АПРЕЛЬСКИЙ ПРОЛОГ
  
  Ветер самозабвенно терзал малиновый флаг на шпиле дворцовой башни, словно впал в охотничий раж при виде медведя, изображённого на полотнище. Геральдическая зверюга сердито скалилась и, встав на задние лапы, демонстрировала гнутые когти, но ветер не давал себя отпугнуть - лишь время от времени устраивал короткую передышку, чтобы затем наброситься с новой силой.
  Людям во дворце, впрочем, совершенно не было дела до этой грызни над крышей. У них хватало своих забот.
  Сухопарый господин в вицмундире сидел за столом в просторном, но сдержанно обставленном кабинете. Сдержанность эту злые языки назвали бы нарочитой и даже несколько неприличной. Хозяин кабинета, однако, плевать хотел на чужие мнения; он предпочитал концентрироваться на главном, а всё лишнее выносить за скобки. При дворе он занимал должность, которая в официальных бумагах называлась длинно и скучно, а на практике означала, что её обладатель консультирует императора по некоторым нестандартным вопросам, влияющим на вращение шестерёнок в государственном механизме.
  - Итак, - негромко сказал придворный, глядя на посетителя в партикулярном платье, который сидел напротив, - что с нашей фигуранткой? Чем она сейчас занята?
  - Пытается наладить светскую жизнь, наносит визиты. Контакты не представляют оперативного интереса. Регулярная слежка прекращена ввиду явной бесперспективности. Что, между прочим, полностью соответствует указанию, данному в своё время его величеством.
  Произнося последнюю фразу, гость позволил себе намёк на иронию. Хозяин отреагировал флегматично:
  - Его величество мудр и, сообразно своему статусу, движим стремлением к справедливости. Нам же с вами выпало заниматься практическими задачами. Ваша служба действительно полагает, что слежка за фигуранткой более не нужна?
  - Да. Мои специалисты ручаются - все предыдущие аномалии были связаны исключительно с применением артефакта. Без него барышня ни на что серьёзное не способна.
  Визитёр кивнул на пластину из полупрозрачного минерала, лежащую на столе. В поперечнике та имела чуть меньше пяди, по краям поблёскивали неаккуратные сколы. Хозяин кабинета взял её, повертел в руках и сказал:
  - Артефакт без девчонки - тоже пустышка.
  - Лично меня такое положение дел более чем устраивает. Пустышка, по крайней мере, не грозит нарушением статус-кво.
  - Вы правы. Меня, однако, смущает, что некоторые вопросы по этой теме по-прежнему остаются непрояснёнными. А ведь прошло уже, если не ошибаюсь...
  - Без малого восемь месяцев. Сейчас апрель, а впервые артефакт был задействован в конце лета. Тогда вся эта история, по сути, и началась.
  - Что ж, будем надеяться, что продолжения она не получит. Благодарю за визит и за пояснения. Ваша помощь очень ценна.
  Посетитель откланялся. Дождавшись, пока он выйдет, человек в вицмундире встал, открыл сейф с кодовым замком и положил пластину в изолированную ячейку. Потом остановился возле окна.
  Небо над столицей густело, принимая вечерний цвет; оранжевый персик солнца плыл в закатном сиропе. Одинокая клочковатая туча подкрадывалась к дворцу - при определённом везении можно было рассчитывать на короткий освежающий дождь.
  Полюбовавшись видом с высоты четвёртого этажа, придворный бросил взгляд на часы и взял со стола кожаную папку - пора было на доклад к государю.
  Когда он покидал кабинет, туча обронила первые капли - а уже через полминуты на дворец обрушился ливень. Полог, сотканный из воды, повис напротив окна, одна из створок которого была приоткрыта.
  От этого полога отделились три прозрачно-тугих жгута. Они хлестнули по подоконнику и, преодолев защитные чары, в облаке брызг проникли внутрь кабинета. Ещё миг - и жгуты сплелись в зыбкую человеческую фигуру, которая склонилась над сейфом.
  
  ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗНОЙ
  
  ГЛАВА 1
  
  В августе я отправился искать запретную реку. Попутчица мне попалась - что надо, хоть и хитрющая, и поначалу мы продвигались бодро, но потом нас выследили люди-осколки...
  Да-да, понимаю, о чём вы сейчас подумали: 'Брешет парень и не краснеет'. Люди-осколки - это ж деревенские сказки, страшилки, которыми детишек пугают, а наяву такого не встретишь, хоть с фонарём ищи.
  Вот и я тоже думал - страшилки, сказки...
  В общем, предупреждаю сразу: история правдивая, от первого и до последнего слова. Я вам её расскажу, а верить или не верить - решайте сами. Это, как говорится, дело хозяйское.
  Чтобы вы не ругались зря, постараюсь рассказывать по порядку, не перескакивая с пятого на десятое. Надеюсь, как-нибудь справлюсь. Мне даже учитель в школе, господин Кунь-Кунаев, сказал однажды: 'Светлая у тебя голова, Митяй'. Потом, правда, вздохнул и добавил: 'Жаль, балбесу досталась'.
  Ладно. С чего начать?
  Мой отец держит пасеку, разводит там пьяных пчёл. Вы их, наверно, видели на картинках - крупные, почти как шмели, и не жёлтые, а красновато-рыжие. Мёд у них особенный, голову туманит приятно, хотя много его не съешь, слишком приторный. Две-три ложки - от силы, а если больше, то поплохеет, и морда пойдёт красными пятнами. Я один раз объелся - до сих пор вспомнить тошно, да ещё отец ремнём отодрал за дурость.
  Но вообще-то отец у меня не злой. И не какой-нибудь мужик сиволапый, а из городских мещан, служил в своё время письмоводителем. Это потом уже мёдом занялся, когда талант в себе разглядел.
  Пьяные пчёлы есть только у нас на острове, на материк их везти нельзя. Специально придумано, чтобы мёд никто не мог поставлять, кроме островитян. Торговая привилегия - так это называется. Существует испокон веку, и указ императора её подтверждает.
