанс вышел, повторился прежний ритуал. Портной, как и хозяева прочих заведений, раскланялся, а епископ вновь уселся в паланкин, дав новое приказание направляться к Паласту Святого Престола.
Дворец папы находился в стороне от центра города, ближе к крепостям боевых орденов и добираться до него пришлось около часа. Даже дюжие братья начали выказывать признаки усталости, чего уж говорить о мальчике: он плелся, позади процессии, едва переставляя ноги.
Дворец Святого Престола казался необыкновенно изящным и воздушным, четырехэтажное здание с тремя парадными входами под высокими ажурными арками. Самый большой срединный - для Его Святейшества Папы, два других по бокам поменьше: левый для лиц духовных орденов, правый для представителей боевых.
Перед правой аркой его преосвященство приказал остановиться и выбрался из паланкина. Братья подхватили его и быстро ушли куда-то в сторону, а Марк остался рядом с епископом.
- Пойдем, не отставай, - бросил он и неспешным шагом двинулся, огибая здание с правой стороны.
Негласные традиции, устоявшиеся веками, не позволяли церковникам бейлифата входить или обходить Паласт с левой стороны, а епископата соответственно с правой. Сделать подобное означало выказать дурной тон. Увы, в жизни Святого Города всегда было много условностей и неписаных правил, которые требовалось неукоснительно соблюдать.
Миновав дворец, его преосвященство Констанс направился по дорожке посыпанной розовым песком вдоль разноцветных клумб, через аллею уже отцветших олеандров и магнолий, туда, где парк переходил в рукотворные лабиринты из туи, при входе в который стояли стражами вечнозеленые кипарисы. Там всегда можно отыскать весьма укромный уголок для беседы без опасения быть подслушанным.
На пути им встречались степенно прогуливающиеся по двое по трое церковники. С одними из них епископ здоровался, другим только кивал головой, на третьих и вовсе не обратил никакого внимания. Приостановившись под сенью кипарисов перед входом в лабиринт, он негромко проинструктировал Марка:
- Следуй за мной не ближе чем на двадцать шагов, смотри не потеряйся. Когда я стану беседовать с одним человеком, начнешь читать молитву Dies irae (День гнева). Говори громко, так чтобы я тебя слышал, как закончишь, начнешь снова. Понятно?!
- Да ваше преосвященство, понятно, но только зачем...
- Раз понятно, пойдем! - оборвал его Констанс и, развернувшись, направился по дорожке, ведущей к первому повороту.
Прошло совсем немного времени, епископ еще не успел, как следует углубиться в парковый лабиринт, как навстречу ему вышел широкоплечий мужчина в черной сутане. Он был довольно молод, высок и подтянут. На черноволосой голове, без единого намека на седину, красовалась круглая епископская шапочка9. Отсутствие мантии и перстня указывало на его звание - епископ-суффраган.
- Ваше преосвященство, Господь посреди нас, - поприветствовал Констанса более молодой церковник, слегка поклонившись.
- Есть и будет, ваше преосвященство, - ответил тот, лишь слегка наклонив голову. Все-таки степень у епископа Констанса была выше. Мельком глянув на послушника, он повелел: - Начинай.
Марк произнес первые строки.
- Dies irae, dies ilia solvet saeclum in favilla...( День гнева, день тот обратит столетия в прах...)
Молодой епископ улыбнулся, указывая на мальчика:
- У вас замечательный способ быть услышанным, но не подслушанным, ваше преосвященство.
- Рад, что вам понравилось, епископ Герран, но к делу: чем меньше нас видят вместе, тем лучше.
- Как угодно, ваше преосвященство, как вам будет угодно.
- Несмотря на довольно юный возраст, вы имеете значительную должность, но не останавливаетесь на этом и стремитесь занять степень повыше, - начал Констанс.
- Я не столь юн, как многим кажется, - более резко, чем следовало бы, отозвался собеседник, уж слишком часто ему пеняли на его годы.
- Мало кто может похвастаться должностью епископа-суффрагана в тридцать четыре, - прервал его Констанс. - Не сочтите за лесть, но забрались вы столь высоко благодаря своему уму, а не за счет знатности рода. И занимаете этот пост по праву. Еще знаю, что вы стремитесь выше, но места в конвенте пока нет, хотя и находитесь в числе первых в списках на повышение.
- Несмотря на то, что вас не было в городе больше месяца, вы прекрасно обо всем осведомлены епископ, - позволил себе легкую улыбку Герран.
За беседой они двигались по дорожке к центру насаждений. Говоривших не было слышно, все перекрывали слова молитвы, произносимые послушником.
- Итак, скажите же мне, наконец, зачем я вам понадобился? - спросил епископ-суффраган после небольшой паузы. - Ведь не для того же чтобы услышать строки из воскресной мессы?
- Не для того, - согласился Констанс. - Я сообщу информацию, которой вы можете воспользоваться на свое усмотрение. За эти сведения вы не будете мне ничем обязаны.
- Так не бывает, всем что-нибудь нужно. Ничего не хотят только блаженные или мертвые, - тонко заметил собеседник.
- И все же не будем об этом. Думаю что уже ни для кого не секрет, что командор вашего ордена, адмирал Форсин уже более двух лет страдает подагрой.
- Это не секрет, - кивнул мужчина.
- Боюсь, что эти сведения ложны.
- Вот как? Вы хотите сказать, что адмирал здоров как бык? - молодой церковник выгнул бровь, демонстрируя свое неверие.
- Я хочу сказать, что подагра это такая же ложь, как обещания Искусителя. Сахарная гангрена10 или проще говоря у вашего замечательного командора гниют ноги и на них отпадают пальцы. Он болен, но при должном уходе может прожить еще пару лет.
- Откуда подобная информация и насколько она точна? - сразу же деловым тоном осведомился Герран. Его это очень заинтересовало, поскольку один из законов военных орденов гласил: 'Физически неспособный лично возглавить командование на месте боевых действий - не может быть командором ордена'.
- Пять дней назад в ауберг пригласили очень надежного лекаря, тому пришлось отнять у адмирала часть пальцев на левой ноге и все на правой, - пояснил Констанс.
На что суффраган едко ухмыльнулся:
- Теперь мне думается, что надежных лекарей не бывает.
- Ну почему же, когда дело касается меня, надежнее человека не сыскать, - мягко заметил епископ.
- Ваши сведения подтвердятся?
- Вряд ли командор сможет прибыть в конвент, если вы это имеете в виду. А если и прибудет, то любой малограмотный лекарь по решению совета сможет все засвидетельствовать, - заверил собеседника Констанс, - достаточно лишь попросить командора разуться.
- Ну что ж! Это любопытно, наша встреча была не напрасной, - согласился Герран. - Но все же скажите мне, любезный епископ, что за корысть вам служителю совершенно другого ордена сообщать мне подобные новости? Что вам с того? Чего вы добьетесь, сообщив мне подобный секрет? - напор суффрагана был весьма ощутим, недаром он слыл одним из самых целеустремленных священнослужителей Ордена Святого Иеронима.
- Молодой человек, позвольте дать вам один совет, - после недолгого молчания произнес епископ. - Этот вопрос не очень уместен, и не стоит настаивать на нем. Впредь я бы рекомендовал вам задавать вопросы, ответ на которые возможно услышать. Поверьте, с подобным умением вы можете далеко пойти. А если беспокоитесь, что я использую вас, как это говорится у смердов, в темную, то напрасно. Я слишком стар, чтобы играть на несколько фронтов.
- Умение и похвалить и указать на место в одном ответе. Браво! Это достойно! Недаром вас зовут Варфоломейским Лисом - ухмыльнулся Герран.
- А вас Молодым Морским Волком11 за цепкую хватку, - не остался в долгу Констанс.
- Значит, ответа не последует?! - уточнил суффраган.
- И еще вас полагают слишком настойчивым в решении некоторых вопросов. Постарайтесь сдерживать порывы, епископ, пока ваши зубы не станут достаточно остры.
- Для вас еще недостаточно?
- Пока нет, но вижу, что вам осталось немного, - заверил того Констанс. - Желаю вам удачных дней, и позвольте откланяться, а то мой послушник охрипнет, читая молитву в четвертый раз.
- Всего доброго, ваше преосвященство, - молодой мужчина слегка склонил голову и направился в противоположную от епископа сторону.
Измученный, с пересохшим горлом, Марк подошел к Констансу.
- Возвращаемся в ауберг, - услышал он долгожданные слова.
---------------
1 Ордена Слушающих и Ответственных считаются тайными и храмов не имеют. Женский Боевой Орден Святой Великомученицы Софии Костелийской к тому моменту не был основан, он представлен небольшой часовней в восточном конце площади.
2 Жупон - простеганная шерстью или льном куртка приталенная по фигуре, достигает середины бедра, может быть расклешена от талии, к нему на плетеных шнурах крепились части доспеха. Жупон так же служил повседневной одеждой.
3 Сабатон - латный ботинок.
4 Шапель / шапель-де-фер - шлем пехотинца с полями по форме напоминающий шляпу.
5 Синекура - без заботы (лат.) должность, дающая хороший доход, но не требующая труда.
6 Первый достойный доверия, второй достойный доверия и третий достойный доверия - (автор.) титулы епархиальных епископов входящих в конвент от каждого ордена, хоть духовного, хоть боевого.
7 В данном случае епископ имеет ввиду кардинала, занимающего должность 'обладателя голоса Святого престола' - титул доверенного лица Папы, заменяющего его при случае, 'правая рука', решения которого равносильны решениям главы Единой Церкви; второй человек в церковной политике.
8 На плечах поверх сутаны епархиальные епископы и прочие вышестоящие священнослужители носят пелерину, именуемую мантией.
9 Епископская шапочка - небольшой круглый головной убор одевается на макушку.
10 (авт) - подразумевается гангрена при сахарном диабете.
11 Поскольку епископ-суффраган Геран является служителем Ордена Святого Иеронима - основного морского ордена, так сказать флота Союза - его прозвали Морским Волком.
------------------------------------------------------------
Глава 7.
Последующие четыре дня епископа прошли в обыденных хлопотах. Так было всегда: после приезда его высокопреосвященства в ауберг церковники, принадлежащие епархии Констанса около недели занимались только бумажными делами. Он, как глава, самолично разбирался в распределении денежных средств на нужды монастырей, читал отчеты суффраганов о состоянии дел в их провинциях. К тому же необходимо было обратить внимание на различные доклады, доносы, рапорты и прочую бумажную волокиту, за которой нужен пригляд рачительного хозяина. А ведь никто не отменял заботы и о личных ленных владениях, в которых тоже нужен постоянный надзор за управляющими. С некоторыми бумагами Констанс предпочитал разбираться сам, не перекладывая эту обязанность на подчиненных.
Львиную долю документов брал на себя старший брат Джарвис, заведующий всеми делами епархии в ауберге в отсутствие епископа, затем они попадали на стол к Боклерку, который приводил документацию в удобоваримый вид, а после чего отчеты попадали пред светлые очи его преосвященства.
Наконец, дней через пять в вале бумаг и пергаментов забрезжил просвет, и епископ вновь готов был позволить себе заняться внутрицерковными проблемами и политикой, а проще говоря - продолжить интриговать, стремясь упрочить свои позиции и пошатнуть чужие.
В среду у его преосвященства была запланирована встреча с нужным человеком из окружения самого Папы Геласия IX. В преддверии войны с Нурбаном Констансу необходимо было в спешном порядке предпринять какие-то шаги, чтобы наверняка остаться в Святом городе, а не отправиться на места сражений вместе с командором. То, что война будет, он уже не сомневался, хотя в доставленном письме, сие описывалось весьма размыто. Оказалось, что сгустив краски, епископ лишь более четко обрисовал картину, нежели отражалось в послании. Такой вывод он сделал из продолжительного разговора, состоявшегося в лавке портного с предстоятелем Ордена Тишайших. Почему разведка до сих пор не свела все имеющиеся факты воедино и не подняла на дыбы бейлифат, оставалось только гадать. Впрочем, нынешнее промедление Констансу было на руку. При планомерном развитии событий, когда подготовка к войне протекала бы явно, без лишней суеты и спешки, маршал Сикст ни за что не позволил бы епископу остаться в ауберге, тем более он уже угрожал Констансу, что не отпустит далеко от себя. А для его преосвященства совместная поездка с командором означала крушение всех планов.
Епископ медленно, но верно карабкался вверх, шаг за шагом стремясь к своей цели. Занимая позицию, он уже не отступал, а прочно закреплялся на ней. Последним препятствием на пути стал командор Сикст - двоюродный брат короля Канкула - и подвинуть его с занимаемого места оказалось очень сложно, однако его преосвященству упорства и терпения тоже было не занимать. Вот уже несколько лет длилось противостояние, и он все ближе был к заветной мечте - посту главы ордена... А теперь вся тщательно выверенная интрига разрушилась. И чтобы хоть как-то спасти себя, Констансу, во что бы то ни стало, требовалось остаться в ауберге на время боевых действий, чтобы, постоянно удерживая руку на пульсе, суметь выкрутиться из сложившейся ситуации.
Впрочем, последний разговор с клириком из Святого Георга натолкнул его на весьма интересные мысли, заставив задуматься о выборе другой, более высокой цели, нежели пост командора ордена. Констанс решил избрать себе другую цель - попробовать стать правой руки Его Святейшества, 'обладателем голоса' в Единой Церкви.
И первым шагом на этом пути стало присутствие на открытом завтраке Его Святейшества Папы Геласия IX. За это епископу Констансу пришлось выложить крупную сумму в 30 золотых. Единственным оправданием такой расточительности служило то, что место, доставшееся его высокопреосвященству, было внизу на стуле, а не на балконе, как у многих.
Открытые завтраки, обеды или ужины были самым привычным делом у пресвитерия в Святом Городе. В просторном зале с узкими внутренними балконами по двум сторонам устанавливался большой стол, за которым трапезничали глава мероприятия и его гости. За этим процессом могли наблюдать приглашенные зрители. Попасть на такое застолье считалось очень почетным. Конечно же, верхом важности было бы оказаться за одним столом с хозяином, но и стать наблюдающим оказывалось не менее престижным. Среди зрителей первыми по степени значимости являлись посаженные на стулья непосредственно в зале, вдоль одной из его стен. Ко второму сорту были отнесены люди, стоящие на балконах и смотрящие вниз на накрытый стол.
Утренний зал, в котором давал открытый завтрак Его Святейшество, был очень большим и светлым. В окна, выходящие на восток, уже вовсю заглядывало солнце, в лучах которого сверкала и переливалась парчовая драпировка стен, затканная узорами из роз, так любимыми нынешним главой престола.
До начала открытого завтрака, первыми провели приглашенных на балконы, вторыми тех, кому предназначались стулья. Констанс пришел на завтрак, облаченный в полагающуюся ему по сану фиолетовую сутану с широким поясом малинового цвета с белой окантовкой, указывающей на степень первого достойного доверия. С собой он принес книгу, завернутую в шелковый халистийский плат, которую приобрел за баснословную стоимость у книготорговца в прошлую пятницу. Оказалось, что рядом с ним будут сидеть еще двое: епископ адмонитианцев и недавний собеседник - епископ-суффраган Герран. Едва войдя в зал, они легким кивком поприветствовали друг друга, и более ни единым жестом или действием не показали, что знакомы.
Слегка затянув паузу, к столу прошествовали четверо гостей, а последним в зал вошел сам Папа Геласий IX - весьма бодрый старец, сильнейший глава Единой Церкви за последние шестьдесят лет. Он с подслеповатым прищуром окинул всех собравшихся, желчно усмехнулся: 'Полна шкатулка...' - и уселся в кресло. Следом на сиденья опустились гости, потом епископы, прочие же остались стоять.
Его Святейшество Геласий IX был приблизительно одного возраста с Констансом. Небольшого роста, сухой старец со смуглой кожей и черными глазами урожденного халистийца. Белоснежные от седины волосы пушистым облаком вились вокруг лица, и солнце, что падало со спины, заставляло светиться их, образуя ореол над головой.
За накрытым столом с двух сторон от Геласия IX сидели четверо гостей: командор Ордена Святого Георга главный бейлиф его высокопреосвященство Цемп, кардинал Ордена Слушающих верховный инквизитор его высокопреосвященство Тамасин де Метус, командор Ордена Святого Жофре Благочестивого главный госпитальер его высокопреосвященство Ортфрид и ее благочестие или главная надзирающая за женскими орденами при Святом Престоле ее высокопреподобие Саския - единственная женщина в Паласте.
Со всеми сидящими за столом Констанс был шапочно знаком, но более тесного общения до этого момента старался избегать. Самым безобидным из присутствующих оказался главный бейлиф Цемп, поскольку был совершенно предсказуем в своих поступках. Он, как верный пес Папы, в любой момент был готов сложить за него голову. Епископа усадили лицом как раз к нему; а бейлиф если и узнал его, то не подал вида. Остальные же были людьми опасными, на пути у которых вставать не рекомендовалось. Главный госпитальер - высокий, сухой и жилистый старец в красном командорском одеянии - был завзятым интриганом, идущим к намеченной цели по головам, а точнее по трупам. Верховный инквизитор Тамасин де Метус - плотно сложенный, но невысокий мужчина только-только перешагнувший полувековой рубеж - слыл человеком страшным, фанатиком своего дела, однако так же был безмерно предан главе Святого Престола. Ее благочестие Саския - родная сестра Геласия IX, оказалась единственной женщиной, допущенной в Паласт за последние семьдесят лет. Маленькая, всегда закутанная с ног до головы в черное, она являлась обладательницей несгибаемой воли и гадючьего нрава, а в крепости и стойкости веры могла потягаться с сидевшим напротив ее кардиналом Тамасином. В общем, нынче за столом подобралась весьма 'теплая' компания.
Впрочем из всех присутствующих на завтраке его высокопреподобие Констанс опасался лишь одного человека, а точнее одну - благочестивую Саскию. Если он, как епископ боевого ордена, для кардинала Тамасина не был подчиненным, то для сестры Его Святейшества не существовало подобных препятствий. Разделения на духовные и боевые ветви Единой Церкви она попросту игнорировала. Впрочем, из-за возможного пристального внимания со стороны этой дьяволицы он не собирался отказываться от своего нового намерения - занять одинаковое с ними положение.
Личный брат-прислужник положил Папе на тарелку порцию приготовленной на пару луфари и маленький похгутский хлебец, а в бокал налил белой мальвазии. Его Святейшество отправил первый кусочек в рот, немного пожевал, проглотил и запил вином.
- Сносно. Братец положи-ка мне вон того соусу, желтого, - приказал он, замершему за его спиной прислужнику. Тот поспешил исполнить.
После того как глава Святого Престола попробовал первое блюдо к трапезе уже могли приступать все присутствующие за столом. Командоры и кардинал накладывали себе разнообразные яства, благочестивая Саския положила себе маленький кусочек от карпа с раковым кулисом и вяло без аппетита в нем ковырялась.
Безусловно, стол был впечатляющим и радовал разносолами: терины с крылами в пуре зеленом, крыла в пармезане, котлеты из вепря в сливовом соусе, тешка из северной рыбы, кальмары с ветчиною, пулярды с трюфелями, тартелеты, соленые персики и гато из зеленого винограда.
Епископ не особо был удивлен разнообразием поданных блюд, он сам мог позволить себе не менее грандиозный завтрак, обед или ужин, однако выбрасывать подобные деньги на удовлетворение прихотей считал чрезмерным расточительством.
- Сегодня весьма погожий день, не так ли?! - обратился главный бейлиф Цемп к сидящей рядом с ним Саскии.
- Не так, - буркнула та, не поднимая на него глаз.
Цемп не смутившись, продолжил:
- Вы считаете, что день Святого Бенедикта должен быть дождливым?
- Я считаю, что день Святого Бенедикта должен быть, - последовал ответ.
- Саския, душа моя, вы сегодня не в настроении? - осведомился Папа со своего места во главе стола.
- Когда я вижу большие суммы, выбрасываемые, чтобы пустить пыль в глаза, то испытываю крайнее недовольство. Такие деньги могли бы расходоваться более целесообразно! - едко ответила Благочестивая.
- Вы всегда слыли экономной, душа моя, - заметил Геласий IX, нисколько не смущенный резкой отповедью сестры. - Однако этот завтрак оплачивает кардинал Тамасин.
- Лучше бы он построил себе новый каземат, - тихо прошипела она.
- Спасибо, ваше высокопреподобие, темниц у меня достаточно, - равнодушно ответил инквизитор Тамасин, прекрасно расслышав задавленное шипение с противоположного края стола. Он неспешно намазывал серебряным ножом на похгутский хлебец паштет из соловьиных языков. - Думается мне, что в день покровителя всех паломников, можно потратить небольшую сумму, дабы угостить завтраком столь преданную дочь Веры и нашей Матери Церкви.
На последовавшую затем четверть часа за столом воцарилось молчание, прерываемое лишь звоном столовых приборов о фарфоровую посуду. Но вот Папа, утолив первый голод, принялся оглядывать зал.
- Я смотрю, у приглашенного нами...- обратил он внимание на сидящих возле стены. - Епископ Констанс из Ордена Варфоломея Карающего, если я не ошибаюсь?!
- Ни в коей мере, Ваше Святейшество, - подтвердил тот, деликатно склонив голову.
- Я смотрю у вас какой-то сверток в руках?
- Да, Ваше Святейшество, это подарок в ознаменование сего светлого дня Святого Бенедикта.
- Вот как? Интересно. Сын мой, подойдите-ка сюда. Кто-нибудь поставьте стул и приборы для епископа. Насколько я помню, вы не просто епископ, а первый достойный доверия?
- И это истинно, Ваше Святейшество, - согласился Констанс, подходя к Папе и еще раз кланяясь.
- Вот сюда, - указал Геласий на место рядом с собой брату, который принес стул. - Мне любопытно, что у вас?
К епископу подошел личный прислужник Папы принял у того завернутый фолиант и поднес к Его Святейшеству.
- Посмотрим... - Геласий лично принялся разворачивать шелковый плат, добираясь до содержимого. - О! Великолепно!
- Ключ, Ваше Святейшество, - епископ протянул главе Единой Церкви футляр, внутри которого на бархатной подкладке лежал маленький ключик. Тот слегка шевельнул рукой и, брат-прислужник опустив фолиант на подставленный стул, забрал из рук его преосвященства коробочку и открыл ее. Потом достал серебряный ключ и раскрыл книгу на первой странице.
- Что ж символично! - произнес Папа, прочтя название. - Где вы ее нашли? Эти жизнеописания считались давно утерянными.
- Папа Филипп VII подарил эту книгу маршалу Бонифацию, после чего она долгое время хранилась у рода Кроке. Зная, что вы ищите подобные вещи, я поспешил выкупить ее у младшего сына барона, - пояснил Констанс, стоя рядом с братом-прислужником.
- Это замечательно, что есть столь верные сыны у Церкви. Прошу, сын мой, - книгу унесли, и Констанс аккуратно опустился на подставленный стул.
- Благодарю вас, Ваше Святейшество, - он положил на тарелку немного паровой луфари и приступил к еде.
Все! Можно сказать - взлет сделан стремительный, теперь самое главное - не упасть.
- Скажите, епископ, - подавшись немного вперед, чтобы было лучше видно из-за сидящего рядом кардинала Тамасина, обратился к нему главный госпитальер Ортфрид. - А что бы вы сказали ее благочестию Саскии на замечание об излишней трате средств?
Казалось, что все сидящие за столом затаили дыхание. Вот оно, началось! Главный госпитальер Ортфрид, как прожженный интриган первым решил прощупать новичка, попытавшегося войти в круг избранных. Естественно он был наслышан о хитрости и изворотливости Варфоломейского Лиса, и хотя не сталкивался с ним нос к носу, но краем уха уловил слухи о его коварстве.
- В какой-то мере я разделяю осуждение ее высокопреподобия о напрасном расходе денег на столь пышный завтрак, - осторожно начал Констанс, - хотя стол и выше всех похвал. Но я бы израсходовал эти суммы на другие цели.
- Вот как? - сухо улыбнулся командор. Он уже предвкушал атаку инквизитора на дерзновенного.
- Именно так, - подтвердил епископ. - У меня были бы немного другие способы потратить эти деньги.
- И куда бы вы их потратили? - холодно поинтересовался кардинал Тамасин, повернув голову к сидящему рядом епископу.
- Я ценю старинные книги и рукописи, кои стремлюсь собирать и возвращать в ведение Церкви и ордена в частности.
- Это похвально, сын мой, - благодушно заметил Его Святейшество, откидываясь в кресле.
Констанс, зная заранее о слабости Папы, с легкостью выкрутился из ловушки, которую ему устроил главный госпитальер. Теперь после одобрения его занятий Геласием, никто из присутствующих кроме сестры Его Святейшества не посмеет высказать своего неудовольствия. Саския же промолчала, не обращая внимания на подковерную возню Ортфрида.
Завтрак шел своим чередом, после основных блюд подали сладкое и разнообразные вина. На протяжении всей трапезы сидящие за столом, исключая Папу и его сестру, постоянно устраивали епископу словесные ловушки, наносили слабо завуалированные выпады, всячески старались вывести из равновесия, дабы тот очернил себя перед Святым Престолом. Но его преосвященство был весьма опытным бойцом, отточившим мастерство за многие десятилетия. Он с легкостью выворачивался из клещей, в которые его стремились загнать главный госпитальер Ортфрид и подключившийся к нему инквизитор Тамасин, отвечал на редкие вопросы главного бейлифа Цемпа. И с непринужденной грацией, отработанной годами, раз за разом сам умудрялся ускользать из западни, сталкивая очередного каверзника в подготовленную им же самим яму. По окончании застолья Констансу был сделан роскошный подарок, которого он не ожидал, однако тайно надеялся - Папа Геласий IX пригласил его преосвященство на молебен в Главный Собор, который должен был состояться в это воскресенье.
Известие о созыве внеочередного конвента для многих грянуло как гром среди ясного неба. Командор Ордена Варфоломея Карающего главный маршал его высокопреосвященство Сикст срочно вызвал епископа к себе в покои. Когда Констанс вошел к командору, тот расхаживал по кабинету из угла в угол и нервно перебирал четки.
- Вы знаете, по какому поводу собирают внеочередной конвент?! - опустив положенное приветствие, маршал сразу перешел к делу.
- Нет, ваше высокопреосвященство, ни в малейшей степени, - заверил его Констанс, понимая, что это звучит довольно неискренне.
Последние дни в Ордене Святого Иеронима то и дело вспыхивали ссоры и скандалы, которые не удавалось удержать в стенах их резиденции. Наиболее активным участником, как слышал его преосвященство, был епископ-суффраган Герран.
- Предстоит смещение адмирала Форсина, и замена его зеленым сопляком! - с негодованием рычал командор Сикст.
- Но это же замечательно, - наигранно произнес епископ. - Вам это только на руку. На возможную войну отправится молодой полководец, который будет стремиться покрыть себя в боях неувядаемой славой.
- Брехня! - рявкнул маршал. - Не стройте из себя идиота, Констанс! Я прекрасно знаю, что вы не настолько глупы, как пытаетесь казаться! Эти кретины в понедельник на конвенте собираются ни более, ни менее, как снять с адмирала все полномочия! И вы как никто другой об этом знаете. Потом эти безмозглые дураки еще полгода будут рядить меж собой, кого поставить на его место! А пока во главе ордена будет стоять слюнявый безвольный тупица Козимо! А на войну поеду я! Я-а-а! - кричал на епископа Сикст, стуча себя кулаком в грудь. - Не делайте такие невинные глаза, будто не знаете, что она будет! Учтите, епископ, если я отправлюсь в Приолонь, то вы поедете со мной! И вас ничто не спасет от этого! Ни заступничество змеищи Саскии, ни даже самого Папы!
Сикст абсолютно не доверял своему первому 'доверенному' лицу, зная о стремлении того занять место главы ордена. Однако при этом старался держать его поблизости, соблюдая поговорку о необходимости не упускать врага из виду. Известия о готовящейся войне, сообщенные настоятельницей женского боевого ордена, оказались для командора весьма неожиданными и представляли собой немалые проблемы. Причем настолько 'немалые', что он пока не рискнул озвучить письмо на конвенте. Маршал прекрасно понимал, что епископ, зная об этом, постарается извлечь из ситуации наибольшую выгоду, но при данных обстоятельствах ничего не мог с этим поделать.
- Ваше высокопреосвященство, - осторожно начал Констанс, едва командор собрался перевести дух. - Я всегда был верным сыном Церкви, и со смирением понесу любое бремя, выпавшее на долю нашего ордена...
- Прежде всего, вы верны самому себе! - перебил его Сикст. - Думаете, я не знаю, что вы спите и видите, как бы занять мое место! Нынче вы вертитесь вокруг Святого Престола, как будто там медом намазано, если не чем другим!.. Единственный раз предупреждаю, Констанс, если я доподлинно узнаю, что это вы причастны к смещению адмирала Форсина, то вас не спасет даже заступничество Самого! - он указал пальцем в потолок, намекая на Господа Бога. - Можете быть свободны, епископ!
Его преосвященство ничего не ответил на обличительную речь командора, лишь слегка поклонился и вышел из кабинета, где ему только что был устроен 'начальственный разнос'. Естественно, он знал, что все заигрывания со Святым Престолом рано или поздно будут замечены, но не ожидал, что маршал в столь резкой форме выскажет свое неодобрение по этому поводу. На памяти епископа, Сикст ни разу не позволял себе столь явной демонстрации чувств. В замечании о причастности Констанса к смещению адмирала Форсина, маршал ясно дал понять, что и в этом усматривает руку епископа. Однако Констансу было просто необходимо усугубить условия для командора. Ведь устранив адмирала с арены сражений, он увеличил неразбериху, которая должна будет возникнуть после объявления войны с Нурбаном. Хотя Сикст может в приказном порядке отправить епископа в Приолонь... Но бурное переизбрание адмирала, отсутствие второго главного маршала, и наличие поддержки со стороны Святого Престола, сильно повышают шансы Констанса остаться в ауберге. Весьма сильно!
Впрочем, после столь 'доверительной' беседы в кабинете командора, епископ понял, что нужно, во что бы то ни стало, занять пост 'голоса' Папы.
После того как станет известно о начале военных действий, свободное княжество Приолонь перестанет существовать на карте, а станет еще одной провинцией Лукерма. Горячий и темпераментный кардинал Джованне насовсем рассорится с Папой Геласием IX из-за вожделенных земель, а Констанс постарается в меру своих сил этому помочь. Потом, ему предстоит устранить еще пару-тройку препятствий... и дорога к долгожданному возвышению будет свободна.
Последующие три дня маршал и епископ старательно делали вид, что между ними не было разговора на повышенных тонах. Однако после столь 'задушевной' беседы каждый из них принял меры относительно другого. Маршал, сорвав злость на Констансе, тщательнейшим образом принялся контролировать его действия. Епископ и раньше весьма осторожно планировавший встречи со священнослужителями из окружения Святого Престола, теперь вынужден был еще тщательнее их скрывать. А общение со своими информаторами и вовсе стал поддерживать через брата Боклерка.
Вечером в кабинете епископ Констанс вместе с секретарем разбирали скопившиеся бумаги, попутно Боклерк докладывал о собранных сведениях и событиях произошедших в последние дни.
- Ваше преосвященство, сегодня днем, когда вы были в Главном Соборе, принесли записку от ее благочестия Саскии. Я имел смелость ее прочесть из-за необходимости дать немедленный ответ, - осторожно начал докладывать Боклерк. Даже через столько лет он все еще помнил участь, постигшую предыдущего секретаря.
- Все в порядке, ты в курсе основных моих дел, и ничего страшного не произошло, - заверил его епископ. - Ее благочестие лучше не заставлять ждать. Что она хотела?
- Ее благочестие Саския...
- Боклерк, нас здесь никто не слышит, и ничего страшного не произойдет, если ты опустишь полное титулование сестры Геласия. - махнул рукой Констанс.
- Она просила о встрече с вами, завтра перед конвентом. Вы должны были подтвердить, что сможете прийти к ней. От вашего лица я выразил согласие.
- Все правильно, - кивнул тот. - Где состоится встреча?
- В дальней оранжерее, после заутрени. Время назначал не я, - сразу же предупредил секретарь.
- Естественно не ты! - фыркнул епископ. - Ты никогда не пожертвуешь моим удобством. За что ты мне нравишься Боклерк, так это за твою предусмотрительность в мелочах. Однако за последнее время ты не справился с одним заданием - не раздобыл сведения, о которых я просил тебя. Прошло уже семнадцать дней, а доклада о кардинале Джованне я так и не услышал.
- Осмелюсь признаться, ваше преосвященство, что это не просто так было сделать, - начал оправдываться секретарь. - Казалось бы кардинал на виду, все про него ясно, однако когда я начал копать глубже... Вот тут и наткнулся на большущую несуразность. Как итог мне пришлось от вашего имени приказывать верным людям найти о нем более подробные сведения и даже покопаться в его личных бумагах... Нет, не я, разумеется, это выполнял, а ваш преданный человек, что служит у Джованне. И лишь сегодня днем мне наконец-то доставили все необходимые бумаги. Прежде чем вам докладывать я хотел получить наиболее полную информацию. И только из этих соображений я пока ничего не сообщал. Только поэтому, поверьте мне.
- Вот как?! Тогда рассказывай, что ты там накопал, - приказал Констанс. - Но... Но сначала, сходи и распорядись, чтобы через полчаса принесли ужин. Пусть подадут чего-нибудь не пряного и легкого, а в питье кислого морсу, а то сегодняшний обед у старшего прокуратора был чересчур тяжел для живота. Что у него за манера такая - кормить похгутской кухней?!.
- Как прикажете, - поклонился тот и вышел из комнаты.
Пока Боклерк отсутствовал, епископ успел закончить читать последние донесения и пересел из-за стола в кресло подле камина. Рядом с креслом стоял изящный столик с напитками. Налив себе белой малвазии и строившись поудобнее, он принялся ждать обещанного доклада.
Секретарь вернулся буквально через четверть часа, и аккуратно опустившись на край стула, стоящего недалеко от кресла, начал.
- Кардинал Джованне человек довольно известный, а в некоторых кругах весьма и ВЕСЬМА известный, особенно своими ночными кутежами, с обильными возлияниями, чревоугодием и говорят даже дурманными курильнями, которые предпочитают проклятые троебожцы Раджпура. Родился он в Салмине, в семье графа Бочолли, занимающего не самый высокий пост в службе протокола при дворе Салминского государя. Тогда на троне был Франсиско IV, дедушка нынешнего монарха. Однако, несмотря на низкий пост, благосостояние в семье всегда было высоким и это, по-видимому, помогло получить Турио Бочолли, а ныне кардиналу Джованне, отличнейше образование, дабы мальчик, появившийся на свет третьим, смог сделать неплохую церковную карьеру. Ныне из прежнего семейства Бочолли уже никого не осталось, а все кто гордо носит эту фамилию и титул не являются родственниками кардиналу. Кажется, единственная кто с ним состоит в родстве - это кузина, да и то я не уверен, жива ли она. Упоминание о ней встретилось лишь единожды и крайне юном возрасте. Так что стоит считать, что кардинал Джованне одинок как перст, - Боклерк выдержал паузу, ожидая вопросов от его преосвященства, а когда тех не последовало, продолжил: - В начале, когда Джованне только занял пост 'обладателя голоса', он располагал неплохим доходом от личных владений и полученных в дар бенефиций1 от Святого Престола. Однако в дальнейшем жизнь в Святом Городе, а главное его должность, так сильно вскружили голову... Видимо кардинал счел себя настолько всемогущим, что в течение нескольких лет умудрился рассориться с доброй половиной конвента. Причем так, что они ненавидят его до безумства и готовы удавить голыми руками. Чтобы выправить положение, кардинал попробовал купить утерянных сторонников - стал закатывать пиры, устраивать выезды в папские загородные резиденции, и совершать еще много расточительных безумств. Лишь привязанность Папы, которая в последнее время заметно остыла, да значительные подарки все тем же командорам и кардиналам, позволяющие на время заткнуть рты, до сих пор помогают удержаться ему у Святого Престола. Кардинал даже благочестивую Саскию пытался купить, заваливая всевозможными подарками - дорогими тканями и драгоценностями! И при этом он не переставал жить на широкую ногу... Как итог кардинал разорен, а все личные имения кардинала пришли в полный упадок и не приносят и сотой доли своего дохода. Он обескровил земли постоянным оттоком средств.
- Саскию он пытался купить от большого ума! - фыркнул епископ Констанс, едва Боклерк замолчал, дабы перевести дух. - Как любой житель Салмины, он считает, что женщину могут интересовать только побрякушки и красивые наряды. Самовлюбленный идиот! А ее невозможно купить таким глупейшим способом, несмотря на принадлежность к слабому полу. Стоило бы ей только захотеть и все богатства мира были бы у ее ног. Как ни крути, но она родная сестра главы Святого Престола.
- Кстати с недавних пор Благочестивая страшно невзлюбила кардинала, - тут же вставил секретарь. - Почему именно, я еще не разузнал, да и не рискнул... Простите меня, ваше преосвященство, но я не стал совать нос в дела родной сестры главы Святого Престола.
- Копаться в делах Благочестивой гораздо опаснее для жизни, чем целоваться с гремучей змеей, - веско произнес епископ. - Поэтому даже не лезь в ту сторону, - и замолчал.