  На материке на нас обижаются и придумывают обидные шутки. Говорят, что мы - жадные дикари, моемся раз в полгода, живём в берлогах и в дуплах, а всю нашу территорию можно переплюнуть одним плевком, если хорошо постараться.
  Специально для таких умников - урок географии забесплатно. Остров - вёрст четыреста в поперечнике, по форме - почти квадрат, только перекошенный и приплюснутый. Я, если смотреть по карте, живу в самом низу, в городе у южного побережья, где устье реки Медвянка. Ну а материк - ещё южнее, за морем.
  Как бы объяснить понагляднее про наш город? Представьте, что вы на судне входите с моря в реку, в это самое устье. Порт миновали, плывёте дальше. По левую руку - дома попроще, по правую - побогаче. Ещё через пару вёрст река потихоньку загибается на восток. Справа в излучине - резиденция императорского наместника, замок из серовато-белого камня. А слева кварталы уже закончились (напротив замка строить запрещено), и начались поля с перелесками.
  Мой дом - на краю города, возле поля. Получается интересно - я живу на 'бедном' берегу, но вид на замок у меня лучше, чем у иного аристократа. Пускай завидуют.
  На поле растут подсолнухи, с которых пчёлы собирают нектар с пыльцой. 'Пасутся', как говорит отец. Меня это слово в детстве очень смешило - я сразу представлял себе пчелу размером с корову, которая бродит туда-сюда и лениво жуёт, а потом её для полного счастья доят. Фантазия у меня с малолетства буйная.
  Это было вступление, а теперь - собственно история.
  Просыпаюсь я однажды утром, гляжу в окно. Замок за рекой торчит, как положено. Солнце ещё толком не поднялось, а жарит уже вовсю. Мухи летают жирные, злые. Дождя не было уже почти две недели - редкий случай для побережья, но такой уж выдался август.
  Смотрю - отец беседует у ворот с двумя господами. Один - в солидном костюме-тройке и в шляпе, другой - с непокрытой головой, в полотняной паре, весь такой из себя расслабленный, руки держит в карманах, да ещё травинку жуёт.
  О чём говорят - не слышно, но чувствуется, что отец недоволен. Стоит, набычившись, и руку в кулак сжимает, как перед дракой. Выслушал, что эти ему втирали, и головой покачал - нет, мол, не убедили. Гости, однако, уходить не хотят. Тот, который в шляпе, что-то ещё сказал, и отец как-то сразу сник - помолчал и махнул рукой в сторону беседки. Вроде как пригласил продолжить.
  Мне всё это не понравилось совершенно, да и любопытство замучило. Поэтому я, не мешкая, выскочил через заднюю дверь и рванул к беседке в обход. Пробежал за сараями, потом через сад - к крыжовниковым кустам. Из-за них беседку неплохо видно, а главное - слышно. Давно проверено.
  Они все сели за столик, и я гостей рассмотрел подробно. В шляпе - почти старик, усы седые, а глаза водянистые. Не улыбается и слова произносит тихо, будто делает одолжение. Я его про себя обозвал - куркуль. Второй, наоборот, молодой, синеглазый, лыбится постоянно. Сокол ясный, по хребту ему кочергой.
  Мать подошла, налила им квасу. Куркуль на неё даже не посмотрел, только кивнул слегка. Зато молодой обрадовался, как дитятко леденцу, выхлебал сразу полкружки, крякнул и говорит:
  - Благодарю, сударыня. По этой погоде - ничего лучше и не придумать.
  Мать аж зарделась вся, будто в жизни такой похвалы не слышала. Вернулась обратно в дом, а усатый хрыч говорит отцу:
  - Итак, господин Горяев, давайте ещё раз обсудим нашу проблему. Мы, повторяю, стремимся разрешить ситуацию максимально цивилизованным способом, да и вы человек разумный. Поэтому я нисколько не сомневаюсь, что, взвесив все 'за' и 'против', вы примете единственно верное и, по сути, очевиднейшее решение, которое принесёт вам солидные дивиденды.
  - Простите, - отвечает отец, - но солидные дивиденды оно принесёт в первую очередь вам. А я, следуя вашей логике, должен удовольствоваться подачкой.
  - Что ж, давайте уточним размер компенсации, которую мы готовы вам предложить. Назовите, пожалуйста, сумму, отвечающую вашим представлениям о выгодной сделке.
  - Я ведь уже объяснил - дело не в деньгах. Точнее, не только в них. Мне важна независимость, чтобы ни перед кем не отчитываться. Я хочу и впредь заниматься любимым делом.
  - Вы продолжите им заниматься, в этом и суть. Мы очень ценим специалистов, подобных вам, и гарантируем вам работу. Изменятся записи в документах, но это, если рассуждать здраво, не более чем формальность.
  Тут отец усмехнулся:
  - Формальность, говорите? Вы станете фактическими хозяевами, а я - чем-то вроде наёмного управляющего. Вы будете мне приказывать, а я - исполнять. Простите за резкость, но справедливой сделкой тут и не пахнет.
  Куркуль вздохнул, пожевал губами и аккуратно глотнул из кружки (кадык у него неприятно дёрнулся).
  - Видите ли, господин Горяев, жизнь не стоит на месте. На острове назревают серьёзные перемены. К сожалению, любое прогрессивное новшество, как правило, встречает сопротивление - общество инертно, люди закоснели в своих привычках. Но прогресс всё равно проторит себе дорогу, и пережитки старого отступят под его натиском. Это закон природы, и спорить с ним бесполезно.
  - Вы мне угрожаете?
  - Я помогаю вам избежать осложнений. Через неделю мы снова вас навестим, чтобы официально оформить наше взаимовыгодное согласие, а пока позвольте откланяться. Провожать нас не надо, благодарю.
  Хрыч встал и пошёл через сад к воротам. А молодой, который всё это время квасок потягивал и в разговор вообще не встревал, вдруг повернулся в мою сторону и подмигнул эдак заговорщицки. Я знал, что меня за кустом не должно быть видно, но этот гад смотрел мне прямо в глаза. Его губы всё ещё улыбались, но взгляд был тяжёлый, страшный - я даже пошевелиться не мог, как будто оцепенел.