Боклерк не спешил продолжать доклад, дабы не нарушить тишину и не прервать размышления епископа. А тот, спустя пару минут, обдумав все что услышал, поинтересовался:
- В начале доклада ты говорил о какой-то несуразности у кардинала. Пока же в твоих словах все логично и закономерно.
- Пока да, ваше преосвященство. Однако о несуразности я хотел сказать чуть позже. Я ждал отчет о тратах кардинала за истекший год, - пояснил секретарь, подавая епископу бумагу. - Вот здесь столбец из двенадцати цифр. Двенадцать цифр - двенадцать месяцев. При этом столбец 'доход' куда скуднее, чем 'расход', неизмеримо скуднее! Отсюда следуют два вопроса: первый - почему такая большая разница между доходом и расходом, и второй - каковы причины делающие доход столь мизерным. И на каждый из них я постараюсь ответить как можно подробнее.
Констанс кивал в такт словам, а сам при этом внимательно изучал предоставленные сведения.
- Сначала ответ на второй вопрос, поскольку он весьма прост, - продолжил меж тем Боклерк и, вынув из папки новый лист, протянул его епископу. - Вот донесение, описывающее состояние дел в имениях кардинала. Как я уже говорил: все его владения пришли в полный упадок и не приносят и сотой доли своего дохода. Он полностью обескровил земли постоянным оттоком средств.
- Дурак! - фыркнул Констанс, просматривая новый документ. - Надо ведь не только брать, но еще и вкладывать! Сейчас Джованне беден, как церковная крыса! - и рассмеялся. Однако тут же посерьезнел и пробормотал себе под нос: 'Воистину, крыса... нищая церковная крыса...'
Брат тоже позволил себе осторожную улыбку.
- Кстати, Боклерк, - продолжил Констанс: - Приценись, через третьи лица, за какую сумму кардинал готов продать свои владения. Насколько я знаю, сейчас ему очень нужны деньги. Можно провернуть неплохое дело, убивая сразу двух зайцев. И отличное вложение средств сделаем, с последующей немалой прибылью, и в дальнейшем отрежем его от скудного, но все же источника финансирования.
Епископ до того загорелся идеей, что даже подался вперед, словно прибывал в нетерпении, и принялся неосознанным движением потирать руки, как перед подсчетом прибыли.
- Хорошо, ваше преосвященство, - кивнул секретарь. - Предстоятель Ордена Торкунитов, ваш большой должник, и он на протяжении пары лет стремиться каким-нибудь образом, отблагодарить вас. Предоставить ему эту возможность?
- Это преподобный Игнатий?
- Да.
- Ну что ж, он мне действительно задолжал. И к тому же он не из болтливых. Подойдет! - согласился Констанс, вновь откидываясь на спинку кресла. - А теперь давай перейдем к первому вопросу - почему же доход и расход Джованне настолько различны.
Боклерк кивнул и начал:
- Посмотрите на первый лист, ваше преосвященство, - попросил он. - Это укрупненный вариант с его доходов и расходов. И сделан сей укрупненный вариант сделан с личной расходной книги кардинала, куда он заносит все пришедшие поступления, вплоть до медного грошика! Однако цифры так и не сходятся. Я даже заставил нашего человека проверить - а нет ли еще одной расходной книги?! Однако ее нет. Из этого я сделал вывод, что полученные средства или источник средств настолько могут скомпрометировать кардинала, что он не заносит их в книгу...
Констанс нахмурился, не понимая, куда клонит его секретарь. А тот, заметив недовольство епископа, сразу же поспешил пояснить.
- Ваше преосвященство, все это я рассказал лишь для того, чтобы вы поняли направление моих следующих действий.
- Ну, хорошо, - тут же успокоился Констанс, - продолжай.
- Основываясь на моих предположениях, что средства или их источник компрометируют кардинала, я продолжил свое расследование. И выяснил, что существуют какие-то секреты, связывающие между собой епископа Сисвария и кардинала Джованне. Наши соглядатаи много раз наблюдали их встречи в весьма укромных уголках и они постоянно о чем-то спорили. При этом кардинал всегда гневался, кричал, но, тем не менее, всегда соглашался с епископом. При расставании же Сисварий неизменно выглядел довольным, а Джованне наоборот злым или прибывающим в бешенстве. Однако если они пересекались где-нибудь на людях, то всегда учтиво раскланивались друг с другом. Это меня насторожило, и я начал собирать сведения на епископа Сисвария.
- Вот как? - вскинул брови Констанс. - Оч-чень интересно! Однако, что Джованне постоянно взбешен, будто его укусили за такое место, название которого и произнести неприлично, меня уже не удивляет... - это его преосвященство имел ввиду размолвку кардинала со Святым престолом, - А вот то, что он соглашается с Сисварием, - тут он поднял вверх указательный палец, привлекая внимание к этому известию. - Очень важно! Но продолжай.
Боклерк лишь кивнул и возобновил доклад:
- Епископ ордена дилуритов2 Сисварий личность всем известная, однако, при этом тоже очень скрытная. В своем нынешнем состоянии, оставаясь возле Престола, он как бельмо в глазу - у всех на виду и всем противен. Общедоступна информация о его болезни, и то каким образом он ее получил, но иные, более подробные сведения найти невозможно. Сплошные потемки... Так же все знают о его выплатах в Папскую казну, однако найти концы, как и откуда приходят средства, тоже невозможно! Я поднял на ноги осведомителей в казначейском управлении, однако и там мне ничего не смогли сообщить. Всем известно, за что он платит Папе, и даже если тщательно покопаться, можно найти более точные суммы, но вот где он их берет - опять сплошная тайна... Единственное, что удалось установить точно - именно он дает деньги кардиналу Джованне. А вот какие дела связывают их вместе... Этого пока выяснить не удалось. Сведения еще собираются.
- М-да... Не густо, - выдохнул епископ. - Я подозревал, что прохвоста Джованне с наскока не возьмешь!.. - он побарабанил пальцами по резному подлокотнику. - Ну да ладно! С самого начала было понятно, что он тот еще хитрец, и сковырнуть его с насиженного место трудная задача. Возможно, нам будет проще, если начать разбирательство с епископа Сисвария. Ведь недаром Джованне не записывает в расходную книгу поступающие от него деньги... Кстати, насколько большие суммы поступают от Сисвария?
- Довольно внушительные, ваше преосвященство, - поспешил ответить секретарь. - Подозреваю, что только за истекшее полугодие от епископа его высокопреосвященству поступило не менее...
- Избавь меня от точных цифр!..
- Около двух третей неучтенного дохода.
От этих слов Констанс даже привстал, но потом, поняв, что излишне разволновался, уселся обратно.
- Однако это все же меньшая сумма, нежели та, которую Сисварий платит в Папскую казну, - заметил он.
- Меньшая, - согласился Боклерк. - Хотя... Поговаривают, что нынешняя выплата была весьма умерена.
Епископ поперхнулся, а потом, совладав с эмоциями, приказал:
- Собери все сведения о молодости этого резвого козла. Почему скандал с его болячкой не был сильно раздут... В общем разузнай, что только можно.
- Уже собираем, ваше преосвященство, - склонил голову секретарь. - Однако осмелюсь доложить, едва я начал узнавать о пресловутом епископе, вами начали интересоваться.
- Подробней! - словно плетью хлестнул - потребовал Констанс. Потом он залпом допил оставшееся вино и отставил бокал на столик.
- Подробностей немного, - и хотя Боклерк знал, какова будет реакция его преосвященства, все равно от неожиданности нервно сглотнул и продолжил. - Кто-то аккуратно начал расспрашивать наших людей: братьев-прислужников и сопровождающих. До информаторов еще не добрались, но некоторые уже занервничали. Говорят, им кажется, что чувствуют за собой слежку.
- А что за личности их расспрашивали? - епископ пристально посмотрел на секретаря. - Описать могут?
- Уже опросили. К ним с расспросами подходили всегда разные люди, от простолюдинов до клириков. Внешность не совпадает.
- Та-ак!.. - он отвернулся и, поднявшись, подошел к окну.
Солнце садилось, окрашивая белые крепостные стены ауберга в золотисто-розовый цвет. В задумчивости Констанс побарабанил пальцами по свинцовому оконному переплету. От подобных известий хорошее настроение вмиг улетучилось.
Секретарь терпеливо ждал.
- Плохо, конечно, - наконец произнес он. - Но не неожиданно. Отправь послания во все поместья: если кто будет интересоваться хоть чуточку мной или моими средствами, пусть сразу же извещают. Предупреди братьев, чтобы с посторонними не болтали, и обязательно постарались захватить мне хоть одного любопытного. А уж там допытаем все подробности.
В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в кабинет зашел брат-прислужник с подносом, уставленным тарелками с несколькими блюдами и кувшином вина.
- Ужин его преосвященству, - негромко произнес он, ставя поднос с краю на рабочий стол. Это был невысокий, субтильного телосложения мужчина, в положенной рясе и скапулире, откинутом на плечи, как носят все старшие братья Ордена Святого Варфоломея.
Епископ направился к столу. И хотя после таких известий другим бы кусок в горло не полез, у его преосвященства напротив - разыгрался аппетит.
Тем временем прислужник, поклонившись, собрался было, выйти, как его окликнул Боклерк.
- А почему брат Эжен сам не подал ужин? - ему это показалось уж слишком странным.
- Он немного занят, боится, что ростбиф из ягненка подгорит, и попросил подать меня, - смиренно объяснил тот, не поднимая глаз на секретаря.
Теперь и епископ насторожился. Ужин ему брат Эжен подавал всегда лично, а тут такое отступление от правил!..
- Постой! Подойди-ка сюда, - позвал он его.
Брат подошел к рабочему столу.
- Налей и выпей, - приказал епископ, указывая на кувшин с морсом.
- Ваше преосвященство, я же не могу пить из вашего кубка, я недостоин...
- Пей!
Брат взял с подноса кубок, слегка дрогнувшей рукой налил в него из кувшина, и уже было поднес ко рту, как вдруг неожиданным резким движением выплеснул содержимое Констансу в лицо, а следом метясь в голову, запустил и сам кубок. После чего со всех ног бросился к двери.
Боклерк, быстро сориентировавшись, с криком бросился ему наперерез. Тогда прислужник вытащил откуда-то из складок рясы недлинный нож и, не глядя, отмахнулся от секретаря. Но тот с неожиданным проворством нырнул в сторону и вниз, стараясь при этом сбить беглеца своим телом с ног.
Констанс же, несмотря на свою показную старческую слабость, проворно увернулся от выплеснутой на него жидкости и брошенного кубка, попросту рухнув на пол под защиту массивного стола. А едва прислужник рванул к двери, шустро поднялся на ноги и, кинувшись в спальню, захлопнул за собой дверь.
Меж тем беглец, не обращая никакого внимания на маневры епископа, перепрыгнул падающего Боклерка, и выскочил вон. Впрочем, далеко уйти ему не удалось, уже на лестнице его встречали два брата-сопровождающих с обнаженными фальшионами. С трудом затормозив на скользкой лестнице, прислужник вынужден был развернуться и ринуться обратно в кабинет.
Поднимавшийся с пола секретарь, оказался вновь сбитым, отчего придушенно охнул и осел сбоку у распахнутой двери. Однако при падении ему каким-то чудом удалось выбить нож из рук прислужника, и тот улетел рыбкой в сторону. А следом за беглецом в кабинет уже ввалились два дюжих брата-сопровождающих.
- Живым! - сдавленно выкрикнул Боклерк, стараясь отползти, подальше в сторону от драки.
Братья неспешно наступали на мужчину. Они, слегка разойдясь в стороны, пытались взять его в клещи, чтобы потом преспокойно скрутить. Прислужник в ужасе заметался перед большим столом, к которому почти прижали его братья, а поняв, что выхода нет, схватил с подноса чудом не упавший кувшин и, сделав из него пару больших глотков, оставшуюся жидкость выплеснул в лица наступающим. Братья проворно закрылись руками.
Секунду другую длилась немая сцена. А затем беглец как-то странно вздрогнул всем телом, схватился рукой за скапулир у горла, словно пытаясь оттянуть, но тут же свалился на пол и, дернувшись пару раз, затих.
Однако братья-сопровождающие не спешили подходить к нему, настороженно поглядывая на распростертое тело.
- Что стоите, дурни! - прохрипел Боклерк из угла, явно понимая, что произошло. - Окно откройте! Все уже! Не встанет он! Мертв!
Тогда один из братьев подошел к окошку и распахнул настежь, а другой постучал в дверь спальни епископа.
- Ваше преосвященство, - пробасил он, - Можно выходить! Безопасно!
Спустя полминуты дверь открылась, и епископ вышел из комнаты. На нем, прямо на сутану, была одета короткая до бедер безрукавная кольчуга. В руке он сжимал кинжал. Окинув комнату быстрым взглядом и, слегка задержавшись на распростертом теле, он немного нервно поинтересовался:
- Сам, или вы постарались?
- Сам, ваше преосвященство, - ответил один из братьев.
Тогда епископ бесстрашно вышел на середину комнаты и, окинув кабинет, потребовал объяснений.
- Боклерк?!.
А в комнате царил изрядный разгром: перевернутое при падении кресло и стул, сбитый рухнувшим на пол секретарем, валялись кверху ножками, сбившийся складками ковер залит морсом и усыпан останками трапезы с упавшего подноса. Маленький столик оказался опрокинутым, его хрупкая столешница не выдержала и разломилась пополам. Поверх всего этого лежали рассыпавшиеся по всей комнате листы из сброшенной со стола книги.
- Со мной все в порядке, ваше преосвященство, - прохрипел секретарь из своего угла. Он до сих пор так и не встал на ноги. Уж слишком крепко приложил его убийца.
Братья же принялись осматривать тело прислужника.
Тем временем епископ по широкой дуге брезгливо обошел лежащий на полу труп и направился к окошку вдохнуть свежего воздуха. От ядовитых испарений сильно разболелась голова. К тому же кислый запах разлитого морса и смешавшихся с ним блюд вызывал дурноту.
Боклерк, наконец поднялся и, ссутулившись, тоже проковылял к телу. Присев он осторожно, двумя пальцами, повернул голову лежащего туда-сюда в надежде опознать. Не удалось, в памяти ничего не всплывало. Тогда Дюжие братья шустро стянули скапулир и распахнули рясу на его груди - никаких отметин указывающих на принадлежность к наемникам не было, только простой нательный крест.
- Ну, что там? - не оборачиваясь, нетерпеливо спросил Констанс.
- Пока ничего не ясно, ваше преосвященство, - ответил секретарь, и протянул руку одному из братьев. - Дай-ка сюда нож, и поднос тоже.
Тот протянул ему клинок со своего пояса, другой подал серебряный поднос, на котором убийца принес ужин. Боклерк обнажил руку покойника, задрав широкий рукав рясы, подложил под нее поднос и ловким движением полоснул по сгибу локтя, перерезая вены. На светлый металл нехотя полилась алая кровь.
- Что и требовалось доказать, - как бы для себя произнес секретарь, а затем уже громче обращаясь к епископу добавил: - Ваше преосвященство вас хотели отравить синильной кислотой3.
- То, что хотели отравить, я уже и сам понял, - ворчливо выдавил из себя тот. - И то, что это была синильная, тоже много не дает... Круг желающих поквитаться со мной широк до невозможности!
Столь очевидное заявление Боклерк комментировать не стал.
В дверь кабинета заглянул послушник Марк. Лицо его было белее мела, а посиневшие губы дрожали.
- Т-т-там... Т-т-там... - судорожно силился произнести он.
- Ну что там? - недовольно рявкнул епископ.
Но мальчик не отвечал. Он округлившимися глазами уставился на распростертое на полу тело, вокруг которого копошились пара братьев и секретарь с окровавленным ножом в руках. Следом за парнишкой в дверях показался еще один брат-сопровождающий.
- Ваше преосвященство, - начал он спокойным и деловым тоном. - На кухне старшего брата Эжена и его прислужника зарезали. Лично осматривать будете?
- Боклерк?
- Буду, ваше преосвященство, - кивнул тот, вставая с колен и отряхивая сутану, оказавшуюся разрезанной в паре мест. - Может хоть что-то разъяснится.
- Пошли, - Констанс отошел от окна и направился к двери. - Этого, если уже закончили, унесите куда-нибудь, и избавьтесь от тела по-тихому, чтобы никто не знал. А после, прикажите навести порядок. И смотрите, чтобы за эти стены ни одного слова не просочилось!
Секретарь вышел из кабинета первым, сдвинув с дороги так и не пришедшего в себя Марка, за ним епископ, отвесивший мальчику подзатыльник.
- Живо к себе! И чтобы до завтрашнего утра не появлялся!
Послушник словно бы очнулся, оторвав взгляд от трупа. Потом судорожно сглотнул и дернул что есть силы по коридору к узкой лесенке, что вела на третий этаж, в свою маленькую каморку.
Возглавляемые братом они спустились на первый этаж, прошли по неширокому коридору и попали в жарко натопленную кухню. Противоположную от двери стену занимал очаг, на огне которого уже обуглилась тушка небольшого поросенка. И от этого по кухне плыл, перебивая все остальные, запах сгоревшего мяса. На большом столе, стоящем поперек помещения, лежал молоденький парнишка лет пятнадцати с неестественно вывернутой головой. А на лавке, стоявшей перед столом, ничком лежало второе тело - брат Эжен. Из-под него натекла большая кровяная лужа.
Брат-сопровождающий, нимало не смутившись, прошел до очага, снял вместе с вертелом сгоревшего поросенка и отставил его в сторону. Боклерк же, стараясь не испачкать обувь, вошел следом, а епископ застыл на пороге, брезгливо прикрывая нос вышитым платком.
Меж тем Боклерк подозвал брата-сопровождающего, и они вдвоем перевернули тело Эжена. Вся ряса и скапулир были пропитаны кровью. Секретарь осторожно, стараясь не замараться, оттянул ткань и обнажил неширокую рану слева у основания шеи.
- Удар профессиональный, - заметил он, обращаясь к епископу, и продолжил осмотр. - Бил через одежды, так чтобы не обрызгало, мальчику же попросту, как куренку, свернул шею. Однако во всем случившемся я не вижу хорошо подготовленного покушения, - сделал он вывод из всего увиденного. - Похоже, кто-то в сильной спешке отправил к вам наемника, не знакомого с внутренними порядками ордена. Наверное, тот, кто подослал убийцу, очень торопился или хотел все решить наскоком...
Находясь на службе у епископа, Боклерк выучился распознавать множество ядов и симптомы отравления ими, разбираться в манерах и методах работы наемных убийц, усвоил несколько способов и приемов защиты от них. Обучился многим вещам, о которых большинство церковников, следующих заповедям Господа, и не слыхивало.
- Упокой, Господи, душу раба твоего... - выдохнул Констанс, осеняя себя знамением, и распорядился. - Окажите брату Эжену и его помощнику полагающиеся почести. Боклерк, проследишь. При похоронах посторонним сообщите, что умерли они от естественных причин, да простит меня Господь за эту ложь! Не нужно, чтобы об этом все языком трепали.
С этими словами он развернулся и ушел к себе.
- Ишь, стервец, орудовал мастерски! - замелит брат-сопровождающий, как только епископ скрылся. - Кровищи словно на бойне натекло! А на самом убивце, поди, не пятнышка?
- Не пятнышка! - подтвердил секретарь, оттирая испачканные пальцы о кухонное полотенце.
- Ну, надо ж!
- Вот что Тиас, - обратился Боклерк к брату-сопровождающему. - Ты же в своей тройке за ведущего?
- Ну!
- Сейчас ваша очередь дежурить? - тот опять кивнул. - Тогда поднимай остальных, пусть прочешут все помещения сверху донизу, мало ли что. Необходимо усилить охрану апартаментов нашей епархии, но так чтобы другие не пронюхали. Старшим назначаю тебя, если кто-то будет роптать, направляй ко мне, я лично поговорю с недовольными! Переводи всех наших на осадное положение: за пределы помещений ходить только по двое, всем вооружиться, но скрытно. Когда приславший убийцу поймет, что затея с отравлением провалилась, то следом могут попытаться убрать его преосвященство при помощи чего-нибудь колюще-режущего. Так, что еще... - секретарь невольно копировал манеру речи и интонации епископа. - Завтра его преосвященство должен будет сразу после заутреней быть в Паласте, для безопасности сопровождающими будете по шесть братьев разом! Не приведи Господь, что случится с епископом, сам знаешь, где всем скопом оказаться можем! - и он указал пальцем вниз, намекая на подвалы Ответственных.
---------------
1 Бенефиции (beneficia) - земли, дававшиеся во временное владение лицам высшего класса с которых они получали доход.
2 Орден Святого Дилурия Всепрощающего (Дилуриты) - братство духовное не отличающееся строгостью устава, позволяющее небольшие мирские радости и послабления.
3 Синильная кислота - цианистый калий, при отравлении цианидами организм перестает усваивать растворенный в крови кислород, отчего даже венозная кровь становится ярко алой.
-----------------------------------------------------------
Глава 8.
Оранжереи в Святого Города давно славились своим разнообразием растущих в них цветов и деревьев. К папскому столу круглый год подавались то северная лесная ягода, то прихотливая южная алыча или персики, заботливо взращенные трудолюбивыми монахами. А залы и комнаты в зависимости от сезона украшались ароматными нарциссами, разноцветными нежными ирисами, капризными розами или пламенеющими георгинами.
Утро еще только разгоралось розовой ленточкой на востоке, когда его преосвященство епископ Констанс прибыл на назначенную встречу. Он явился, предприняв всевозможные меры предосторожности и с усиленной охраной. Брат Боклерк сопровождавший епископа захватил с собой длинный боевой нож, ныне спрятанный в складках одежд.
В оранжерее, что предпочла для укромной беседы ее благочестие Саския, выращивали гладиолусы, и куда ни кинь взгляд, повсюду пестрели длинные колосья цветов, к этому времени в природе уже отцветших, но с тщательной искусностью задержанных в росте здесь, в саду Его Святейшества. Ее благочестие пришла на встречу как всегда облаченная в черное с ног до головы. Монотонность ее одеяний нарушал лишь небольшой серебряный крест на длинной цепочке увитый терниями и розами - символами трудностей и радостей духовной жизни. Саския была женщиной невысокого роста, слегка сутулящейся, с цепким взглядом агатовых глаз. Как большинство халистиек в молодости она блистала красотой, но быстро состарилась. Чертами лица она совершенно не походила на своего брата.
- Рад приветствовать вас, ваше высокопреподобие в столь чудесный, уже освященный первой молитвой, утренний час, - куртуазно начал Констанс, слегка поклонившись.
- Вы всегда слыли искусным собеседником, умеющим поддержать разговор любой сложности, - кивнула она в ответ. Голос у Саскии оказался весьма глубокий, ласкающий слух бархатными обертонами. - Но полно упражняться в словоблудии епископ. Пусть ваш сопровождающий выйдет, ничего интересного для него здесь нет.
Констанс махнул рукой секретарю, подтверждая распоряжение благочестивой. Боклерк поклонился и произнеся: 'Я буду у входа, ваше преосвященство. Ваше высокопреподобие ...' - вышел из влажной оранжереи.
- Какой преданный и воспитанный мальчик! - фыркнула Саския, пряча руки в рукава черной хламиды. - Говорят, все ваши люди вам преданны?!
- Не жалуюсь, ваше высокопреподобие.
- Теперь мы здесь одни, так что я даю вам разрешение называть меня Благочестивой, - милостиво кивнула она и, повернувшись, пошла по дорожке между цветами. Торопливые и мелкие движения ее ног едва угадывались под бесформенным одеянием. Епископ последовал за ней. - Меня, знаете ли, утомляют все эти расшаркивания лизоблюдов и подхалимов, стремящихся выдоить как можно больше денег из папской казны. Святой Престол - это вершина Единой Церкви, а не кормушка для свиней! Давайте присядем вон на ту скамью. Еще успеем набегаться за весь день...
Ее благочестие направилась к мраморной скамейке, установленной в живописных зарослях цветов, где высокие колосья цветоносов достигали ярдовой длины.
- И что вы думаете о моих рассуждениях, о предназначении Святого Престола? - спросила она, повернувшись лицом к Констансу, когда тот опустился на другой край скамьи.
- Благочестивая, что вы хотите от меня? Чтобы я подтвердил: является или не является Святой Престол свиным корытом? - смело произнес епископ. Если в подобной манере с ним заговорила сестра Геласия, то и ему в данный момент не стоит опасаться подобных фраз.
Саския всегда отличалась излишне шокирующей прямотой и могла говорить такие провокационные вещи, на которые бы не решался ни один из священнослужителей. Статус родной сестры главы Единой Церкви многое ей позволял. Однако ее резкость в суждениях не раз приносила свои положительные плоды для брата. Но вот если Благочестивая начинала разговаривать с кем-нибудь с нарочитой мягкостью и любезностью, то это служило явным сигналом для собеседника - жди беды. Гадюка тоже негромко шипит перед броском.
- Так вы подтвердите или опровергнете? - продолжала настаивать она.
- Для начала давайте определимся - кто свиньи?
Благочестивая высвободила руки из складок одеяния и зааплодировала. Хлопки недалеко разнеслись во влажном воздухе сада.
- Perfecte euge! (Великолепно!) Достойно Лиса!
- Каков вопрос, таков ответ, - сухо заметил Констанс. Он не любил, когда при нем упоминали это глупое прозвище, прицепившееся, когда его шевелюра не была снежно белой, а отдавала на солнце золотом и рыжиной.
- Ну что ж! Давайте назначим свиней сами, - предложила Саския после небольшого раздумья. - Ваши пожелания?
- Боюсь, Благочестивая, мои свиньи могут отличаться от ваших, - выкрутился епископ. Называть мешавших ему людей он пока не решался, но подозревал, что пара позиций в их списках все же совпадут.
- Вот как? А я надеялась, что ваши звери и мои одного имени и породы! Ох уж мне эти опасения в закулисных интригах и подковерных дрязгах! Епископ, я знаю кое-что про вас, а вы знаете кое-что про меня, так что давайте не будем играть словами, - похоже Благочестивая начала раздражаться и терять терпение. Как и все халистийцы она была горяча нравом. - Даю вам последний шанс, не разочаруйте меня!
Констанс был вынужден сдаться. Когда тебя просит, а если быть точным и назвать все своими именами - приказывает родная сестра главы Престола - не подчиниться будет полным идиотизмом, тем более что он действительно 'кое-что' знает. И почему бы ему не воспользоваться так удачно подвернувшимся случаем и не постараться убрать с политической доски пару лишних фигур?
- В моем хлеву имеются два поросенка, Благочестивая, одного из них зовут Джованне, а второго возможно Сисварий...
- Какие знакомые имена! Это даже не поросята, а целые хряки! А вот третьего поросеночка по имени Сикст в вашем хлеву не значится? - Саския поддержала шуточную манеру епископа, но продолжала выпытывать всю требующуюся ей информацию.
Констанс на пару мгновений задумался, как бы получше ответить.
- Боюсь, Благочестивая, я недавно вывел его из хлева и переопределил в другое место, - верно или неверно ответил?
Женщина продолжала пытливо вглядываться в его лицо. Прошли несколько томительных минут, показавшиеся вечностью, прежде чем она изрекла:
- Это мудрое решение, епископ! Очень мудрое! Не дело держать в хлеву единственную боевую лошадь, которая может вывезти нас из беды.
Констанс в момент покрылся холодным потом: 'Неужели она знает о надвигающейся войне?! Откуда?! Мать настоятельница отписала и ей?!', - но Благочестивая после легкой паузы продолжила.
- Вижу по вашему слегка изменившемуся лицу, и вы в курсе основной ситуации. Но я одобряю ваше молчание. Да и десять-двадцать дней большой погоды не сделают. Перед посадкой нового урожая крестьяне всегда выжигают оставшуюся на полях солому. А теперь давайте поговорим без вихляний, мы же с вами не маркитантская лодка. Я знаю, что сведения, просочившиеся об адмирале Форсине - это ваших рук дело. Правильные действия. У руля всего флота не может стоять больной калека, который к тому же является напыщенным дуралеем. Тем более к весне успеют избрать нового. Там много умных и талантливых мальчиков, кто-нибудь да подойдет. Но вот ваших действий относительно командора ордена я принять не могу. Сикст нам нужен, как верная скаковая лошадь, которая приведет к победе.
- Ваше благочестие, смею заметить, я не предпринимаю ни каких действий относительно командора, только лишь в его пользу, - аккуратно возразил Констанс, мысленно возблагодарив Бога за своевременную беседу с клириком из Ордена Святого Георга.
- Это радует, - кивнула женщина. - Теперь вернемся к сегодняшнему заседанию конвента. Вы должны проголосовать за снятие адмирала Форсина с его должности.
- Увы, ваше высокопреподобие, я не могу пойти против воли своего командора, - притворно выдохнул епископ.
- Жаль, очень жаль. Вы знаете, как опытный наездник иногда приучает норовистую лошадь к повиновению кнутом? Здесь как раз такой случай.
- Благочестивая, я очень ценю вашу аллегорию, но пойти против решения командора - это значит, открыто объявить ему войну. Максимум что я могу сделать - воздержаться. Решение все равно будет принято не в пользу нынешнего адмирала. Мой голос не будет решающим.
- А как остальные ваши доверенные? Как проголосуют они?
- Противоположно моему решению.
- Так вы в меньшинстве?
- Увы, увы... Высокий рост и наличие громких побед считается в боевом ордене большей благодетелью, нежели светлый ум и ясность взгляда.
- Ладно, придется довольствоваться малым, - вздохнула Саския. Поджав губы, она немного помолчала и продолжила: - А теперь обсудим ваш хлев. Свинки Джованне и Сисварий в последнее время и меня сильно раздражают. Первый своей неуемной жадностью, которая может спорить лишь с его глупостью. А второй - лишь одним фактом своего существования! Я не потерплю, чтобы подобные люди имели хоть какое-нибудь отношение к Единой Церкви! - теперь женщина почти кричала, распалившись лишь от одной темы разговора.
- Здесь я с вами заодно, Благочестивая, - поддержал Констанс, видя в какое негодование приводят ее рассуждения о тех. И сделал себе легкую заметку об этом в уме.
- Значит, в вас я не ошиблась и верно разгадала ваши маневры, - Саския тут же успокоилась и продолжила прежним тоном. - Так что даю вам полную свободу выбора методов борьбы с этими 'НЕ людьми'. И я на многое закрою глаза, заодно и прикрою их Слушающим, дабы они вам активно не досаждали. Насколько знаю - и у того, и у другого, есть прикормленные люди в этом ордене. Но смотрите епископ, времени у вас до весны, а там сами знаете, что начнется. Я бы предпочла видеть возле Престола верных, преданных и умных людей, а не скопище безмозглых идиотов. К тому же если удастся сместить Джованне - место будет свободным. Вы меня понимаете?
- Превосходно, ваше благочестие, - заверил ее Констанс.
- Вот и отлично! Я помогаю вам, а вы помогаете мне. Церковь перед лицом грядущих бед должна быть сильна, как никогда! Кстати, в некоторых вещах вы можете ссылаться на меня, но постарайтесь этим пользоваться только в случае крайней необходимости и не злоупотреблять понапрасну, - резко оборвав разговор, Саския поднялась со скамьи, расправила бесформенную хламиду и подошла поближе к участку, засаженному красными гладиолусами. - Посмотрите, разве они не прекрасны? Кровь, что течет у нас в жилах, и та не может быть краснее, чем эти цветы. Полюбуйтесь ими еще некоторое время епископ, - выдав неожиданное пространное замечание, она развернулась и быстрым шагом покинула оранжерею.
Констанс же остался сидеть и размышлять о нежданно свалившейся на него удаче. Заполучить в союзники родную сестру Папы - счастье, о котором можно только мечтать, но это же и большое неудобство. Обращаться с ней придется как с красивейшей, но оч-чень ядовитой змеей.
При воспоминании о том, как Саския непрозрачно намекнула, что ей все известно о надвигающейся войне, его снова прошиб холодный пот. Подобного поворота событий он не ожидал. Этим знанием Благочестивая держала его на крючке, сорваться с которого было практически невозможно. И чтобы в дальнейшем иметь влияние на свою судьбу, а не быть игрушкой в чужих руках, зависящей от любой прихоти, ему просто жизненно необходимо стать 'Голосом Папы'.
Внеочередное собрание конвента прошло в точности, как и предполагал Констанс. Когда больной адмирал Форсин не смог присутствовать на совете, его большинством голосов заочно сняли с занимаемой должности. За свое долгое правление глава Ордена Святого Иеронима нажил себе множество врагов, и его смещение было обусловлено скорее не политическими, а в большинстве своем личными мотивами заседающих. Командор Ордена Святого Варфоломея Карающего главный маршал Сикст был недоволен позицией, которую занял епископ, но ничего с этим поделать не смог. И де-юре и де-факто первый достойный доверия был прав - калека не может стоять у руля, но от осознания этого, злость на его преосвященство не уменьшалась.
Выходя из зала заседания конвента, Констанс шел позади маршала, чтобы лишний раз не попадаться тому на глаза. Епископа сопровождал брат Боклерк. Впрочем, только стоило им выйти в соседнюю галерею, ведущую к главному выходу, как командор Сикст обернулся и обратился к епископу.
- Сын мой, раз вы все еще здесь, то чтоб не утруждать вас вызовом в кабинет, нам не мешало бы перемолвиться парой фраз.
- Раз вы настаиваете, ваше высокопреосвященство... - нехотя ответил епископ.
- Настаиваю. Я имею на это право, поскольку являюсь вашим командором! Потрудитесь следовать за мной! - безапелляционно заявил он и, развернувшись, направился через анфиладу залов.
Констанс скрипнул зубами и, сделав знак рукой секретарю - не отставать, двинулся за маршалом.
Они шли по залам дворца, который изнутри был не менее роскошен, чем снаружи. В его многочисленные узкие, но высокие окна лился свет, и, преломляясь в разноцветных стеклах, создавал причудливые узоры на каменном полу. Стены из зеленоватого мрамора то тут, то там были украшены мозаичными медальонами с изображенным на них белым флагом с золотыми крестом, посохом и митрой - символом главы Единой Церкви. Потом прошли по длинной открытой галерее, свод которой поддерживался ажурными арками. В каменных цветочных вазонах, что стояли у подножия аркадных колонн цвели гайлардии и карликовые хризантемы. Затем пересекли еще пару коридоров, и вышли на веранду, с которой можно было спуститься в замковый парк. Маршал Сикст сел на одну из скамеек, расположенных у невысоких перил и лишь тогда соизволил вновь обратить свое внимание на епископа. Ему, похоже, доставляло удовольствие доводить Констанса до бешенства игнорированием. Впрочем, его преосвященство не собирался доставлять подобного наслаждения командору и показывать свои эмоции.
- Итак, сын мой, я весьма недоволен вашими действиями на сегодняшнем заседании конвента, - без предисловий начал Сикст. - Вы как первый достойный доверия обязаны поддерживать решения главы своего ордена, а вы что вытворяете? В последнее время мы совсем не понимаем друг друга. Поэтому я предлагаю вам оставить пост доверенного лица!
Вот так, без обиняков, маршал сразу взял быка за рога. Но на подобное заявление Констанс никак не прореагировал, разве только что слегка изогнул бровь, как бы спрашивая - а не ошибся ли он. Затем преспокойно уселся на скамью рядом с маршалом, с издевательской тщательностью расправив складки сутаны на коленях. И лишь спустя пару минут переспросил тихим, слегка шипящим голосом.
- А вы уверены? В подобном случае вы можете многое потерять.
- Не смейте мне угрожать! Я тверд в своем решении! - мгновенно взвился маршал.
- Ну что ж! - как-то ехидно улыбнулся епископ. - Требовать - это ваше право, но, увы, оно не осуществимо.
- Да как...
- Конвент будет не в восторге, когда узнает, что вы скрыли от него сведения о возможных военных действиях, - перебил своего командора Констанс. - Я, как верный сын ордена, доложил вам об этом, а вы в свою очередь не озаботились поставить в известность конвент в течение почти что трех недель.
- Ты, п... Вы... Ты смеешь меня шантажировать? Меня? - маршала аж перекосило от злости. - Я туда все равно поеду! Днем раньше днем позже, не играет ни какой роли! Но прежде чем уехать, я отправлю тебя - паскуда - в самое дальнее захолустье, которое мне только удастся отыскать!
Командор шипел и плевался ядом. Будь они у себя в ауберге, он бы уже орал во весь голос, но в людном месте приходилось сдерживаться.
- Правда? - издевка со стороны епископа была уже неприкрытой. - А как же наш непримиримый епископат? Вы плюнете на него и позволите ордену расколоться? Или вы мечтаете войти в историю как командор, разваливший самый могущественный орден из-за собственных амбиций?
- Никуда эта пузатая мелочь не денется!
- Да неужели? Я ведь могу поддержать их в случае моего смещения, совместно со всей своей епархией. Как вам такая перспектива?!
Лицо маршала налилось кровью, став почти багровым, и казалось, что его вот-вот хватит удар. Он часто дышал и беззвучно разевал рот. А Констанс продолжал тем временем его добивать, не брезгуя явным блефом. Когда горят пятки, средства для их тушения особо не выбирают.
- Ваше высокопреосвященство, те сведения, о которых вы так громко собирались рассказать на совете для самого верха уже не секрет, просто срок для их оглашения еще не настал. А разглашение их с трибуны на совете может оказаться весьма пагубным делом. И я здесь буду вовсе не при чем. Только вот с поста полечу уже не я, а вы! Подумайте о таком варианте на досуге.
- Искуситель бы вас побрал, Констанс! - выдохнул командор, разом растеряв свой боевой задор. - Вы хуже главного госпитальера Ортфрида! Такая же гадина!
- Я ценю ваше мнение, Командор, но не разделяю.
- Спелись с Благочестивой, и считаете что вам все можно!
- Не совсем все, но многое, - кивнул Констанс, собираясь вставать.
- Сядьте, я еще не закончил! - епископ опустился обратно и выжидательно посмотрел на командора. Однако тот не выглядел сломленным после проигранной схватки, а имел вид человека обладающего козырем в рукаве. - Теперь давайте поговорим о послушнике, что вертится вокруг вас в последнее время, - епископ молчал. Сикст еще более обнадеженный тишиной, продолжил развивать тему. - Насколько я знаю, мальчик - сын вашего покойного младшего брата и приходится вам племянником?!
- Вы не ошиблись, - как-то недовольно и очень сухо проронил Констанс. Теперь они с маршалом поменялись местами. Сикст наступал, а епископ держал оборону.
- Замечательно! Я обратил на него внимание - парнишка очень смышлен и расторопен! У него может быть большое будущее. Предлагаю вам перевести его на обучение прямо в ауберг. Здесь он может получить самое лучшее образование.
- Мне бы не хотелось расставаться с племянником, ваше высокопреосвященство, - с кислым выражением лица отозвался епископ, прекрасно понимая, куда клонит командор.
- А я считаю, ЧТО ИМЕННО ЗДЕСЬ ему будет гораздо лучше, и под МОИМ личным присмотром. Надеюсь, я ясно выразился?
- Более чем, - подтвердил Констанс, обреченно склонив седую голову. - Но мне нужно будет что-то отписать его матери.
- С вашей богатой фантазией такая мелочь не составит труда, - впервые за весь разговор маршал позволил себе торжествующую улыбку. - С завтрашнего дня я перевожу его из ведомства вашей епархии, непосредственно в свое подчинение. И дальнейшее благополучие мальчика будет зависеть исключительно от вас.
- Я прекрасно вас понял, ваше высокопреосвященство, - с тяжелым вздохом согласился епископ. - Я могу идти?
- Ступайте, - разрешил тот.
Констанс встал и, ссутулившись, спустился с веранды и вышел на парковую дорожку. Брат Боклерк двинулся следом. Как только они повернули, и сидящий мраморной на лавке командор скрылся из виду, он сказал тихим и печальным голосом.
- Мне очень жаль, ваше преосвященство, что так получилось с мальчиком.
- С мальчиком? - епископ выпрямился и вздернул подбородок. - Боклерк, оставь эти глупости! Стал бы я из-за подобной ерунды расстраиваться! Главное, чтобы Сикст поверил, что держит меня за глотку. Ради этого я готов пожертвовать десятком мальчиков! Марк - нахлебник и отродясь никому не был нужен! Чтобы он не путался под ногами у наследных братьев, его сплавили в монастырь. Я думал сделать из него мальчишку на побегушках, да Бог с ним! Он пригодится и в виде приманки! Пусть о нем заботится наш драгоценный командор, а заодно считает, что я у него на коротком поводке.
К середине октября, в природе в Святого Города начала чувствоваться осень. Первые листья стали наливаться багрянцем. Цветы пытались насладиться последними теплыми днями и распускались, радуя окружающих буйством красок. Хризантемы стремились перещеголять рудбекии, те в свою очередь старались затмить своей яркостью астры и гацании, а те превзойти пеларгонии. Город был красив как никогда. Со стен ауберга Ордена Святого Варфоломея Карающего открывался прекрасный вид на находящийся невдалеке Паласт Святого Престола, точнее его внутренний фасад, и соответственно все его многочисленные клумбы. Замковые садовники, трудившиеся в парке все лето, могли гордиться своим композиционным шедевром. Епископ Констанс не чуждый эстетическому наслаждению, в безветренный день с огромным удовольствием ужинал на площадке одной из башен обращенных во внутрь города, с которой можно было любоваться пестрым цветочным ковром. Мелких деталей, конечно же, было не разглядеть, но цельная картина просматривалась великолепно. А компанию епископу неизменно составлял брат Боклерк.
После того как послушник Марк был определен под надзор командора ордена, они находились, в основном, в обществе друг друга. Двенадцать плечистых братьев-сопровождающих незримо охраняли персону его преосвященства от возможных посягательств. Взамен убитого Эжена на кухню был выписан новый брат-прислужник, ничуть не худший повар, и теперь Констанс мог наслаждаться доступными ему жизненными удовольствиями в полном объеме. Как всегда, за процессом поглощения аппетитных яств обсуждались вопросы церковно-политического, а также личного характера. Впрочем, епископ считал, что его дела, как церковные, так и личные, являются единым целым. Основным неразрешенным вопросом в последние дни был епископ Сисварий.
Стол, накрытый белой скатертью, был заставлен разнообразными яствами, которые по изобилию и изысканности не уступали поданным на открытом завтраке у Его Святейшества. На двух раскладных креслицах друг напротив друга сидели епископ и секретарь. Они ужинали, одновременно рассуждая о тревожащих их вещах. Также Боклерк докладывал епископу о текущем положении дел. Прислужники, что накрывали стол, удалились, так что за столом его преосвященству все блюда подавал брат Боклерк.
Вот на площадку поднялся кто-то из священнослужителей, но, увидев, что место занято епископом Констансом сразу же поспешил удалиться. Другие епископы ордена, ощущая возникшее между командором и Констансом напряжение, старались не поддерживать общение с ним, опасаясь вызвать гнев Сикста на себя.
- Ты видишь, все эти трусливые шакалы поджали хвосты и прячутся от меня как от чумного! - презрительно сказал Констанс, как только показавшийся церковник быстро скрылся. - Страшатся! Выжидают, что же будет дальше! Если я вновь буду облагодетельствован командором, они с радостью кинутся мне на шею, а если я рухну вниз, то с удовольствием спляшут на моей могиле. Не дождутся!.. Мне как можно скорее необходимо решить проблему с постом 'обладателя голоса'. Иначе мы с командором попросту придушим друг друга! Нам вдвоем в ордене слишком тесно.
- А вы совершенно уверены, что Папа утвердит вашу кандидатуру на этом посту? - осторожно спросил секретарь, понимая, что сейчас решается и его судьба тоже. После случая с Марком, он стал еще тщательнее исполнять свои обязанности, в надежде, что его преосвященство и дальше будет нуждаться в его услугах. Хоть он и понимал, что незаменимых людей не бывает, но все же рассчитывал на некоторую зависимость его преосвященства от собственной персоны.
- Утвердит, - кивнул епископ, подцепляя двузубой вилкой кусочек фазана запеченного с фисташками. - Джованне нынче нагл сверх меры и его последний демарш, вывел Геласия из себя. К тому же мою кандидатуру пока поддерживает Саския. Пока мы играем с Благочестивой совместно - многие вещи нам не страшны.
- А вы не боитесь, что сестра Его Святейшества в один прекрасный день может повернуться против вас? - Боклерк задавал свои вопросы аккуратно, все-таки он спрашивал об одной из самых одиnbsp;озных личностей Святого Города.
- Естественно я опасаюсь. Она вообще может сделать это в любой момент, - ответил Констанс, отпивая из бокала налитое секретарем вино. - Пытаться контролировать Благочестивую - все равно, что пытаться обуздать ураган. Также бесполезно, и заранее можно записывать себя в проигравшие. Мне придется смириться с подобным неудобством, тут выхода нет.
Они немного помолчали, отдав дань мастерству нового повара. Епископ задумчиво поглядывал вдаль. Там на самом высоком шпиле Паласта в безветрии печально поник бело-золотой флаг Святого Престола.
- Ваше преосвященство, можно еще вопрос? - вновь подал голос секретарь. Констанс милостиво кивнул и перевел взгляд на Боклерка. - Почему Благочестивая не рассказала своему брату о надвигающийся войне?
Епископ задумался, и, помолчав немного, он ответил:
- Саския, по-видимому, преследует какие-то свои цели, и разглашение тайны ей не с руки. А может он давно уже в курсе. Это не так существенно. Гораздо важнее то, что об этом не знают в конвенте. Единственное, в чем Благочестивая права - день, другой погоды не сделают. А до весны еще далеко. Скорее всего, она, как слепой приверженец идеалов веры, вычищает всех, кто не вписывается в рамки. Отделяет так сказать зерна от плевел.
- Надеюсь, вас она не считает плевелом?! - вскинулся Боклерк. - Подобное было бы неправильным!
- Пока я держусь в рамках заповедей Господа, она закроет глаза на любые мои амбиции, - едко усмехнулся Констанс. - И к тому же безвольный смиренный кретин у власти ей не нужен! Не волнуйся Боклерк, ее благочестие далеко неглупа и понимает, какие люди должны стоять у кормила Единой Церкви. Она подбирает, если можно так сказать, новых приближенных для трудных времен. Но я вижу, ты хочешь еще что-то узнать?! - спросил он, видя нерешительность и немой вопрос, написанный на лице своего секретаря. Протягивая ему тарелку, епископ попросил. - Положи мне немного молодой зайчатины. И спрашивай все, что тебе требуется.
- Ваше преосвященство, поверьте, я не из праздного любопытства интересуюсь...
- Знаю, знаю!
- По какой причине Благочестивая настолько люто ненавидит епископа Сисвария? Ведь он платит большие деньги в казну, и казалось бы так выгоден Святому престолу...
- Благочестивая Саския раньше была настоятельницей одного из самых закрытых женских духовных монастырей Ордена Святого Экзилия Чудотворца, - начал рассказывать Констанс, аккуратными кусочками нарезая снятое с кости мясо. - Ты знаешь этих фанатиков. Там особо непримиримая борьба даже с простыми мирскими слабостями, не то что с грехами. Полная аскеза и усмирение плоти. А теперь представь, у престола отирается такой грешник как Сисварий?! Он ее раздражает больше чем... Чем... Я не знаю, даже сравнить не с чем! Кстати, что ты еще накопал на кардинала или епископа? - Констанс вопросительно посмотрел на секретаря, тот отложил вилку и с готовностью принялся докладывать.
- На Сивария, ваше преосвященство. О нем мы знаем, что весь скандал с его болезнью разразился в Винете 18 лет назад. На самом деле, когда он заболел, мы никогда точно не установим, но первые признаки заболевания как раз обнаружились в этом году. Проболтался об этом его личный лекарь. Что случилось с ним после этого, мы тоже не узнаем, да и не так это важно сегодня, но скандал замять не удалось. Уже тогда Сисварию прочили кардинальскую биретту, но после обнародования сведений подобного рода ему уже ничего не светило. Его даже хотели с позором лишить сана священнослужителя, но вот тут в ход пошли его деньги, и деньги немалые. Его Святейшество Папа Геласий IX тогда только взошедший на престол был очень стеснен в средствах, и епископа оставили на церковной службе, - секретарь сделал глоток вина, чтобы смочить горло, и продолжил: - Через пару лет суммы отчислений многократно увеличились, и ему был возвращен сан епископа. Вот тогда-то и появилась эта красивая сказочка о богоугодном деянии из сострадания и принятии чужой болезни из любви к ближнему, дабы его от оной избавить. Тех, кто наградил его подобной 'прелестью', сожгли за колдовство на костре, но вот сами заведения, где он это подцепил - остались, и до сих пор благополучно работают. На сегодняшний момент, когда все признаки болезни уже видны на лице, потребность в Сисварии у Святого Престола значительно уменьшилась, а у членов конвента появляется все большее недовольство, что в их рядах находится такой... настолько грешный человек. Папа не хочет запятнать себя порочащими связями, но, тем не менее, деньги получать все же любит. А как нам известно, выплата этого года была мизерной, по сравнению с предыдущими. Я предполагаю, что епископ, дабы восстановить свое прежнее влияние, обратился к кардиналу Джованне. Этим могут быть объяснены их многочисленные тайные встречи и показное равнодушие на людях.
- Если Джованне связался с Сисварием, то он даже не идиот, а безголовый выродок! - обозвал его епископ, беря с маленькой тарелочки марципановое печенье. - Кстати, ты ешь, ешь... А то зайчатина остынет, она сегодня особенно удалась, - Боклерк послушно положил себе в тарелку кусок мяса и цветной капусты. А епископ тем временем начал рассуждать. - Нужно во что бы то ни стало найти источник денег Сисвария, отрезать от этой пуповины. После этого отпадет и Джованне. Отвалится, как клещ покрытый маслом... А стоит Джованне оказаться без денег и его в два счета сожрут кардиналы из конвента, если не сама Саския... - и замолчал. Однако, поразмышляв пару минут, выдал: - Вот что! Наша первоочередная задача найти источник средств пресловутого епископа. Это понятно?
- Да, ваше преосвященство, - тут же согласился секретарь спешно проглатывая.
- Ешь не торопись, - махнул Констанс, однако сам продолжил задавать вопросы. - А где, ты говоришь, весь этот скандал разразился?
- В Винете.
- А где епископ находился все это время, пока не был приближен к Святому Престолу? Тоже в Винете? - догадался его преосвященство и брат кивнул. - А не после ли пребывания в Винете, у Сисвария появились большие деньги?
Боклерк спешно заглянул в свои бумаги, что лежали подле на столе и, пробежав глазами по строчкам, подтвердил.
- Все в точности так, как вы сказали.
- А куда у нас уехал кардинал Джованне? - продолжил задавать наводящие вопросы Констанс.
- В Винет...
- Какое чудесное место этот Винет, там словно медом намазано! - ухмылка у его преосвященства вышла особо желчная и саркастичная. - Нам бы тоже неплохо туда наведаться, чтобы узнать все поточнее, прямо на месте, - он в мечтах на мгновение прикрыл глаза, но тут же отринул их и в упор посмотрел на секретаря. - Но сейчас недосуг. Слишком много других дел. Командор Сикст чуть кипятком не п... Нервничает очень, и наши отношения с ним накалились. Уехать сейчас - это вызвать его дикий гнев, он тогда точно снимет меня с должности. Придется сидеть здесь, изображая полное смирение, до тех пор, пока не придет очередное письмо из женского монастыря... Терпеть не могу этих прытких баб! - неожиданно вспылил епископ, словно ему наступили на больную мозоль. - Вечно лезут, куда их не просят! Интересно, вот почему им первым пришли сведения о надвигающейся войне?! Не разведке, ни пограничникам, а именно им?! Что Серафиме этой, что Саскии?! Ну ладно, Саския умная, и молчит! А эта куда?! Привыкла у себя оглоблей махать, и командовать своими бабищами, которых если нормальный мужик при свете дня увидит, так навсегда калекой на это дело останется! И давай орать на весь свет!.. Кстати, от Августинцев ничего не приходило? А то может быть, никому больше и не посылала, чем искуситель не шутит?!
- Сегодня днем прибыл голубь из-под Горличей, - хлопнул себя по лбу Боклерк, опасливо поглядывая на его преосвященство, а ну как рассердится! - Отписался тамошний настоятель - Жофруа. К нему прибыло две сестры из женского боевого ордена, так он отправил их со сведениями дальше. Скорее всего, они едут в ауберг Ордена Святого Августина. Будут здесь не раньше чем через две, а то и три недели.
- Что ж, изрядно он перепугался за свою шкуру! Вечно так - натворят дел в молодости, а потом всю жизнь расхлебывают последствия! Ужасная недальновидность! А иметь во врагах кардинала адмонитианца, я не пожелал бы даже Искусителю! Эти фанатики кого хочешь, на кол посадят и на сан не посмотрят... - презрительно заметил Констанс, искривив губы.
- Когда прибудет письмо, что мы будем делать? - уточнил секретарь, видя, что епископ не сердится на его забывчивость.
- Немедленно уедем. Я не собираюсь протирать сутану в Приолоне, под обстрелами требюше! Наш командор сразу же окажется чрезвычайно занят вызовами к начальству. К тому же и непримиримый епископат не останется в долгу и задаст жару!.. Ему точно будет не до нас!
Констанс откинулся на спинку креслица и, сцепив руки на животе, припоминал, какие же еще вопросы они не обсудили.
- Боклерк?
- Да, ваше преосвященство? - секретарь расправился с зайчатиной, и теперь попивал вино маленькими глоточками, закусывая его марципановыми печеньицами.
- Тебе удалось что-нибудь выяснить о том отравителе? - епископ знал, что особых подвижек в этом вопросе не было, но для порядка спросить все же стоило.
- Нет, ваше преосвященство, - отрицательно качнул головой брат. - О нем ничего узнать не удалось, поскольку со смертью наемника оборвались все ниточки ведущие к нанимателю. Ничего не удалось раскопать и о том, кто подослал убийцу. Однако случились кое-какие вещи, точнее сказать не случились, - Констанс вопросительно изогнул бровь. - После столь топорного покушения, перестали появляться любопытные, которые интересовались вами в последнее время. Как отрезало.
- Плохо, - выдохнул епископ. - Противник затаился, и теперь будет хитрее. Если он попытается что-нибудь предпринять, то уже будет действовать какими-нибудь другими способами, и мы не знаем, с какой стороны ждать.
На башню, пыхтя, поднялся брат-прислужник. На его небольшой залысине поблескивали капельки пота. Трясущейся рукой он отер лоб и щеки. Отдышался, перестав издавать хрипяще-булькающие звуки, и только после сказал:
- Ваше преосвященство, к вам пришли.
- Кто? - раздраженно поинтересовался Констанс. Ему не хотелось покидать башню сразу же после плотного ужина.
- Он не представился, но посетитель облачен в одежды положенные священнослужителям немалого сана, - поспешил объяснить прислужник, вновь вытирая лоб.
- Какого 'немалого'?! - не выдержал епископ. - Толком сказать можешь?!
- Нет, ваше преосвященство. Пришедший не снял пелиссон, так что точнее сказать не могу, но ткань, пошедшая на одежду, очень хорошего качества...
- О Господи! Иди, а то замучаешь меня своими объяснениями! Скажи, что я сейчас буду, отведи его в гостиную, а за дверьми поставь охрану! А то неизвестно кого там еще нелегкая принесла!
Брат прислужник судорожно кивнул, подхватил полы рясы и со страдальческим стоном нырнул обратно в дверь, ведущую на лестницу.
Епископ нехотя поднялся с кресла, подошел к парапету и посмотрел вниз. До земли было ярдов пятнадцать-двадцать. В связи с предстоящим спуском на сытый желудок, ужин здесь уже не казался столь прелестным времяпрепровождением.
- Ну что ж, пойдем Боклерк! - позвал секретаря Констанс и с недовольным видом направился к небольшому люку, что вел на площадку.
Однако первыми на лестницу нырнула пара братьев-сопровождающих, а уже за ними стал спускаться епископ. По витой лестнице, преодолев около сорока ступеней, они спустились до уровня внутренней стены и по закрытой галерее прошли до ближней башни у жилого флигеля. После этого Констанс вынужден был осилить еще не меньше пятидесяти ступенек, прежде чем смог оказаться у выхода в свои апартаменты.
Под конец пути епископ тяжело дышал, но останавливаться, тем не менее, не пожелал. Правда, прежде чем выйти к посетителю он привел себя в порядок, сполоснул лицо в поданном ему тазу, чтобы остудить раскрасневшиеся щеки, застегнул все пуговицы на сутане, все-таки преодолеть почти сто ступеней на шестом десятке лет занятие не шуточное, и поправил съехавшую на бок шапочку.
В гостиной, сидя на стуле, его дожидался не кто иной, как епископ-суффраган Герран.
- Ваше преосвященство, какой внезапный визит?! Чем обязан? - удивился Констанс, увидев столь неожиданного гостя. - Может быть, пройдем ко мне в кабинет?
- Не стоит. Я тут же уйду. Чем меньше нас видят вместе, тем лучше? Кажется, вы тогда именно так мне сказали? - таинственно улыбнулся Герран.
- У вас превосходная память, - кивнул ему епископ. - Но в этот раз инициатором встречи являетесь вы, и уже вам решать, что требуется - тайна или известность.
- Думаю, что и здесь уместнее всего соблюсти скрытность, - определился молодой церковник. - Однажды вы сообщили мне интересную информацию, которой я мог распорядиться по собственному усмотрению.
- Было такое дело, - согласился Констанс, присаживаясь в одно из кресел в гостиной.
- И за эти сведения я не был ничем вам обязан?! Так?!
- Истинно, - вновь согласился епископ, пока не понимая, куда клонит собеседник. - И вы мне до сих пор ничего не должны.
- Однако я так не считаю, и решил сделать вам ответный жест доброй воли, - суффраган поднялся со стула и принялся расхаживать по комнате. - Но для начала я хочу поведать вам небольшую предысторию. На протяжении трех недель я ломал голову: зачем же вы рассказали мне про адмирала Форсина, и никак не находил ответа. Но сегодня, в первой половине дня к нам в ауберг прибыл посланец. Внимание, теперь я думаю, история напрямую касается вас! - он выдержал эффектную паузу и продолжил. - Итак, прибыл посланец из Женского Боевого Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской с очень интересным письмом. И о чудо! Все сведения, сообщенные вами, вдруг выстроились в строгую логическую цепочку! - епископ Констанс пристально глянул на разглагольствующего суффрагана из полуприкрытых век. - Я не знаю, зачем вам понадобилось утаивать подобные сведения, однако ничем вас не выдам.
- Молодой человек, - холодным тоном начал Констанс. - С чего вы решили, что я знаю, какие именно сведения принесла вам сестра?
- Хорошо, не хотите говорить - не надо, оставим это как мои домыслы, - покладисто согласился Герран. - С адмиралом вы все-таки нам очень помогли. И я решил на всякий случай известить вас о визите сестры в ауберг.
- И что, прибыла только одна сестра? - уточнил Констанс.
- Да, сестра Бернадетта. Очень красивая девушка. С ее лица впору лики святых писать, - парой фраз обрисовал приехавшую суффраган.
- Насколько я помню, в женском боевом ордене есть такая Бернадетта, - поделился с ним епископ. - Только смотрите осторожнее, она истинная дочь Церкви во всех смыслах этого слова. А то были уже поползновения...
- Я ничего такого и не думал, - отмахнулся Герран от этих слов, словно от назойливой мухи. - Содержание письма, которое она привезла, заслуживает гораздо большего внимания, чем ее красота. Увы, пересказать его я вам не могу, поскольку завтра о его содержании будет доложено на внеочередном конвенте. А вот предупредить о его наличии - запросто! - тут молодой церковник сложил пальцы домиком и повернулся к епископу. - Надеюсь, вам столь малые известия будут полезны.
- Я подумаю, какое найти им приложение, - с прежним холодом в голосе ответил ему Констанс, даже не шелохнувшись в кресле. - Ненужных сведений не бывает. Благодарю вас, епископ.
- Ну что ж! - видя, что Констанс ни как не прореагировал на его монолог и не выдал своих намерений, Герран поспешил откланяться. - Тогда всего доброго, епископ! С Богом!
- И вам того же! - пожелал ему Констанс.
Епископ-суффраган стремительно вышел. Но едва только за ним закрылась дверь, Констанс сбросил с себя напускную неторопливость и немедленно позвал секретаря.
Брат заглянул в гостиную.
- Ваше преосвященство?
- Только что в Орден Святого Иеронима прибыло послание, отправленное настоятельницей монастыря женского боевого ордена. Завтра о нем будет доложено на конвенте!
- Те сестры не могли так быстро добраться, - возразил ему Боклерк.
- Это известие привезла другая сестра, так что собирай вещи, мы немедленно уезжаем!
- Куда и как надолго? - уточнил секретарь, соображая, что же ему брать с собой в дорогу.
- В Винет и почти на всю зиму!
Глава 9.
Начало октября выдалось погожим, но, несмотря на яркое солнце днем, по ночам лужи уже начало прихватывать ледком. Выехав ранним утром, мы свернули на юго-запад, к дороге ведущей в Корч.
В путь мы подготовились основательно, у меня и Юозапы в поводу было по вьючному неказистому мерину. Коней мы выбирали не по красоте, а по выносливости, потому как собрались добраться до столицы как можно скорее. Доставшиеся нам на халяву теплые плащи пришлись как нельзя кстати. Правда, для Агнесс мы его подрезали покороче и подшили, ведь орденская одежка была рассчитана на людей не столь мелких, как она.
Весь вчерашний день девочка с нами не разговаривала, просьбы выполняла молча, а на Юзу даже глаз не поднимала. Впрочем, на такое поведение сестра никак не реагировала. Это мы чувствовали себя паршиво, словно были виноваты в случившемся с ее родителями. В итоге, настроение было у всех подавленное, никто не болтал. Ну, во всяком случае, я и Герта точно.
Весь день мы расчетливо гнали лошадей по мощеному тракту, останавливаясь лишь для небольшого отдыха, и к вечеру, отмахав миль шестьдесят, уже сами готовы были выпасть из седел. На ночлег решили расположиться у стояночного колодца, на расстоянии где-то полуторадневного перегона от Горличей. Поскольку за Агнесс негласно закрепили чистку лошадей, то едва мы остановились, она ни слова не говоря, принялась за работу. Как только запалили костер, к месту стоянки подошел небольшой купеческий караван. Разглядев, кто именно расположился у огня, торговец очень хмурый до этого, разом повеселел и даже залихватски подмигнул старшей сестре. Сначала мы не поняли причин его столь внезапного счастья, но когда узнали, чем собирался расторговываться купец, моментально смекнули, почему он обрадовался нам как родным. На подводах везлись весьма ценные грузы: соль, листья вайды и сушеный кермес для покраски тканей, а также оливковое масло. Хотя на дорогах сейчас было относительно спокойно, но случись нападение лихих людей, соседство трех боевых церковников могло стать весьма весомым подспорьем. На вопрос Гертруды причине о малочисленности охраны каравана, купец сознался, что пожадничал, и теперь трясся как осиновый лист, стараясь ночевать в караванных домах прямо на своем товаре.
Обычно отправляясь с таким ассортиментом на восток или на север, в сопровождение торговцы стараются взять, чуть ли не по пятерке бойцов на каждую телегу, все одно окупится сполна. Его подручные, пятеро заросших черной бородой до самых глаз уроженцев Похгута, были угрюмы и молчаливы. Жители этого жаркого края, славившиеся разговорчивостью и веселым нравом, оказались сильно измучены переправой через покосившийся мост у Сторыни - узкой, но глубокой речушки - притоке Вихлястой. Из-за того, что купец захотел срезать в пути, чтобы сэкономить два дня, мужчинам пришлось разгрузить и на себе переносить товар на другую сторону, а потом практически на руках умудриться переправить через хлипкий мост неуклюжие телеги.
По-быстрому съев походную похлебку и распределив караул, они растянулись прямо на подводах с товаром и провалились в сон, а купца, довольного нашим соседством, прямо-таки прорвало на разговор. Хозяин каравана попался до того словоохотливый, что сам себе исполнял роль собеседника, и наше участие в его монологе было бессмысленным. Иногда ему поддакивала Герта, почему-то вызвавшая к себе особое расположение купца. Мы же трое, молча съели предложенный караванщиками ужин и тихо сидели в сторонке. Агнесс, уперев подбородок в согнутые колени, смотрела на прогорающий костер. Юозапа тоже молчала, и ей, похоже, было безразлично, что за настроение царит в нашей четверке. Во всяком случае, девочку она тоже демонстративно игнорировала, так что, по крайней мере, в этом они были взаимны. Но вот костер прогорел, наш торговец наконец-то угомонился, и стоянка погрузилась в сон.
А ночью ударил мороз, и по утру на пожухлой траве выпал иней. Мы поднялись и с восходом солнца продолжили свой путь. Очередной день тоже прошел в молчании.
Мы все дальше удалялись на юго-запад. Скоро дорога должна повернуть строго на юг, делая петлю к Триполью и дальше на Гарунь, нам же требовалось кратчайшим путем добраться до Корча.
На третий день во вторник мы свернули направо и поехали по бездорожью. Впрочем, поля и перелески, лежавшие на нашем пути, были довольно ровными без оврагов и колдобин. Кони могли скакать хорошей рысью, не рискуя повредить ноги. За день нам удалось покрыть приличное расстояние, лишь немногим меньше чем по накатанному тракту. Мы рысили на приличной дистанции друг от друга.
К полудню, когда вновь потеплело, между нами завязался нормальный разговор, в который оказались вовлечены все. Первой, как всегда, голос подала Гертруда, скакавшая на два корпуса впереди.
- А чего мы просто так едем?
Ее мощный голос без труда покрывал разделявшее нас расстояние.
- Почему просто так? - спросила я громко, не понимая сути вопроса. - Мы в Святой Город едем с вполне определенной целью. Или ты забыла?
- Да я не про то! Мы просто едем без заделья, а Агнесс у нас неученая. Ее ведь на раз-два вычислят.
- Как это вычислят?
- Девочка в нашем деле ничего не смыслит! Ни в воинском, ни в церковном! При нынешнем положении, когда по родителям плаха плачет, ей одна дорога - в монастырь. Так она хоть при тетке останется, а не в какой-нибудь глуши грядки полоть будет, - пояснила всем старшая сестра, оборачиваясь в седле. Мы с Агнесс направили лошадей поближе к ней, чтоб не приходилось сильно напрягать горло.
- В принципе, это идея! - поддержала ее я, но не забыла предупредить. - Но из нее толкового бойца не получится, а тем более за столь короткий срок. Ты глянь, какая она маленькая, чуть выше пяти футов.
- А нам толкового бойца и не надо, - отмахнулась Герта. - Суетится под ногами и визжать не будет, уже хорошо. Агнесс ты как, согласна?
- Делайте, что хотите, - ответила та с безучастным видом, даже не поворачивая головы в нашу сторону. - Мне - все равно.
- Все равно, не все равно, а учиться - будешь. На лошади уже сидишь, не валишься, и тут - так же, - бодро заявила ей Герта.
- Ничего я не хочу! И никуда не собираюсь! - вдруг выкрикнула Агнесс, дала шенкеля лошади и поскакала вперед.
И вот тут я неожиданно даже для самой себя взъярилась. Догнав ее коня, я ухватила за поводья и, дернув, заставила его остановиться. Агнес, едва не выпавшая из седла зло глянула на меня. Однако этим меня было не пронять.
- Девочка, мы тут с тобой не в бирюльки играем, - с трудом сдерживая яростный рык, начала я, - а странное, и может быть, опасное письмо везем. В дороге всякое случиться может. К тому же оставить тебя негде, чтобы самим без помех смотаться. Ты соображаешь, что сейчас можешь являться лакомым кусочком для инквизиции? И что просто так отпустить тебя - это отправить на верную смерть? Ну?!
Агнесс нехотя кивнула, признавая, что мои слова правда, и я продолжила:
- Так что учти, дорога у тебя одна: либо к Слушающим, либо в монастырь поближе к тетке. Я тебя не пугаю, просто прошу подумать. И на твоем бы месте я бы выбрала второй вариант. С утра мы или начинаем тренировки, или прощаемся, и ты можешь отправляться на все четыре стороны. А настоятельнице скажем, что ты сбежала, мы тебя, мол, поискали, поискали, но не нашли. Решили что ты сестра боевая, сама о себе позаботиться сможешь, и не переживали понапрасну. Про то, что ты ее племянница и знать, ничего не знаем. Ну, так что?
- Шантажистки, - угрюмо ответила она, на мою тираду, обреченно опустив голову.
И я поняла, что она согласна. На душе сразу же стало легко.
- Есть малехо! - кивнула я с кривой улыбкой. - Определилась?
- Куда я от вас денусь, - вздохнула она тяжело и, понукая коня, отъехала в сторону. Однако не далеко, а так чтобы ей нас было слышно.
- Девочки, не заставляйте ее, - неожиданно возразила Юозапа. Она, подгоняя пятками своего жеребца, подъехала к нам, чтоб слова не уносило ветром в сторону и было лучше слышно. - Если человек не хочет, то и не нужно. К Богу так не приходят.
- Юза, дорогая, это ты у нас осознанно пришла, - отмахнулась я от ее слов. - А некоторые вынуждены были податься к нам от безысходности. Так здесь именно такой случай. Ее все равно не сразу в сестры определят: пока начальный этап, то да се... Может положение еще выправится, а лишними эти умения не будут.
- Возможно, конечно, - с сомнением протянула она, задумчиво глядя вдаль. - Но если уж вы собрались тянуть ее на Божий путь, то делать это следует всесторонне, а не только физически.
- То есть - всесторонне?
- Нужно чтобы она и в духовном плане захотела, - разъяснила мне Юозапа.
- Юза, ну какой ей духовный план?! - Герта тоже приблизилась к нам и теперь кони стояли чуть ли не морда к морде. - У нее же в голове одни куклы!
- Когда я решила уйти в монастырь, - менторским тоном начала Юза, поворачивась к нам. - То решила это сделать в гораздо более юном возрасте, нежели Агнесс.
- Мы знаем! - хором отозвались мы с Гертрудой. - Тебе было четырнадцать лет!
- Вот именно! - со значительностью подтвердила та, довольная нашим знанием ее прошлого. - Я с детства поняла, что буду служить Господу нашему! И когда укрепилась в своем решении, то пришла в Костелийскую обитель... - Гертруда закатила глаза, подняв их к небу.
Историю про то, как Юозапа собралась уйти в монастырь, мы знали с первого дня нашего совместного нахождения в боевой четверке и выслушивали наверное уже в тысячный раз. Правда, когда с нами была Бернадетта, то единоличный рассказ Юзы превращался в спор двух сестер - кто же из них раньше понял свое предназначение. И всегда после их препирательства, мы со старшей сестрой чувствовали себя белыми воронами, потому что такой упертости в вере не испытывали.
- Хорошо, Юза, - вставила свое слово Герта, едва она окончила рассказ. - Тогда твоей святой обязанностью будет рассказать девочке, как правильно ей следует уверовать.
- А чего это я то? - подозрительно спросила та, косясь на старшую сестру. - Возьми и сама расскажи.
- Не-е, мне нельзя! - уверенно заявила Гертруда. - Я же не осознано, не как ты! Ей такой способ не подойдет!
- Да, не подойдет, - сразу же согласилась Юза, припоминая историю старшей сестры. - Тогда давай, ты Фиря, подай пример!
- Моим путем, я вообще не советую, куда бы то ни было, приходить! - отбрила я резким тоном, как всегда, стремясь отбить желание расспрашивать о моем прошлом. - Ты у нас Юза самый положительный пример - тебе и флаг в руки! - та поджала губы, понимая, что от обязанности главного проповедника ей не отвертеться.
Хотя сама виновата, никто не настаивал на душеспасительных беседах, первая разговор о них завела.
- Ой, сестры, - перевела разговор в другую плоскость Гертруда. - Вера конечно хорошо, но у нас и в другом деле непочатый край работы! Нам надо научить ее основным навыкам боя, чтобы она не махала, как ни попадя.
- Чтобы она в принципе махала, - хмыкнула Юозапа.
- Это точно! - согласилась я, и с трудом начала припоминать с чего же нас начинали обучать в ордене. - Ты дыханье ей для начала поставь, а то побежит десяток ярдов и сипит как удавленник. Ведь благородным девицам полагается пару шагов сделать и уже запыхаться.
- Н-да... - похоже, теперь и Гертруда осознала всю необъятность добровольно взваленной на нас работы. - Что-то я не подумала, за что мы собираемся взяться. Тяжелый случай!.. А может как-нибудь так, малеха и хватит?..
Похоже Герта уже двадцать раз успела пожалеть, что вообще подняла эту тему. А я взяла да уперлась не на шутку - девочку надо будет учить и точка! Я живо сообразила, что по инаковости поведения Агнесс от нашего ее и вычислят.
- Девочки, то что мы собираемся затеять очень серьезно! Нам надо либо оставлять все как есть, либо по-путевому с ней заниматься. Если будем все делать спустя рукава и жалеть ее - в первой же переделке загубим девку! Посмотрите на нее, - мы все дружно уставились на Агнесс, отчего та смутилась и уткнулась взглядом в землю. - Доспех на ней абы какой - плохонькая кольчужка! Из оружия - одноручный меч! И так уже потенциальная жертва, а если еще неумеючи в драку полезет, то все, пиши - пропало!
- Ты шибко умными словами-то не бросайся. Тоже мне потенциальная! Я ить таких и не знаю! - тут же поддела меня старшая сестра, едва я попыталась поумничать. - Никто и не спорит, что учить ее надо. Только как? Ты вроде у нас самая грамотная, вот и подскажи!
- Давай, давай! - поддержала ее Юза, довольная, что такую обузу можно переложить на чужие плечи. - Ты у нас за старшую, вот и крутись!
- Ой, язвы! - протянула я, понимая, мне не отвертеться. - Переложили со здоровой головы на больную, и довольнехоньки!
- Это кто еще больной, а кто здоровый?! - мгновенно вскинулась Юозапа.
- Так, ладно! - прервала нашу назревающую перепалку Гертруда. - Определитесь сначала, что к чему и как ее учим, и все дружно приступаем с завтрашнего утра.
- Для начала нужно укрепить физически, - начала прикидывать вслух необходимые этапы. - А там и удар поставить не плохо бы.
- Может пусть рядом с конем бежит? - полувопросительно, полуутвердительно предложила Юза. - Возьмется за стремя и чешет рядом?!
- И когда мы в ауберг к августинцам прибудем? К нурбанским колядкам? - поинтересовалась у нее Гертруда.