  Или, точнее, окаменел.
  В прямом смысле.
  Мне почудилось, что я весь состою из камня, как какая-нибудь скульптура. Когда-то очень давно меня вытесали, отшлифовали, подчистили и оставили здесь, в саду. А теперь почему-то вспомнили - оглядели, забраковали и решили пустить на слом. Взяли кувалду и начали лупить прямо в грудь. Бум, бум, бум - удар за ударом. Я чувствую, как в теле появляется трещина, и понимаю, что ещё полминуты - и рассыплюсь, развалюсь на куски...
  - Митяй! Ты чего придуриваешься?
  Отец меня за плечо встряхнул, и я опять стал нормальный, не из камня, а из костей и мяса. Трещина в груди куда-то исчезла. Теперь понятно - никто меня кувалдой не бьёт, это просто сердце колотится, как если бы я версту пробежал с кем-нибудь наперегонки. Скосил глаза на беседку - тех двоих уже след простыл.
  - Подслушивал? - спрашивает отец.
  Я только плечами пожал. А что тут сказать? Что я грибы под кустиком собирал?
  - Ладно, - говорит он, - пошли посидим, подумаем.
  Сели за стол, отец мне отдал свою кружку с квасом, и я всё выдул до донышка. Сердце кое-как успокоилось, соображать стало легче. Начинаю допытываться:
  - Что они от тебя хотели?
  - Да ты и сам, наверное, уже понял, Митяй. Пасеку решили прибрать к рукам, причём побыстрее.
  - Задёшево?
  - Ну, не то чтобы за бесценок, но и золотом не осыплют. Сначала в городе ко мне подошли, в трактир пригласили на разговор. Я в тот раз выслушал, да и послал подальше - правда, со всем почтением. Надеялся, что отстанут. А дома ничего не рассказывал - ни братьям твоим, ни матери.
  - А теперь расскажешь?
  - Теперь придётся.
  - Но пасеку не продашь?
  Он хмыкнул и по голове меня потрепал:
  - Чего ты, Митяй, о пасеке так волнуешься? Ты ж её вроде терпеть не можешь.
  Тут он в точку попал - не люблю я пчёл, нет у меня таланта. И пчёлы меня не любят. А они (особенно те, что делают пьяный мёд) - твари умные и капризные, кого попало близко не подпускают. Вот и получилось, что я в нашем семейном деле - сбоку припёка, пятое колесо. Но сейчас-то речь не об этом!
  - Мне, - говорю, - рожи этих твоих гостей не понравились. Гады они, особенно молодой.
  - Да? - отец удивился. - А по-моему, главный гад из этих двоих - усатый. Вот уж действительно змеиное племя, ядовитая сволочь. Молодой при нём - просто телохранитель, выполняет свою работу.
  Я про себя прикинул - может, рассказать, как этот самый телохранитель меня чуть в камень не превратил своими буркалами? Но решил - пока промолчу. Отец, скорей всего, не поверит - знает ведь, что я люблю присочинить иногда.
  Спросил про другое:
  - А чего они там про прогресс втирали?
  - Это, Митяй, такой изощрённый способ, чтобы мозги дурить. Положим, задумал ты захапать чужое, но не желаешь, чтобы все в тебя пальцем тыкали и прилюдно обзывали разбойником. Тогда ты изобретаешь красивую экономическую теорию и говоришь, что она осчастливит всех до единого. А кто ей противится - мракобес и темнота деревенская. Вот и эти твердят, что малые хозяйства - вчерашний день, а будущее - за крупными трестами, которые смогут жёстче диктовать континенту ценовую политику. Понимаешь, о чём я?
  - Да, - отвечаю скромненько, - не дурак.
  - Ладно, стрясут они с материка больше денег. Но ведь излишек этот в их кармане осядет, а не в моём! А мне придётся, по сути дела, на них батрачить. Нет, Митяй, это не по мне. Я бы всё оставил как есть.
  Как-то угрюмо он это выдал. Я осторожно предлагаю:
  - Ну и оставь. Припрутся ещё раз - пошлём их туда же, куда и раньше, а если будут наглеть, полицию позовём. Околоточный у нас мёдом угощается задарма, так пусть от него хоть какая-то будет польза.
  - Эх, Митька, - отец только рукой махнул, - если бы всё так просто! Околоточный у них с потрохами куплен, да и начальники его тоже, насколько могу судить. Кое в чём наши гости всё же не врут: связываться с ними - себе дороже. Сожрут и косточки переварят.
  - А если не в полицию, а в Тайную Стражу?
  Он головой качает:
  - Это тоже палка о двух концах. Ресурсов у Стражи много, тут не поспоришь, но и методы, скажем так, специфические. А самое главное - у неё свои интересы на таком уровне, куда мне просто не заглянуть. Если даже они сочтут меня достойным внимания, то я, в лучшем случае, стану пешкой в игре с неясными целями, причём выйти из неё уже не смогу. Вот и соображай.
  - В полицию нельзя, в Стражу тоже. Что ж теперь делать?
  Тут он наконец улыбнулся:
  - Был бы я мистиком, ответил бы - нам поможет только сильное колдовство. Но я, как ты знаешь, человек рационального склада и привык надеяться на себя. Если в данный момент я не вижу подходящего выхода, то это ещё не значит, что он отсутствует в принципе. Надо только хорошенько подумать, задействовать голову, как положено. Чем я и собираюсь заняться.
  - Ладно, - киваю, - я тоже пораскину мозгами. Если чего надумаю - сообщу.
  - Весьма на это надеюсь! - он уже смеётся вовсю. - Хорошо, что сын у меня уже такой взрослый. Сколько тебе, напомни? Двенадцать?
  Это он так подначивает - я привык и не обижаюсь.
  - Четырнадцать, - говорю, - ты запиши себе где-нибудь на бумажке. Чтобы впросак не попасть в случае чего.
  На этом наше совещание и закончилось. Отец пошёл в дом, а я ещё побродил по саду, сорвал пару слив на пробу. Ранние сорта уже отошли, а поздние как раз дозревают, но пока ещё кисловатые.