- Вообще-то, это мысль! - поддержала я Юозапу. - Мы же лошадей не все время на рысях гоним. Как только на шаг переходим, пусть она мелкой трусцой рядом бежит. Тоже неплохая тренировка. А к концу недели или на следующей - с распевками совместить можно.
- Ага, а еще пусть по щиту удары отрабатывает, - предложила свой вариант тренировок старшая сестра, включаясь во всеобщий мозговой штурм. - Помните у нас старый щит толстым слоем тряпок и кожи обматывали, и мы учились - лупцевали что есть силы?
- Да, было, - покивала я задумчиво. - Дерево какое-нибудь приспособим под это дело...
- И нас найдут по зарубкам, оставленным на стволах! - засмеялась Герта.
Мы тоже расхохотались.
- Да-а! - протянула я, вытирая набежавшие слезы. - Останется только подпись сделать 'здесь были мы' для завершения полной картины!
На следующий день после того, как между нами были восстановлены прежние хорошие отношения, мне показалось, что и день стал солнечнее и дорога ровнее начала стелиться под ноги коням. К полудню опять потеплело. Хорошо бы весь октябрь стоял таким же погожим, как и прошедшие дни, тогда оставшийся путь покажется более легким.
Я задрала голову вверх, откинувшись назад в седле. Небо, раскинувшееся над нами, такое невероятно голубое и высокое, такое бесконечное и чистое, без единого облачка... Ах, если бы можно было просто упасть на землю и смотреть, смотреть в него... Обожаю вот так куда-нибудь ехать, ни о чем не думать, и просто любоваться небом, горами, лугами - всей этой красотой.
Скоро полдень, опять коней нужно шагом пускать, чтобы раньше срока не устали, а вот Агнесс вновь бегать заставим. Каким она нас взглядом одарила, когда в первый раз пробежалась! Даже Юозапе фору на сто шагов вперед смогла бы дать, хотя та артистка, каких еще поискать надо. А девочка-то ничего, осваивается помаленьку. Раньше все больше молчала, ну плакала еще. Теперь же пререкается, в спор вступает, шутит даже. Чего ни попадя от нас нахваталась, стала на язык остра. К концу пути мы совсем девку испортим, ей точно только в наш монастырь дорога останется. Куда ж еще ее с такими речами-то возьмут?!
- Агнесс, с коня! - скомандовала Гертруда. - Шевелись! Да не кривись ты! Можно подумать тебя полностью одоспешеную бегать заставляем! Одна кольчуга не считается!
Сами мы ехали налегке, упаковав доспехи по мешкам. Места спокойные, видимость хорошая, засад устраивать негде. Зачем себя лишний раз мордовать?! А вот на девочку кольчужку напялили, пусть привыкает к ее постоянному весу. Хотя она и так притерпелась, но одно дело в ней на лошади сидеть, другое дело на собственных ногах вес таскать. Разница сразу ощущается.
Агнесс спешилась, перекинула поводья через голову лошади и подала их старшей сестре.
- Теперь с правой стороны встань, чтобы левой рукой держаться, - посоветовала я ей, разлегшись на шее у Пятого. Мне до того было лениво, что я вынула ноги из стремян и почти что валялась на лошадиной спине. - Нагрузка равномернее ложиться будет. Под конец ты все равно на стремени весишь, так хоть руки разно-тренированными не будут.
Девочка покорно обошла коня и ухватилась за правое. Конь недовольно всхрапнул и покосился на нее.
- Ты-то хоть мне нервы не мотай!.. - с безысходностью выдохнула она, похлопав его по боку, и громче уже для нас добавила. - Все, я готова!
Мы тронули лошадей. Скорость была не ахти какая, так, легкая трусца, но через пятнадцать минут девочка уже держалась за правый бок, забывая утирать льющий со лба пот. Теперь только смотри - как только начнет запинаться и норовить упасть, так остановимся, а пока пусть терпит.
Еще минут через десять наступил ожидаемый финал - Агнесс упала на одно колено, но поднялась на шатающиеся ноги с готовностью продолжить дальше.
- Все! Стой! - прокричала я Гертруде, усаживаясь ровно в седле. Сестра обернулась. - Хорош, можно и отдохнуть. Давай вон к тем деревьям.
Я указала рукой направление. В ярдах трехстах от нас росла пара вязов. Мы ехали в большинстве своем по разнотравным лугам, по бездорожью, срезая петлю тракта и экономя на этом почти три дня. То тут, то там на нашем пути встречались рощицы или одинокие деревья, вымахавшие до исполинских размеров, и мы предпочитали останавливаться возле них, а не посреди поля. Все приятнее - сидеть, прислонившись спиной к стволу, да и коня есть куда привязать, чем заваливаться на спину посреди необъятных просторов.
Мы доплелись до деревьев, слезли с коней и сразу же блаженно растянулись на сухой траве. Надо бы переседлать лошадей, но вставать совершенно не хотелось. Я начала задумываться, а права ли я, задав такой темп? Ведь через пяток дней кони начнут быстро уставать, мы-то не в счет, вытерпим как-нибудь, не в первый раз. Животины, вот, находятся под седлом почти семь часов, а это чересчур много для них... Ладно, уменьшим время перегона, устроив двухчасовой привал посреди дня.
Я, кряхтя поднявшись, принялась отстегивать покров, чтобы после стянуть надоевшую походную рясу. Дурь, конечно, все эти положенные уставные облачения, но куда ж деваться - вдруг в пути кого встретим. Крестьянам все равно как боевые сестры одеваются, лишь бы церковный знак был, а вот свои, если увидят - так насядут, что ничем не отбрешешься. Под рясу поддет стеганый поддоспешник, без него ехать было бы уже прохладно, а с ним жарко, спина взмокает и чешется.
Все, долой неудовольствие и ворчание! Как там, в Правилах сказано? Сначала позаботься о коне... Вот и надо позаботится, скотинка она же ни в чем не виновата.
- Сестры па-адъем! - скомандовала я, аккуратно стягивая рясу, и складывая ее на свернутый покров. - Давай! Давай! Не разлеживаемся! Быстро обиходим лошадей и пару часов отдохнем!
- Чего ты разоралась, - лениво спросила меня Герта, приоткрыв один глаз. - Сейчас, только чуток полежим...
- Ничего не знаю! Вставай, давай! Твой конь больше всех устал, ты у нас самая тяжелая! - не унималась я, уже расстегивая и скидывая поддоспешник, чтобы рубашка на ветерке просохла. - Юза! Агнесс!
- Фиря, тебя кто за зад укусил? - проворчала Юозапа, лениво вставая. - Скачешь, как ужаленная!
Сестры нехотя поднялись, разделись и принялись расседлывать каждая свою лошадь.
Я стянула с Пятого седло, потник, затем сорвав пук сухой травы скрутила ее в жгут и принялась тереть ему спину. Жеребец блаженно прикрыв глаза, подрагивал шкурой, пофыркивал и переступал с ноги на ногу, как бы пританцовывая.
- Хороший мальчик, - ласково нашептывала я ему, усиленно скребя, и стараясь захватить шею и даже грудь. - Стой спокойно, умный мой...
По-быстрому закончив возиться с Пятым, я принялась за привязную лошадь. Небольшой, но выносливый каурый мерин спокойно стоял и дожидался, пока я разгружу его.
- Девочки, - обратилась я к сестрам, прикидывая вес снимаемых мешков. - А овса то у нас на два дня осталось, не больше.
- До Корча не хватит? - поинтересовалась у меня Гертруда.
- Да Бог его знает, - пожала я плечами. - Если темп не сбавим, то хватит, но на границе фураж гораздо дороже. Неплохо бы в одной из деревень закупить.
- Каких деревень? - удивилась Юза. - Здесь же, на двадцать миль вокруг точно ни одной!
- Не похоже, - отрицательно махнула я головой. - То здесь, то там на пути я натыкалась на признаки не очень далекого жилья.
- Ага, только ты их хрен найдешь! - убила все мои надежды старшая сестра. - Если до ближайшего торгового тракта пара дней пути, и где-то здесь есть деревня, то живущие в ней явно позаботились, чтобы их отыскали не сразу. Эти два дня ты будешь плутать на оставшемся корме, выискивая их, чтоб в конце выяснить, что живут там пять баб да трое стариков с малолетками. А на все поселение у них - одна коза и дохлая лошаденка. И что овса у них отродясь не водилось. Фиря, оставь ты эти глупые мысли! Доедим до Корча, а там затаримся. Может, в госпитале чего урвать сможем!
- В госпитале?! - я покрутила пальцем у виска. - Там мы только вшами запастись с избытком сможем! В Корче самый нищенский госпиталь, который я видела! Хоть городок и пограничный, но церковники там не прижились, больше всякий сброд. Ордена Бенедикта и Жофруа который год поделить не могут, чья территория, поэтому один другому не дают нормальный госпиталь открыть. А мы страдаем! Если не хотите поселение искать, не надо - так поедем, но я вас предупредила. Пеняйте на себя, если раскошеливаться придется.
- Един перец, придется! - согласилась со мной Герта, и вздохнула. - Вся эта поездка - сплошные траты... А куда ж деваться?! Сначала премся до Святого города, потом обратно, на другой конец света!
- Не напоминай мне о дороге на север, - передернула плечами Юозапа, отбрасывая ненужную траву. - Как представлю, так в дрожь кидает!.. - и с видом полного удовлетворения нагло улеглась обратно.
Сегодня была наша с ней очередь следить за вьючными. Забота о них возложенная на Агнесс, была снята, потому что мы приняли решение гонять девочку как сидорову козу. Ей и так бы с непривычки не надорваться, куда ж еще трех лошадей обихаживать! Если о своем жеребце позаботится и не упадет от переутомления после тренировки, то уже хорошо.
Старшая сестра подхватила с земли фляжку и вместе с поясом, к которому она была прицеплена, вытащила из нее пробку и надолго приникла к горлышку. Это показалось мне заманчивым.
- Не будь жадиной, а?! Поделись! Тем более что это моя фляжка! - попыталась урезонить я присосавшуюся к воде Гертруду. Но так и не добившись результата, наглым образом подошла и взяла ее фляжку. Ага, сейчас! Та была пустая. - Герта! Экономь воду!
- Ой, да на, ты, на! - сунула она полупустую емкость мне в руки. - У нас еще три полнехоньких меха!
- А лошади?!
- Святые угодники! Вроде бы Юзе над всем трястись полагается, а не тебе.
- У меня сегодня праздничный день, и я сегодня отдыхаю, так что пусть Фиря пыхтит, - томно ответила Юозапа, вновь разлегшись на траве и закинув руки за голову.
- И что за праздник? - поинтересовалась я, присаживаясь рядом.
- А что сегодня за день? - спросила она, не открывая глаз.
- Среда.
- Значит день поста. Чем тебе не повод?
- Да ну вас! - я махнула рукой, и, опершись спиной о ствол дерева, полулежала, наблюдая за окрестностями.
Агнесс все шебуршилась, не в состоянии улечься на отдых. Она принялась отряхивать поддоспешник, затем перестегнула пряжки на сапогах, поправила косу под горжетом... Косу? Косу?! Косу!!!
- Агнесс! - девочка подскочила, встав на колени, и посмотрела на меня вопросительно, что, мол, еще не так сделала. - Горжет долой!
- Зачем?!
- А ну сними!
Она стащила убор, обнажая голову.
- Ну чего ты? - Юозапа приподнялась и посмотрела на меня недовольно. - Чего голосишь, спать не даешь?!
- Ты только посмотри на нее! - я указала на девочку.
- Ну...
- А теперь на меня! - я тоже сдернула горжет и продемонстрировала свою прическу. - Видишь разницу!
- Герта!
Теперь и у Юзы прорезался голос.
- Обалдеть! - выдала свой вердикт старшая сестра. - Ничего себе, проморгали!
М-да, вот тебе и соблюдение устава, обязывающее ходить всегда в одежде, даже спать в нижнем белье и горжете, и лишь в бане, в одиночестве позволять себе разоблачаться, однако и это нужно было стараться делать не слишком часто. Вот и проворонили...
С плеча у Агнесс свисала туго заплетенная каштановая коса длинной до пояса, переливаясь на полуденном солнце оттенками начищенной меди и бронзы. У меня же на голове красовались серого мышиного цвета мною же неровно стриженные, можно даже сказать клоками выкусанные короткие волосы, длиной в три-четыре пальца.
- Надо стричь! - твердо заявила Герта.
- Не дам! - истерично взвизгнула девочка, вцепляясь двумя руками в косу. Пожалуй, все бы поступили так же, увидев убожество на моей голове. - Только через мой труп! Не позволю! Мне же замуж идти! А обстриженную никто не возьмет! Это позор! - ее глаза быстро начали наполняться влагой.
- Какой замуж?! Ты что? Какой теперь тебе замуж? - тут уже мы с сестрами заголосили хором.
- Ты что с дуба рухнула? - брякнула я свою любимую присказку, маленько отдышавшись от потрясения, которое вызвало ее заявление.
- Меня по весне должен герцог д'Амастис сватать! - расплакалась она. - Он такой красивый и добрый! Зачем я ему буду нужна, страшная, с обрезанными волосами?!
Тут Агнесс не на шутку разрыдалась, принявшись размазывать ладонями слезы по лицу. Тогда Гертруда встала и, подойдя к ней, подняла на руки, словно маленького ребенка, а потом перенесла под деревья и усадила рядом с нами.
- Ну не плачь, не плачь, - принялась утешать она ее, гладя по голове. - Волосы не зубы - отрастут.
- Н-е-ет, - захлебывалась девочка. - Они лет десять до прежней длины расти ста-а-анут! Герцог меня ждать не бу-у-удет! На другой женится-а-а! Я к тому времени буду старая-а-а!
- Герцог, поди, теперь рад радешенек, что на тебе не женился, - тихонечко проворчала себе под нос Юза, но Агнесс все равно ее услышала и зарыдала еще сильнее.
- Не реви! Кому сказала, не реви! - рявкнула я, в надежде, что окрик заставит ее поубавить плачь. Похоже подействовало. Во всяком случае всхлипы стали пореже и потише. - Во-первых! Ты слышишь меня?! - она кивнула, не отлипая от груди Гертруды. - Так вот, во-первых, Юза права. Герцог просто счастлив, что не успел жениться на тебе. Это ясно?!
- Не-е-ет!
- Раз у тебя отец преступник для короны, ты лишена всего имущества, а значит и приданного. Следовательно, этот д'Амастис больше к тебе не посватается. Во-вторых, если и посватается кто, то уж никак не герцог, а скажем какой-нибудь уродливый купчина, и то из-за твоего знатного рождения. И в-третьих, тебя тетка укрывает от Слушающих, какая вообще может быть свадьба?! Тебе теперь одна дорога - в монастырь! Это-то хоть понятно?! - я пыталась всеми силами достучаться до ее убитого горем разума. Попытка надо сказать не из легких!
Девочка кивнула, что мол, поняла, однако вновь заплакала. Через ее всхлипы мы кое-как разобрали, что: 'Я так мечтала выйти за-а-амуж за краси-и-ивого! Я так хотела сва-а-адьбу! Теперь все пропа-а-ало!' Старшая сестра вновь принялась гладить ее по голове, приговаривая и увещевая:
- Ну зачем тебе свадьба?! Зачем сдался тебе этот муж?! Ничего хорошего в том нет.
- Тебе-то откуда знать?! - донеслось сдавленное.
- А я со своей свадьбы в монастырь сбежала, - поделилась с ней Герта.
- Правда? - девочка подняла голову и недоверчиво посмотрела на нее. Лицо у нее было зареванное, нос распух и покраснел. - Зачем?
- А чего я там забыла в замужестве этом?! Сватали меня двое, - начала свой рассказ Гертруда. Агнесс перестала плакать и прислушалась. - Сын владельца харчевни, точнее не сын, а его отец за своего сына, и мельник. И тому и другому потребовались и жена в дом, и рабочая сила по хозяйству. Я тогда уже здоровая да справная девка вымахала...
- А сколько тебе лет было? - прервала ее живо заинтересовавшаяся рассказом Агнесс Похоже ей стало жуть как любопытно.
- Пятнадцать по весне стукнуло. Так вот, мельнику понадобилась крепкая жена. Он вдовый был. Две прежние жены у него померли. Первая родами, когда четвертого рожала, а вторая - сама повесилась. У мельника детишек шестеро по дому бегало, правда, той же весной, пока он ко мне сватался, двое примерли, но четверо все же осталось. И подумала я, что не хочу идти за мельника, он и меня в могилу сведет, как двух первых жен. Ведь не от хорошей же жизни вторая сама на себя руки наложила? Хозяину же харчевни нужна была дюжая невестка в услужение, жизнь тоже не сахар: с утра до ночи на кухне батрачить, да пьяных клиентов обносить. А тут еще по ночи, с поздних посиделок шла и увидала, как сын хозяина харчевни, одну из ихних подавальщиц загнул и охаживает. Та бедная пищит, кричит что больно, а вырваться не смеет. Да и куда денешься от хозяйского-то сына...
- Что он делает? - не поняв, переспросила девочка.
- Ох, и дитя ты еще! Вроде семнадцать, а сущее дитя! - вздохнула Гертруда, покрепче прижав ее к себе, та только пискнула. - Блуд он творил нехороший!
- Как это?
- Да неважно, - отмахнулась я от ее глупых вопросов. Эту историю полностью я слышала впервые. Знала раньше, что Герта со свадьбы сбежала, но вот отчего, понятия не имела. - Рассказывай дальше.
Старшая сестра посмотрела на меня с благодарностью и продолжила.
- И прикинула я: ни тот, ни другой меня не устраивают, ни с тем, ни с другим весь век коротать не хочется, взяла да и сбежала за два дня до назначенной свадьбы. За кого уж собирался выдать меня отец, я так и не прознала, но не жалею, что смылась оттуда. Сказала родным, что вечером с подругами гадать пойду на всю ночь, у нас в деревнях такой обычай был...
- Грешный обычай! - выдала молчавшая доселе Юза. - Гадать - страшный грех!
- Сейчас-то я знаю что грех! - согласилась с ней Герта. Она, придерживая одной рукой Агнесс, освободила другую и попыталась отвесить Юзе щелбан. Та проворно откатилась на пару футов в сторону, оказавшись в недосягаемости от Гертиных пальцев. - Ты пойди это молоденьким селянкам объясни! Страшно, боязно, но жуть как интересно... так вот, отговорилась я от родных, а сама припустила что есть мочи до первого госпиталя. Бухнулась в ноги тамошнему настоятелю, говорю: хочу, мол, служить Богу. Он посмотрел на меня, посмотрел, да и позвал остановившихся там сестер. Мне повезло, ночевавшие сестры были как раз из нашего ордена. Они посмотрели на меня, покрутили, обо всем подробненько расспросили, и взяли к себе. А что: я здоровая, высокая, для боевых сестер самое то! Вот так и оказалась в монастыре.
- Ясно, - вздохнула Агнесс. - А я все равно хотела бы замуж выйти.
- Не судьба! - припечатала ее Юозапа, вставая и вновь укладываясь ближе к нам. - Человек предполагает, а Господь располагает!
- Да, - Агнесс скорбно кивнула, соглашаясь с ней. Поерзала немного, утерла лицо и посмотрела вопросительно на меня.
- Что? - я догадалась, о чем она хочет меня спросить, но прикинулась дурочкой.
- А ты как попала в орден? - озвучила девочка свой вопрос.
- Да никак, просто пришла и все, - как можно спокойнее ответила я. Рассказывать мне не хотелось совершенно. Терпеть не могу тревожить призраков прошлого.
- Совсем просто-просто? - продолжила допытывать она.
- Совсем просто-просто, - кивнула я. - Ты лучше лицо умой.
- И ты совсем ничего не расскажешь?
- Да, нечего, - отмазалась я. - Просто решила и пришла в орден.
- Ясно, - еще раз вздохнула она, встала и принялась мыть из поясной фляжки раскрасневшееся лицо.
Я же невольно принялась ворошить прошлое.
Не люблю вспоминать свое детство, не слишком оно было радостным. После того как умер отец, и ленными владениями управлять стало некому, точнее мать не захотела, ее родня решила вопрос просто - вдову с двумя дочерями выдали замуж. Быстро сговорились с ближайшим соседом, не захудалого рода, барона, и тоже вдовца. Мать радовалась свадьбе. Она была из тех женщин, которые не могли обходиться без мужского плеча, всегда нуждалась, чтобы кто-нибудь о ней заботился. Ее призвание, как и у многих женщин нашего времени - хлопать красивыми глазами, вздыхать, краснеть, бледнеть да падать в обморок. Сосед оказался мужчина видным, властным, нетерпимым к непослушанию других, но мать ему пришлась по нраву. Свадьбу сыграли той же весной, едва закончился положенный траур. Нам с сестрой он не нравился, но кто нас тогда спрашивал?! Да и спрашивали ли когда-нибудь детей - хотят ли они нового отчима или мачеху?
Взгляд у отчима был тяжелый такой, ощупывающий да оценивающий, и мы старались часто не показываться ему на глаза, а он не торопился выказывать свою любовь и заботу. Мать же вновь расцвела с новым мужем, она была не так уж и стара - всего тридцать. Лиане же тогда было двенадцать, а мне восемь лет.
Так продолжалось года три. Сестра уже в пятнадцать выглядела как взрослая девушка, я же в свои лета как была доской, мосластым и костлявым жеребенком, так и осталась, только сильно вытянулась вверх.
Я не помню, как и что развивалось, но постепенно стала замечать, что сестра все реже начала выходить из комнаты, и чаще стала сидеть и играть со мной. Мать же все больше и больше становилась ею недовольна, злилась, но я не понимала отчего. В ту же пору пошли разговоры о скором замужестве с младшим сыном графа д'Эбове, мол, засиделась девица.
Все случилось в один из вечеров, когда мать поехала навещать троюродную тетку, а отчим, сославшись на подагру, остался дома. Услышав непонятный грохот, я побежала в комнату к Лиане, но ее дверь оказалась заперта. Я кричала, билась, стучала, но никто так и не открыл. Слуги на шум никак не отреагировали, и не пришли посмотреть, что же случилось. Я же довольно долго стояла, уткнувшись в запертую дверь, все плакала и звала сестру.
Неожиданно ключ в замке провернулся, и дверь распахнулась; оттуда вышел отчим с расцарапанной щекой. Я испуганно отшатнулась в сторону, прижавшись к стене.
- И ты, маленькая сучонка, здесь! - он оттер кровь с лица. - Прибежала! Попробуй вякнуть что-нибудь матери, и с тобой придется познакомиться так же близко, как с твоей сестрой! - и, выдав мне оплеуху, пошел прочь.
Я залетела в комнату, стулья были опрокинуты, посуда и подсвечники сброшены со стола. Лиана сидела в углу, и невидящими глазами смотрела на меня, держась руками за горло. Платье все было разорвано, на шее красовались синяки, а нижняя юбка в пятнах крови.
- Ли... Ли-и, - я подбежала к ней, крепко обняла. - Ли, он тебя бил?
- Нет, - прошептала она искусанными губами, так тихо, что я едва разобрала. - Другое... - потом с силой оттолкнув меня от себя, крикнула: - Уходи! Уходи отсюда! Убирайся из этого дома! Как можно скорее убирайся из этого дома! - я вылетела как ошпаренная.
Ночью Лиана повесилась, запершись у себя в комнате. Ее обнаружили, когда вернулась мать, на другой день после обеда. Когда я вся в слезах попыталась рассказать ей, что произошло, она отвесила мне оглушительную пощечину.
- Не ври! Ты всегда мне врешь! Завидуешь моему счастью, и она завидовала! Всегда на него заглядывалась! Беситесь, что у меня скоро будет наследник, нечета вам, девкам! - и так далее все в таком же духе.
Много я тогда могла понять?! Лишь плакала и смотрела на нее большими глазами...
Меня на неделю заперли в своей комнате. Только от няньки я узнала, что в смерти Лианы обвинили сына конюха. Будто бы он это сделал, потому она и повесилась. Мальчишку запороли до смерти на конюшне. Отец, которого заставили смотреть на изуверство, творимое с ребенком, не выдержал и умер там же на месте.
Спустя месяц, когда живот матери стал заметен, отчим почему-то принялся оценивающе посматривать на меня. Нянька начала одевать меня как можно страшнее, старалась сделать более неуклюжей, но это мало помогало. И тогда она предложила мне, носить крест и всем рассказывать, что собираюсь в монастырь, замаливать грехи за сестру и служить Богу. Доброй она была женщиной и всегда хотела как лучше. Сначала это действовало, но потом мать стала косо поглядывать и на меня. Впрочем, тут же заговорили о свадьбе, опять-таки с сыном графа д'Эбове - раз не вышла одна, выйдет другая. Было странно, но ни граф, ни его младший сын вовсе не противились. И почему-то никого не волновало, что мне еще только двенадцать. Отчим стал просто невыносим. Он так и норовил прижать меня к стене, где-нибудь в темном коридоре. Говорил, что мне теперь все равно не уйти в монастырь, блудниц туда не пускают, и что раз мне замуж, то никто и не заметит, что я не девственница. Лишь тогда я поняла, что он сделал с Лианой.
Нас, девиц благородного происхождения, очень оберегали от знаний, что происходит между мужчиной и женщиной, но некоторые вещи мне все же стали известны. В последнее время барон уже не считал нужным прятаться по углам от любопытных глаз домочадцев, когда тискал очередную служанку.
В тот день я прошипела ему: если он коснется меня хоть пальцем, то зарежу. Отчим навешал мне затрещин, но зажимать по углам стал чуть реже. Однако с того дня мне запретили выходить за пределы дома, и даже не дозволили посещать семейную часовню. Я вновь сильно испугалась, и уже с истинным усердием принялась молить Господа об избавлении от ожидающего кошмара.
Получилось так, что пару недель спустя к нам на ночлег попросились сестры из Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Мои отказать не посмели, с Церковью ссориться не хотелось, поскольку эта пара теток могла разнести полдома, если рассвирепеют.
Мне каким-то чудом удалось пробраться в столовую залу, где они трапезничали вместе с отчимом. Я влетела, рухнула на колени. На мне было платье - скромное котарди1 серого цвета, с массивным крестом на худющей шее. Меня попытались вытащить оттуда, но одна из сестер рявкнула, и слуги отстали.
- Святые сестры спасите мою душу! Мне запретили ходить в часовню, и молиться! - несмотря на юный возраст, я быстро сообразила, что следует говорить. - Мне не разрешают служить Господу нашему!
- Она помешанная и развратница! - отчим нашелся мгновенно. Он раскраснелся от злости, и, сжимая руки в кулаки, принялся обличать меня. - Сестра ее такая же, втянула ее в блуд, да к тому же заразившись дурной болезнью, повесилась!
Мать на сносях страдала страшной дурнотой и сидела у себя в комнате, так что защищать меня в столовой было некому. Да и не стала бы она за меня заступаться...
- Он лжет! - я обвинительно ткнула пальцем в его сторону, не вставая с колен. - Я девственна и невинна! Это он опорочил Лиану! Я сама видела! И то же самое он собирается сделать и со мной! Это он не дает служить мне Богу! Не дает замолить грех сестры! Она поступила не по ученью Веры, не смогла пережить позора и надругательства! Помогите мне! Позвольте замолить грех сестры! Я могу поклясться на писании, я невинна!
- Шлюха! - отчим не выдержал, и, подскочив ко мне, ударил по лицу, его трясло. Я упала на пол, носом и из разбитой губы пошла кровь.
Сестры даже бровью не повели.
- Ты дочь графа Чезру? - спокойно поинтересовалась старшая из них - мощная, рослая женщина лет сорока.
- Да, - я даже не пыталась подняться, опасаясь нового удара.
- Хорошо. А ты можешь доказать свою невинность? Дочери Бога не должны знать мужчины.
- Да!
- Нет!
Мы крикнули с отчимом одновременно. А монахиня, как ни в чем не бывало, продолжала.
- Ты сможешь пройти проверку?
- Да!
- Нет!
Снова дружно выкрикнули мы. Однако сестра холодно его осадила:
- Помолчите барон, не о вашей душе и теле идет сейчас речь!
- Зато о моих деньгах, - прошипел тот, ярясь в бессильной злобе.
Монахиня сделала вид, что не расслышала этих слов.
- Ну, так как, дитя мое?
- Да! Клянусь Господом Богом, да!
- Встань с пола, и иди сюда. Мужчины выйдете вон и закройте двери...
Проверка была не самой приятной вещью в моей жизни, но я ее пережила. Когда сестра ополоснула руки, двери распахнулись, и вошел отчим.
- Ну что я вам говорил?! - начал он уже с порога. - Эта грязная тварь не заслуживает прощения! - он был уверен в своей правоте, я любила ездить на лошади по-мужски.
- Помолчите, сын мой! Это дитя поедет с нами.
- Вы не можете забрать ее! Скоро свадьба! Мы пытаемся пристроить ее, чтобы разорвать этот порочный круг блуда!
- Этот ребенок невинен. И он поедет с нами, раз желает служить Богу. Или вы думаете, барон, что в лоне Церкви девочка не будет охранена от блуда? Что Мать-Церковь не способна побороть порочные страсти Искусителя?
Отчим ничего не ответил. Спорить с церковниками было бы себе дороже.
- Граф Чезру что-нибудь завещал своим дочерям? - спросила другая монахиня, разглядывая узоры на вышитой скатерти.
- Нет! Ничего он не оставлял! Они нищие! Все по праву принадлежит мне! А я этой шлюхе и копейки не выделю! - отчим просто бесновался.
- Мы проверим, барон, проверим... - спокойно покивала старшая из сестер. - Скоро время вечерней молитвы, и ты дитя мое, - она указала на меня. - Пойдешь с нами, и ночевать тоже будешь с нами. Вещей тебе собирать не надо, незачем брать мирское в Божью обитель.
Наутро я уехала с сестрами и оказалась в монастыре. Так я стала послушницей Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Орден в ближайшие полгода, отсудил и забрал у отчима причитающиеся мне наследство, приписав его во благо Церкви. Моя мать благополучно разродилась сыном, а потом и еще двумя дочерьми. Отчим унаследовал титул графа Майренского, и теперь преспокойно живет с моей матерью в новом поместье. Я же стала сестрой Ордена. Мать никогда не навещала меня. Я тоже с ней не встречалась.
---------------
1 Котарди - полуприлегающее платье-туника с застежкой спереди по центру или без нее, со съемными или переменными рукавами.
------------------------------------------------------------
Глава 10.
- Эй, Фиря! Па-адъем! Чего замечталась?! - оклик Гертруды выдернул меня из глубин воспоминаний. - Зову тебя, зову, а она сидит, уставившись в одну точку, и ухом не ведет! Вставай, давай, ехать пора!
Я с трудом поднялась на затекшие ноги. Ого! Уже пролетели мною же отведенные два часа, а я и не заметила. Верно говорят, что от прошлого не убежишь, а чем сильнее от него стараешься избавиться, тем реже, но сильнее оно тебя накрывает. Все, забыли! Забыли, забыли...
- О чем ты так задумалась? - спросила Юза, проходя мимо меня, и неся седло на животе, поскольку таскать на руках сестре его было неудобно. - Поделишься с нами?
- Да так, - отмахнулась я. - Мелочи всякие. Соображала, что еще надо будет по пути в ауберг сделать. Мать нас всяко пытать будет: что, да как было. Чего увидели, чего узнали...
Такой простенький прием не раз отбивал у людей охоту выспрашивать. Надо сразу же много и обстоятельно начинать объяснять ход своих мыслей, забивая их головы ненужными сведениями, помогает на раз-два! Правда, я вообще ни о чем таком на самом деле и не думала, но дурить мозги за свою жизнь научилась, дай Бог каждому. Не хочу я, чтобы сестры знали о моем детстве, не хочу и все! И прекрасно понимаю, что врать грешно, но пусть лучше такой грех на душе, чем выносить позор семьи на всеобщее порицание. Девочки, наверное, меня бы поняли, расскажи я им, но не могу. Язык не поворачивается.
- Ну ты зануда! Похлеще Юозапы! - протянула старшая сестра, слушая мой пустой треп. Что ж, пусть так. - Смотри, ум на бок свернешь. Слышь, Юза?! Вот помяни мое слово: лет через семь Серафима из нее полноценную замену для себя сделает, а к сорока годам Фиря настоятельницей станет! Я не я буду, если это не так выйдет!
- Ага, станет она, как же! - фыркнула та, оставаясь как всегда в своем репертуаре. - А Серафиму... Уф! - она взвалила на своего жеребца седло и принялась застегивать подпругу. - Да стой ты! А Серафиму ты куда денешь? Она еще, между прочим, нас всех вместе взятых переживет!
- Ну, если Серафимы не станет, то точно она этот пост займет! Вишь, какая ответственная, о благе поездки печется!
Язвы! Ой язвы! Но настроение от их издевок у меня все же поднялось. Я принялась оседлывать Пятого. Сестры уже справившиеся со своей задачей, начали взнуздывать одну из вьючных лошадей и жеребца Агнесс, которая, свернувшись в клубочек, мирно спала, невзирая на все наши выкрики и галдеж. Мы не стали будить девочку раньше времени, ведь ей еще придется сегодня и побегать и потренироваться, пусть отдохнет, пока есть время. Мы ж не садисты в самом деле, кто бы что не думал!
Я, управилась со своим конем и принялась за давешнего каурого мерина, а Юозапа тем временем все же растрясла Агнесс. Та очень нехотя поднималась. Ну да, после слез всегда спится крепко...
Заседлав лошадей, мы натянули на себя скинутые поддоспешники - без них было уже зябко путешествовать, а поверх напялили рясы и горжеты. Несмотря на яркое и веселое солнце, в воздухе чувствовалось приближение холодов. Поздняя осень наступала на пятки, и нас спасало лишь то, что мы ехали на юг к морю. У нас в монастыре, поди, и первый снег пробовал выпасть, а уж вода в лужах по ночам - замерзала точно. А здесь ничего, только листья все пообсыпались.
Одевшись и прицепив по местам оружие, дружно попрыгали в седла и вновь пустились в дорогу.
Когда начало темнеть мы стали располагаться на ночлег. Вечер нам предстоял сложный: нужно было сломить сопротивление Агнесс и остричь ей волосы, как того требовал устав, а еще начать обучать ее азам боя на мечах.
Остановились в ложбинке, где кряжистые столетние ивы опускали свои ветки до земли. Их могучие стволы с изрезанной временем корой, должны были послужить нам неплохой защитой от пронизывающего ветерка, что задул ближе к вечеру. Небо еще рдело на западе, но с востока уже наползали темные ночные облака. В наступающих сумерках мы быстренько насобирали хвороста, валявшегося здесь в избытке, и запалили жаркий костер, чтобы было теплей: низина все-таки, ивняк по сухим местам не очень-то растет.
Сегодня была моя очередь кашеварить. И пока я занималась поисками крупы и нарезанием стратегического запаса круто-соленого сала для каши, Гертруда принялась точить нож, проверяя его остроту сухой травинкой. Агнесс наблюдала за ее действиями со страхом.
Лишь когда старшая сестра осталась довольна остротой ножа, она закончила его точить.
- Ну? Горжет долой, - обратилась она к Агнесс, похлопывая лезвием по ладони.
Девочка схватилась за одеяние двумя руками, в ее глазах плескался неподдельный ужас.
- Может не надо?!
- Надо, надо! - закивала Герта, едва сдерживая улыбку; уж до того комично выглядела Агнесс, обхватившая голову. - Раздевайся, давай!
Девочка в надежде посмотрела на меня. Я-то тут причем?! Если так полагается, то какие могут быть сожаления?! Я тоже помахала ей рукой - снимай, мол. Та отчаянно замотала головой.
- Агнесс! - весомо произнесла Гертруда. - Давай без детских глупостей!
- Нет! Ни за что! - уперлась та. - Вот объясните мне, зачем меня нужно стричь? Почему я не могу ходить с косой? Где сказано, что у сестры не может быть длинных волос?
- В писании! - подала голос Юозапа. - В писании сказано, что первый муж, залюбовавшись прекрасными волосами первой девы, пошел за ней. А потом деву увлек сладкоголосыми речами Искуситель, из-за чего и мужа и деву изгнали из Рая. Можно подумать, ты не слышала ни одной проповеди!
- И что? Из-за этого надо меня стричь? - не сдавалась Агнесс.
- В уставе сказано, - продолжила прежним менторским тоном сестра. - Дабы женщина, греховный сосуд, не завлекала честных мужей своей красотой, следует ей, стремящейся к благочестию в услужении Богу, длинных волос не носить, а уши покрывать, дабы Искуситель не нашептывал ей скверных и смущающих душу речей! Ясно?!
Про греховный сосуд она загнула, конечно! Но в остальном, так в нашем уставе и сказано.
- Правда, правда! - покивала я. - И если носить горжет, то в уши не дует.
- Есфирь! - завопила Юза, понимая, что вся ее поучительная речь пошла насмарку.
- А я что? Истину, между прочим, сказала. Ни у одной из нас воспаления уха пока не было.
- Все равно не дамся! - уперлась девочка, наотрез отказываясь резать волосы. М-да, тавтология, однако. - Я замуж хочу выйти! И все ваши отговорки на меня не действуют! Вот встречу самого красивого и доброго, так сразу за него и выйду! И вас не спрошу!
- Встретишь, встретишь, - участливо покивала Герта, глядя на Агнесс, как на блаженную. - Как встретишь своего принца с золотыми яйцами, так и выйдешь, но не в этой жизни!