  Мысли всё так же крутятся вокруг сволочных гостей. То и дело вспоминается взгляд, которым меня гадёныш пугал, и сердце поневоле сжимается, холодеет как камень. Стыдно, а ничего не могу поделать.
  Сам не заметил, как за ворота вышел и до поля добрёл. Оно вообще-то не наше, а деревенское, но отец договорился со старостой и ульи выставил на краю, в тени. Пчелиный сезон, правда, уже кончается. Подсолнухи отяжелели, склонили головы, подсыхают. Над ними носятся приручённые коршуны - отгоняют мелких птиц-ворюг, которые клюют семечки.
  Постоял я, посмотрел. Странно, пчеловод из меня - вообще никакой, а всё равно будет жалко, если пасеку отберут. И ещё очень хочется прищучить уродов, которые сегодня к нам приходили. Вопрос только - как? Отец хоть и хорохорится, но я очень сомневаюсь, что против усача и телохранителя сработают 'рациональные' способы.
  Одна мыслишка у меня есть, вот только отцу она не понравится.
  
  ГЛАВА 2
  
  Дом наш стоит слегка на отшибе, почти за городской чертой, но числится по Бобровой улице. Только не спрашивайте меня, при чём тут бобры, - я их поблизости вообще ни разу не видел. Подозреваю, что тот чиновник, который утверждает названия, просто открыл книжку про зверушек и списал оттуда, чтобы не мучиться. Или, может, охоту очень любил. Потому как у нас тут по соседству есть и Кунья, и Беличья, и Лосиная, и даже, представьте себе, Кабанья.
  Хотя я его, чиновника, понимаю - город большой, красивых названий не напасёшься. Имена всяких знаменитых правителей и героев вроде Лавра Объединителя или Ореста Хмурого - это для улиц, где живут богачи и аристократы, а мы тут, на окраине, перетопчемся, обойдёмся и кабанами.
  Короче, ушёл я с поля, обогнул наш дом и поплёлся по улице вдоль заборов. Утро уже не то чтобы раннее, народ шастает по своим делам. Тётка бидон с керосином тащит, малышня щенка дразнит, таратайка проехала с какой-то парочкой незнакомой - господинчик и барышня в соломенной шляпке. На пикник, похоже, намылились, чтобы пыль в городе не глотать.
  Ну а я добрался до хаты, где живёт мой одногодок Тимоха, приятель с самого детства. Калитку толкнул - открыто. Пёс из конуры выглянул, гавкнул для приличия и обратно заполз. Тут же во дворе Тимохина сестра крутится - пигалица конопатая, Устя. Увидела меня и говорит с важным видом:
  - Здравствуй, Митяй. Чего бродишь? Заняться нечем?
  - Тебя забыл спросить, - говорю. - Брательник где, мелюзга?
  Она хихикает:
  - Его мать припахала на огороде. Тяпает, злой как бобик.
  Отец у Тимохи с Устей - подёнщик-чернорабочий, пьянь. Что заработал, то и пропил. Мать - прачка, стирает с утра до вечера. Ну и с огорода кормятся кое-как, он у них здоровенный, позади дома. Хотя 'дом' - это громко сказано, если честно. Халупа саманная с маленькими окошками, штукатурка со стен осыпается потихоньку. Бедно люди живут, чего уж там, мы по сравнению с ними - баре.
  Конопатая спрашивает:
  - А зачем тебе Тимоха, Митяй? Куда это вы собрались?
  - Много будешь знать, - отвечаю, - мозги из ушей полезут.
  - Мозги? Они у меня хотя бы имеются, не то что у некоторых.
  И смотрит нахально, лыбится. Я только рукой махнул - не хватало ещё мне с ней препираться. Протопал на огород. Там приятель мой тяпкой машет и всякие слова нехорошие бормочет себе под нос. Я ему:
  - Здорово, труженик. Тебе ещё долго?
  - Только начал, ёшки-говёшки. Матери обещал, что все грядки с бураками пройду. А чего ты хотел?
  - Да так. Ледышку не потерял ещё?
  - Нет, конечно. Но проку с неё - как с мухи мёду, сам знаешь.
  - Знаю, но всё равно ещё раз попробую. Одолжишь?
  - Чего тебя так припёрло?
  Я уже рот открыл, чтобы рассказать про сегодняшних незваных гостей, но почему-то вдруг передумал. Будто в голову тюкнуло - помолчи, придержи язык. Чем меньше народу знает, тем лучше...
  Отбрехался:
  - Хочу кое-что проверить. Если получится, расскажу.
  - Ладно, погодь минуту.
  Бросил он тяпку и пошёл в хату, а вернулся с маленьким свёртком.
  - Держи, - говорит, - развлекайся. Как надоест - отдашь.
  Разворачиваю тряпицу, достаю прозрачный камень вроде слюды. Занятная штука - пластина с ладонь размером, чуть голубоватая, гладкая, только по краям сколы. Мы её с Тимохой с месяц назад нашли, когда с рыбалки возвращались мимо буковой рощи. Он первый заметил, поэтому хранит у себя.
  Такие камешки попадаются редко. Есть легенда, что они - кусочки реки, только застывшие, как будто замёрзшие. Поэтому и название такое - ледышки. И если, сидя на берегу, посмотреть сквозь эту пластину, то река может открыть свою подлинную, колдовскую натуру.
  Мы тогда, помню, полдня возле воды проторчали - таращились, пока не зарябило в глазах. Так и не увидели ничего. Решили - легенда врёт, и больше не заморачивались. А сегодня я вот подумал - может, попытаться ещё раз? Вдруг на этот раз повезёт?
  Тут, понимаете, дело вот в чём. Река, по преданию, открывает свои секреты только тому, кто в них позарез нуждается. Тому, для кого волшба - последнее средство, и надеяться больше не на что. А мы в тот раз просто от любопытства маялись, развлекались. То есть Тимоха мечтал, конечно, что ему денег привалит на новый дом и вообще на жизнь, чтобы мать больше не надрывалась. Но, видно, сам до конца не верил. Или, может, река решила, что не всё у него так плохо, сам как-нибудь разберётся. Про меня и говорить нечего - я тогда, по большому счёту, забот не знал.
  Сегодня - дело другое.
  Нет, я понимаю, конечно, что не настолько у меня всё хреново. Пусть даже отец перестанет быть хозяином пасеки, без хлеба мы не останемся, просто будем работать не на себя, а на чужого дядю. Что здесь такого страшного? Большинство всю жизнь так живёт и ни о чём больше не помышляет.
  Но очень уж скверно у меня на душе после сегодняшнего знакомства с гадом-телохранителем. Бьюсь об заклад, ему только повод дай, и он нас всех прирежет с улыбочкой, не поморщившись. Да и отец, похоже, всерьёз напуган - не зря же обмолвился, хоть и в шутку, что нам поможет только сильное колдовство.
  В общем, надо попробовать. Что я теряю, в конце концов? Не получится - буду дальше соображать.
  Вот с такими мыслями я вышел к Медвянке. Есть у меня любимое место на берегу - бугорок, поросший травой, и старая ива рядом, которая ветки почти окунает в воду. Чужих тут не встретишь - городские пижоны, которые на пикник приезжают, останавливаются дальше, напротив замка. А с моего бугорка замок толком не разглядишь, потому что ива мешает, загораживает обзор.
  Сел на траву, посидел минут пять, расслабился. Река катится мягко, степенно, а на воде золотые блики играют. Ветерок появился слабенький, еле-еле ветки колышет. В зарослях птицы цвиркают иногда, но негромко - имеют совесть. Да, хорошее место, тихое.
  Ладно, думаю, хватит сидеть как пень.
  И достаю ледышку.
  Припомнил ещё раз, что в легендах на этот счёт говорится. Надо, мол, все мысли к реке направить, вроде как раствориться в ней, а о прочих вещах забыть, отгородиться напрочь. Чтобы река почувствовала, что ты тут не просто так, а пришёл по делу.
  Ледышку к глазам поднёс - она мутноватая, но всё-таки видно сквозь неё и волны, и берег. Вытаращился, стараюсь не шевелиться, дышу через раз. Шепчу про себя: 'Откройся, река, откройся...'
  Хрен там.
  Никак не идёт из головы разговор, который я сегодня подслушал. Отвлекает, а в результате получается пшик.
  Отложил пластину, потёр глаза. Говорю себе - хватит дёргаться, успокойся. Как отец в таких случаях выражается: 'Сосредоточься на текущей задаче'. Он со мной давно уже не сюсюкает, общается как со взрослым.
  Ладно, сосредоточился. Льдинку - в руки.
  И тут, как назло, пароход припёрся, от порта вверх по течению. Шлёпает колёсами, воду пенит, небо коптит из обеих труб - они у него тонкие, длинные, стоят рядышком ближе к носу. На прогулочной палубе зеваки толпятся, какая-то дама с зонтиком даже мне помахала. Издеваются, одним словом.
  Угрёб наконец, вода опять успокоилась, дым немного рассеялся.
  Не успел я порадоваться - сзади ветка хрустнула. Идёт кто-то.
  Блин горелый! Да сколько ж можно?
  Оборачиваюсь - из-за кустов выходит девчонка. На вид - примерно моего возраста или, может, чуть-чуть постарше. Тонкая, светловолосая, косу не заплела. Платье короткое, белое, взгляд прямой - барынька, а то и аристократка.
  - Ой, - говорит, - моё место занято?
  Думаю про себя: 'С каких это пор оно твоим стало?', а вслух говорю:
  - Угу.
  - Очень жаль, - вздыхает, - а я надеялась тут посидеть немного. Или, может, ты мне позволишь составить тебе компанию?
  В общем, даёт понять, что хочет общаться запросто, без всяких там: 'Не соблаговолите ли сдрыснуть отсюда нахрен?' Я решил пока что не удивляться, а посмотреть, что дальше будет. Отвечаю:
  - Садись, чего уж. Место не куплено.
  - Благодарю.
  У неё на плече висел холщовый мешочек с лямкой - так вот она его сняла и достала оттуда тонкое покрывальце. Расстелила и поясняет:
  - Это чтобы платье не запачкать.
  - Я понял.
  - А ты тут часто бываешь? Я тебя ни разу не видела.
  - Прихожу иногда. Живу недалеко.
  - Правда? Ну и я тоже.
  Я на неё с сомнением посмотрел. Говорить ничего не стал, но она заметила.
  - Что тебя, - спрашивает, - смутило?
  - Я всех соседей, которые поблизости, знаю. Да и не похожа ты на здешнюю - у нас тут народ попроще. Разве что в деревню приехала, к помещику Загуляеву в гости.
  - Быстро соображаешь. Но я вообще-то с другого берега.
  - Да? А что ты здесь...
  - Хотел спросить, что я здесь забыла? Да так. Хочется иногда сменить обстановку.
  - И не лень было перевозчика нанимать, через реку плыть? Просто ради того, чтобы посидеть с другой стороны?
  Она плечиком дёрнула - долго, мол, объяснять. Я, само собой, допытываться не стал. Оно мне надо, в её проблемах копаться? Своих хватает. Вспомнил, кстати, что до сих пор сижу с ледышкой в ладони. Повернулся, чтобы её обратно в карман засунуть, а девчонка мне:
  - Ух ты, надо же! У тебя стынь-капля?
  - Вроде того.
  - Завидую! Всегда о такой мечтала. Жаль, купить нельзя.
  Это да. Ледышку, если верить легендам, за деньги покупать бесполезно - сразу теряет всю колдовскую силу. Действует, если только сам случайно найдёшь или кто-нибудь вдруг подарит в припадке щедрости, без всякого принуждения. Хотя, опять же, мы с Тимохой нашли по-честному, а толку всё равно нет.
  Барышня тем временем жадно на меня смотрит:
  - Тебе открылась истинная река?
  - Нет, - отвечаю с досадой, - не открылось мне ничего. Отвлекают всё время.
  - Прости, - говорит она, но, по-моему, не особо раскаивается. - Слушай, а можно мне посмотреть хоть одним глазком? А? Ну пожалуйста, пожалуйста! Буквально на полминутки!