Девочка покраснела, да и чего греха таить, я - тоже! Старшая сестра чего-нибудь как отчебучит, так отчебучит! Даже я, любитель подобных прибауток, иногда теряюсь.
- Герта! - взвизгнула Юозапа, сорвавшись на фальцет. - За языком следи!
- Короче, мы ее стрижем или я просто так нож правила? - старшая сестра даже ухом не повела, игнорировав Юзин вопль.
- Стрижем, конечно, - отозвалась я, прокашлявшись от смеха. - Агнесс хватит уже! В писании сказано, в уставе сказано. Хватит комедию ломать! Посмеялись, и будет - ведь не в игры играем!
Девочка обреченно принялась откалывать с головы покров, с трогательной медленностью она свернула его и положила рядом. Затем так же неспешно, принялась выправлять концы горжета из-под ворота рясы. Гертруда, не выдержав ее похоронного темпа, подошла к ней и по-быстрому сдернула с головы некогда белый колпак.
Ох, после долгой дороги чистота одежды оставляет желать лучшего...
- Перед смертью не надышишься! - прокомментировала она свои действия.
Девочка кивнула с убитым видом и покорно подставила голову. Гертруда ухватила за косу у основания головы и одним ловким движением срезала волосы. Недаром сестра нож точила, прошел как сквозь масло. В левой руке у нее осталась метровая каштановая коса.
- Держи, - она сунула ее в руки девочке и принялась ровнять пряди, которые теперь свободно падали на лицо. В три приема она укоротила их с одной стороны, и так же споро с другой, быстро соорудив Агнесс прическу похожую на свою. - Все, готово!
Герта отошла на два шага, любуясь результатом. Агнесс нерешительно тряхнула головой, затем, заведя руку назад, осторожно ощупала затылок. Еще раз встряхнула волосы, отчего те взвились пушистым облаком, и опали мягкими локонами вокруг ее лица.
- Легко, - удивленно заметила она, прислушиваясь к необычным ощущениям. - Голове так легко! А посмотреться в зеркало можно?
- Нельзя! - отрезала Юозапа, заправляя свои растрепанные волосы под горжет.
- Почему? - даже обиделась та.
- Нам нельзя смотреться в зеркало, ведь оно создано для того чтобы женщина могла прихорашиваться, - принялась пояснять я. - Мы не должны никому нравиться кроме Бога - а Ему мы любые хороши - значит и зеркал нам не нужно. Если у какой-нибудь сестры его в келье найдут, ту ждет суровая епитимия.
- А если в глаз что-нибудь попало, или лицо поранила? - оторопело спросила девочка. Похоже, с такими сторонами монастырской жизни она столкнулась впервые.
- Для этого надо лишь попросить другую сестру, и она тебе поможет, здесь все просто, - ответила я. - Но довольно заниматься самолюбованием, покрывай голову и дуй тренироваться с Юзой.
А следующие два дня, по вечерам, мы в основном занимались тем, что пытались научить Агнесс более или менее удерживать оружие в руках. Ох, и намучались мы с ней, но и нахохотались тоже! Для начала мы принялись учить ее крутить меч, чтобы девочка ощутила его вес, да к тому же заодно кисть разработала и укрепила. Первыми попробовали объяснить, как вертеть так называемые восьмерки. Сперва дело пошло с трудом, но потом худо-бедно у нее все же получилось. Правда синяков она себе понаставила, будь здоров! Потом заставили ее подбрасывать и ловить клинок, перекидывать из руки в руку. Проку от этого особо никакого, но с одной стороны - выглядит эффектно, а с другой - баланс даст почувствовать.
Ох, куда он только у нее не летал: и в сторону, и вперед. Один раз девочка даже умудрилась закинуть его за спину! После этого случая Гертруда обозвала Агнесс клешеручкой. Ну а уж когда мы показали, как прокрутить клинок вокруг руки, когда рукоятка проскальзывает по тыльной стороне ладони и по инерции возвращается обратно, совершая круг; то тут вообще начались настоящие чудеса! Прилетело всем, кто стоял поблизости. Поэтому мы теперь старались держаться подальше, когда она выполняла это упражнение. Но больше всех конечно досталось Юзе, именно из-за невысокого, как и у Агнесс роста, мы поставили ее в пару к девочке. Для учебного боя мы изготовили из толстого куска древесины подобие щита и вручили его сестре, чтобы Агнесс могла молотить по нему вволю, не рискуя испортить нормальное снаряжение. Юозапа закрывалась этим выкидышем плотницкого искусства, имитируя нападающего. В итоге, вместо того чтобы рубить по условному щиту, девочка постоянно попадала сестре по голове. И после каждого учебного боя, разозленная Юза спрашивала у нее, хотя спрашивала - это мягко сказано: 'Агнесс! Долго ты мне еще шлем рихтовать собираешься?!'. На шлеме у сестры образовалось множество зарубок, которые потом довольно долго придется выправлять нашим оружейникам. А еще, при атаке девочка сбивалась с шага и не успевала отступить, вся как-то сжималась, сворачивалась. В конечном итоге она или падала, или оттаптывала Юозапе все ноги.
Мы старательно втолковывали ей: 'Агнесс будь внимательна! При нападении ты совершенно не смотришь на противника. Ты вся скукоживаешься и замираешь! А отбиваться, кто будет? Если ты и дальше будешь такой растяпой, из тебя ничего путного не получится!' Но пока все было бесполезно. Правда Юза обозвала девочку еще и клешеножкой, и теперь по-другому ее не называла. Более сложные элементы нашей ученице мы не рискнули показывать, пусть для начала хоть с этими освоится.
К середине октября, в аккурат в субботу, мы наконец-то добрались до Корча. Это был небольшой грязный пограничный городишко, где полным-полно сомнительных личностей и всяких дельцов низкого пошиба. Его улочки, подчас настолько узкие, что не представлялось возможным открыть окна, не зацепив дома напротив, были неимоверно грязны. К тому же город, похоже, умирал. Лачуги вокруг крепостных стен, которые когда-то сразу бы обзавелись новыми жильцами, теперь стояли заброшенными, и горожане победнее приспособились растаскивать их на дрова. Впрочем, что они хотят?! Без нормального госпиталя в городе, а значит без нормальной обстановки в округе ни один добропорядочный купец или ремесленник сюда не сунется. А если нет торговли, то нет и хорошей жизни - все очень просто и закономерно.
У ворот стражники, невзирая на церковное облачение, попытались содрать с нас как с гражданских проезжающих положенную мзду, и только громкая ругань Гертруды спасла нас от растрясания без того тощего кошелька. И так путешествуем на заемные деньги, а тут еще - эти хапуги!..
Едва въехав в городские пределы, мы принялись спорить: Юозапа настаивала поселиться в госпитале, я же ее отговаривала. Экономность, конечно же, дело хорошее, но если не идет в ущерб себе. Герта молчаливо склонялась в пользу сестры. В итоге, так и не переубедив их, я мысленно плюнула и согласилась. 'Ничего, еще увидим, кто окажется прав!' - ехидно думала я, первой направляя коня в паутину узких и кривых улочек. В Корче я побывала года три тому назад, не думаю, что он изменился в лучшую сторону, вот в худшую - сколько угодно. Пока мы ехали верхом, торговцы и прохожие прижимаясь к стенам обшарпанных домов, поливали нас площадной бранью. С трудом, преодолев пару улиц верхом, мы вынуждены были спешиться из-за низко свисающих веревок или распахнутых створок окон, и уже дальше добираться до госпиталя, ведя коней в поводу. Нашу импровизированную колонну замыкала старшая сестра Гертруда, как самая высокая, ведь стоит здесь чуть зазеваться, обязательно что-нибудь слямзят.
Пока мы добрались до госпиталя, находившегося практически на другой стороне города, раз двадцать успели переругаться с местным населением. А когда наконец-то добрались, то открывшаяся картина никого не оставила равнодушной. Госпиталь был до того крошечный и убогий, что представшие перед нами ветхие строения одноэтажного жилого корпуса и покосившейся часовни, проняли до печенок даже скуповатую Юзу. Забора, который должен был окружать все эти постройки, не существовало и в помине. У входа в гостиничное здание, на колченогой лавочке привалившись к стене, дремал старичок в застиранной сутане. Он был такой же ветхий и замшелый, как все здешние постройки, с лицом похожим на сморщенное и высохшее недозрелое яблоко.
- Ну?! - саркастически усмехнувшись, посмотрела я на сестер. - Убедились?! Вот зачем, спрашивается, нужно было добрый час ноги сбивать? Поселились сразу бы где-нибудь у ворот, а рано поутру уехали!
- Да ладно, не гунди, - отмахнулась от меня Гертруда, обреченным взором окидывая госпитальные постройки, но, похоже, все еще не собиралась сдаваться. - Может внутри ничего страшного.
- Ну, ну! Успехов! - многообещающе выдала я, и, указав на дверь, скомандовала. - Вперед! Действуйте!
Юозапа с самым решительным видом направилась к дедушке, теперь проснувшемуся и разглядывавшему нас с не меньшим интересом. Она остановилась рядом и принялась что-то ему втолковывать, что именно расслышать из-за орущих на соседней улице мальчишек не представлялось возможным. Покричав ему минут пяток, сестра в сердцах махнула рукой и потопала к нам обратно.
- И? - вопросительно приподняла бровь Герта.
- Жуть полная! - неохотно подвела итог Юозапа только что состоявшейся беседе. - Он тут самый главный прислужник, с ним еще парочка таких же божьих одуванчиков. В госпитале действительно - шаром покати. Еда должна быть своя, постель своя, а конюшни нет и в помине.
Я стояла, закатив глаза к небу, и демонстративно постукивала ногой по пыльной укатанной до каменного состояния земле. Девочки, недовольно глянув на мое показное: 'Ну что я вам говорила?!' принялись между собой перепираться.
Я же преспокойно стояла и дожидалась когда они дойдут до кондиции, дозрев до разумного решения, а сама меж делом прикидывала, где бы лучше остановиться. В прошлый раз я здесь была проездом и недолго. Тоже по дурости поперлась сначала в госпиталь, но после первой же ночевки в продуваемой всеми ветрами келье смылась на постоялый двор. Плохо конечно, что от нужных ворот мы так далеко забрались, а плюсы все же есть: до рынка ближе. Хотя его близость означает для нас повышение стоимости гостиничных услуг. В принципе есть тут неподалеку одна небольшая харчевня, с приемлемыми ценами, можно туда, но до нее еще пару кварталов топать.
Наконец сестры дозрели и теперь принялись размахивать руками, указывая каждая в свою сторону. Ох уж это мое номинальное главенство! Сплошная зубная боль! И толку никакого, подруги ведь все-таки, и сейчас меня крайней сделают за неудачное заселение.
- Куда теперь? - едко поинтересовалась у меня Юза, напрочь игнорируя осторожные Гертрудины тычки в бок. - Предложения есть?
- Куча! Целых два, - не упустила я возможность поддеть их. - Мы или назад топаем и снимаем комнату поплоше у ворот, или отмахиваем еще пару кварталов и селимся в не самом паршивом местечке, но недалеко от рынка. Какой больше устраивает?
- Второй, - выбрала Герта.
- А сразу предложить не могла?! - Это уже Юозапа. Ну что я говорила?! Так и есть - я крайняя!
- Пошли за мной. А на лошадей не садитесь - там улицы узкие и ставни низкие, - сразу же предупредила я их, видя, как старшая сестра намеревается взобраться на коня.
Мы тронулись в путь прежним порядком, я возглавляю, Герта замыкает. До меня доносилось раздраженное Юзино сопение: 'Город дурацкий, на лошадь не сесть, улицы узкие и грязные, сильно воняет...'. Ну, что правда, то правда! Я едва успела отскочить в сторону, чтобы мне с криком: 'Поберегись!' - не выплеснули на ноги помои, но с другой стороны спасибо, в этот раз хоть предупредили. В прошлый мой визит просто так вылили, и я две недели потом сапоги от ароматов ночного горшка промывала. И ведь что обидно, сапоги-то новые были, выкинуть жалко, а носить - моченьки нет.
Протопав пару улиц, я свернула в проулок. Ну что ж, еще пара поворотов и мы почти на месте. О! Вон вывеска, кажись, добрались!
Я остановилась перед небольшой доской, на которой было изображено какое-то странное бело-черное нечто с кружкой в лапах, а ниже корявыми буквами красовалась название 'Пьяный барсук'. Это барсук?! Второй раз в жизни вижу такой рисунок, и второй раз сомневаюсь, что именно это животное хотел изобразить рисовальщик.
- Сестры, нам сюда, - указала я на неприметные ворота в заборе, что начинались сразу за зданием харчевни. - Только сходите кто-нибудь вовнутрь, свисните, чтобы открыли, - и увидев как Юозапа собралась возмутится, тут же попросила ее так, чтоб она не смогла отказаться: - Юзонька, дорогая, сходи, а?
В ответ на мою просьбу сестра недовольно фыркнула, но развернулась и, кинув поводья мне в руки, нырнула в добротную дверь харчевни, я же, подхватив брошенные концы, потянула коней к воротам. За мной последовали Гертруда и Агнесс. Перед ними мы простояли не больше пары минут, как их распахнул рябой парень в замурзанной куртке и залатанных шоссах1. Бросив взгляд на его ноги, я с удивлением на них обнаружила драные башмаки. Ничего себе! Это как же хорошо должны идти дела в этом заведении, если у него конюхи обувь носят?! Обычно прислуга вся ходит босая. Ну все, сейчас как заломят цену!
- Идите, - замахал нам рукой парень, держа створку ворот.
Я первая ввела внутрь лошадей, девочки за мной. Двор харчевни был небольшой, можно даже сказать маленький, вмещал в себя немного: лишь пару кособоких строений, да крытую поленницу вдоль свободной стены, полную свеженаколотых дров. Из задней двери вышла невысокая девушка, в длинном переднике, наверное, подавальщица или кухарка, и, уперев руки в боки, стала наблюдать за нашими действиями. Парень же закрыл ворота, заложив их изнутри тяжелым брусом, а затем направился к одной из сараюшек.
-Коников сюды поставить надоть, токма сами, а то вдруг че пропадеть, а на меня думать будетя. Да-а.
Он что блаженный?! Только этого не хватало!..
Мы с Гертрудой переглянулись и принялись стаскивать полупустые сумки, складывая их прямо на землю, Агнесс решила не отставать. А девушка все стояла и наблюдала за нами. Мы закончили разгружать коней, и, оставив Агнесс приглядывать за сумками, повели лошадей в конюшню. Придурковатый конюх двинулся за нами.
- Тапереча я сам, - заулыбался он, едва мы потянулись к подпругам. - Вот поставили, а тута я сам.
Мы, неуверенно кивнув, вышли. Тут наблюдавшая за нами девушка сказала:
- Пойдемте, можете не волноваться, Курт все прекрасно сделает, - заверила она нас, видя, как мы настороженно посматриваем на парня.
- Точно? - усомнилась Гертруда, с подозрением косясь на блаженного, шустро расседлывавшего лошадей.
- Можете не сомневаться, - мягко подтвердила она и, развернувшись, скрылась за дверью.
Мы подошли к Агнесс, которая стояла рядом с кучей наших вещей. Ой, я и не думала что у нас так много всяких пожитков!
- Ты куда нас приперла?! - тихо прошипела Гертруда, пока мы навьючивали на себя все сумки.
- Раньше его здесь не было, - так же тихо ответила я. - Почем я знаю, почему они этого слабоумного пригрели. Если что не так, шкуру мы с них всегда спустить сможем.
- Надеюсь, - выдохнула сестра.
Подобрав все баулы, мы втроем поднялись на крыльцо, вошли в заднюю дверь и, пройдя недлинный темный коридор, вошли в саму харчевню. Внутри она была чистенькая и опрятная: гладкие стены, аккуратно оштукатуренные белой глиной, в центре невысокого немного закопченного потолка подвешено колесо с оплавившимися свечами. Вдоль стен, торцами к ним стояли десяток недлинных выскобленных начисто столов, а напротив входной двери, прямо по проходу образованному столами располагался большой очаг. Однако! А у хозяина дела-то действительно пошли в гору!
- Эй, где все? - негромко позвала я, сваливая свои сумки на пол.
Хлопнула дверь, и откуда-то сверху спустился круглый невысокий плотный мужичок в белом кале и таком же белом переднике.
- День, добгрый, - програссировал он, забавно перекатывая звук 'р'. - А я как граз, показывал вашей дграгоценной сестгре комнаты, как только мы договогримся о сумме они ваши, - начало мне уже что-то не понравилось.
Тут появилась Юозапа. Только теперь я разглядела, что лестница тугой спиралью поднимающаяся наверх, хитро спрятана за небольшим выступом стены. Я вопросительно посмотрела на сестру, ну что, мол? Юза чуть кивнула, а потом медленно согнула раскрытую ладонь, соединив ее с большим пальцем, на нашем языке условных жестов это означало - нормально, но следует постараться уменьшить плату. Я прочистила горло.
- Хг-м! Ну что ж уважаемый, давайте попробуем договориться, - первой начала я. Раз уж я их эту харчевню привела, мне и торговаться.
- А что тут договагриваться! - всплеснул руками хозяин. - Вы я вижу, не пегрвый граз у меня останавливаетесь, лицо ваше мне тогда запомнилось, так что все как обычно!
- Как обычно - это сколько? - осторожно поинтересовалась я. Знаем мы такое 'как обычно' потом последние бре снимут!
- С вас всего лишь сегребгряник, и эти замечательные покои ваши, - торжественно объявил картавый хозяин, суетливо потирая руки о белоснежный передник.
- Сколько?! - мы с Юзой аж взвизгнули на два голоса.
- Побойся Бога, стяжательство это грех! - поостерегла его я, и обратилась к Юозапе. - Сестра ответь мне, неужели у него наверху там все баразскими коврами выстелено? - начиналась наша обычная игра - 'додави жадного трактирщика'. Иногда мы с Юозапой такие показательные выступления устраивали! Просто загляденье! Здесь тоже должно прокатить, а нет, так пустим в ход доводы поубедительнее.
- Нет, сестра, - со скорбной миной ответила мне Юза.
- А может, у него пуховые перины по кроватям разложены?
- Нет, сестра, - печально вздохнула та.
- Или гости с золотых тарелок едят?
- И в этом я сомневаюсь, сестра, - с этими словами она сложила руки в молитвенном жесте, возвела очи горе и хорошо поставленным голосом начала. - Requiem aeternam dona eis, Domine. In memoria aetema erit Justus. Quantus tremor est futurus, quando judex est venturus, cuncta stricte discussurus! Tuba mirum spargens sonum per sepulchra regionum...(Покой вечный даруй им, Господи. В память вечную воздается справедливо. Какой ужас настанет, когда явится Судья, бесстрастно каждого осудить! Трубы удивительный звук пронесется над кладбищенскими странами...)
- Что она делает?! - занервничал хозяин.
- Молитву читает, чтобы Господь простил тебе все грехи, когда ты предстанешь перед ним, - таким же заунывным голосом пояснила я. - Ведь тебе предстоит упокоиться с миром. Продолжай сестра.
И Юза продолжила:
- Quidquid latet apparebit, nil inultum remanebit... (Все тайное станет явным, ничто не останется безнаказанным...)
- Так я ведь еще пожить собираюсь, - враз побледнел хозяин.
- А это только одному Богу ведомо, - пространно заметила я, поднимая глаза к потолку.
Хозяин потоптался на месте, скорбно повздыхал, слушая размеренно роняемые сестрой слова, и выдавил из себя:
- Полсегребгряника с четвегртиной, и две комнаты ваши.
- Полсеребряника, две комнаты и бочки с горячей водой в счет, - выдвинула я свое контрпредложение.
- Это ггабеж! - чуть не подпрыгнул он.
- Грабеж - это то, что ты предложил, - подала голос Гертруда. - Соглашайся на то, что дают, а то у тебя конюх блаженный, вдруг он нам лошадей попортит. Что тогда?
- Кугрт, он хоть и дуграк, а лошадей еще ни гразу не обидел, - отмахнулся от ее слов хозяин. - Полсегребгряника с четвегртиной!
- Продолжай сестра, - выдохнула я скорбно. - Похоже, мы не договоримся. А тебе старшая сестра все же придется взяться за секиру. Сознаю теперь, что ты была права, и я ошиблась в добропорядочности хозяина здешнего заведения. Придется все-таки наставлять его на путь истинный.
Гертруда демонстративно потянулась за оружием. Однако едва мужичок увидал этакую махину в руках, как судорожно сглотнул, покрылся обильным потом, а затем простонал:
- Шут с вами, полсегребгряника...
Вот! Я же говорила, что если не помогут наши доводы, то аргументы Герты подействуют наверняка. Хотя большинство наших оппонентов ломались еще на 'кладбищенских странах'.
Подхватив свои сумки, мы принялись подниматься наверх. Узкая и крутая лестница привела нас в небольшой коридор, в который выходили четыре двери. Юозапа протиснулась вперед, и, хлопнув по одной из них, что это тоже наша, распахнула другую. Расселяться стали как обычно, ну если бы была Бернадетта, то как обычно, а так - я с Гертрудой, а Юза с Агнесс.
Снятые нами комнаты были небольшие, но опрятненькие, как и вся харчевня. Кровати стояли уже с чистым бельем, на высоком табурете таз и большой глиняный кувшин в нем, за ширмой ночной горшок с плотной крышкой. Ну, надо же! Вот это обслуживание! В прошлый раз, когда я здесь жила, то это была забегаловка среднего пошиба, превращенная ныне в приличную гостиницу. Я опустила свои пожитки в сторонке от двери и по привычке принялась проверять: насколько легко распахиваются окна, и можно ли заложить их с нашей стороны. Потом открыла и закрыла дверь - вроде не скрипит. А то в жизни по-всякому случается, иной раз так припечет, что не знаешь, куда бежать.
К нам заглянула уже знакомая девушка и поинтересовалась, не надо ли чего. Гертруда принялась уточнять, когда можно будет помыться. Мы в дороге вроде всего чуть-чуть, дней семь не больше, но лошадьми от нас уже разило изрядно, да и к тому же едкий запах вощеной кожи и металла от доспехов не добавлял воздуху свежести. В небольшом помещении это чувствовалось особенно сильно. В принципе, я - не ханжа, но если есть возможность сполоснуться, предпочитаю это делать до появления устойчивого амбре от тела, нежели после.
- А что за парень у вас на конюшне служит? - принялась я выспрашивать у девушки, когда старшая сестра узнала все, что хотела. Этот блаженный внушал мне смутные опасения, и лучше уж уточнить возможность появления неприятностей заранее, чем потом расхлебывать пущенное на самотек.
Она, похоже, была не прочь поболтать, поэтому прислонилась к косяку двери, и, сложив руки на груди, начала рассказывать:
- Курт - он сын отцовской родной сестры, с детства был слаб на голову. Когда тетка померла, то отписала все свое имущество отцу, с условием что он будет заботиться о дурне. Не бросать же родную кровь! Вот парень и живет теперь у нас.
- Надо же, - покивала я, участливо. - А лошадей он хорошо обиходит?
- Ой, да вы не сомневайтесь! - махнула она ладошкой и задорно улыбнулась. - Курт только с ними общий язык и находит! Кони ваши будут и вычищены и накормлены, ей-ей правда!
- Это хорошо, - выразила я наше с Гертой общее мнение. А то действительно, Бог его знает! - Значит, вы харчевню заново отстроили? А то когда я здесь бывала раньше, она похуже стояла.
- Отстроили, - подтвердила девушка. - Это все тому года два назад случилось. Отец, как только деньги получил, так решил, что нечего здесь всяким сомнительным личностям есть да пить, надо, чтобы приличный люд шел. Вот сегодня вечером и посмотрите. Это сейчас никого нет, а вот часа через два подходить начнут, но люди все порядочные, побогаче, чем прежде.
- Ясненько. А комнаты у вас часто снимают? Ваш отец такую нам цену заломил, что едва с ним сторговались.
- А сколько он с вас спросил? - уточнила она.
- Договорились за полсеребряника.
- Обычная цена, с ним обычно на столько все и сторговываются.
Вот шельмец! Еще комедию ломал, что мы ему руки выкручиваем! Оказывается у него это обычная уступка. А нам весь вечер придется терпеть гундеж Юозапы, что мы богохульствовали, и молитву не к тому делу приставили. И хоть каждый раз таким способом сторговываемся, причем с ее же одобрения, нотацию потом она нам читает обязательно.
- А зачем же он сначала такие суммы называет? - спросила у нее Гертруда, аккуратно складывая снятую рясу на кровати.
- Дак ведь есть такие, что и не торгуются, - пояснила та. - А другие если цену меньше услышат, так вообще нос воротят. Нам марку держать надо.
- Угу, - согласилась я с ней. Вроде все, что хотела узнать, узнала и можно умерить беспокойство.
- Раз вы такие солидные, чего ж вы хозяев самих заставляете лошадей в конюшни водить? - подметила еще одно несоответствие старшая сестра.
- Люди ведь всякие бывают, - вздохнула девушка. - Комнаты-то у нас снимают не часто, больше ходят поесть да поговорить, но все же бывают и постояльцы. Увидят, что Курт немножко того, и начинают крутить, что мол, из сумки у него пропало или еще какая оказия. Отец и наказал ему: чтобы сам сумок не снимал, чужого руками не трогал. В общем, повода давать не велел.
'Марта!' - закричал снизу хозяин. Хотя в его исполнении это звучало как - Магрта: 'Где тебя Искуситель носит?!'.
- Ой ладно, побежала, а то меня отец зовет, - девушка выпрямилась и мазнув подолом котарди по полу проворно спустилась по лестнице.
Я затворила за ней дверь и принялась раздеваться.
Часа через два, после того как привели себя в порядок, мы сидели внизу, ужинали, а заодно еще и решали, как поступить дальше. Я предлагала сестрам, несмотря на довольно уже позднее для торговли время, закупить овес и требуемые товары, а завтра с самого утра продолжить путь. Не то чтобы я стремилась как можно лучше исполнить поручение настоятельницы, просто мне хотелось поскорее сбыть письмо с рук. К тому же, сведения действительно могут сильно устареть к тому времени, как мы доставим его адресату. И если получится, что мы привезли его слишком поздно, то мне, как главной в четверке не просто влетит от матери, а достанется так, что шкура клоками полезет. Из-за таких вот перспектив я готова была торопить сестер изо всех сил. Вот только девочки не очень-то рвались в дорогу, они хотели немного отдохнуть от походной жизни. В этом я их тоже понимала, и даже в какой-то мере желала бы поддержать, но приказ - есть приказ, никуда нам от него не деться. Вдобавок неизвестно - к чему может привести промедление.
Итак, мы сидели в чистом уютном зале харчевни и ужинали. На стол хозяин подал тертую редьку со сметаной, пшенную кашу с подливой, ароматную поджаренную кровяную колбасу, гору жареных на масле пампушек и два кувшина варенухи. У всех трещало за ушами, давно мы нормально не ели, да еще столь пристойную пищу. Естественно, что сестры были со мной не согласны.
- Нет, Фиря, - отвечала мне Гертруда с набитым ртом. - И не уговаривай! Какого хрена мы, на ночь глядя, попремся на торжище, чтобы потом ни свет, ни заря вскакивать и мчаться в ауберг?! Завтра неспешненько встанем, закупимся, и в путь.
- Юза, ну хоть ты меня поддержи?! - обратилась я к ней в надежде на помощь.
- Сестра, что с тобой?! На тебя это не похоже. Ты никогда первой не мчалась выполнять приказы, - выгнула она бровь и пристально посмотрела на меня. - Не трясись, мы все успеем! Судя по вашим рассказам, виноват в том, что послание не было доставлено вовремя, только настоятель августинцев, а отнюдь не мы.
- Угу, - язвительно подтвердила я. - Тогда ты настоятельнице отчитываться и пойдешь! Вот там заодно подробно все и объяснишь, что, да почему.
- Фиря, да успокойся ты! - не выдержала старшая сестра. - Перестань трепать нервы за едой! Ничего не случится за один день, мы везде успеем!
- Девочки, поймите, у меня предчувствие, что нам надо спешить...
- Да задолбала ты со своими дурацкими предчувствиями! - перебила меня Гертруда. - Сейчас как дам ложкой по лбу, вмах забудешь о своих необоснованных страхах! Взяла моду - за едой о делах разговаривать! - так, похоже, наш доморощенный тиран проснулся. Ох уж мне это деревенское воспитание!
- Между прочим, мое дурацкое предчувствие в последний раз кому-то плечо спасло! - я решила не сдаваться и продолжила давить на сестер.
- Один раз не считается, - буркнула Юозапа, макая румяную пампушку в масло.
- А еще...
- Ты еще вспомни, что в младенчестве тебе показалось и сбылось, - вновь перебила меня старшая сестра. - Есфирь дай нам хоть немного отдохнуть! Нам же потом больше двух недель в седле трястись! И за все это время только одна остановка в приличном месте будет!
- Не одна, а две, - уточнила я. - Про госпиталь в Зморыне не забывай. А вот в Робату мы можем вообще не останавливаться.
- Сейчас, все бросила и проехала мимо! - возмутилась всерьез Гертруда. - В твоем разлюбезном госпитале кормят, знаешь ли, не очень. К тому же нам в Робату волей-неволей стопориться придется, фураж для лошадей подойдет к концу.
- Ой, ладно, - замахала я руками на них. - Сдаюсь! Шут с вами! Что хотите то и делайте! Как скажете, так и поедем! С вами спорить - никаких нервов не хватит.
- А с нами спорить и не надо, - улыбнулась Герта. - Ты слушай, что старшие говорят, и соглашайся.
- Можно подумать, что я маленькая девочка, - фыркнула я скорее весело, чем недовольно. Обычно сестра никогда не намекала на разницу в возрасте, ведь пять лет между нами - это не то же самое, что более чем полтора десятилетия с Агнесс, но здесь видимо, не удержалась.
Наверное, я и вправду слишком взвинтила темп, ведь не девочки уже, жизнь на вторую половину поворачивает, пора начинать уставать, а не как ранее без продыху в седлах болтаться. Да Бог с ним, с этим письмом, может и отдохнуть чуток? Но время, время... Время - уходит!
---------------
1 Шоссы - поверх нижнего белья и рубашки надеты обтягивающие чулки из шерсти, льна или другой прочной ткани, подвязывающиеся к нижней рубашке.
------------------------------------------------------------
Глава 11.
Утро выдалось солнечным и ясным, осень вообще в этом году радовала нас необычайно хорошей погодой. Пока не было затяжных дождей и промозглой хмари на весь день, лишь по ночам подмораживало.
Встали мы, по монастырским меркам поздно - часов в девять. Неспешно позавтракали и отправились втроем на рынок, оставив Агнесс в комнате с вещами. Решили, что вернемся к полудню, соберем свои баулы, и где-нибудь к обеду - пустимся в путь.
На улице, когда мы вышли, наблюдалась какая-то непонятная толчея, все куда-то спешили, суетились. Хотя, Бог их знает, сегодня же - воскресенье, может что намечается, месса какая-нибудь или казнь... И в том и в другом случае народ бурлит одинаково. С трудом продрались сквозь толпу с парой вьючных меринов в поводу, мы наконец-то добрались до базара. Здесь тоже наблюдался какой-то нездоровый ажиотаж, люди скупали провизию, вино в большущем количестве. Из-за этого цены подскочили на порядок, и нам пришлось изрядно поторговаться, даже больше не поторговаться, а погрозить орденской расправой, чтобы продали нужную меру овса и провиант за более или менее нормальные деньги. А к вину мы и вовсе приценяться не стали, его стоимость отчего-то возросла до небес. В итоге, плюнув на все странности, что творились на рынке, мы отправились назад в харчевню - собираться в дорогу. На обратном пути нам повстречался какой-то явно свихнувшийся или юродивый, который забравшись на моровой столб на одной из улиц, вещал с его высоты. Он вопил, что все обрушившееся на них - это есть расплата за грехи жителей города, что люди неусердно молятся и не почитают святых.
Звучало это бредово! Корч навряд ли мог претендовать на место Святого Города, чтобы удостаиваться воскресной проповеди с базальтовой глыбы, напоминающей о числе умерших в какой-то там мохнатый год. Это уже был явный перебор. Когда мы принялись проталкиваться через толпу, намертво запрудившую улицу, крикун, зашедшийся в проповедническом экстазе, увидел нас и заорал с новой силой:
- Люди внемлите знаку Господа нашего и праведников его! Он явил нам трех непорочных дочерей своих, чтобы они спасли нас и оградили от соблазнов Искусителя! Коснитесь же, о девы, чистотой своей всех неразумных чад!
Что тут началось! Ошалевшие от его речей люди развернулись и уставились на нас, как удавы на кроликов. Мы замерли. Через несколько томительных мгновений к нам со всех сторон потянулись руки, чтобы прикоснуться.
Мы попытались вырваться, однако ни мощь старшей сестры, когда она первая попыталась проложить путь, ни наши объединенные усилия, не помогли. Мы барахтались в напирающей толпе, как мухи в меду, боясь, что еще вот-вот и нас попросту сомнут. И тут свихнувшийся пророк завопил снова:
- Сестры, благословите, отпуская все грехи! - и это нас спасло.
Мы принялись, крутясь вокруг себя, со словами: 'Domine Deus, fac benigne, miserere omnium. Benedictus, in nomine Domine.' - осенять горожан святым знамением. (Господь Бог, сделай милость, помилуй всех. Благословен, во имя Господа.)
Люди попадали на колени и, закатив глаза, принялись читать молитвы, а мы же по-шустрому стали пробираться через коленопреклоненных. Кое-как продравшись через толпу, мы вышли на соседнюю улицу, а сразу же оттуда - припустили, что есть духу в харчевню.
- Дурной город, - начала возмущаться Юозапа, едва мы свернули в проулок, где было относительно спокойно. - Сумасшедшие люди, спятившие, все - как один! Вот зачем, скажите мне, им понадобилось это представление? Надо ж было - вцепляться в нас, отпущения требовать?! Мы же не священники, чтобы грехи отпускать и благословления раздавать. Мы же прав на это не имеем...
- Имеем права мы или нет - чушь собачья! - рявкнула на нее еще не отошедшая от недавнего сумасшествия Гертруда. - Но только откажись мы на этой улице устраивать, как ты выразилась 'представление', нас бы порвали на крошечные кусочки!
- Все, сестры, все! - прервала я их, заворачивая за очередной угол, на той стороне улицы в ярдах тридцати впереди уже видна была вывеска нашей харчевни. - Надо как можно скорее выбираться из города. Сейчас живо покидаем все вещи, и по коням.
- Десяток фанатиков на улице это еще не повод чтобы нестись сломя голову, - едко бросила Юза, как бы ни к кому не обращаясь.
- Да что ж это такое! - не сдержалась я. Ну вот, снова поцапались! - Если сказано быстро, значит - быстро!
- Ладно, как прикажешь, - неохотно кивнула мне старшая сестра.
Вот тут чаша моего терпения переполнилась, и меня прорвало. В последнее время мы только и делали, что собачились и теперь настала пора расставить все по своим местам.
- Герта, между прочем, это не просьба, это приказ. И сейчас давайте договоримся, раз и навсегда: если я настаиваю на чем-либо, значит это, нужно мне не просто так, а для дела. Ясно?! И если впредь я говорю, что мы убираемся откуда-нибудь рано поутру, то мы так и делаем, а не препираемся битый час! Это тоже, надеюсь, ясно?!
- Тоже мне командирша... - фыркнула Юозапа. Мы добрались до ворот, постучали, и теперь стояли в ожидании, когда же нам откроют.
- Юза, я серьезно! - грозно произнесла я. - Мы не в бирюльки играем! Пусть вы и считаете меня номинальным начальством, но настоятельница спрашивать с меня будет как с настоящего командира боевой четверки. И оправдание, что мы подруги, у нее в кабинете не пройдет!
- Слушаю и повинуюсь, о великая и мудрая...
- Юозапа, перестань! И так - нелегко! - неожиданно впервые за много лет захотелось плакать. Хуже нет, чем ссориться с подругами. - Если хочешь, то, как приедем обратно, я пойду к Серафиме и скажу, чтобы тебя в нашей четверке назначили за старшую, и вот тогда мудохайся с нашими капризами сколько влезет! А сейчас, я очень тебя прошу - не начинай!
Тут открыли ворота, и мы почти что ворвались внутрь. Я, кинув поводья груженого мерина Курту, с глупой улыбкой наблюдающему за нашим пришествием, взлетела на крыльцо и скрылась за дверью. Сестры догонять меня не стали, видимо принявшись обсуждать мою выходку. А у меня уже больше сил не осталось из-за ссор по каждому поводу и без. Ныне мы больше похожи на салминок спорящих по каждой мелочи, а не на боевых сестер. Последний год - все злимся, шпилькой друг другу в бок норовим ткнуть... Нет, я права, так дальше продолжаться не может! Или сестры принимают мое главенство, или я снимаю с себя полномочия. И плевать, что Серафима скажет. Ей Богу, плевать! Наигралась я в командиры во - как, по самое - не хочу! Отпрошусь у нее подальше, в самую глухую комендатерию и останусь там старшей сестрой. Уж лучше грядки полоть, да холопов гонять, чем так нервы себе мотать.