  Смешная. Ей-то чего не хватает в жизни, интересно узнать? Серёжек каких-нибудь с бриллиантами или жениха-принца, который специально за ней приедет с материка? Что она хочет за 'полминутки' наколдовать?
  - Держи, - и ледышку ей протянул.
  Она на меня недоверчиво поглядела - думала, наверно, что я зажилю или буду кочевряжиться до обеда. Ледышку приняла осторожненько, а сама всё косится, подвоха ждёт. Потом поняла, что я ничего такого не замышляю, и выдала эдак с чувством:
  - Спасибо тебе огромное! Я этого не забуду!
  Тут я уже заржал в голос:
  - Пользуйся на здоровье! Но не забывай, что река капризы не исполняет. Только настоящие желания, от которых вся жизнь зависит.
  Она нахмурилась:
  - То есть ты полагаешь, что я - взбалмошная дурочка, у которой не может быть серьёзных желаний? Что я использую колдовскую стынь-каплю ради исполнения неких, как ты говоришь, капризов?
  Вижу - проняло красотулю, причём не в шутку. Сейчас ещё, чего доброго, развопится. А если рядом, к примеру, бродят её подружки, а то и слуги-охранники? Сбегутся - и кто окажется виноват, угадайте с одного раза? В общем, ничего я ей не стал отвечать, только пожал плечами. Мне, дескать, побоку, дура ты или умная, а с рекой сама разбирайся.
  К счастью, до крика у неё не дошло. Посопела обиженно, помолчала, а потом, вы не поверите, выдаёт:
  - Извини. Ты проявил доверие, дал мне каплю, а я на тебя набросилась. Понимаю - ты не хотел меня оскорбить. Ты совершенно меня не знаешь, поэтому и судишь предвзято, по первому впечатлению. Это вполне понятно и объяснимо.
  'Ого', - думаю, а она продолжает:
  - Предлагаю забыть этот эпизод, как будто его и не было. И давай уже, кстати, познакомимся толком. Тебя как зовут?
  - Митяй.
  - Очень приятно, я - Елизавета. Для тебя - Лиза.
  - Ага, - говорю. Поддерживаю, значит, беседу.
  - И поверь, пожалуйста, Митяй. Дело, ради которого я взяла у тебя стынь-каплю, - очень-очень серьёзное! Мне прекрасно известно, что пустое желание река не исполнит. И я точно знаю, о чём её попросить.
  - Да мне-то что? Просто заранее губу не... э-э-э... в смысле, не надейся на многое. У меня, как видишь, не получилось.
  - Помню, помню, я тебе помешала, - говорит Лиза и улыбается. - Можешь теперь меня поругать, если тебе от этого легче.
  - Тут дело не в тебе. Меня, пока на реку смотрю, мысли всякие отвлекают, не могу их из башки выбросить. Ну и вот.
  - На этот счёт не волнуйся. Я владею приёмами концентрации, меня обучали.
  Я про себя прикидываю - забавно, это что ж у неё за уроки были? Таких девиц, насколько я представляю, должны учить манерам и танцам. Ну, ещё, может, игре на пианино и рисованию, чтобы женихов очаровывать. А 'концентрация' - как-то вроде не с того бока...
  Лиза уже ледышку держит перед собой и смотрит через неё. И лицо при этом такое... Даже слов не подберу с ходу... Как будто она повзрослела разом на десять лет, и у неё за все эти годы никаких радостей в жизни не было. Даже морщины, кажется, легли вокруг глаз.
  Минута проходит, другая, третья. Она сидит, не шевелится.
  А потом я замечаю - ледышка уже не такая мутная. Как будто слегка очистилась, чтобы через неё можно было увидеть больше.
  
  ГЛАВА 3
  
  Я от азарта чуть не подпрыгнул, но удержался. Сижу тихо, как мышь под веником, и с ледышки глаз не свожу. Пробую угадать, как это будет выглядеть, когда река нам откроется. Расступятся волны? Или, может, со дна всплывёт какой-нибудь клад? Легенды говорят разное, и каждый рассказчик от себя привирает по мере сил. Но ничего, сейчас сам увижу...
  Тут Лиза дёрнулась, застонала и начала заваливаться набок, как кукла. Я еле успел поймать. Глаза у неё, смотрю, закатились, а кожа посерела - ни кровинки в лице. Ледышка выпала из руки на траву.
  Так, думаю, доигрались.
  - Лиза! Лизавета!
  Встряхнул её легонько. Хотел ещё и водой из реки плеснуть, но, к счастью, не понадобилось - барышня заворочалась, взгляд малость прояснился. Выпрямилась, ледышку подобрала и мне возвратила. Потом говорит расстроенным голосом:
  - Не сработало, Митя. На секунду, правда, почудилось, что я уловила какой-то отклик, хоть и слабый...
  - Ага, ледышка чуть-чуть очистилась.
  - Я сконцентрировалась сильнее, в глазах начало темнеть, но я не обратила внимания, поднажала ещё, ну и...
  - А тормозить тебя не учили? Чтоб не помереть от усердия?
  - Я не люблю сворачивать на полдороге.
  Сказала - и смотрит на меня с вызовом, будто ждёт, что я начну ей читать морали. Потом, правда, сообразила - я ей не папа и не домашний учитель, которому деньги платят, чтобы он нудил с утра и до вечера. Улыбнулась и признаётся:
  - Меня часто упрекают, что я слишком увлекающаяся натура.
  - Буду знать, - говорю.
  - А это значит, что мы не опустим руки и всё равно раскроем секрет стынь-капли. Ты ведь сюда ещё придёшь, правда?
  Смотрит хитро и ресничками хлопает. Думаю: 'Ишь, лиса'. Хотя девчонка явно не без способностей, эти её фокусы с 'концентрацией' могут и пригодиться. Ну и сама ничего так тоже...
  - По-моему, ты согласен, - заявляет она. - Давай тогда встретимся завтра в это же время. А сегодня я поищу подсказки насчёт ледышки, как ты её называешь. У меня дома большая библиотека, там что-нибудь должно быть на эту тему. Не только сами легенды, я имею в виду, но и комментарии, толкования.
  - Думаешь, поможет?
  - Уверена! Просто надо хорошо покопаться. Знаешь, было бы странно, если бы у нас всё получилось с первого раза. Запретное колдовство не может срабатывать по щелчку, даже если наши желания - очень важные, и река не прочь их исполнить.
  Глаза у неё снова горят, про обморок уже и думать забыла. Продолжает:
  - То есть, Митя, будем действовать по науке, и всё получится.
  Я не выдержал:
  - Откуда ты такая учёная? Не похожа на аристократку.
  - А ты много общался с аристократками?
  - Сам не общался, это ежу понятно, но в городе доводилось видеть.
  - И ты, конечно, составил полное впечатление? Ну, поделись, не бойся.
  Мне эта её снисходительность не понравилась.
  - А я и не боюсь, - отвечаю. - Впечатление? Да легко. Они на всех смотрят, как на клопов, а глаза пустые. И наука им всем до одного места.
  - Что ж их тогда волнует, по-твоему? Давай-давай, выкладывай, раз уж начал.
  - Балы их волнуют, приёмы всякие, свадьбы.
  Думал - окрысится, а она почему-то развеселилась:
  - Насчёт свадьбы - мне ещё рановато, и без балов вполне обхожусь. Так что да, похоже, ты прав - аристократка из меня никудышная. Надеюсь, ты не слишком разочарован?
  - Переживу как-нибудь.
  - Вот и прекрасно. Тогда до завтра?
  - Ага.
  Она поднялась, рукой помахала и ушла с берега, а я ещё минут пятнадцать сидел, раздумывал. Странная она всё-таки. Трепалась как ни в чём не бывало, хотя видела, что я по рождению ей не ровня. То хихикает как ребёнок, то иногда вдруг задвинет мысль не хуже профессора. Кто её умудрился так воспитать? Загадка.
  Хотя, если на то пошло, мой отец по части воспитания тоже не без причуд. Сами посудите - человек он небедный и уважаемый, пусть и не дворянин. Торговля пьяным мёдом - это ведь не пустяк, без неё про наш остров никто бы даже не вспомнил. Другие владельцы пасек от важности чуть не лопаются - строят себе хоромы в несколько этажей, едят на серебре, а детишкам выписывают гувернёров с материка. Отец же вместо этого поселился тут, на Бобровой улице (меньше суеты, говорит), дом построил без финтифлюшек, а меня отдал в обычную школу, которая для мещан. И с беднотой соседской не запрещал водиться. Ну, я и пользовался, гонял собак в своё удовольствие.
  Какие-нибудь крестьяне на меня, может, так же смотрят, как я на Лизу. Чудят, мол, барчуки, что с них взять...
  Перед тем как уходить с берега, я ещё разок глянул через пластину - так, для очистки совести. Ничего, понятное дело, не разглядел. Остаётся надеяться, что барышня Лизавета что-нибудь раскопает в своей чудесной библиотеке. У нас дома, кстати, тоже несколько шкафов с книгами, но там про волшбу ни слова. Вы же помните, отец у меня - человек рациональный, и всё такое.
  Иду обратно в город через поля. Сначала - через гречишное, оно почти отцвело. Выглядит так, будто огромный розовато-белый ковёр протёрся и обтрепался. Тут наши пчёлы летом тоже 'пасутся', но мёд получается на любителя, горьковатый.
  Кончилось поле с гречкой - начались подсолнухи, про которые я вам уже рассказывал. Дорога раздваивается. Если пойти направо, то дальше за перелеском - деревня Плюевка и усадьба помещика Загуляева. Но мне не туда, а налево, к нашему дому. У развилки стоит толстенный кряжистый дуб - мы с пацанами, когда были помладше, любили устраивать на нём посиделки. Рядом кусты растут с волчьей ягодой.
  Обогнул я дуб и тут же слышу:
  - Эй, парень!
  Из-за куста выходит верзила - патлатый, с рыжеватой бородкой, в мятой рубахе. И вот странно: ни повадками, ни одеждой он не похож на моего утреннего знакомца-гадёныша, то есть вообще никакого сходства, но я почему-то сразу же понимаю - из той же шайки.
  Оглядываюсь - вокруг больше никого, дорога пустая. До моего дома - всего-то саженей сто, но верзила мне путь перегородил. Можно, конечно, развернуться и рвануть со всех ног обратно к реке, но как-то стыдно получится. Вопить во всё горло и звать на помощь - тем более.
  Он мне:
  - Ты не боись, малой, бить не буду.
  - Чего надо? - спрашиваю.
  - Да так, присмотреться к тебе хочу, ну и передать кое-что.
  - Ну, так передавай, чего тянешь? Некогда мне.
  - Не тявкай. Подойди ближе.
  Я заикнулся было, что мне и так всё хорошо видно, но чувствую - ветер в спину подталкивает. То есть даже не просто ветер, а прямо ураган настоящий, только дует он почему-то для меня одного, а ветки на дубе даже не шелохнутся. Пробую упереться - куда там! Подтащило прямо к бородатому козлодою.
  - Ну-ка, - говорит он, - смотри в глаза и не отворачивайся.
  Ну, думаю, хана мне. Утром меня ещё пожалели, в камень превращать передумали, зато теперь наверстают.
  Но нет, ничего подобного. Тело не каменеет, никто не колотит кувалдой в грудь - просто стою, играю с козлодоем в гляделки. И взгляд у него вполне человеческий - неприятный, конечно, даже колючий, но не мертвящий. А ветер направление изменил, дует теперь мне прямо в лицо.
  Патлатый всматривался примерно с минуту, потом цыкнул разочарованно:
  - Похоже, ошибся Кречет на этот раз. Не знаю даже, что он там в тебе разглядел. По мне - так обычный щенок визгливый.
  - Какой уж есть, - говорю. - Наигрался? Можно, идти?
  - Шуруй. Только письмецо прихвати для батьки.
  - Какое письмецо? Где?
  - Да вот оно.