С этими мыслями я белкой взлетела по лестнице, едва не сбив по пути Марту. Та что-то хотела мне сказать, но, увидев мое перекошенное лицо, пискнула и юркнула в одну из дверей. Я просунула голову в приоткрытую дверь в комнату к Агнесс, и рявкнув: 'Складывай сумки! Немедленно уезжаем!' - ворвалась к себе. Вещи были собраны мною еще с вечера, так что упаковывать особо было нечего. Правда в последний момент, перед выходом, я вспомнила, что произошло с нами на улице, и решила обрядиться в доспехи. Если опять навалятся всем скопом, проще будет отбиваться.
Когда я пристегивала второй наруч в комнату вошла Гертруда.
- Решила в доспехах ехать? - уточнила она, демонстративно не глядя в мою сторону.
- Да, - ответила я сухо.
- И мне тоже?
- Во всяком случае, я бы рекомендовала тебе натянуть твою чешую1. Если толпа снова подпирать будет, легче выбраться. К тому же на облаченных в броню так слепо не полезут.
- Ну да, ну да, - покивала она, распутывая тесемки на промасленном мешке. - Юзе - ты скажешь?
- Да. Она у себя?
- Угу, тоже пошла собираться.
Я, наконец, справилась с непослушными пряжками, прицепила к перевязи ножны с бастардом, поудобней поправила на поясе кинжал, сдвинула с левого бока чуть назад фальшион и потянулась за латными перчатками. Закончив одеваться, я еще раз перепроверила, надежно зафиксирован ли в петле клевец, а потом подняла с пола две сумки, вскинула их себе на плечо. Последним я пристроила шлем на сгиб левого локтя, правой рукой подхватила щит, и, подцепив ногой двери, вышла вон.
В коридоре я плечом толкнула дверь сестер и, бросив им: 'Едем одоспешенные' - начала спускаться вниз.
Во дворе нас уже поджидал Курт с оседланными лошадями. Я похлопала Пятого по морде и, скормив ему припасенную корку, принялась навьючивать. На крыльцо вышел хозяин харчевни, как-то хитро на меня посмотрел и спросил:
- Вы точно собгрались сегодня уехать?! Остаться не хотите? Цены для вас я буду дегржать по-божески, один сегребгряник с комнаты.
Я зыкнула на него исподлобья и весьма холодно выдала:
- Если хочешь что-то сказать, говори прямо. Нечего путаные намеки делать. Ну?!
- Нет, нет, совсем ничего, - таинственно ухмыльнулся он, но добавил: - И все же вы имейте в виду, если что, то я возьму по-божески!
Дверь открылась, вышли груженые сестры, обогнули хозяина и направились к своим коням. Все в молчании закрепили сумки, элементы боевого снаряжения на них, последний раз проверили подпруги и вскочили в седла. Конюх распахнул ворота, и мы, одна за одной, выехали на улицу.
Сутолоки в городе прибавилось, люди спешили куда-то, но вот бегающей ребятни на улице почему-то не было видно. Весьма необычно. Я направила Пятого к ближайшему выезду из города, сестры последовали за мной. Народ в молчании расступался в стороны, давая дорогу. Провожали они нас странными взглядами. Смотрели вслед с надеждой что ли, или с завистью? Непонятно... Происходящее в Корче становилось все загадочнее. Мы уже держались плотной группой, и с опаской поглядывали по сторонам. Пока добрались до ворот, я успела, Искуситель знает что, передумать.
А вот там нам и открылась истинная причина: на сторожевых башнях развивались желтые полотнища - знак заразной болезни. Сами ворота изнутри заложили двумя массивными брусьями, а для верности еще и завалили перевернутыми телегами. Выезд из города был закрыт.
Ругнувшись в душе, и заодно вспомнив всех святых, я спешилась и пошла к завалу. Навстречу мне с угрожающим видом двинулась пара стражников из городской гвардии с алебардами наперевес. Они шли неспешно и уверенно, оружие держали твердо; в общем, не мандражировали, по ухваткам сразу было видно - матерые ветераны.
- Город закрыт! - прокричал один из них мне с приличного расстояния. - Ближе не подходи, арбалетчики будут стрелять!
Я подняла руки вверх, показывая, что они пустые и прошла еще пару шагов вперед, чтобы не надрываться, срывая голос.
- Почему?
- Глухие что ли?! - вновь проорал тот. - Холера! Управляющий городом Брюн приказал закрыть ворота! Карантин!
- Заболевшие есть?
- Хватает!
- Да твою же ж мать! - негромко ругнулась я, и громче продолжила: - Давно закрыли?
- Сегодня часов в десять.
- Ептить твою за ногу, перекинув через забор! - уже во весь голос выдала я. - А с чего решили что это холера?
- Личный врач сера Персиваля сказал.
- У нас срочное письмо в ауберг к его преосвященству епископу Бернару, пропустите нас.
- Ничем помочь не могу, - прокричал мне служивый. - У меня приказ никого не выпускать! А будете прорваться силой, вас так утыкают болтами, что за ежей сойдете!
Я оглянулась: ко мне, нахлобучив на голову шлем, направлялась старшая сестра, и ласково покачивала секиру в руках.
- Герта не дури! - рявкнула я на нее. - А ну марш к лошадям! - она неохотно остановилась и нерешительно замерла на месте. - Это приказ, старшая сестра! Жопу в кучу и пошла отсюда! - если она сейчас меня ослушается, ее с легкостью превратят в подушку для иголок.
На двух невысоких башнях показались с десяток арбалетчиков. Если они решат, что сестра надумала пробиваться сквозь охрану, то увидимся мы с ней в следующий раз только в Раю. Однако Герта передумала и неохотно потопала прочь. Слава Богу! Я повернулась к стражникам и продолжила переговоры.
- А карантин когда снимут?
- Как достопочтимый Гулд разрешит, так и откроем!
- А может достопочтимый Гулд ошибается, и это не холера?! Ведь середина осени на дворе!
- Ничем помочь не могу! У меня приказ!
Та-ак, со стражниками не договорится, их дело маленькое, что сказано, то и выполняют. Похоже, придется топать к градоправителю, к этому Брюну, чтоб Искуситель его медленно на огне поджаривал, и уже там вправлять ему мозги. Нет, ну какая холера?! Осень сухая, и по ночам уже морозец основательно прихватывает. А они - холера! Ладно бы еще, дождями местное кладбище размыло или весна, жара неимоверная, тогда б все понятно было. А так! С ума они все там, что ли поспрыгивали?!
Я развернулась и, не солоно хлебавши, отправилась к сестрам. Взобралась на коня и, дав шпоры в бока, направилась во главе нашей маленькой колонны в центр, к дому баронета.
Горожане все так же жались по сторонам и молча уступали дорогу. Так вот что имел в виду этот хитрый жук, хозяин харчевни, потихоньку намекая на цену?! Ах, он гад брюхоногий, поползень облезлый! Ведь знал паразит, и ни слова не сказал! Ну еще бы, с какой радости ему нам что-то сообщать! Хрена бы мы тогда съехали, и цену за комнаты пришлось бы оставить прежней, а так на новое заселение и новые расценки! Скотина мохнозадая! Нет, ну каков гусь?! И я тоже хороша! Нет, чтобы настоять на своем! Ехали бы сейчас себе и горя не знали. А что теперь?! Что теперь делать, я спрашиваю?! Мы же застряли здесь до морковкиного заговенья!
С мыслями скачущими, словно зяблики - с одного на другое, я доехала до дома градоправителя. Слезла с Пятого и принялась долбить латным кулаком в двери. Выходило звучно. На стук мне открыла служанка с зареванным лицом.
- Баронет дома? - грозно спросила я у нее. В сложившейся ситуации, когда время убегало как песок сквозь пальцы, я готова была голыми руками порвать любого, кто встанет у меня на пути.
- Дома, - сообщила она между всхлипами. - Но он не примет, его сын заболел. Единственная кровиночка... - служанка зарыдала вновь.
- Холера?! - уточнила я, уже заранее подозревая, что она мне выдаст. Та закивала, слезы побежали еще сильнее.
Такой ответ погасил мой пыл. Да, хреново дело складывается! Если бы сынуля баронета был здоров, я бы его еще уломала, а так он упрется рогами, но ворота не откроет, будет следовать правилам до последнего.
Дело в том, что во всех странах Церковного Союза был издан указ: при обнаружении таких болезней как тиф, холера, чума, оспа и другие, та область, где находили заболевших, объявлялась карантинной, и оттуда был запрещен выезд, впрочем, как и въезд в оную. Если это город, то крепостные ворота запирались изнутри, и их не отворяли до тех пор, пока не перестанут появляться новые заболевшие. Если же это была деревня, то ее окружали церковными постами и отлавливали всякого, кто пытался оттуда сбежать. В монастырях такая зараза почти что не появлялась, поскольку чистоту не только духовную, но и телесную мы соблюдали неукоснительно. В основном люди болели в маленьких тесных городах, где на улицу вываливались помои и другие отходы, где ошивалось множество нищих, бродяг и подозрительных субъектов всех мастей. Короче, в таком месте как Корч. Ох, и попали же мы в передрягу!
Делать было нечего, видимо придется возвращаться обратно в харчевню, не в госпиталь же нам переться. Только вот с хозяином оной я поговорю по-свойски, в конце-концов - мы боевые сестры на задании, а не элионитки на прогулке в монастырском саду. Все, хватит - хорош миндальничать!
Я повернула Пятого в нужную сторону, сестры молча последовали со мной. Это хорошо, меня лучше сейчас не трогать. Мы вновь поплутали по уличным лабиринтам, прежде чем добрались харчевни. Я лишь один раз успела садануть кулаком по створке ворот, как их тут же распахнул Курт. Он как всегда радостно заулыбался и замахал рукой, приглашая нас. Едва мы въехали, я спрыгнула с коня, и, бросив поводья конюху, поспешила вовнутрь. Ну, сейчас я буду договариваться! Ох, как я сейчас буду договариваться!
Обычно, меня трудно по-настоящему разозлить, как правило, я покиплю сама в себе, спущу пар, и только. Но вот сейчас, когда я нахожусь в бешенстве, лучше на дороге у меня не вставать, сомну как дестриэ пехоту. Девочки вывели меня из себя, на воротах добавили и обозлили, а у дома градоправителя окончательно довели до белого каления. И если теперь трактирщик не примет мои условия, я его просто-напросто пришибу, и заведение поменяет хозяина.
Стоит только Искусителя помянуть, и он - тут как тут. Когда я влетела через заднюю дверь в зал, трактирщик стоял за стойкой и что-то писал в большой амбарной книге, видимо проверял счета. На шум он оторвался от дел, поднял голову, подслеповато прищурившись. Разглядев, что это я, он приветливо заулыбался.
- А, очень град, что вы грешили остановиться у меня, - прокартавил он, и захлопнул счетную книгу. - Цена, пгредложенная мной утгром, остается в силе.
- В силе?! - яростно прошипела я и, сделав пару широких шагов, обогнула стойку. - В силе говоришь?! Ах ты сучий потрох! Гнида ты недодавленная! - перепуганный хозяин попятился к дальней стене, откуда торчали вмурованные в нее краники для бочкового пива. Я наступала. - Курвин ты сын! - тот уже уперся спиной в стену, а отступать дальше было некуда. Недолго думая, я схватила его за грудки и скрутила ворот коты у горла. - Ты, почему сволочь такая, не предупредил нас, что в городе холера?! Почему я тебя спрашиваю?!
- В-вы б-бы не зап-платили б-больше... - с трудом выдавил он. Из-за того, что я была выше его на полголовы, ему приходилось смотреть на меня снизу вверх. Его лицо потемнело, налилось кровью, по роже обильно потек пот, губы затряслись.
- Не заплатили бы больше?! - взбешенно уточнила я, сильнее прижимая его к стене, все туже затягивая ворот на горле. - Легких денег захотелось?!
Хозяин теперь даже моргнуть не мог от испуга, лишь судорожно хватал губами воздух. Тут в зал ввалились сестры, груженные сумками с нашим барахлом. Увидев такую картину, они оторопело остановились. Юза попыталась что-то сказать, но я не оборачиваясь, рявкнула: 'Молчать! Не видите - торгуемся?!' - и вновь занялась трактирщиком. Для верности процесса, вздернула его тушку вверх, несчастному пришлось приподняться на цыпочки. В запале я даже веса его не почувствовала.
- Халявы захотелось?! Плата тебе будет полсеребряника как прежде, и не грошиком больше! Ну?! - трактирщик захрипел. Я чуть ослабила хватку и позволила встать на всю ступню.
- Я пожа...
- Ты, что?! Пожалуешься?! - я вновь приподняла его, но на сей раз повыше, так что теперь только носы башмаков доставали до пола. - Кому ты пожалуешься?! Только вякни, и я самолично развешаю твои кишки по забору! Пусть на ветерке полощутся.
Я опустила его вниз, для верности стукнула головой о стену, и только лишь после этого чуть отпустила ворот.
- Пожалуйста, - пробормотал он, с трудом переводя дух. - Я согласен, согласен...
- Вот и чудненько! - я полностью отпустила его одежду и даже одернула подол коты. - Комнаты прежние?! - хозяин кивнул, прокашливаясь.
Я развернулась к сестрам, наблюдавшим за устроенным мною представлением.
- Ну что стоим?! Расселяемся, - и, подавая пример, первой подхватила свою сумку и двинулась наверх по винтовой лестнице.
Я ходила по комнате из угла в угол, металась как дикий зверь в клетке. Гертруда, не снимая доспеха, забросила свои пожитки и сразу же ушла к Юзе с Агнесс, оставив меня одну. А мне нужно было подумать и решить, как выбраться из этой большой кучи дер... большой кучи навоза, в которой оказались по самую макушку. На ум ничего не приходило. Нет, приходило же конечно, но те мысли, которые делу ни как не могли помочь. В голове просто не укладывалось, что мы застряли здесь надолго. Все зудело, вертелось, что не может быть эпидемии холеры просто так, с бухты-барахты! Осень, прохладно, по ночам мороз, сухо - дождей нет... Не может быть! Ну, бывает конечно и при таких условиях, но редко! Но не в нашем же случае! Не в нашем!!! Больших эпидемий вообще давно по Союзу не было, лет десять точно. Так, очаги небольшие... Неужели мы оказались в таком очаге?! Не верю! Месяц тут проторчим, если заболевших немного... Придется целый месяц сидеть здесь! Что мне делать?! Целый месяц! Мать меня потом на ленточки распустит! Коз пасти отправит, или выгребные ямы чистить! И это будет еще наименьшим из наказаний. Так стоп, подобные мысли к делу не относятся! Думай, думай! Выход должен быть! Завтра еще раз нужно будет сходить к градоправителю. Довольно странно, что его сын одним из первых подцепил эту заразу. Они ж - богатые, что попало - не едят и не пьют, с кем попало - не знаются. Не может быть, чтобы он заболел холерой. Как-то невероятно. Может лекарь - дурак, полный кретин и маразматик?.. Шут его знает! Завтра... А сегодня?! Нет сегодня рано! Если предположить, что их драгоценная деточка обкушалось чего-нибудь, и теперь ее полощет с двух сторон, то за сегодня улучшения не будет. А завтра, может, полегчает... Эх, это ведь так все мои догадки и предположения! А если - холера?!. Будем надеяться, что у сынка просто банальный понос. Завтра... День теряем! Мысли в голове разбегаются, словно двухвостки из-под сапога. Ничего путного придумать не могу...
В дверь коротко постучали, и в комнату заглянула Герта.
- Фирь, ты не сильно занята? - осторожно поинтересовалась она.
- Да нет, - выдохнула я. Все едино, не знаю что делать, хоть с сестрами поговорю. - А что?
- Вот, - она аккуратно вошла в комнату, следом за ней с кислым видом появилась Юза. - Поговорить пришли.
- Заходите, - махнула я приглашающе рукой, и устало опустилась на кровать. - Только о чем?
Юозапа прошла и села на вторую койку, старшая сестра осталась стоять, переминаясь с ноги на ногу. Одна повздыхала, другая попыхтела, но, наконец, они начали:
- Мы... Как бы тебе сказать. Мы... В общем, мы хотели бы извиниться, - кое-как выдавила из себя Гертруда. Она возвышалась у дверей такая большая, такая смущенная.
- Да именно, извиниться, - подхватила Юза. - Мы понимаем, что это по нашей вине мы застряли тут на неизвестное время.
- Ну хорошо, хоть понимаете, - голос у меня был какой-то обреченный, впрочем каким же ему быть, при таких-то обстоятельствах. - Еще бы вы придумали что делать...
Сестры молчали, похоже, идей не было. Герта рассматривала носки своих сапог, Юозапа выводила указательным пальцем на покрывале кровати какие-то замысловатые вензеля, и не отрывала от этого занятия взгляда.
- Ладно, - выдохнула я. Похоже, каяться гораздо проще, чем предложить что-нибудь путное.
- Может нам не стоит так торопиться? Ведь это события так сложились, - осторожно предположила Юозапа, а после чего заключила: - Посуди сама, мы жертвы обстоятельств.
- Мы будем жертвами гнева настоятельницы, - обреченно пообещала я ей. - Ты представь, что с нами сделает мать, если мы уже должны были, как максимум вчера обратно вернуться?!
- Может, дороги развезло, и мы задержались... - начала искать оправдания Юза.
- Да?! Ты хочешь сказать, что на дорогу сроком в две с половиной - три недели в оба конца, ушло три с половиной месяца?! - я аж задохнулась от возмущения.
- Почему три с половиной? - так, похоже сестры не понимают.
- А когда, по-вашему, мы обратно вернемся? Дай Бог к середине декабря допилим! Сначала до Святого Города, затем до монастыря сподвижников - Агнесс довезем, потом назад. Сколько получается? А ведь сегодня уже ни много, ни мало пятнадцатое октября! И тут, наверное, на месяц застряли! Так вообще выходит, что не раньше, чем к Новому Году!
- М-да, как-то не задумывались, - растерянно протянула Гертруда и присела на кровать рядом с сестрой.
- Вот вам - и не задумывались! А теперь представьте, что нам устроят, когда мы в середине зимы обратно в орден заявимся?!
- Трындец полный! - озвучила наши мысли Герта.
- То-то и оно, что полный! А вы мне еще говорите, чтобы я не дергалась. Тут в пору как ужаленному бегать! - выплеснула я свои эмоции. Затем выдохнула, попыталась успокоиться, чтобы вернуть разговор в нужное русло. - Так, короче, надо решать - что делать. Идеи есть?
- Может, через стену переберемся? - бросила первую же пришедшую на ум мысль Юза.
- Ага, и как ты себе это представляешь? - воззрилась я на нее. - Мы сами - через стену, а лошадей что, в карманах или за пазухой проносить станем? А может быть Герта, как самая сильная, их через стену побросает?! Или может нам пёхом до Альтисии добираться? Чушь-то - не пори! Дельное предложение надо.
- Надо бы с местными поговорить, - в раздумье старшая сестра принялась теребить прядь волос, выбившуюся из-под кале. - Понять - что и от чего. Много ли заболевших. А то так, ни с того ни с сего... Странно.
- Ты думаешь, что нам горожане точную информацию скажут. Поди, все слухами заросло, и правды никогда не узнаем, - с сомнением произнесла я.
- Да нет, здесь, как и в любой деревне, слухов, конечно, тьма будет, но если расспросить трех-четырех, да потом поделить число больных пополам, то приблизительно получим.
- Ну что, вариант, - согласилась я. Лучше-то все равно нет. - Можно сегодня начать. Что день терять?! Ох, выбираться нам отсюда надо!
- Кто ж спорит, - прошептала Гертруда, и тут же громче добавила. - Доспехи я могу заносить в комнату?
- Заноси, конечно, - оторопело выдавила я.
- Лады, а то кто тебя знает! Когда ты злишься, к тебе подойти страшно.
- Герта, да Бог с тобой, я ж ничего такого не сделаю.
- А по твоему виду не скажешь.
С обеда мы решили начать расспросы населения, а к вечеру собраться и сопоставить услышанное. Я, обученная великосветскому политесу, пошла потолковать в ратушу с местной знатью, Гертруда с мужичьем на базар, Юзе достались завсегдатаи харчевни. Со мной в ратуше никто разговаривать не стал, меня вообще в нее не пустили. Когда я туда подошла, на двери висел амбарный замок, а служащие оказались разогнаны по домам. Попробовала вновь подступиться к дому градоправителя, но куда там! Проще штурмом Святой Город взять, чем сквозь кордон его слуг пробиться. Проплутала часа три, и все почти без толку. Только с одной бабкой на улице переговорила, да и то - больше вынуждена была слушать ее причитания, чем толковые сведения. Но все же из ее рассказа я кое-что выудила: похоже, заболевших не так уж и много, а если поделить на два, как советовала Гертруда, а лучше на три, то и вовсе человек десять-пятнадцать, вдобавок, все - то ли дети, то ли подростки.
В итоге, я решила положиться на счастье сестер, может у них будет больше сведений, и отправилась обратно в харчевню, ведь там у нас с вещами сидела Агнесс. Мы ей запретили выходить, еще случится что-нибудь, греха потом не оберешься; племянница настоятельницы, как ни как. Мало того, что мы запретили ей выходить, так еще - есть без нас или пить чего-либо, даже простую воду. Мы ж теперь с ней обречены, как с малым дитем возиться.
Вернулась я обратно, если не считать разговора с бабкой, с пустыми руками. В нашей комнате меня дожидались Юозапа и Агнесс, старшей сестры пока не было. На лице у девочки была написана мировая обида и скорбь, видите ли, ее никуда с собой не берут. Юза же стояла и бездумно смотрела в окно.
- Ну как? - спросила она не оборачиваясь.
- Пусто, - выдала я, и прежде чем сесть на свою кровать, принялась стягивать с себя рясу. Как же меня достали все эти тридцать три одежки! В помещении в поддоспешнике жарко, на улице без него холодно, а надевать его поверх не моги, не полагается. - В ратушу не попала, до баронета этого идиотского не добралась. Лишь с одной бабкой поговорила, но после ее рассказа в голове полная сумятица. А у тебя как?
- Тоже ничего не пойму, - призналась сестра. - Посетителей конечно же нет, растрясти некого. С одной Мартой только и поболтала.
- А хозяин?
- А что хозяин?! Он теперь нас до заикания боится, похоже, рад бы сбегать пожаловаться, и на нас всех собак спустить, только вот некуда. Да и потом нажалуется он, не известно еще, чью сторону примут, мы ж дщери Господни.
- Но хоть что-нибудь ты вызнала? - спросила я, справившись с верхней одеждой. Так, осталось еще кальцони переподвязать к подолу рубахи и все: можно заново напяливать рясу.
- Давай Герту дождемся, чтобы на пять рядов не пересказывать, - предложила мне сестра, отходя от окна, затем не к месту добавила: - Похоже, к вечеру может дождь начаться, - а после вышла.
- Только этого не хватало, - вяло выдохнула я. Нервничать или расстраиваться по данному поводу сил просто не было, все поутру растратила.
Я рухнула на кровать, вытянувшись во весь рост и заложила руки за голову. Что ж, будем вынужденно отдыхать. Агнесс пересела ко мне.
- Есфирь, а Есфирь, - тоненьким и жалобным голоском начала она. - Мне скучно.
- Займись чем-нибудь, - О, Господи! Только молоденьких герцогинь я не развлекала.
- Можно я погуляю? А то я взаперти второй день сижу.
- Вот и сиди.
- Вы меня в Горличах держали, и здесь держите, - продолжила ныть она. - А я так хочу посмотреть обычный город.
- Насмотришься еще, успеешь. У тебя теперь для этого вся жизнь впереди.
- А я хочу сейчас.
- Агнесс ты маленькая что ли?! Хоть немного-то понимать должна, что такое город, и что такое холера в нем.
- Вечно вы так! - она резко встала с кровати.
Я неохотно села.
- Если нечем заняться, надень кольчугу и поприседай, а лучше от пола отожмись. Все полезней будет, чем ныть попусту. Хотя погоди. Юза! Сестра Юозапа! - прокричала я вовсю мочь.
Та почти сразу заглянула в комнату и с недовольным видом поинтересовалась:
- Ну что?
- Девочка у нас томится, займи чем-нибудь полезным.
- Чем, например?
- Тренируется пусть, силу нарабатывает. Ей скучно стало, так пусть отжимается или еще чего. Как говорится - добрый труд всю дурь вон выбивает.
- Где я тебе тут тренировку устрою? Места мало.
- А вы сходите с ней, во дворе помашите, там места хватит. Мельницу ей покажи, и ту, и другую.
- Ага! - Юза покрутила пальцем у виска. - Мельницу ей! Она и так удар простенький через раз отбивает, а ты мельницу. Либо она себе чего-нибудь отшибет, либо я калекой останусь.
- Ну, пойди просто потренируйся, а заодно и вправь ребенку мозги на место. Лучше тебя этого никто не сделает. Все одно Гертруду ждем, так хоть время убьешь.
- Вот спасибо! Наградила, - скривилась сестра, и, посмотрев на Агнесс, выдала: - А ты что стоишь, смотришь?! Марш одеваться!
- Какие же вы злые! - выкрикнула девочка, но вышла. Было слышно, как хлопнула соседняя дверь - послушалась. Впрочем, куда ж она денется: оденется и пойдет.
Я вновь растянулась на кровати и закрыла глаза. Если ничего не могу сделать, то остается просто ждать, а ожидание лучше проводить во сне.
Мы с Юзой и Агнесс сидели внизу и после ужина пили завар, когда возвратилась Гертруда. Было уже довольно поздно, на дворе стемнело, принялся накрапывать мелкий осенний дождь. Вернулась она уставшая, но с весьма довольным видом. Не переодеваясь, подсела к нам, заговорщицки подмигнула, взяла со стола ломоть ржаного хлеба, бросила на него сочный кусок мяса и впилась в него зубами.
- Ну?! - мы с Юозапой едва не взвыли от нетерпения, с надеждой воззрившись на Герту. Неужели она что-то узнала?
- Угу, - промычала она, делая знак рукой, что сейчас, мол, все скажу.
Она быстро прожевала откушенное, отобрала у меня кружку из рук, сделала большой глоток, утерла губы и только после того сказала:
- Жрать хочу, как собака!
- Что-нибудь узнала? - не выдержала Юза.
- Да узнала, узнала, - отмахнулась она. - Дайте только червяка заморить, и я вам такое расскажу - со скамей попадаете!
- А по ходу рассказа не получится? - мне не терпелось услышать, что же она накопала.
Она замотала головой и выдала с набитым ртом:
- Ум-у, не фавутитца...
Мы терпеливо стали ждать, когда же она доест и примется за рассказ. Наконец старшая сестра дожевала, взяла кувшин с горячим заваром, налила в мою кружку до краев, сделала первый глоток, и только после того начала:
- Пошла я на базар, послушать, что говорит местное население, и в одном месте набрела на интересный разговор. Стояли с пяток крепких серьезных мужиков, видимо не последние люди в этом убогом месте, и обсуждали между собой этот неожиданный карантин. Он им тоже - как кость в горле. Уж не знаю я, кто они там были, местные негоцианты или бандюги большого пошиба, но вот ворота им точно открытые нужны, - сестра сделала большой глоток, и продолжила: - Так вот, стояли они и обсуждали, с какого это перепуга ворота закрыли. И если действительно в городе холера, то заболевших почему-то никто в глаза не видел. Тут я ушки навострила и принялась слушать дальше. А они тем временем продолжили свои рассуждения: с чего слухи-то такие поползли, почему паника в городе началась. И вышло у них, что, опять же - по слухам, болящими оказались только детки здешних богатеев. А отчего - тут уж они сразу смекнули. Вся эта золотая молодежь повадилась в местных лесах охоту устраивать. Но... На кого бы вы думали? - Герта подняла кружку, заостряя наше внимание на этом моменте, и, сделав из нее новый глоток, выдала: - Они здешних бродяг на лошадях загоняют. Развлечение у них, у паскуд, такое! Так вот вчера, по словам одного из мужиков, они забили какого-то очередного приблудного нищего, то ли из Веслы, то ли из Табоха. В принципе все городские об этом увлечении знали, да помалкивали от греха подальше, потому как до центральных властей - сто верст и все лесом, а тутошняя - под боком. Но вот незадача, по словам все тех же мужиков, скоро в этот вшивый городишко пообещали направить то ли викария, то ли диакона, для оценки госпитального имущества. Естественно, по приезде этот церковник узнал бы - что здесь творится, полетели бы чьи-то головы. Ан нет! Если в городе холера, то кто ж сюда сунется? Извините, но дураков нет. Поэтому какой-то прислужник, видевший, что творили эти говнюки, пошел по приказу языком чесать: холера мол, холера. К тому же личный медик Брюна подтвердил. И понеслось! Мельница слухов заработала на полную мощь. А на самом-то деле, за этим скрывается только страх за собственных деточек, потому как боятся они до дрожи в коленях того, что могут сделать с ними церковники, когда сюда нагрянут. Вот сначала как попало воспитывают уродов, а потом не знают куда бежать! Короче, так как верховодит этой шайкой-лейкой ни кто иной, как беспутный отпрыск дражайшего градоправителя, сера Персиваля, папочка из-за опасения за сыночку ворота-то и закрыл. Вот такие вот пироги с котятами получаются!
Сестра закончила свою речь и надолго приникла к кружке. Мы молчали. Я лично была слегка потрясена услышанным. Вообще-то я не невротичная девица, не в тепличных условиях выращена, и знаю, что иногда господа своих холопов по полям гоняют для развлечения, или нападают на соседские владенья, грабят, жгут, баб портят. Но творят подобные вещи только законченные самодуры, а их по всему Церковному Союзу раз, два - и обчелся. Да и к тому же стоит пострадавшей стороне, то бишь соседу, утратившему свое имущество, будь то корова или пяток порушенных деревень, пожаловаться в местный церковный магистрат2, то все. С соседом быстренько разберутся Бедные Братья Святого Симеона, контрибуцию там назначат, или натурой что-либо заберут, в общем, восстановят справедливость. А за лихость еще и накостылять могут, чтобы в памяти закрепил, да на чужие земли больше не совался. Мы ж все-таки в Союзе живем - закон на всех единый. А тут - богатенькие детки ради развлечения забивали людей?! И остаются безнаказанными?! Это уж ни в какие ворота не лезет. Да!.. Вот к чему приводит отсутствие надлежащего контроля верховной власти. Обнаглели вконец, распоясались, а как жареным потянуло, так принялись вертеться как ужи на сковородке. Решил баронет обезопасить своего наследника таким способом, взяв при этом, целый городок в заложники. Приедут проверяющие, увидят желтые полотнища, и повернут обратно. А может достаточно будет и слов проезжающих через эти места торгашей, чтобы отложился приезд священнослужителя на неопределенный срок, ведь в свежий городок, переживший моровое поветрие, никого и калачом не заманишь. Теперь понятно, откуда у местной болячки уши растут.
Тем временем старшая сестра уплела еще один такой же кусок хлеба с мясом и сказала:
- И решили все эти мужички, пойти завтра с самого утра вправлять мозги здешнему градоправителю, чтобы он по-хорошему ворота открыл. Иначе они бунт в городе устраивать собрались.
- Серьезно тут дела заворачиваются, - выдохнула я. - Только в центре пожара народного мятежа я не оказывалась! - и тут меня осенило: - Так это что получается: завтра мы сможем отсюда уехать?!
- Выходит что так, - согласилась со мной Герта. - Вот только точнее сказать не могу: завтра ли, нет. Бог его знает, сколько они там провозятся! Баронет-то будет упираться до последнего.
- Это понятно, но у нас хоть надежда есть, и то ладно, - обрадовано заявила я.
К нам подошел хозяин и, не поднимая глаз, угодливо поинтересовался, не нужно ли нам чего-нибудь еще. Мы ответили, что нет и он все так же, не глядя на нас, торопливо убрал со стола. Эк я его!
- А вы сами-то чего разузнали? - спросила у нас Гертруда, как только хозяин убрался прочь.
- После твоих известий, наши ничего не стоят, да и вообще глупостью полной являются, - резонно заметила я.
- Ну лады. Давайте определимся, будем ли мы сами в этом участвовать? - осведомилась старшая сестра.
- Ни в коем случае! - замахала руками Юозапа. - С ума сошла?! Где ж это видано, чтобы мы, дочери Господа нашего, против законной власти шли?
- Где ж ты тут закон-то видишь? - вскинула брови Гертруда
- Как это где? - удивилась Юза. - Ведь подозрение на болячку есть? Есть. Доктор подтвердил? Подтвердил.
- Но это ж неправда! - воскликнула старшая сестра.
- А кто докажет что неправда? - продолжала упираться Юозапа.
- Так больных нет! - уже негодовала Герта.
- И что? По бумагам есть. Может, сыночка баронета простой понос прохватил, пережрал он там чего-то, а запишут все как холера. Врач свой, на сто рядов перекупленный. Градоправитель все по правилам сделал. Так что здесь не прикопнешься.
- И что ты нам предлагаешь? Сидеть тут и киснуть?! А вдруг у них ничего не получится?! - не сдавалась Гертруда. - Есфирь, ты что предложишь? Ты ж у нас теперь самая главная. Вот и давай решай! Как скажешь, так мы и поступим!
- Что скажу, что скажу, - я в раздумье почесала кончик носа. - Лезть нам, конечно же, на рожон не надо. Опасно просто. Однажды припомнят такое восстание - мало не покажется. Но и сидеть как квочки на насесте тоже не дело. Для начала мы с Гертой завтра с утра сходим, посмотрим, как у народа дело пойдет. Если не очень, и будет ясно, что даже к вечеру город нам не покинуть, то уже сами полезем брать за грудки пресловутого баронета. Нам лишь бы до него добраться, а уж там я придумаю, чем и как его пугануть, - пообещала я многозначительно.
И на другой день мы тоже поздно проснулись, уже рассвело. Вдумчиво и толково размялись, сменяя друг друга в тренировочном бою одна против двоих. Ох и глаза были у Агнесс, когда она смотрела, как мы гоняем друг дружку по двору, и восхищенные и перепуганные одновременно. По окончании поединков, она восторженно выдала нам: 'Никогда бы не подумала, что так можно! Вы прям как настоящие рубились! Жуть как страшно!' - на что Юза лишь фыркнула, а Гертруда долго смеялась приговаривая: 'Можно подумать, мы - не всамделишные!'. Потом неспешно позавтракали, и как договорились вчера, оставив как всегда Агнесс под присмотром Юозапы в харчевне, мы со старшей сестрой отправились в город разузнать, что к чему. На улицах было неспокойно, похоже, что виденные Гертрудой вечером мужики потихонечку начали раскочегаривать народ. И хоть с дрекольем еще никто не бегал, но напряженная атмосфера уже ощущалась вовсю. Мы неспешно дотопали до главной площади, где стоял дом баронета. Вот тут-то и оказалось основное скопление людей. В основном здесь собралось мужское население, но все же то тут, то там мелькали женские чепцы или платки. Видимо дамочки побойчей тоже решили поучаствовать. Дом градоправителя сегодня походил на крепость, окна первого этажа заколочены изнутри деревянными щитами, второго наглухо притворены ставнями - ребята решили держать оборону всерьез. Непосредственно перед закрытыми дверьми стояли четверо осанистых мужчин, крупных таких, и о чем-то разговаривали, изредка размахивая руками в разные стороны.
- Они? - спросила я у Герты, указывая на них взглядом.
- Ага, они самые, - подтвердила она, и спросила: - Присоединяться будем?
- Для начала просто поговорим, - ответила я и направилась в их сторону.
Люди перед нами расступались как по мановению волшебной палочки. Еще бы! Мы ж вместо ряс сюркоты орденские на поддоспешники надели, у Герты вдобавок за поясом матово поблескивала секира, а у меня фальшион.
Мы уверенно дошли до мужчин, и я обратилась к одному, прикинув на глаз что именно он за старшего - и поосанестей будет и таперт побогаче.
- День добрый, сестры, - учтиво протянул он. Надо ж, не ошиблась!
- И вам добрый, - кивнула я вежливо. - Вы собрались тут выяснить, отчего ворота закрыли?
- Так ить... - неуверенно подал голос другой, с окладистой такой бородой с проседью. - А что?
- Да ничего, ничего, - постаралась сказать я как можно мягче. - Ничего особенного, даже можно сказать правильно, что вы тут собрались, - мужчины расслабились. Конечно, мы произвели на них впечатление; во-первых: подошли орденские и к тому же с оружием, а во-вторых: стоим вровень с ними ростом. Тут есть от чего беспокоиться и напрягаться. - Нужно обязательно выяснить: по всем ли правилам был объявлен карантин, все ли условности соблюдены.
От таких слов они, конечно же, приуныли. Ну а что они хотели, чтобы мы с гиканьем сразу же врубились в баронетские двери? Мне в этом городе торчать тоже не то ни к чему хорошему это не приведет. В случае чего, всем достанется: и нам, и горожанам. Были случаи: шел народ против власти. И что в итоге?! Виновников колесовали да жгли на кострах, а оставшихся в живых жителей принуждали вскладчину выплачивать огромные штрафы. Короче, мало никому не казалось. Так вот и здесь - чего на рожон переть? Может без мордобоя сумеем договориться. К тому же, если баронет поймет, что дело совсем труба, он городскую гвардию и стражу со стен отзовет, и на народ спустит. Попрут они против своих, не попрут, дело десятое, но все равно заваруха начнется - будь здоров, не кашляй!
- Вы с градоначальником уже говорили? - спросила я у них.
- Так ить, нет еще, - ответил тот, что с окладистой бородой. - Не выходят, на стук не отзываются.