  За руку меня сцапал и что-то шлёпнул в ладонь - склизкое, тепловатое, мерзкое. Я аж передёрнулся весь, руку к глазам поднёс, но ничего не вижу. То есть, вернее, наоборот: вижу всё замечательно - и пальцы, и кожу, и жилки все, какие положено. А больше ничего на ладони нет, ровным счётом. Но я-то чувствую - лежит что-то, обтекает и даже вроде шевелится!
  Этот за мной наблюдает и ухмыляется:
  - Как донесёшь - положишь прямо ему на стол. И мой тебе совет - поспеши. Почтальону мешкать не след.
  Я на дюжину шагов отошёл, обернулся и проорал ему на прощание:
  - ...й бородатый!
  Он только заржал в ответ. А вот мне совсем не до смеха - эта дрянь невидимая продолжает липнуть к руке. Причём, что самое тошное, можно только гадать, что же я там такое несу. Воображение, как назло, разыгралось - такие картинки рисуются, что хоть стой, хоть падай.
  На полдороге стало совсем уж невмоготу - я к обочине кинулся и начал руку обтирать о бурьян. Чуть дыру не протёр - всё без толку.
  Бегу дальше, дышу как лошадь, пот глаза заливает. Вот уже калитка рядом - как раз кухарка наша выходит, Дуня. Вытаращилась на меня, рот раскрыла. Я - мимо неё. Несусь через двор, об кошку чуть не споткнулся - та в кусты с диким мявом. Взлетаю обгаженным соколом на крыльцо, потом через сени - к лестнице и на второй этаж. По коридору - к отцовскому кабинету. Скорей, скорей! Чувствую - ещё несколько секунд, и сблюю прямо на палас.
  Дверь распахиваю, врываюсь через порог. Картина маслом: отец и два моих старших брата сидят, нахмурившись, за столом, обсуждают, как дальше жить, и тут я с богатырским размахом - шмяк рукой по столешнице!
  Увидел наконец свою 'почту'.
  Даже боюсь описывать. Вот представьте - вы зачерпнули горсть конского навоза, а в нём к тому же ещё...
  Короче, ну его нахрен. Просто поверьте на слово - родичей я впечатлил по самое 'не могу'. Особенно после того как это дерьмище не просто по сукну растеклось, которым крышка стола обтянута, а ещё и в слова сложилось: 'Думай быстрее'.
  Они все вскочили, на эту надпись таращатся, а я в кресло упал и пытаюсь кое-как отдышаться. Ладонь вроде уже не липнет, но меня всё равно подташнивает, когда вспоминаю, как я всё это нёс.
  Трудная у почтальонов работа. Грязная.
  Отец налюбовался и говорит:
  - Митяй, мне хочется верить, что сам бы ты до этого не додумался. Но всё-таки уточняю - это от них?
  - От кого ж ещё, - говорю. - Встретил тут одного возле дуба...
  - Он тебе что-нибудь сделал? Бил, угрожал?
  - Пальцем не тронул. Вот только весточку попросил передать.
  - Твари, - Андрей, самый старший брат, аж зубами скрипнул. - Я их найду и головы откручу, руки-ноги поотрываю...
  Он даже к двери шагнул, но отец ему сказал:
  - Стой! Да, нам брошен открытый вызов, и мы на него ответим. Но горячку пороть нельзя ни в коем случае. Значит, так...
  Тут и брат Вячеслав вмешался:
  - Ты уж прости, но меня это в самом деле пугает. До Митяя, сам видишь, уже добрались. А если завтра мою Лёльку из колыбели...
  - Хватит! - гаркнул отец (я, кажется, впервые увидел, чтоб он так злился). - Неужели вам непонятно - именно этого они и хотят добиться? Чтобы мы запаниковали, рассорились, перестали здраво соображать! Чтобы подняли лапки и сдались!
  Вячеслав насупился:
  - А что нам, собственно, делать? Уговаривать их, упрашивать? Они слушать не будут, это же хищники. Им надо либо кусок мяса швырнуть, чтобы успокоить, либо перестрелять их всех до единого. Вот только я сомневаюсь, что насчёт 'перестрелять' у нас что-нибудь выйдет...
  Андрей кривится:
  - Ты, Славик, как был ссыкливым, так и остался. И коль уж речь зашла...
  Но отец его перебил:
  - А ну, прекратите оба! Можете что-нибудь сказать по существу? Нет? Значит, закройте рты и слушайте молча. План действий у нас такой. Я сегодня вечером встречусь с одним знакомым - он адвокат, имеет связи в очень разных кругах, а мне задолжал услугу. Расспрошу его подробнее о наших противниках. Информация - это главное, я вам это всегда твердил и буду твердить. Вы пока продолжайте работать, как и обычно. Детей за ворота не выпускаем. Митяй, извини, но тебя это касается тоже. Сидишь дома, на улицу - ни ногой. Понятно?
  - Понятно, - говорю с кислой миной, а сам думаю: 'Ага, щас'.
  - Рад это слышать.
  Отец достал платок из кармана, промокнул лоб. Снова поглядел на столешницу, куда уже мухи потихоньку слетаются, и ворчит:
  - А сукно придётся менять. Очень сомневаюсь, что его удастся отчистить от этого... э-э-э... содержательного послания.
  - Я бы на твоём месте, - замечает Андрей, - весь стол выкинул на помойку. Представь - сидишь ты, работаешь и при этом всё время помнишь, что тут лежало.
  - И проветривать придётся дня три, не меньше, - морщится Вячеслав.
  - Да, - говорит отец, - в творческом мышлении нашим недругам не откажешь. Это ж надо было додуматься...
  Андрей с ухмылкой:
  - И Митька тоже не подкачал - выбрал время, когда мы тут все втроём. Нет бы прийти, когда батя один сидит...
  - Скажи спасибо, - бурчу, - что вы не в столовой были. А то представь, вы такие расселись, ложки с вилками разобрали, слюнки пустили - и тут вдруг я с письмецом. Приятного аппетита!
  - Тьфу на тебя с твоими фантазиями.
  И тут, слышим, мать зовёт:
  - Мальчики, обед на столе!
  Видели бы вы их физиономии...