Ну я бы на месте баронета, тоже из дома пока носа не казала.
- Угу, - кивнула я значительно, и принялась расспрашивать их дальше. - А заболевшие-то в городе вообще есть?
- Нету, - ответил старший. - Поговаривают, что полегли лишь богатые деточки, но, по-моему, это - вранье.
- Это те, которые на охоту выезжали? - решила уточнить у них Гертруда. От ее голоса мужчины вздрогнули. Поди тут, не вздрогни! Голос у старшей сестры низкий, грудной вдобавок немного надтреснутый.
- Те самые, - опасливо глядя на нее, подтвердил третий, на похожий кузнеца мужик.
- Ясненько, - выдохнула я и, подхватив Гертруду под локоть, потянула в сторону. - Пойдем, обговорим.
Мы отошли.
- Ну что решим? - первой спросила она.
- Влезать нам в народный бунт, конечно же, идиотизм, но и дожидаться, когда же все само растрясется, у нас нет времени. Они здесь сегодня могут просто потолкаться, потом взять да и уйти. Настоящее восстание начнется, когда в городе вся провизия к концу подойдет, а до этого пока еще ой как далеко. Надо, как мы и решили, с самим Брюном потолковать.
- А он тебя послушает? - с сомнением в голосе осведомилась у меня Гертруда.
- Надеюсь что да, - ответила я. - Для начала я у него спрошу: отправил ли он гонца, сообщить властям, что в городе холера. Потом еще парочку каверзных вопросиков задам.
- А если не поможет?
- Ну, на крайний случай, я постараюсь сослаться на одну дамочку в Святом Городе, авось подействует.
- Это почему?
- Да ее все в Союзе боятся до заикания. Думается мне, что и баронет не исключение.
- Тогда пойдем, - махнула головой старшая сестра и двинулась в сторону осажденного дома, а я за ней следом.
Мы подошли к дверям, и Гертруда принялась стучаться в дверь рукояткой секиры. Грохот стоял на всю улицу. Народ, толпившийся на площади, принялся с интересом наблюдать за нами. Однако от простой долбежки проку пока не наблюдалось. Тогда я, набрав побольше воздуха в грудь, закричала:
- Именем Господа Единого и Матери Церкви откройте! - конечно, я не имела права так говорить, не было у меня полномочий, но с другой стороны кто кроме сестер это знает? К тому же подобная формулировка убийственно действует на окружающих. Вон даже толпа стихла и отпрянула подальше от дома.
Нам пришлось колотиться и голосить на всю округу еще минут десять, прежде чем на втором этаже приоткрылось окно, и из него осторожно высунулся мужичок затрапезного вида: похоже послали, кого не жалко. На лице у него был написан страх смешанный пополам с возмущением: кто посмел пользоваться столь громкими словами. Но, увидев, что стучаться именно те, кому не возбраняется, мужичонка скис и нырнул обратно. А мы выжидательно уставились на приоткрытое окно. Еще минут пять ничего не происходило, но вот из него выглянул седой старик с надменным выражением на породистом лице, важно откашлялся и зычно произнес:
- Сер Персиваль сегодня не принимают! Приходите завтра!
И уже собирался, было, захлопнуть ставни как я на всю площадь выдала:
- Если градоправитель не соизволит принять представителей Церкви немедленно, нам ничего не остается, как применить грубую силу!
Вот тут я не блефовала. Если мы втроем заявимся сюда и начнем рубить его двери, нам никто даже слова против сказать не посмеет. Мы боевые церковники, а значит городская стража нам не указ, духовенство тоже, а представителей другой бейлифатской ветви здесь что-то не наблюдается. Вдобавок, если мы не будем пытаться прорваться за ворота, стражники против нас даже пальцем не шевельнут, ведь уличенный в нанесении оскорбления словом или действием любому священнослужителю подлежит наказанию в виде отрезания языка - если словом, или повешением - если делом. Нет, естественно нас костерили в лицо, и это сходило с рук; мы ж боевые сестры - не высшие чины церковной иерархии, а вот если бы кому-нибудь треснуло в голову принародно оскорбить Папу, то все - языком не отделаешься. Тут - молись, чтобы смерть была не слишком мучительная. Неосмотрительно так же ругать кардиналов, командоров, даже епископов весьма нежелательно, могло в ответ прилететь серьезно; но вот вступить в схватку прилюдно даже с рядовыми бойцами, то смертный приговор. Тут Церковь карала строго. А с 'неприлюдно', я думаю, мы сами разберемся.
Не меняя интонации, старик произнес:
- Я так и передам, - и исчез внутри дома.
Мы снова вынуждены были стоять и ждать, когда еще кто-нибудь выглянет к нам.
- Слушай, может, поторопим их, - предложила я старшей сестре.
- Да запросто!
Герта шагнула, встала чуть сбоку от двери, перевернула секиру лезвием вверх, замахнулась и со всей мочи саданула обухом. Железко ушло в дерево пальца на три. Господь-вседержитель! Я думала, она просто постучит. Сестра тем временем чуть качнула застрявший крюк, выдернула и еще раз с размаху долбанула.
- Хорош! - замахала я рукой. - Достаточно.
Мне пришлось сделать вид, что все так и задумывалось. На этот раз Герте потребовалось большее усилие, чтобы извлечь секиру из дверного полотна. Н-да! Дури ж до хрена, вот и пользуемся. Однако ее действия возымели успех, в окошко вновь высунулся старик и немного нервно произнес:
- Сер Персиваль примет вас немедленно! - и весьма поспешно скрылся.
Почти тут же дверь немного приоткрылась, и на улицу выглянул тот самый затрапезный мужичонка, которого первым заставляли выглядывать из окна, бросил боязливый взгляд на повреждения и почтительно поклонился нам.
- Прошу, - все так же оставаясь склоненным, он шире распахнул дверь и, пятясь задом, отступил в сторону. Х-м! Однако?! В такой позе мне еще двери никогда не открывали!
Я сделала важное лицо и первой двинулась вовнутрь, Гертруда топала за мной, дыша в спину.
Нас провели на второй этаж, где в комнате с опущенными шторами, которые видимо должны были скрыть затворенные окна, сидел баронет. Антураж, конечно, они создали соответствующий: полумрак, едва разгоняемый десятком маленьких свечей, темные стены и обивка мебели, вуаль, накинутая на большое напольное зеркало. Интересно, где ж они его в такой глуши откопали и сколько оно стоит? А посреди этого мрачного интерьера, в кресле смахивающим на тронное, облокотившись на стол и рукой прикрывая глаза, сидел лично его милость сэр Персиваль. Весь его вид выражал мировую скорбь и вселенскую трагедию. Ну что ж, мы знавали и лучших комедиантов! Нас на мякине не проведешь! Уж слишком показательно, слишком наигранно вел себя барон. Мне ж видно: под этой нарочитой наигранностью скрывается обычный страх. Не ожидал баронет, совсем не ожидал, что в его городе вместе со всеми окажутся заперты боевые церковники.
Мы вошли, грохоча сапогами по голому полу (а ковры-то постелить жаба задавила), остановились посреди комнаты. Стульев или табуретов для нас предусмотрено не было. Ага! Знаем мы и этот приемчик. Окинув помещение взглядом, Гертруда сразу же отошла обратно к двери и со скучающим видом, прислонилась к косяку, а я принялась разгуливать по комнате. Боронет молчал и продолжал сидеть неизменной позе. Подойдя к зеркалу, я сдернула с него тончайшую ткань и кинула на пол. Так вот в чем финт ушами! А зеркало составное, то есть собранное из небольших прямоугольных стеклянных пластин, закрепленных малюсенькими шпеньками в общей раме. Я внимательно принялась его разглядывать, провела пальцами по поверхности. Баронет положения не поменял. Ну что ж пойдем дальше. Подошла к окну, отдернула занавесь - точно закрыты. Короче, я принялась разгуливать по комнате с совершенно невозмутимым видом и рассматривать все, что мне попадалось на глаза: поковыряла узоры пальцем на мебели, простучала стены, вытворяла все, что мне вздумается.
Баронет, так и сидевший неподвижно с трагической миной на лице, при всех моих действиях, выглядел по-идиотски.
Тут Гертруда откашлялась, и хрипло спросила:
- Ну? Долго здесь еще драма века разыгрываться будет?
Его милость словно ждал этого момента. Он отнял руку от лица, тяжело и прерывисто вздохнул и поднял глаза на нас.
- У меня сын болен, можно даже сказать умирает, - с трагическим надрывом в голосе выдал он. Н-да, переигрывает.
- Угу, угу, - рассеяно покивала я, старательно пытаясь отковырять кусочек штукатурки от стены. - А зеркальце вон то, - я указала большим пальцем себе за спину. - Где брали?
- Вы что не понимаете?! - вот тут баронета перекосило. Неужели он думал, что его глупый спектакль меня введет в заблуждение? - У меня сын умирает, а вы про какое-то зеркало спрашиваете!
- А что? - я повернулась и пристально посмотрела на Брюна. - По-моему мой вопрос гораздо важнее и интереснее, чем мнимая холера вашего чада.
- Почему мнимая?! - баронет вскочил из кресла. Эк его! Значит точно, болячка не настоящая, иначе он бы так не суетился. Если б его дитё болело на самом деле, он бы злился, а не возмущался, что я де посмела усомниться в его словах. - Вы... Как вы можете так говорить?!
- Сидеть! - рявкнула я, резко поменяв манеру общения.
- Что вы себе позволяете?! - взвизгнул он.
- Сидеть! - я добавила в голос еще больше металла. - Когда твой выродок народ по лесам гонял, он был здоров как лось! А сейчас почему-то решил заболеть?!
Я принялась давить на него. Мне просто необходимо было выбить почву у баронета из-под ног, поскольку по закону он прав: раз есть подозрение на холеру - ворота должны быть на запоре. И точка!
А баронет тем временем с недовольным видом плюхнулся обратно в кресло, отчего оно отчаянно заскрипело. Ничего себе курдюк отъел! И принялся теребить руками подолы жупона, ерзать в кресле, выдавая тем самым, что нервничает.
- Разожрались тут не в меру без пригляда Матери-Церкви, распоясались! Страх потеряли! - я вновь принялась расхаживать по комнате, демонстративно положив руку на висящий у пояса фальшион.
Однако мои незамысловатые нападки на него не подействовали, помнит скотина - кто в доме хозяин. Приняв надменную позу, баронет попытался насколько возможно грозно мне возражать:
- Как вы смеете меня оскорблять?! В городе заразная болезнь, эпидемия холеры, от которой вдобавок пострадал мой родной сын. Я, несмотря на это, неукоснительно выполнил все требования и предписания Церковных властей. А вы?!
Задолбал уже, ей Богу, со своей патетикой! Думает, что если так будет себя вести, то я куплюсь на его побитую молью невинность? А быть может полагает, я не смогу его дожать? Наивный. Засиделся ты в своей глуши, баронет ох засиделся! Забыл: грозный вид и громкие окрики на таких как мы не действуют.
- А как насчет гонца? - продолжила гнуть я свою заранее спланированную линию разговора.
- А что гонец? Причем здесь гонец? - чего он так засуетился? Вопрос-то прост дальше некуда.
- Как причем?! - произнесла с самым грозным видом. - Отсюда должен был поехать гонец. И я вас спрашиваю про гонца, того самого гонца! - ой, как бредово звучит!..
Чего ж он так взволновался, казалось бы, из-за простого факта? Отправь послание, что в городе холера, подержи пару недель ворота на запоре и все, больше ничего не нужно. Все равно - глушь...
Однако сер Персиваль спал с лица, и даже щека у него дернулась от нервного тика.
- Ну?
- Ну...А... Он поехал дальше... - промямлил тот.
На мгновение я впала в ступор, не понимая, что же такое выдал мне сейчас баронет. Но разговор все же следовало продолжать, чтобы он не успел перехватить инициативу в свои руки.
- Правда? - с издевкой поинтересовалась я; надо же мне было хоть что-то сказать. Однако меня тут же осенило: и я продолжила разговор уже в прежней манере, то есть холодно и жестко: - А может быть, он никуда и не поехал?
Похоже, градоправитель все же не исполнил всех наложенных на него обязанностей. Уже хоть что-то! Кажется я на правильном пути. Но у баронета отчего-то задрожали руки, и он вынужден был сцепить их в замок. Странная реакция, по идее он не должен так сильно дергаться. Я бы на его месте тут же сказала, что гонец отправляется сей миг, а не пыталась бы справиться с дрожащими пальцами.
- Нет, нет, - принялся уверять меня он, причем чересчур уж яро. - Совершенно точно, он поехал дальше!
Так, речь точно идет не о сообщении в магистрат. А о чем? Интересный разговорчик у нас вырисовывается!
Знать бы мне, что имеет в виду баронет, произнося такие странные речи. Но раздумывать некогда, продолжим.
- Ой ли? - я изогнула бровь. Надо его еще чем-нибудь давануть. - А как отнесутся там, - я указала в потолок, - Наверху, когда я сообщу им о гонце? - я принялась тыкаться вслепую, в надежде разобраться в ситуации. - Такое важное сообщение, такой срочный пакет.
Неожиданно баронет рухнул на колени, подполз ко мне и попытался обнять за ноги. Ничего себе номер! Похоже, решил, что мне все известно, вот и кидается об пол. Но ведь из-за простых бедолаг я ему сейчас ничего не сделаю. Зачем этот спектакль? Я отступила назад, чтобы Брюн чего доброго не ухватился за меня, а тот пополз за мной следом и запричитал:
- Пощадите, дитя глупое, неразумное, не соображал что творит! Он вообще не виноват, его заставили!
На меня словно озарение снизошло! О-о-о! Да тут все куда серьезнее, чем кажется! Похоже, деточки завалили в лесу не приблудного нищего, а государственного посыльного. Оттого-то так и тщился уверить меня его милость, что гонец поехал дальше. Вроде как уехал, но на самом деле, теперь нигде и никогда не объявится, потому как зарвавшиеся от безнаказанности малолетние подлецы, наткнулись на него в лесу и решили покуражиться.
В раздумьях я села в баронетское кресло, а тот все так же на коленях двинулся ко мне, сцепил руки просительно и проскулил:
- Не губите, единственный наследник ведь...
Я молчала и думала, как мне быть. С моей последней догадкой все становилось на свои места: если поначалу я недоумевала, почему же баронет так поспешно затворил ворота. Конечно, в случае приезда чиновников Церковного Союза градоправителя за 'невинные' забавы его сыночка по головке не погладят, но и смертельного ничего не случилось бы. Дал бы на лапу и откупился, ведь диаконы и викарии тоже люди. А вот если деточки порезвились с гонцом, везшим какие-то важные бумаги, то гипотетический визит проверяющего, превращался в реальную миссию дознавателей. Есть тут от чего занервничать. Холера - это прекрасный повод закрыть ворота, не пустив тех в город, и наилучший способ избежать расспросов. Умно, ничего не скажешь. Так народ пока бы раскочегарился, глядишь или слухи сработали бы, или церковники как приехали, так несолоно хлебавши и уехали. Прокол получился лишь в одном - мы оказались заперты в городе вместе со всеми! Теперь же мне надо все провернуть так, чтобы баронет ворота открыл. Так как он считает, что все подробности происшествия мне известны, то мне следует по максимуму этим воспользоваться. Пообещаю-ка я ему закрыть глаза на все это дело, прикинувшись, что не нашего ума это дело, глядишь, выгорит, и он откроет город. Может и сработать, а может быть и нет. Если и сработает, то немалые шансы получить от баронета вдогонку пяток арбалетчиков, которые положат нас на первом же привале, во избежание распространения ненужной информации. Все сложно. Н-да! Ситуация складывается как в притче про тигра, которого держат за уши!.
- Во что, сер Персиваль, - сказала я, поразмыслив минут пять над положением, в котором мы оказались. - Мы очень торопимся в Святой Город нас благочестивая Саския ждет, - тут я врала, конечно, Благочестивая знать о нас ничего не знает, и ждать не ждет, но сильнее страшилки, чем ее имя пока не придумано. И упоминание в разговоре о ней, во-первых: подтолкнет баронета к открытию врат, а во-вторых: заставит раз пятнадцать подумать, прежде чем посылать кого-то вслед за нами. - Времени возится с вашим гонцом, попросту нет, да это и не так важно. Мы и так по вашей вине тут на два дня застряли. Так что давайте поступим следующим образом: я забуду про безобразия, творящиеся в вашем городе, а вы доставите бумаги, которые вез посланец, до места. Надеюсь, сохранить их - ума хватило? - Брюн судорожно мотнул головой в знак согласия. - Такое происшествие, как гибель гонца, со временем все равно выплывет, однако вы имеете значительную фору. Как вы будете объяснять, почему послание оказалось в ваших руках, меня не интересует, но о правдоподобности вам нужно озаботиться всерьез. Братья Спрашивающие - очень дотошные люди. - Сэр Персиваль вздрогнул, лоб его покрылся испариной. - Но все известия должны быть на месте - это раз. Ворота города должны быть открыты немедленно - это два. И третье: каким угодно чудом заманивайте сюда госпитальеров, но чтобы через полтора месяца, когда я поеду обратно, в городе был нормальный госпиталь и прочная церковная власть. Ясно?
Конечно, я лгала напропалую; никуда я не поеду через полтора месяца, но творящееся в Корче действительно следовало прекратить. А то прознают бандюги про развлечения местной молодежи, поймут, что даже номинальной власти здесь нет, и получим мы в итоге приличный гнойник на теле Союза. Оно надо? А так, поугрожала только, а жизнь глядишь и наладится. Может мне еще раз доведется через эти места мотаться, так хоть в доспехах спать не придется, ожидая нападения из-под каждого куста. А вот забирать бумаги, которые вез гонец, и соображать что куда, я не собиралась, мне своего письмеца хватает выше крыши.
Баронет согласно кивал, обрадованный моим решением, все норовил поцеловать руки и называл спасительницей. И вот тут до меня окончательно дошло: 'Ой-ей-ей! А гонец как бы не церковный был'. Теперь уж точно понятно, отчего так срочно ворота захлопнули. Ведь за такие дела, могли и всех участвовавших колесовать, а семьи виновников, включая стариков и грудных младенцев сослать куда-нибудь к сподвижникам, фьорды от Гугритов помогать защищать. Ладно, дураки не поняли, умные виду не подали! Глядишь, где-нибудь в Робату или Зморыне, стукну кому надо, пусть проверки и расследования проводят, все-таки здесь нужны умельцы из Ордена Ответственных.
Я поднялась и вслед за Гертой направилась к выходу, уже на пороге, обернувшись, бросила через плечо:
- Мой вам совет, сер Персиваль, вправьте своему ребенку мозги на место, и чем скорее, тем лучше, пока за вас этого не сделал кто-нибудь другой, причем с возможным для парня смертельным исходом.
Ворота по приказу баронета открыли в тот же день, часа через два, после нашей с ним беседы. А мы с Гертрудой, вернувшись в харчевню, рассказали все Юзе, и дружно собрав вещи после обеда покинули Корч от греха подальше. Уж лучше ночевать где-нибудь под кустом, чем еще раз оказаться запертыми в городе. Заложив пару заячьих зигзагов по оврагам и полям, а вдруг градоначальник не внял голосу разума и решил разделаться с опасными свидетелями, этим же вечером пересекли границу Канкула и на ночевку расположились уже в Гридвеле, другом государстве Союза.
---------------
1 Чешуя - доспех из пластин, накладывающихся друг на друга как рыбья чешуя, собранных на матерчатой или кожаной основе. Пластины доспеха крепятся за счёт шнуровки (пришивания) к основе по верхнему краю и заклёпок. Тяжелый, но очень удобный, не сковывающий движений, надежный и прочный доспех для крупных и сильных людей.
2 Магистрат - церковный аппарат управления в городе.
------------------------------------------------------------
Глава 12.
В западном крыле Паласта стены нескольких удаленных от главных коридоров комнат были забраны зеленым шелком. Все оттенки, начиная от нежной зелени молодой травы, до сочного малахитового навевали находящимся в них людям, будто бы они оказались в шкатулке с ограненными изумрудами. Обильная позолота, как оправа для драгоценностей, лишь усиливала это сходство. Такая обстановка могла бы подавить любого, однако люди удобно расположившиеся в изящных креслах дискомфорта не испытывали.
- Ну что ж, наша партия началась успешно, - легко, словно погоду обсуждал, заметил кардинал Ордена Слушающих верховный инквизитор его высокопреосвященство Тамасин де Метус.
Он легким жестом убрал со лба темную прядь и вновь замер недвижным пятном бордовых одежд, резко выделявшимся на фоне интерьера так же выдержанного исключительно в зеленых тонах и золоте.
- Вы уверены? - сухо отозвался другой собеседник - высокий, жилистый старик в красной сутане - командор Ордена Святого Жофре Благочестивого главный госпитальер его высокопреосвященство Ортфрид. Только шишковатые жилистые пальцы нервно теребили кисть диванной подушки, в остальном же он был само безразличие.
- Пока все развивается согласно плану. Конвент громогласно обсуждает будущие военные действия. Адмирал Форсин устранен, - тут инквизитор благодарственно кивнул в сторону закутанной в черное фигуре, которая словно приведение сидела на простом стуле в самом темном углу комнаты. - Надо отдать вам должное Благочестивая. Не знаю, как это удалось, но все прошло великолепно.
На эти слова женщина предпочла не прореагировать, что впрочем, не смутило мужчину, и он продолжил:
- Единственное, нам где-то осталось добыть немного денег на начальные военные расходы. За это время казна не сильно пополнилась. Я прав, Благочестивая?
- Правы, правы... - наконец недовольным тоном отозвалась она. - Во всяком случае вам не следовало пускать немыслимые суммы на званные завтраки. Лучше бы приберегли их на военные нужды!
- Я не собираюсь оплачивать солдат из своего кармана, - холодно отрезал инквизитор.
- Значит, на свои нужды из казны вы брать можете, а отдавать вам сложно? - тут же прошипела та.
На бледных щеках инквизитора загорелись гневные пятна, он готов уже был ответить, как спокойное: 'Довольно', - произнесенное дребезжащим старческим голосом, прекратило бессмысленный спор.
- Ваше высокопреподобие Саския и вы ваше высокопреосвященство Тамасин де Метус оставьте на время вашу взаимную неприязнь, - продолжил госпитальер Ортфрид. - Ни вы, - он указал в сторону женщины, которая недовольно нахохлившись, теперь походила на горгулью с крыши собора. - Ни вы, - шишковатый палец переместился в сторону инквизитора, - вряд ли захотите пополнить Папскую казну за свой счет. Поэтому давайте рассматривать по-настоящему возможные денежные поступления, чем проводить время в бессмысленных спорах. - Его собеседники вынужденно согласились, и старик продолжил: - С Форсином действительно все сложилось наилучшим образом. Хотя, насколько мне известно, руку к этому в большей степени приложил епископ-суффраган Герран с подачи небезызвестного нам первого достойного доверия - епископа Констанса, нежели чем вашими заботами - Благочестивая? - на что та лишь глянула исподлобья, а госпитальер отвел глаза. - Но возможно я и ошибаюсь... А вот дальше мы топчемся на месте. На все дополнительные ассигнования наложил руку конвент. И хотя для полной казначейской проверки времени нет - все это слишком долго и муторно, но все заседающие в нем считать умеют. Требуется найти некоторый капитал, под который мы потом все подведем, раздув его до невозможности.
- Продадим несколько бенефиций. В конце концов, у нас наблюдается некоторая нехватка в епископах-суффраганах, - начала предлагать Благочестивая. - Отберем эту привилегию у пары орденов послабже. Вы, - она указала на госпитальера Ортфрида, - поговорите с папским казначеем. Вы с ним давно на короткой ноге. И, в конце концов, пора стрясти выплаты с монарха Бремула. А то он как-то подзабыл, что его государство является уже как полвека в залоге у Святого Престола. Пусть заплатит положенное. Его величество Камбел не производил выплат. Его дед, и отец вносили, а он нет. Так же нажмем на департамент покаянных дел1, нечего складывать в свой карман деньги от продажи индульгенций...
- Что-то вы разошлись ваше высокопреподобие, - вскинув бровь, заметил инквизитор, до этого рассеяно слушающий ее предложения. - С каких это пор больше положенного удавалось выжать из департамента?
- А вы что предлагаете, сидеть и ждать у моря погоды? - тут же огрызнулась та.
Еще некоторое время продолжались ожесточенные споры, пока заговорщики не пришли к общему мнению.
На некоторое время воцарилась тишина, и верховный инквизитор не поинтересовался.
- Кстати, а как там наш болезный епископ? Он уже выплатил очередную мзду? Чем нам не возможность дополнительно пополнить казну? Нажмем на него, пусть заплатит вперед года на три.
- Заплатит он как же, - осторожно пробурчала себе под нос Благочестивая, но госпитальер, несмотря на весьма преклонный возраст, услышал ее.
- Тогда пригрозите начать расследование, а то и вовсе предать анафеме2. Рычаги давления на него всегда просты и безотказны.
Но женщина ни сказала не слова, лишь недовольно поджала губы и еще больше ссутулилась.
- Что скажите ваше высокопреподобие? - в свою очередь поинтересовался у Саскии Тамасин де Метус. - Вас он боится до заикания. Прикажите и...
- Нет! Нет! Я не могу! - закричала она, подскочив со своего насеста. - Нет теперь у нас рычагов давления на него! Нет! Вы думаете все так легко и просто?!
На ее перекошенное яростью лицо было страшно смотреть. Черные глаза полыхали безумством.
Госпитальер Ортфрид удивленно поднял взор на беснующуюся женщину, инквизитор вовсе не отрываясь смотрел на нее. А та продолжала:
- Он спелся с этим... этим поганым... - на несколько мгновений она захлебнулась воздухом и лишь в необузданной ярости сжимала пальцы, словно кого-то душила.
Тамасин, опасаясь, как бы ту не хватил удар, налил в высокий бокал вина и подал. Женщина пригубила, и взяла себя в руки.
- 'Обладатель голоса Папы', кардинал Джованне - чтобы ему вечно в Пекле гореть - узнал, что война - это наших рук дело! Он потребовал отдать ему Приолонь, иначе разгласит все на конвенте. Зачем, вы думаете, я нажала на совет и княжество только временно присоединили? А-а-а?! Для собственного удовольствия?!
Благочестивая вновь начала заходиться в крике, но, вовремя вспомнив про бокал, зажатый в руке, сделала еще пару глотков.
- Этими знаниями он держит нас за...
- За глотку, - устало закончил за нее Ортфрид. - Вы попытались его... Эм.. Удалить с этого света?
- Да! - крик эхом прокатился по комнате. - Тысячу раз - да! Но он обезопасил себя от... моих попыток! Выписал прислужников из дальних монастырей, которых не то чтобы подкупить, заговорить с ними невозможно. Они даже слов не понимают, говорят на своем местном диалекте.
Благочестивая обессилено опустилась обратно на стул.
- Кардинал больше месяца назад уехал в Винет, - выдохнула она. - Зачем - узнать не удалось. Но здесь за себя он оставил не кого-нибудь, а епископа Сисвария. Джованне посвятил его в тайну, ведь недаром хлопотал за него. Накануне конвента этот... Он подошел ко мне и передал весть от Салминского выродка!.. Мы не можем больше требовать с поганого епископа денег. Ни грошика! Если не хотим разглашения...
Женщина с такой силой стиснула пальцы, что серебро, из которого был сделан кубок, погнулось, точно тонкая фольга.
- И вы до сих пор об этом молчали?! - вскинулся верховный инквизитор. Его и без того бледное лицо побледнело еще сильнее.
- Вы неверный вопрос задаете, - перебил его госпитальер. - Правильным же будет - каковы наши дальнейшие действия.
Саския вздохнула.
- По следу кардинала, а так же пресловутого епископа я направила очень сообразительного церковника. Его никто не свяжет с нами, а в его действиях не заподозрят ничего кроме личного интереса.
- Вы так уверены в нем, - протянул Тамасин.
- Да, - кивнула Благочестивая, хотя в ее словах и промелькнуло некоторое сомнение. - В положении, в котором он оказался, единственным его спасением будет получить должность выше, чем его соперник.
- Не говорите загадками, - попросил Ортфрид. - Называйте все своими словами. Кто это?
- Епископ Констанс, а его соперник - его непосредственный начальник - командор ордена Святого Варфоломея Карающего его преосвященство маршал Сикст. Я пообещала епископу место Джованне, если он избавится не только от него, но и от поганого.
- Так вот почему Форсина... - оборвал фразу верховный инквизитор. - М-да, Благочестивая. Бейлиф Цемп прав - вы страшная женщина! Очень!
- Бойтесь другого, - хмыкнул госпитальер. - О ее высокопреподобие Саскии мы хотя бы знаем, на чьей она стороне. А вот про Констанса... Не даром его кличут Варфоломейским Лисом. Он очень хитер и изворотлив. Возвышать его не самая лучшая идея. Мы можем посадить себе на шею еще большую опасность.
- Не посадим, - отрезала та и уверенно добавила. - Я лично направляю все его действия.
Хотя на самом деле она лишь воспользовалась его интересами себе в пользу.
***
Его высокопреосвященство кардинал Джованне прибыл в Винет в начале октября, когда землю уже прихватили первые заморозки, а листья изобилующих здесь буков и кленов устлали землю золотым ковром. Его прибытие в столь дальнюю провинцию Церковного Союза было вызвано жизненной необходимостью. Опасная как гремучая змея по своей натуре и оттого не менее страшная Благочестивая Саския поклялась отправить его на тот свет. И ни у кого сомнения не вызывало, что она не оставит своих попыток до тех пор, пока не достигнет цели. Все стремления кардинала сбросить ярмо папской власти приводили лишь к обратным результатам - удавка еще туже затягивалась, а свободы оставалось все меньше.
И теперь у него осталась единственная возможность - получить под свой контроль богатые земли, где его бы не достала цепкая рука Церкви. И таким местом было единственное в Союзе - свободное княжество Приолонь, имеющее статус практически независимого субъекта. Им правили князья Бурфелиды - очень древний и знатный род. Однако чтобы сохранить статус независимости, бразды правления и все богатства в руках семьи, в обход церковных эдиктов Бурфелиды часто женились или выходили замуж за своих ближайший родственников. Это привело их практически к вырождению, во всяком случае, последний отпрыск мужского пола был умственно неполноценен. И теперь все надежды семьи возлагались на дочь, которая была вменяема и по законам наследования могла передать титул своему супругу, чтобы, родив ребенка, смогла возродить в новых поколениях княжескую кровь. Вот на этой наследнице Джованне и хотел женить своего племянника, тем самым, заполучив себе свободу и власть.
Ради этого приходилось разыгрывать сложную многоходовую интригу, где немаловажную роль он отводил герцогскому титулу и своему племяннику, для которого хотел оный получить. Его, так кстати, пообещал шелудивый епископ, однако когда время пришло, отчего-то затянул с его передачей. Поэтому, отчаявшись обрести его от епископа, кардинал отбыл за ним лично.
Проще всего получить титул было сейчас в Винете, раздираемом внутриполитическими дрязгами, где Гюстав III, недавно взошедший на престол, занялся чисткой рядов среди местного дворянства.
Прибыв в столицу государства - Славну - кардинал Джованне первым делом осведомился о свободных титулах. Таковых оказалось три. Но если на два из них просматривались вполне законные претенденты, то третий был практически свободен. Оставалось лишь исключить из ряда наследования одну девицу, и дело было бы сделано. А поскольку церковники крутили монархом Винета как желали, то получить его кардиналу показалось не особенно сложным.
Первым делом он решил надавить своим титулом 'обладателя голоса' на местную епархию Ордена Слушающих. Это оказалось легко. Поскольку все семейство сейчас находились под следствием, а единственно возможный наследник в розыске - подмахнуть листок об его поиске и награде, стало минутным делом, а вот дальше процесс застопорился. Поиски беглого пока не приносили результата, а наймиты, которых он подключил к этому делу только начали прочесывать земли Союза.
Тогда его высокопреосвященство решил долго не ждать и, подделав бумаги, объявить наследника умершим, а самому заявить о правах на наследство и титул. Но неожиданным препятствием на пути встал духовник монарха, который из-за его спины фактически управлял государством. Он, не объясняя своих решений, заморозил все начинания кардинала. Оттого-то и вынужден был его высокопреосвященство задержаться на самом краю Церковного Союза дольше, чем рассчитывал, ожидая поимки наследника. А чтобы тот искался поскорее - в два раза повысил сумму награды за голову.
***
Во второй половине октября осень решила вступить в свои права, и теперь наверстывала упущенное в виде обложных дождей, моросивших почти круглые сутки. Естественно мы промокали, мерзли, и даже плащи-шапероны, которые вытребовала Гертруда на прощание у августинцев, не особо спасали положение. Промозглый северо-восточный ветер, который задул со среды, умудрялся неожиданными порывами проникать под плащи и выстуживать сберегаемое тепло. Агнесс вновь начала жаловаться, что ей холодно и сыро, и мы то уговаривали ее потерпеть, то угрожали, что если она продолжит ныть, вновь заставим заняться бегом, держась за стремя. С того момента, когда начались дожди, мы прекратили забеги, боясь, что она промочит ноги и, не приведи Господь, сляжет с простудой. Однако тренировки с мечом все же не оставили, правда, путного у девочки получалось мало: клинок продолжал улетать в разные стороны. Юозапа получала новые вмятины на шлеме, и от этого уже не просто бесилась, а зверела самым настоящим образом. Уговаривать ее заниматься с девочкой удавалось все реже, так что теперь и я, и старшая сестра по вечерам тоже стали обучать Агнесс. Нам с Гертой из-за большой разницы в росте прилетало, конечно же, не в голову, а куда-нибудь в грудь или подбородок, но все едино доставалось. После первой же тренировки, когда старшая сестра, отмахнувшись от моего предложения надеть шлем, получила мечом в челюсть, хорошо хоть плашмя, и едва не потеряла передние зубы, мы стали выходить против девочки, словно собирались в бой, напяливая на себя хотя бы обязательный минимум доспехов.
Впрочем, несмотря на плохую погоду, мы продвигались довольно ходко, и уже к следующему понедельнику почти полностью пересекли территорию Гридвела. И теперь, в дне пути от границы с Сонкарой, заехали закупаться провизией и фуражом в Робату.
Робату - очень большой город. Говорят, братья Ордена Святого Теодора Заступника3 подсчитали, что в нем живет где-то около пятидесяти тысяч жителей, по меркам Церковного Союза - огромное количество. Рассказывали, правда, что в Нурбане были города, где жило даже в два раза больше народу, но мне в это не верилось.
В город мы приехали уже вечером. Смеркалось, к тому же небо было напрочь затянуто низкими тучами, которые вновь угрожали полить нас противным мелким дождем.
Разница между Робату и пресловутым Корчем была видна даже слепому, да простится мне такой оксюморон. Булыжные мостовые, аккуратные домики, никто не толкался, ничем особым не пахло, что говорить - город хоть и сутолочный, но чистый. Поскольку приключения на границе Канкула с Гридвелом нам все еще аукались, единогласно было решено остановиться в ближайшей приличной гостинице, которую встретим сразу после въезда.
Подходящий постоялый двор нашелся сразу же, едва мы проехали пару широких улиц. Над дверьми красовалась вывеска с затейливо прописанными буквами 'Резвая лань', а для неграмотных совсем правдоподобно была нарисована олешка, бегущая по зеленой траве. Я спешилась и, кинув поводья Гертруде, быстрым шагом вошла внутрь. Мнение о гостиницах и постоялых дворах я всегда составляла по первому впечатлению и давно уже не ошибалась. Это, наверное, оттого, что в последние годы постоянно находилась в дороге. Редкий месяц, за последние пять лет удавалось провести на одном месте, и теперь я уже навскидку определяла качество услуг, которые могла ожидать.
Остановившись на пороге, я стала внимательно рассматривать залу, где в этот час сидело немало посетителей. По залу проворно сновала дородная подавальщица и разносила по столам то поднос с заказанной едой, то десяток глиняных кружек за раз, прижав их обеими руками к объемной груди. За длинной деревянной стойкой на другом конце залы румяный парень неспешно наливал пиво, да так умело, что белоснежная пенная шапка еще долго стояла над напитком. Высокие мужики, что облокотились на отполированную бесчисленными рукавами столешницу, с видимым удовольствием ее сдули, а потом, зажмурившись, стали отхлебывать из запотевших пузатых кружек. Ну что ж, опрятно, мне нравится; остается только выловить хозяина, узнать цену и можно будет заселяться.
Тут из распахнувшейся кухонной двери пахнуло мясом, копченостями и тушеной капустой. Ох! В животе у меня заурчало, напоминая, что есть один раз в день все же - маловато. Мгновенно откинув оставшиеся сомнения, я быстрым шагом пересекла зал и подошла к стойке.
- Постояльцев принимаете? - поинтересовалась я у парня.
- А то ж! - он залихватски подмигнул мне, но я не обратила на это никакого внимания. - Вам на день или на неделю?
- Нас четверо, лошадей шестеро, и через сутки мы уедем, - обрубила я все потуги со мной позаигрывать. Сопляк! Еще молоко на губах не обсохло, а туда же!
Но парень, не меняя веселого выражения лица, выдал мне: 'Сей момент!' - и шустро нырнул за дверь, ведущую в кухню. Хг-м, а может, я поторопилась, считая, что тот пытается ухлестнуть за мной? Возможно, он так со всеми постояльцами общается, или вообще у него настроение хорошее. Ну не люблю я, когда мужчины проявляют излишнюю любезность в мой адрес, всегда негативно воспринимаю. Хотя с моей-то рожей давно пора бы перестать обольщаться и принимать любую вольность в поведении на свой счет. Моя внешность, которая и от рождения была так себе, из-за травм в бою под Лоэном, когда мне основательно сломали нос и разворотили лоб, оказалась напрочь испорчена.
Парень появился уже через пару мгновений, ведя за собой пацаненка лет двенадцати.
- Вот, Ив отведет вас.
- А стоимость? - запоздало спросила я.
- По восемь грошей с лошади, если вы на сутки останавливаетесь, - принялся перечислять он, уточнив: - У вас же боевые? - я кивнула. - Тогда еще три медяка сверху, а то они овса много выжрут. Комнату на всех? - я снова кивнула. - Еще шесть. Если с дороги помыться желаете, то все семь. И того с вас полсеребряника с четвертиной, не считая двух грошиков.
Надо ж как быстро считает!
- А еда? - после ароматов с кухни у меня кишка за кишкой по всему брюху гонялась.
- В стоимость входит обильный ужин каждый день, а если что сверху, то за свой счет, - так же шустро ответил он с прежней улыбкой, а потом повернулся и прокричал в кухонные двери. - Риська! Комнату на четверых перестели! - и снова ко мне. - Еще что-нибудь?
- Нет, спасибо, - устало отмахнулась я, торговаться с ним не было никакого желания.
Да и вряд ли бы он уступил, ведь чем ближе к сердцу Союза, тем цены выше. Если в том же самом Корче я готова была удавить хозяина харчевни за четвертину серебряного, то здесь мне на это пришлось закрыть глаза.
Я развернулась и пошла к выходу, сестры наверняка уже заждались; пацаненок потопал за мной следом. Естественно, девочки встретили меня недовольными взглядами, Юза даже буркнула, что если меня за смертью послать, то мы будем жить вечно.
Мальчик, выделенный в провожатые, нырнул за угол здания и распахнул незамеченные ворота. Въезд во внутренний двор был хитро спрятан, я даже и подумать не могла, что ворота могут выглядеть как и довольно высокий, но обыкновенный забор. Двор располагался позади здания, и вмещал в себя все необходимые строения. Мы с сестрами, практически не задумываясь, поснимали сумки, и, спровадив лошадей на конюшню, скоро пошагали внутрь.
Есть хотелось зверски, и от этого у меня непрестанно бурчало в животе. Сестры тоже были голодные, поэтому мы, не сговариваясь, направились прямо в залу, и вместе со всеми баулами уселись за стол. Нам тут же подали запеченную свиную ножку с тушеной капустой и мятым горохом каждой, половину подового ржаного хлеба и два кувшина варенухи. Со стола смели все чуть ли не за четверть часа и уже после, сытые и довольные, поднялись к себе.
На следующий день мы встали не очень рано. Ну, это для нас - не очень рано, а многие постояльцы, наверное, только-только начали продирать глаза. Агнесс, естественно, тоже спала, будить мы ее не стали, сегодня все одно спешить некуда. За неделю дороги мы умудрились почти полностью нагнать потерянные в Корче дни, и теперь просто обязаны были дать роздых не только лошадям, но и себе. Поэтому пусть девочка сегодня подольше поспит, заодно сил наберется; любой с нами с непривычки умается, а тут тем более. Ее ж никто под клинок специально не растил.
Завтракали без нее. Однако, несмотря на столь раннее время, народа в зале все же хватало. Оказалось, что некоторые из постояльцев тоже ранние пташки и в большинстве своем спустились в залу. Ох, зря, мне думается, мы здесь остановились, уж больно место людное, а нашей юной попутчицей, небось, интересуются. Нам бы ее следовало светить поменьше, да прятать получше...
- Вот что девочки, - обратилась я к сестрам, стараясь говорить как можно тише. - Пойду-ка я сейчас к ратуше и узнаю: вдруг нашу красотку в розыск объявили?
- Какую красотку? - не поняла сначала меня Юозапа. - Ты про Агнесс что ли?! - я кивнула, подтверждая, что именно про нее. - А зачем?
- А затем, чтобы мне спокойнее было, - пояснила я.
Обычно сестры в церковно-политические дела не вмешивались, а вот я на этом почти собаку съела, ну если уж и не съела, так понадкусала всласть, и точно знала, что излишней предосторожности в них не бывает. По идее, нашу герцогиню действительно запихнуть бы куда-нибудь к сподвижникам, а не волочь с собой через весь Союз, демонстрируя направо и налево. Ведь только недавно я сообразила, что проблема Агнесс серьезней, чем мне представлялось ранее. Девочка - дочь герцога Амта, единственная наследница! Да она лакомый кусочек для любого мало-мальски сообразительного интригана. Несмотря на признание ее отца святотатцем или кем-нибудь еще, девочка все равно являлась носительницей знатной фамилии. Нашелся ли кто-нибудь по мужской линии и прибрал титул, а так же все что осталось после конфискации к рукам - неизвестно. Да и что-то я в этом сильно сомневалась. А вот если бы посторонний, непричастный человек на ней женился, то-то было бы счастье его наследникам: прямо-таки из грязи на верхушку аристократической лестницы. Поэтому-то мне и хотелось узнать: объявлена ли девушка в розыск. Если нет, то нам следовало опасаться только людей не связанных с Церковью, а если да, то все - пиши пропало! Это будет означать, что верхушка имеет на нее немалые интересы. А какие? Здесь простор для размышлений неограничен.
- Ой, Фиря, - скривилась старшая сестра. - Вечно ты со своими инициативами лезешь, придумываешь себе разное. Ищут или не ищут... Какая разница! Мы везем письмо. Ты этим в Корче, между прочим, сама всю плешь проела, а сейчас опять суешься, куда не просят, и новые проблемы себе и нам находишь.
- Да ладно, ладно, - принялась отмахиваться я. - Я по-быстрому гляну, а как вернусь, мы сразу на базар пойдем.
- Твои ноги, ты и бегай, - ворчливым тоном высказала свое мнение Юозапа. - Только нам на уши не приседай, ладно. Вечно накрутишь, а мы потом страдаем.
- Юза-а, - протянула я.
- Ой, иди ты, иди! - махнула она рукой и встала из-за стола.
- Я мигом, - бросила я сестрам, вставая, и направилась к выходу.
Я бодро топала к центру города, направляясь к розыскной, или как еще ее называют - 'позорной' доске, установленной перед ратушей, где любой желающий мог посмотреть, кого же в данный момент срочно ищут Слушающие или местная власть. Различных мелких преступников там не вывешивали, только сплошь важных и очень опасных персон. А на самых важных даже портреты были, и хочу заметить очень правдоподобные, схожие с оригиналом. Вот на такой-то портрет я и не хотела бы полюбоваться. Если там весит просто описание Агнесс, то это - так мелочи, в сестринском ее никто не узнает, а если там ее личико красуется... Это страшно, а для нас еще и вдвойне опасно.
Шагать мне пришлось довольно долго, Робату очень уж большой город. Точно брешут, когда говорят что в Нурбане якобы и побольше города есть. Нет, ей Богу, брешут.
С такими размышлениями я и подошла к ратуше. Позорная доска была огромная, даже не доска, а стена целая, и на ней бумажек разных было вывешено великое множество. А вот портретов было мало - всего с пяток. Ох, ты ж! Глянь! Это что, эрцгерцога Жерара Вийо бывшего маршала и двоюродного брата короля Гюстава II, разыскивают? Я думала, его первого в расход списали, а он, оказывается, сбежать успел. Так, кто тут у нас еще? Лжепророк... Ну, этого давненько ищут, но похоже шиш найдут. Еще какой-то крендель... Кто таков? Да Бог с ним! Не то, не то... Да чтоб тебя!
Мне захотелось плюнуть, но я не стала привлекать к себе излишнего внимания. Нашу девушку, действительно объявили в розыск. И хотя с длинной косой уложенной по последней моде и в богатых одеждах, ее трудно было узнать с первого взгляда (не иначе как список с какого-то парадного портрета делали), но сходство все же имелось - будь здоров. Если к ней начнут приглядываться те, у кого память на лица хорошая, то заметут проще простого. Искуситель и все его отродье! Еще одна проблема на наши головы! Если б я знала что дело так обернуться может, ни за что бы ее с нами не поперла, точно бы обратно настоятельнице свезла. А теперь что? Возвращаться в орден в два раза дальше, чем до Святого Города тащится. Остается уповать на то, что в самом сердце Союза ее никто искать не будет. Не станут под носом у себя смотреть, и поэтому, Бог даст, проскочим.
Мне хотелось плеваться, материться, короче хоть каким-нибудь способом снять нервное напряжение, которое испытала, увидев портрет Агнесс на позорной доске. Лишь усилием воли заставила себя остаться и заинтересованно продолжить рассматривать прочие вывески и надписи, будто бы увиденное меня вовсе не касалось. И только простояв еще минут десять, повернулась и направилась обратно на постоялый двор 'порадовать' сестер своими сведениями.
Я скорым шагом влетела в двери 'Резвой лани', и уже было собиралась подняться к себе, как мой взгляд упал на дальний столик, за которым сидела наша разыскиваемая красотка, беззаботно хихикала и строила глазки какому-то юнцу лет восемнадцати. Чуть не взвыв от досады, я развернулась и поспешила к парочке. Юнец немного развязно обращался с Агнесс, пытаясь положить руку ей на плечо. Наша клуша краснела, делала вид что стесняется, но все же давала понять, что не против этого. Я с суровым видом, на какой только была способна, остановилась перед столом. Парочка подняла головы на звук шагов. Парень в растерянности уставился на меня, а вот Агнесс немного побледнела, однако гордо вздернула свой носик вверх: мол, ничего не происходит.
Я откашлялась, и как можно более холодно, чтобы ни у кого не возникло желания со мной спорить, спросила:
- Сестра, тебе не кажется, что пришло время продолжительной молитвы?
Девочка, открыла рот, попыталась что-то сказать, но так ничего не выдав, продолжила смотреть на меня.
- Сестра, нам следует пойти к себе и помолиться! - жестко повторила я.
- Стар... - но я перебила ее; и что за дурацкая манера пользоваться именами при посторонних!
- Я сказала, нам следует пойти к себе и помолиться! - с этими словами я обогнула стол, вздернула Агнесс за локоть на ноги, и потянула за собой.
Когда я вытаскивала ее из-за стола, мой взгляд упал на их руки, соединенные под столом. Зло зыркнула на парня и он поспешно разжал ладонь, будто обжегся.
- Я пойду... - неуверенно выдавил он.
- Рекомендую, - процедила я, и волоком потащила девочку прочь.
Я была зла, неимоверно зла на Агнесс. Нашла время шашни крутить! Особенно в облике сестры!
Первой запихнула ее в комнату, зашла сама следом и закрыла за собой дверь.
- Ну? - грозно начала я, глядя в упор на сестер. - А вы, какого хрена сидите?! За ней не смотрите?!
- Есфирь, ты чего? - совсем не понимая ситуации, спросила у меня старшая сестра. Она сидела за столом и очищала от начинающейся ржавчины свои латные перчатки.
- А ничего! - начала я. - Сидите ушами хлопаете, когда эта... Эта... Кокетничает напропалую!
- Она что? - недоверчиво уточнила у меня Юозапа, отрываясь от маленькой книжечки псалмов.
- Что слышали! Она сидит с посторонними, языком чешет, а вы тут кукуете!
- Фирь, ты чего взвилась-то так? - попыталась успокоить меня Герта, но я не желала униматься. Еще бы! Они ж не знают, то, что знаю я!
- Да ничего! Ее, - я ткнула пальцем в девочку, - в розыск объявили, а она треплется с кем ни попадя - это раз. А во-вторых: она ж в одежде сестер, какие вообще могут быть разговоры с мужчинами, тем более - подобным образом?!
Сестры дружно посмотрели на Агнесс, опустившую голову и с недовольным видом смотрящую в пол.
- Агнесс, - менторским тоном, начала Юозапа. - В твоем положении слишком опасно пускаться с какие-либо разговоры с посторонними людьми. Этим ты можешь навредить не только себе, но и нам. И если ты впредь продолжишь свои необдуманные действия, то...
- То я ее выдеру, как сидорову козу! - закончила я за сестру. - Сниму свой ремень и выдеру!
- Вы не посмеете, - тихо, но гордо произнесла девочка.
- Я - что-о? - уточнила я у нее, не веря своим ушам. - Что я - не посмею? - но та молчала. - Знаешь что, моя хорошая?! Ты уже давно не ребенок, и тебе скоро будет восемнадцать...
- Семнадцать, - все так же тихо поправила меня Агнесс. - Не надо из меня старуху делать.
Мы дружно поперхнулись от такой реплики.
- Так тебе еще и семнадцати нет?! - в изумлении переспросила я. - Так какого ж тогда хрена ты нам все время головы морочила?!
- Я вам не морочила. Вы сами решили, что мне семнадцать.
Н-да! Сами. Привыкли, что боевыми сестрами раньше чем в семнадцать не становятся, оттого-то и посчитали. А она, правда, ни разу возраст не называла.
- Так ладно, - выдохнула я примирительно. - Сколько бы тебе ни было - семнадцать или шестнадцать, но в следующий раз думай что творишь. Чтоб я возле тебя ни одного парня больше не видела. Ясно?! - девочка промолчала. - Я спросила - ясно?!
- Да, - нехотя выдавила она из себя.
- Сейчас мы оправляемся на базар, а ты останешься тут, - начала я раздавать распоряжения.
- Можно, я с вами? - тут же перебила меня Агнесс, будто бы напрочь забыв, о чем я здесь говорила.
- Нет! - рявкнула я раздраженно, пересчитывая монеты, которые хотела взять для закупок. - Сиди в комнате.
- Вечно вы так! Это мне - нельзя, то мне - не можно! Это вы специально меня не берете, из вредности! Вам лишь бы покомандовать над кем!
- Ты смотри: говори, да не заговаривайся, - предупредила я ее. В последние недели девочка все больше и больше начала демонстрировать свой настоящий характер. Похоже, избаловали ее родители вседозволенностью без меры, а нам теперь расхлебывай.
- Я не заговариваюсь, - попыталась пререкаться она. - Вы специально не хотите ничего мне показывать!
- Агнесс, что за детский лепет?! - вскинула брови Гертруда, прикалывая к горжету покров. - Тебе же только что старшая сестра Есфирь объяснила: почему мы заставляем тебя здесь сидеть.
Девочка недовольно фыркнула, а потом сменила тон с обиженного на просящий.
- Ну, что вы испугались, кто там меня узнает в таком наряде... и без косы? Ну, хоть одним глазком посмотреть-то я могу?
- Нет, - отрезала я категорично. Если сестры еще могли поддаться на уговоры, то я пропускала ее слова мимо ушей. Слава Богу, я только понаслышке знакома, как работают жернова святой инквизиции, но мне и этих слухов хватило по самое горло. Была б моя воля, я бы ей теперь при въезде в большие города мешок на голову натягивала, только боюсь, спутница с подобным украшением вызовет чересчур много любопытства.
- Да вы! Да вы! Вам совсем все равно, что я чувствую, оставаясь одна! - выкрикнула она разозленная моим отказом.
- Так, заканчивай представление. Мы ушли, - я махнула ей рукой, мысленно плюнув на ее бесконечные стенания, и открыла дверь, чтобы выйти.
- Ну и пожалуйста! - надулась она.
С этими словами девочка улеглась на кровать, демонстративно отвернувшись лицом к стенке.
Мы стали спускаться по лестнице.
- Фирь, а ее - серьезно ищут? - тихо переспросила у меня Гертруда.
- Серьезней некуда, - кивнула я. - С портретом и вознаграждением.
Юозапа втянула воздух сквозь сжатые зубы, зашипев как змея.
- То-то и оно, - весомо подтвердила я. - Я возвращаюсь, а она тут глазки какому-то молокососу строит. Да меня чуть удар не хватил!
- Ой, мать твою за ногу... - выдохнула Герта. - Не было печали - купила баба порося! Что делать-то будем?
- На авось положимся, все одно выхода нет, - ответила ей я. - Ладно, все, закрыли вопрос. Покупать из провианта что будем?
Проходили мы по базару долго, часа три, а когда вернулись, то Агнесс в комнате не оказалось. Решив, что она, наверное, пошла на двор, принялись раскладывать, перераспределяя все купленное по разным сумкам. В основном мы набрали провизию: крупы разной, мяса сушеного и почти окаменелого сыра, из-за того, что такой в дороге меньше портится. Провозились с этим делом прилично - с полчаса как минимум, и тут Юозапа, начавшая вписывать все траты в расходную книжицу, поинтересовалась:
- А Агнесс у нас где?
Мы как бы очнулись от своих занятий и с нехорошими подозрениями посмотрели друг на друга. В связи с последними известиями всем на ум пришли одинаковые и не очень приятные мысли. Я, ни слова не говоря, бросила перебирать всякую необходимую в походе мелочь и вылетела из комнаты. Гоня прочь дурные предчувствия, на всякий случай решила проверить ту самую заветную часть двора за деревянной загородочкой, где располагалась выгребная яма. А вдруг у девочки живот прихватило, и она засела там надолго? Однако за загородкой было пусто. Тогда я поспешила проверить еще и конюшню: мало ли, вдруг ей приспичило наших лошадей проведать? Но ее и там не оказалось. Вот тогда я уже запаниковала, понимая, что с ней случилось только самое страшное.
Первым делом бросилась искать хозяина, ведь он должен знать, что творится у него на постоялом дворе. Слуг расспрашивать я не рискнула, а вдруг среди них были те, кто признал в Агнесс разыскиваемую с портрета? Других вариантов я уже просто не допускала, прекрасно понимая, что иной расклад событий вряд ли возможен.
От подавальщицы я узнала, что хозяин где-то на кухне, вернее даже не на кухне, а в кладовке, которая примыкала к ней, он должен был там что-то пересчитывать или перепроверять. Я, не обращая внимания на недовольное ворчание поварихи и недоуменные взгляды ее помощников, пронеслась по кухне и остановилась на пороге. Хозяин вздрогнул, замер, а потом проворно обернулся ко мне с уже готовой сорваться с губ резкой отповедью, но, разглядев, кто застит ему свет, осекся и вежливо осведомился:
- Сестре что-то угодно?
- Угодно, - резко ответила я. - Вы знаете, где наша спутница?
- Какая из достопочтимых сестер? - осторожно уточнил он.
- Та, которая осталась у вас в заведении, пока мы на базар ходили.
- Не имею ни малейшего представления, - хозяин развел перед собой руками, как бы наглядно демонстрируя свое неведение.
О Искуситель! Попытаюсь зайти с другого бока.
- В наше отсутствие, то есть пока мы с сестрами были на базаре, ничего странного или подозрительного не произошло?
Хозяин недоуменно посмотрел на меня, явно не понимая, чего же я от него хочу. Я провела рукой по лицу, в надежде немного успокоиться и решить, что мне следует делать.
- Вы сейчас пойдете со мной, и для начала при вас я расспрошу прислужников из залы, - я в упор посмотрела на мужчину. Тон, которым я с ним заговорила, был сухим и не допускал возражений.
Ох, теперь уже не до скрытности! Если хозяин ничего не знает, то мне следует допросить всех слуг в его присутствии, ведь без него те могут соврать, а разбираться с ними, выпытывая правду, мне некогда.
Прежде всего, я поспешила в зал, ведь именно через него все входят и выходят. Быстрым шагом прошла к стойке, туда, где все тот же румяный парень - кстати, старший сын хозяина постоялого двора - снова разливал по кружкам пиво для многочисленных посетителей. Сам хозяин прилетел за мной следом, точно собачка на поводке. Парень оторвался от своего занятия и выжидательно уставился на запыхавшегося родителя, искоса бросая на меня вопросительные взгляды.
- Вы видели нашу сестру, ту, что хрупкая такая и невысокого роста? - тут же задала я свой вопрос.
Парень посмотрел на отца, и лишь после того, как тот утвердительно кивнул, произнес:
- Она ушла.
- Куда? - от интонации, с которой был задан столь простой вопрос, парень поежился.
- Она съехала... Я сперва неправильно сказал, она заплатила свою часть за постой и съехала...
Меня прошиб холодный пот.
- Что?! - в одновременном гневе и ужасе вскрикнула я. - Как?! Когда?!
- Ну, да вот - с час, как вышла, - парень явно не понимал, с чего я так всполошилась.
- Куда?
- Да я-то почем знаю?! - пожал он плечами.
Меня же затрясло с нервов, как, наверное, не колотило даже в первом бою. Эмоции перехлестывали через край, отчего я не могла ни говорить, ни двигаться. Ведь я всего ожидала, но чтобы она сама ушла?!
- Да, вот еще, - продолжал меж тем парень, доставая откуда-то из-под стойки вчетверо сложенный лист бумаги. - Она вам письмо какое-то оставила. Я не читал.
Я слегка подрагивающей рукой взяла протянутое послание, развернула и вцепилась взглядом в текст. Быстро пробежав глазами по четырем строкам, все-таки не выдержала и со всей мочи саданула кулаком по деревянной столешнице. Отчего пара кружек поставленных на стойку подскочили, и пенная шапка, всколыхнувшись, принялась оплывать по пузатым стенкам.
- Твою ж мать! - парень испуганно отскочил от стойки. - Дрянь малолетняя! Курица безмозглая!
Теперь переполнявшие меня чувства прорвались наружу, изливаясь потоком площадной брани. Однако я постаралась как можно быстрее взять себя в руки, а то уже половина зала начала с интересом прислушиваться, как сквернословит дочь Господня. Чтобы прервать извергаемый фонтан, я взяла стоявшую рядом кружку пива, сделала солидный, на треть кружки глоток, и только после того как смогла более или менее нормально разговаривать, приступила к расспросу парня:
- Рассказывай все по порядку, - попросила я его, и тут же добавила: - Но только коротко и по делу.
- Так и... - тот посмотрел на меня, словно не зная с чего начать. - Спустилась ваша сестра, с небольшой сумкой. Отдала мне это письмо, расплатилась и вышла.
- Что прямо так и вышла? - тупо переспросила я.
- Ну, так и вышла, - утвердительно кивнул он, но явно что-то вспомнив, продолжил: - Она у Карины ее самое лучшее котарди купила, так что - в нем была. Ее еще парень какой-то на пороге встретил, вот с ним ваша сестра и ушла.
Чтобы вновь не заматюкаться, я припала к кружке и осушила ее в четыре исполинских глотка. Выдохнула, и только после этого обратилась непосредственно к хозяину постоялого двора:
- Мы сейчас с сестрами уедем, оставив у вас все вещи в залог, возьмем только лошадей. Вернемся самое позднее завтра, и уже тогда с вами нормально расплатимся. Пойдет? - мужчина кивнул, и я снова спросила его сына: - Сможешь описать парня, с которым ушла наша сестра?
- Некрупный такой, чуть пониже вас будет, жупон на нем ладный, видно, что с хорошего достатка пошит...
- Ты мне его внешность и цвет одежды опиши, - прервала я его рассуждения.
- Лицо как лицо, симпатичное, волосы темные, точнее отсюда не разглядеть было. Жупон кажется темно-зеленый, а может быть - черный. Больше ничего и не помню. Все.
После этих слов, я бросилась к сестрам, чтобы обрадовать их новостью об Агнесс. Просто здорово все получается, дальше некуда! Смылась наша краля, а с кем непонятно, куда - еще более интересный вопрос.
Влетев в комнату, я с порога 'порадовала' девочек:
- Наша красотка сбежала!
- ...! ...! ...! - реакция Гертруды была такой же, как у меня.
Юза смолчала, но по ее лицу стало видно, что она полностью согласна со старшей сестрой.
- Но это еще полбеды, - продолжила я, едва старшая сестра прервалась, чтобы набирать в грудь воздуха для новой словесной конструкции. - Ее на выходе крендель какой-то ждал! И на основании оставленной ею записки могу сказать - эта дура замуж собралась!
- Куда?! - просипела Юозапа, поперхнувшись от неожиданности.
- Как куда?! Замуж! - пояснила ей я, разворачивая уже изрядно измятый мною лист. - Вот ты послушай, что она пишет: 'Сестры, теперь я сама буду распоряжаться своей судьбой, и поэтому сейчас поступаю, как считаю нужным. Не ищите меня, а тетушке передайте, что я ей отпишу при первом же удобном случае' - и все!
- С чего ты взяла, что она собирается...
Но я перебила старшую сестру:
- Герта, ты сама то хорошенько подумай! - я постучала двумя пальцами себя по лбу. - Что она собирается делать при наличии некоего юного хмыря, пары закаченных нам истерик про замужество, и после слов 'сама буду распоряжаться своей судьбой'? Только вот одна проблема: эта скудоумная дура, у которой хотелка проснулась, даже и не представляет, что может оказаться не в церкви на венчании, а в пыточной, куда ее сдаст новоявленный дружок! Причем за очень приличную сумму!
- И где мы будем ее искать? - Юозапа как всегда была рациональна.
- А хрен ее знает! - я нервно плечами пожала, опускаясь на ближайшую кровать. - Может этот жених ее сразу к ратуше попрет, а может, чем Искуситель не шутит, и к венцу потащит.
- Из какого предположения будем исходить? - поинтересовалась Юза, похоже, ей гнев в голову не ударил, и она задавала точные вопросы.
- Для начала нужно смотаться к ближайшим воротам и спросить стражников, вдруг какая монашка выходила, - предложила Гертруда.
- Она переоделась, - сообщила я. - Так что фокус не пройдет, - и, видя вскинутые в немом вопросе брови старшей сестры, пояснила: - Она платье купила.
- Ну, по платью опознают, да и к тому же она теперь стриженная, а такое сразу не забывается.
- Ой, какая я дура! Я ж забыла спросить: какого цвета оно было! - я хлопнула себя по лбу и пружинисто поднялась на ноги. - Так все! Сейчас одеваемся, спускаемся и по коням!
- Оружие брать? - уточнила Юозапа, собираясь натягивать рясу.
- Да, на всякий случай, а то - шут его знает... И тогда уж - поддоспешники с сюркотами, а рясы долой, - определилась я, начав застегивать на талии перевязь с фальшионом.
Лошади ждали нас уже оседланные. Мимоходом поинтересовавшись у сына хозяина о цвете нового наряда Агнесс, я птицей взлетела в седло, дала шенкеля, и, возглавив кавалькаду, вылетела со двора. Герта была права, когда посоветовала перво-наперво направиться к ближайшему выезду из города. Наша дурында без документов, значит: если ее дружок все-таки потянет ее к алтарю, то их обвенчают только в какой-нибудь захолустной церквушке, а не в Робату. Здесь - шиш им, а не венчание. Для записи в регистрационной книге нужны бумаги, а где их взять? Это в глубинке верят на слово, в больших городах - не тут-то было. Дай Бог, чтобы он ее к алтарю все-таки попер, а не на закланье, иначе, где ее искать - я не представляю. Вернее представляю, но мы туда ни за что не доберемся, как бы ни старались.
Мы ураганом пронеслись по мощеным улицам и осадили коней лишь только перед двумя караулками, стоявшими возле ворот. К стражникам я обращаться не стала, перед ними народа много, так что вряд ли они чего запомнили или увидели, а сразу поспешила к небольшому строеньицу, где сидели братья Ордена Святого Симеона, дополнительно охраняющие въезд в подведомственный город. Церковники, несущие службу у ворот, никогда на посту ворон не считали, так что оставалась надежда, что они обратили внимание на девушку с обрезанными волосами.
- Господь посреди нас братья, - первой поприветствовала я их и, едва дождавшись ответного: 'Есть и будет', - принялась расспрашивать о нашей потере.
Естественно я не стала говорить, почему мы разыскиваем Агнесс, а выдала красивую сказочку, о якобы сбежавшей будущей послушнице, которую мы везли к Элиониткам. Вроде как, состоятельная девочка, родители которой почили, была отправлена своим дядюшкой в монастырь, а мы - ее сопровождающие. Да вот незадача, увлек наивную девочку бесчестный соблазнитель, от коего мы теперь ее и должны спасти. Приметы Агнесс им быстро пересказала. Пятеро братьев, посовещавшись между собой, вспомнили: они видели парочку, выезжавшую на гнедой лошади, и у спутницы, что сидела позади парня, как раз из-под платка во все стороны торчали короткие пряди. Внешность вроде бы тоже совпала, так что я обрадованная бросилась обратно к сестрам.
- Есть! - крикнула я, на ходу запрыгивая в седло. - Не более часа назад! Так что у нас неплохие шансы нагнать!
Едва миновали ворота, как пустили коней в галоп, не обращая внимания ни на медленно ползущие телеги, ни на путников, что выскакивали почти из-под копыт на обочины. Дорога здесь пока одна, развилок еще пару миль точно не будет, так что дай нам Господь удачу, и мы настигнем их. А уж там я мозги Агнесс на место поставлю, причем самым проверенным орденским методом.
Две мили мы пролетели не больше чем за десять минут, но нашу парочку не встретили. Дальше начиналась развилка, одна поворачивала на юг, а другая так и шла прямо на юго-запад. Обе дороги были наезженными, широкими, только одна вела к границе с Сонакрой, а другая поворачивала на Присп: небольшой городок в двух часах неспешной езды от Робату.
- Куда? - спросила меня Герта, с трудом удерживая разгоряченного скачкой коня на месте.
- Я думаю, что в Присп, - махнула я, указывая направление. - На границе должен быть въездно-выездной контроль, а наша курица без документов.
Юозапа ни слова не говоря, первой повернула своего жеребца на южную дорогу и пустилась с места в галоп. Мы ринулись за ней. Почти тридцать минут продолжалась скачка в прежнем темпе, а после начали чуть придерживать лошадей: не хватало загнать. Перейдя с галопа на рысь, мы проехали так еще минут десять, когда впереди я заметила одиноко сидящую фигуру, и направила Пятого прямо к ней. Когда поравнялись, то оказалось, что на обочине у дороги сидел разыскиваемый нами парень, только вот Агнесс рядом с ним не было и в помине. Выглядел он не ахти, потому как избили его крепко, настолько, что он на ноги пока встать не мог и, похоже, даже сидел с трудом. Половина лица заплыла сплошным синяком, жупон разодран, один рукав так вообще висел на нитках, а руки сбиты в кровь. Похоже парень пытался отбиваться от нападавших. Но на нас это особого впечатления не произвело. Нам важнее всего было узнать, где Агнесс. Гертруда подъехала к нему вплотную и, наклонившись в седле, одной рукой вздернула за шкирку, поставив на нетвердые ноги.
- Ну? - грозно начала я расспрос. - И где наша сестра?
Паренек, которому ворот жупона почти передавил горло, только судорожно махнул рукой в сторону.
- Да отпусти ты его, - попросила я старшую сестру. Та разжала кулак, и он кулем рухнул обратно на землю.
Я наклонилась вниз и, опершись рукой о луку седла, обратилась к нему:
- А теперь давай говори, кто, где и что случилось? Только не вздумай темнить, а то добавлю.
Парень прокашлялся, утер с губы выступившую кровь и хрипло выдавил из себя:
- Там... Четверо... Увезли...
- Содержательно, - во мне начал закипать холодный гнев. - А теперь подробней!
Но вместо того чтобы продолжить, паренек уперся обеими руками в землю, встал на четвереньки, и уже из этого положения кое-как утвердился на ногах. Его тут же повело и чтобы снова не упасть, он уцепился за мое стремя. Поняв, что толкового рассказа не предвидится, пока мы не дадим ему хоть чуточку прийти в себя, я сняла с пояса чудом прихваченную фляжку с водой и протянула. Парень качнул головой в благодарность, сделал несколько глотков.
- Спасибо, - и протянул мне фляжку обратно.
- А теперь выкладывай, как все было, - потребовала у него Гертруда.
- Мы ехали в Присп, - начал он. - К нам по дороге пристроились эти четверо. Напали, меня вот - побили, а Агнесс увезли с собой.
- Ясно, - кивнула я. - И что, никто не помог? - я мотнула головой себе за спину, где на дороге по небольшой дуге народ с опаской объезжал нашу группу. Сейчас-то понятно, боятся впутаться в церковные разборки. А тогда вполне могли помочь: разбой на дорогах дело редкое.
Парень отрицательно мотнул головой.
- Не-а. К нам сунулись было, но один из них заголосил, что блудную дочь домой возвращают, вот и не полез никто.
- А сестра наша не стала кричать? - не поверила я.
- Ей что-то сказали, так она в сторонке стояла и молчала. Мне показалось, что с одним из них она знакома.
- Описать ту четверку можешь?
- Не очень...
- А в лицо узнаешь?
- О да!
- Тогда поедешь с нами, - определилась я. - Лошадь твоя где?
- Да они же и забрали, - парень сплюнул, слюна еще была розовая. Н-да, хорошо ему досталось.
- Куда поехали? - решила уточнить у него Юозапа.
- В Присп, кажись, и поехали, во всяком случае туда, - он махнул в сторону городка.
Я посмотрела на сестер, Юозапа уже разворачивала коня, направляя его на дорогу: ну да, она ни за что себе мужика за спину не посадит, а Гертрудин конь двоих далеко не унесет. Ох! Вечно мне достается!
- Старшая сестра подсоби, - попросила я Герту, мотнув головой в сторону парня.
Та спешилась, подошла к нему и, крякнув с натуги, закинула ко мне за спину. Паренек судорожно вцепился в пояс, затем заерзал, пристраиваясь поудобнее, и начал перебирать руками по талии.
- Слышь, ты, герой, - обратилась я к нему. - Поосторожней, не за те места ухватишься: руки вырву, воткну в задницу и скажу, что так и было!
После моего обещания он замер, а затем взялся за мечевую перевязь.
- Вот и молодец, - похвалила я его, пятками тронула Пятого под брюхо и направила его вслед за выехавшими на дорогу сестрами.
Теперь мы ехали не спеша и поглядывали по сторонам, а вдруг преследуемая кавалькада куда-нибудь свернула. То, что главная дорога к Приспу была одна, еще ничего не определяло, ведь существовали и проселочные, ветвившиеся в разные стороны. Хотя следопыты и егеря из нас были никакие, но съезд с основного пути на второстепенный на влажной земле смогли бы заметить.
- Тебя хоть как зовут? - поинтересовалась я у парня, спустя какое-то время.
- Андре, - ответил тот.
Все это время он держался только за пояс, особо не ерзал и лишь шипел при толчках, когда Пятый делал особо неудачный шаг.
- Вот и скажи мне Андре, за каким бесом ты к монашке полез? - мне стало интересно, а чего же это парень сунулся к нашей Агнесс.
На злодея с коварными замыслами он никак не походил, а настоящий охотник за беглецами так не лопухнулся бы. Это ж надо умудриться тащить разыскиваемую девчонку через главные ворота, да еще и в другую сторону от места выдачи денег?!
- Жениться хотел, - тихо и как-то неуверенно выдавил тот.
- Ты мне сказки-то не рассказывай, герой-любовник! - фыркнула я. Ага, так я и поверила во внезапно вспыхнувшие чувства. - Про салминские страсти ты кому-нибудь другому втирай, в особенности тем, кто помоложе.
Паренек помолчал немного, а потом, видимо собравшись с духом, начал:
- Мне приятели все уши прожужжали, что мол, монашку в особенности молодую, очень легко уломать. Ну, вроде они все чистые, а потом она никому не скажет... - и замолчал. Я слышала только его сопение из-за спины.
Мне было смешно, противно и грустно одновременно. Естественно мы знали, что не бывает вот таких вот слухов без дела. И существуют монашки, которые дают, и монахи которые под юбки лезут... Есть даже один епископ, которого в народе Святым Сифилитиком кличут, и, между прочим, не за просто так. И оттого мне было противно и грустно. А смешно от обломившейся жертвы, которой уже прилетело за одно лишь хотение неположенного, пусть сие было и не наших рук дело, вернее ног. Потому как поймай мы его первыми, то дубасили бы исключительно ногами.
- Дружок, вот что я тебе скажу, - обратилась я к сопящему за спиной парню. - От своих приятелей я бы порекомендовала тебе избавиться как можно скорее, а то неровен час, поймают на горячем, и пойдете все евнухами куда-нибудь на галеры. Это надо ж до такого додуматься: к монашкам приставать! Как у тебя только мозгов хватило?! И куда твои глаза смотрели, когда я к вам в первый раз подошла? Ведь и ежу было ясно, что я боевая сестра.
- А при вас оружия не было, - тихо донеслось из-за спины.
- Угу, - кивнула я насмешливо. - И ростом была меньше ... Вот дурень! Разве бывают такой вышины, а в особенности разворота плеч простые монашки?
- Ну, я не думал...
- Вот именно, не думал! - передразнила я его. - Впредь не мешало бы хоть иногда этим полезным делом заниматься!
---------------
1 Департамент покаянных дел - департамент отвечающий за торговлю индульгенциями.
2 Анафема - (гр. anathema) - отлучение от церкви, проклятие.
3 Теодорианцы - Орден Святого Теодора Заступника - духовное братство; в основном монахи этого ордена занимались различными бумажными видами деятельности, т.е. переписывали книги, следили за архивами, в том же числе и переправляли церковные книги согласно требованиям Веры, а не исторической правдивости событий.
------------------------------------------------------------
Всвязи с большим поголовьем пиратов
